Текст книги "Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.)"

Посредством такого механизма достаточно умело реализовывалось сочетание интересов местного населения с видением местной ситуации представителями имперских властей. Это помогало относительно мирному (после завершения военной фазы покорения) вхождению народов Северного Кавказа в состав Российской империи. Кроме того, все означенные выше меры внедрения имперских правовых норм в среду горских обществ предполагалось вводить постепенно.

Руководители кавказской администрации (А. П. Ермолов) отдали распоряжение о сборе сведений по обычному праву кавказских народов. К 40-м гг. XIX столетия был собран огромный материал, который позволил найти более или менее приемлемую форму взаимодействия и адаптации обычноправовой системы кавказских горских обществ с имперским правом.

В юридической системе кавказского региона продолжительное время сохранялся правовой плюрализм. Как пишет З. Х. Мисроков: «Российская государственная власть вынуждена была считаться с традиционными юридическими формами и процедурами, общепринятыми юридическими канонами. Интеграция адата и мусульманско-правовых норм в систему права России сделала возможным проведение в жизнь эффективной государственно-правовой политики, поддержание известного правопорядка»[883]883
  Мисроков З. Х. Указ. соч. С. 92.


[Закрыть].

Свидетельством примирения российского права с обычным правом горцев стало учреждение в середине XIX века в Закавказском крае и Кавказской области уникальной административной и судебной системы – военно-народного управления, при которой со стороны российской администрации учреждалось «наблюдение» за применением горского обычного права местными судами. Была издана «Особая инструкция для управления горцами», по которой народный суд и народная полиция возглавлялись представителями администрации, а народное право бралось под охрану государственной властью.

Гражданское управление Кавказским краем можно проследить на примере создания органов, призванных осуществлять хозяйственно-экономические нужды населения. При этом методика их организации и деятельности полностью соответствовала подходу, который осуществлялся, согласно установкам, духу и букве императора Николая I – при посредстве различных комитетов. Так, например, 4 июня 1830 г. императором было утверждено положение о Комитете в Кизляре по улучшению садоводства и укреплению берегов Терека[884]884
  ПСЗРИ-I. СПб., 1831 г. Т. V. № 3691.


[Закрыть].

Данное положение было не только направлено на непосредственное решение задач в целях «укрепления берегов реки Терек, от розливов оной часто разрушавшихся, и распространение и усовершенствование садоводства и виноделия в Кизляре и его округе»[885]885
  Там же.


[Закрыть], но и выступало показателем уверенности России в своем праве на преобразовательную деятельность в крае. Комитет, находясь под покровительством главноначальствующего в Грузии, «сочетал функции государственного управления (укрепления берегов) с государственной поддержкой частного предпринимательства (купечества) в области садоводства и виноградарства» на Кавказе[886]886
  Маремкулов А. Н. Указ. соч. С. 116.


[Закрыть].

Кроме того, показателем мирных форм администрирования Кавказским краем может служить создание карантинных и таможенных частей управления, утвержденных Положением от 4 мая 1847 г. В целях «охранения» от чумы учреждались три линии карантинов – Закавказская, Сухумская и Кавказская[887]887
  ПСЗРИ-II. СПб.,1848 г. Т. XXII. № 21169.


[Закрыть].

Особую статью административно-правового регулирования занимали мероприятия, направленные на установление системы управления казачьих поселений Предкавказья. «Установление среди казачества Северного Кавказа управленческого аппарата царизма связывалось с задачей привлечения населения Предкавказья к обороне южных границ России. В дальнейшем, по мере активизации политики России на Кавказе, формирование судебно-административной системы управления приняло характер устойчивого процесса»[888]888
  Блиева З. М. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Основы административно-правового регулирования территорий Северного Кавказа, занимаемых колонистами, во многом были определены еще в пору первого Кавказского наместничества (указ 9 мая 1785 г.)[889]889
  ПСЗРИ-II. СПб., 1848. Т. XXII. № 16193. С. 338.


[Закрыть]. Данные территории в административном отношении собирались в рамках Кавказской губернии, образованной вместе с учреждением наместничества. Губерния, в свою очередь, подразделялась на шесть уездов: Александровский, Георгиевский, Екатериноградский, Кизлярский, Моздокский и Ставропольский. В каждом из них административные центры возводились в степень уездных городов «с применением в них общих городовых положений»[890]890
  Блиева З. М. Указ. соч. С. 112.


[Закрыть].

Оценивая состояние развития административно-правовой системы в северной части Кавказа, прежде всего на подконтрольных российским властям территориях, можно согласиться с З. М. Блиевой, которая считает, что «управлению <…> были присущи централистские тенденции, выражавшиеся в стремлении ввести в Кавказской губернии административные институты, традиционные для внутренних губерний России»[891]891
  Там же. С. 114.


[Закрыть].

Кроме того, по мнению А. С. Кондрашевой и Т. А. Невской, «на повестку дня особенно остро встал вопрос о коренных преобразованиях всего управленческого аппарата на Кавказе, способного взять под контроль сложившуюся ситуацию, объединить усилия военной и гражданской властей»[892]892
  Невская Т. А., Кондрашова А. С. Власть и реформы на Северном Кавказе (конец XVIII – начало XX в.). Ставрополь: СевКавГТУ, 2011. С. 28.


[Закрыть].

Подводя итоги сказанному, следует отметить, что вся админист-ративно-правовая система в Российской империи, ее принципы и направленность, ее цели и задачи задавались императором всероссийским, в том числе и в Кавказском крае.

На подчиненных территориях Кавказа российская управленческая практика, пройдя через многие сложности и неудачи, постепенно находила приемлемые для региона способы реализации вмененных ей Петербургом задач. Однако много времени и сил ушло на определение основополагающих принципов в отношении к Кавказу. По этой причине административно-правовые институты долгое время имели вид временности и неопределенности.

В результате опытов по установлению административно-правового управления Кавказским краем имперскими властями были выработаны достаточно гибкие механизмы и определены относительно приемлемые подходы в отношении с кавказскими этническими обществами, учитывавшие особенности кавказского социально-культурного пространства. Предполагалась известная постепенность, так как не следовало переоценивать скорость преодоления различий культурного традиционализма и возможности безболезненного сближения обитателей Кавказа с прочими частями Российской империи.

К середине 40-х гг. XIX века в Петербурге уже сложилось понимание того, что для достижения поставленных целей необходимо запастись терпением, так как только смена нескольких поколений в горской среде могла бы привести к желаемому результату. Российская административно-правовая политика, в основу которой были положены принципы централизма и доминирования военной власти над гражданской властью, поступательно и постепенно закладывала прочный фундамент управленческой системы в Кавказском крае.

Период до середины 40-х гг. XIX столетия стал временем осознания магистральной тенденции при выработке управленческой стратегии имперских властей для кавказского региона. Логическим завершением процесса формирования наиболее адекватной обстоятельствам административно-правовой системы стало возобновление института Кавказского наместничества, инициированного императором Николаем I в конце 1844 г.

3.2. Управленческий аппарат Кавказского наместничества

Уже отмечавшаяся отдаленность от центральных губерний России, отсутствие развитой сети коммуникаций, недостаток численности и укорененности славянского, и в целом, европейского населения в Кавказском крае; враждебность горцев, длительное и кровопролитное военное противоборство с ними, необходимость противостоять турецко-персидской экспансии и проискам великих европейских держав – все это вынуждало высшие сферы Российской империи назначить на Кавказ чиновника с чрезвычайными полномочиями и правом осуществления всех видов власти – военной, административной, гражданской.

Покорять Кавказ нельзя было одной только военной силой. Этому препятствовали масштабы территорий, на которые Россия распространила «свои виды», количество народов, входивших в сферу российского влияния, и общее выдвижение на первый план задач преобразовательных, а не завоевательных, хотя последние по-прежнему не были доведены до логического завершения.

Военные неудачи и провалы в администрации в начале 40-х гг. XIX в. побудили генерала А. И. Нейдгардта просить увольнения от должности. Его просьбу приняли в Петербурге не без удовольствия.

В преемники ему сначала был предназначен командовавший сводным кавалерийским корпусом генерал-от-артиллерии Д. А. Герштенцвейг, но, когда он решительно отклонил этот пост, император остановился в недоумении и колебаниях. В этой нерешительности прошло несколько месяцев, пока М. П. Позену не пришла в голову мысль указать через графа А. Ф. Орлова на генерал-губернатора Новороссийского края М. С. Воронцова[893]893
  Из воспоминаний А. А. Харитонова. Начало службы в Петербурге // Русская старина. 1894. № 2. С. 104.


[Закрыть].

Князь А. И. Чернышев, желая держать под собственным контролем ход дел на Кавказе, предлагал на место А. И. Нейдгардта генералов Д. Е. Остен-Сакена и князя В. А. Долгорукова. Но ни тот, ни другой «не соответствовали видам государя, желавшего поставить на Кавказе такого начальника, который, соединяя военные и административные способности и пользуясь высочайшим доверием, мог бы действовать самостоятельно»[894]894
  Там же.


[Закрыть].

Исходя из сложившейся ситуации и поставленных перед будущим начальником Кавказского края задач, ни один из ранее называвшихся претендентов на отправление должности Кавказского наместника не отвечал выдвинутым требованиям. Столичная бюрократия могла только пытаться ограничить полномочия того, кого выдвинет на данный пост императорская воля.

29 ноября 1844 года на Кавказ с чрезвычайными полномочиями наместника было предложено стать графу М. С. Воронцову, который получил личное послание императора[895]895
  АКАК. Т. X. Введение. с. II.


[Закрыть]. Ему также было от императора обещано безграничную гражданскую и военную власть над всем регионом. При этом император Николай I и М. П. Позен «боялись только одного, что престарелый ветеран не примет важного, но слишком затруднительного поста, сулившего огромные труды и заботы при весьма загадочных лаврах, и, с историческим, популярным в целой Европе именем своим, предпочтет проблематической славе тот заслуженный покой, которым он наслаждался»[896]896
  Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа. С. 51.


[Закрыть].

В этой связи император объяснял свой выбор в пользу М. С. Воронцова тем, что надеялся на того, кто способен принять его планы и упования. Отвечая на сомнения избранного кандидата в своих силах, Николай I писал ему: «…Признавая отчасти те затруднения, которые вы исчисляете, – немалые лета и плохое здоровье – не считаю, однако, их могущими идти в сравнение с тою несомненною пользою, которую принесут краю и делам ваша опытная прозорливость, знание дел, твердость и испытанное усердие к пользам службы»[897]897
  Щербинин М. П. Биография генерал-фельдмаршала князя Михаила Семеновича Воронцова. СПб., 1858. С. 214–215.


[Закрыть].

Император в письме к М. С. Воронцову объяснял свое решение тем, что «зная ваше всегдашнее пламенное усердие к пользам государства, выбор мой пал на вас, в том убеждении, что вы, как главнокомандующий войск на Кавказе и наместник мой в сих областях с неограниченным полномочием, проникнутые важностию поручения и моим к вам доверием, не откажетесь исполнить мое ожидание»[898]898
  Архив князя Воронцова. Кн. 1–40. М., 1870–1895. Кн. 40. С. 499; АКАК. Т. X. Введение. с. II.


[Закрыть].

В целом, император Николай, как прежде император Александр Павлович, «ожидали большую пользу от назначения Воронцова, поскольку тот является любителем всего полезного»[899]899
  Булгаков К. Я. Из писем К. Я. Булгакова к брату его Александру Яковлевичу // Русский архив. 1903. № 4. С. 457.


[Закрыть].

Желание императора поскорее выправить ситуацию на Кавказе привело к тому, что, по свидетельству К. К. Бенкендорфа, «государь подчинился обстоятельствам и пересилил себя, чтобы сложить с себя часть власти и облечь ею своего подданного, к которому, как указывала молва, он далеко не был расположен»[900]900
  Удовик В. А. Воронцов. М., 2004. С. 234.


[Закрыть].

Разговоры о нерасположении Николая I к М. С. Воронцову, думается, инспирировались чиновничьими кругами, которые видели в нем конкурента своим прерогативам. Они помнили некоторую досаду императора из-за конфликтов Воронцова, бывшего тогда Новороссийским генерал-губернатором, с Сенатом по различным поводам управления краем. Демарши графа Воронцова против Сената не прекращались во все продолжение его администрирования в Новороссии[901]901
  Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. СПб.: Издание Канцелярии Комитета министров, 1902. Т. 2. Ч. 1. С. 105, 125–126.


[Закрыть].

Император был раздосадован, с одной стороны, нераспорядительностью одного из высших имперских учреждений – Сената, состав которого был назначен его монаршей волей, с другой стороны, ему было крайне неприятно читать жалобы, которые ставили под сомнение его компетентность или правильность его выбора.

Но, несмотря на все прежние неудовольствия и укоры, которые граф Воронцов причинял самолюбию императора, тот сделал выбор в пользу графа Воронцова, поскольку все другие администраторы и знатоки Кавказа провалились в период с 1829 по 1843 гг., в то время как М. С. Воронцов представлял образец успешного решения многих государственных задач в Новороссии и Бессарабии, которые быстро развивались «под его благотворным управлением», а рядом, на Кавказе, положение становилось все хуже и хуже.

Административный талант и военный опыт сделали его в глазах императора наиболее подходящей фигурой на ту важную роль, которую император собирался доверить ему. М. С. Воронцов естественным образом сделался альтернативой всем другим возможным претендентам.

Николай I настолько нуждался в скором и позитивном повороте преобразовательного дела на Кавказе, что вопреки ожиданиям многих заинтересованных наблюдателей в Москве и Петербурге, предложил М. С. Воронцову самому определить полномочия, необходимые для победы над Шамилем и для установления мира в Кавказском крае.

Из выдающихся людей России одним из первых отнесся одобрительно к такому выбору императора Л. Н. Толстой, который считал, что граф М. С. Воронцов среди русских высших чиновников, «человек редкого в то время европейского образования, честолюбивый, мягкий и ласковый в обращении с низшими и тонкий придворный в отношении с высшими»[902]902
  Толстой Л. Н. Избранное. Л.: Лениздат, 1976. С. 581.


[Закрыть], был именно тем персонажем, который имел возможность добиться на Кавказе давно ожидавшихся результатов.

Среди современных разночтений по поводу данных событий прошлого хотелось бы сослаться на мнение тех исследователей, которые, оценивая данное беспрецедентное решение российского императора, указывают, что «фактически Воронцов стал единоличным правителем на территории от Прута до Аракса. Ему предоставлялась такая свобода действий, что многие вопросы он мог решать не только без согласования с Петербургом, но и с самим Николаем I»[903]903
  Дегоев В. В. Большая игра на Кавказе: история и современность. М., 2001. С. 175.


[Закрыть].

Этим назначением император распространял на Кавказский регион общеимперский подход централистского управления. Наместничество в системе данных координат представляло слепок общей философии имперской управленческой системы.

Император Николай оставался при этом верным образу государства, которому он служил и которое было «плодом его собственного воображения и воли, а образец преданного труда, который он представлял собой, должен был служить ошеломляющим идеалом и постоянным предостережением его слугам»[904]904
  Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии: в 2 т. М.: ОГИ, 2004. Т. 1. С. 368.


[Закрыть].

Показательно, что такой подход был созвучен идеям, которые воплощал в конце XVIII – начале XIX века в Европе проект «наполеоновской модели государственного администрирования»[905]905
  Зонова Т. В. Основные этапы становления российской дипломатической службы (1549–1917 гг.) // Дипломатическая служба. М., 2003. С. 12.


[Закрыть]. Сущностью такой системы были максимальная централизация, единоначалие, строгая дисциплина и ответственность чиновников. Одновременно новая административная система отличалась «предельной рациональностью, логичностью структуры, конкурсной системой приемки на государственную службу»[906]906
  Там же.


[Закрыть].

Такая система соответствовала духу и стилю имперской управленческой практики Николая I, а также сущности наместничества как института администрирования в особых и жестких условиях реалий Кавказского края.

Граф М. С. Воронцов, сам расположенный к такого рода форме администрации, которую он проводил в своих служебных поприщах, быстро уловил дух и букву императорских требований и провозглашаемых им подходов. Впитав многое из административной практики в том числе «потрясателя Европы», так называемой «наполеоновской» системы, с которой мог ознакомиться еще в ту пору, когда командовал российским оккупационным корпусом во Франции, М. С. Воронцов показал себя успешным управленцем, способным справиться с любыми задачами, поставленными перед ним высшими властями на самых разных поприщах[907]907
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 114–159.


[Закрыть].

Потому не столько случай, сколько здравый смысл императора Николая был, в конечном счете, причиной назначения М. С. Воронцова осуществлять цели императора в Кавказский край.

Из подходов и принципов императора Николая исходило желание искать людей для совершенствования имеющегося строя, поощряя тех, кто имел разум, честь и волю. Всем данным требованиям М. С. Воронцов отвечал безусловно.

Соединяя в себе знатность происхождения, богатство, высокое образование, близкое знакомство с Кавказом и громадную опытность в военной и гражданской администрации, М. С. Воронцов «более всякого другого мог оправдать ожидания венценосного монарха»[908]908
  АКАК. Т. X. Введение. с. VII.


[Закрыть].

Императору была известна общая система жизненного кредо семейства Воронцовых, включавшая в себя, прежде всего, верность престолу, а также долг служить отечеству на любом поприще, с честью выполняя любые обязанности, возложенные монархом[909]909
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть].

Это отношение к службе, престолу и отечеству было частью характера М. С. Воронцова, который превратил служебный долг не только в почетное поприще, но понимал и осуществлял его как достояние своей жизни. Об этом свидетельствовал и К. К. Бенкендорф: «В самом деле, по первому призыву своего Государя, он все бросает для новых трудов, чуждый всякой задней мысли, единственно повинуясь чувству долга и своей совести, которые повелевают ему поработать еще для общего блага и славы русского оружия. Это был призыв к чувству чести дворянина, и граф Воронцов не задумался откликнуться на него»[910]910
  Цит. по: Удовик В. А. Указ. соч. С. 234.


[Закрыть].

Близкие к исследуемому периоду времени современники весьма высоко оценивали решение М. С. Воронцова не отказываться от предложенного ему поприща. Они видели в том «высшие чувства патриотизма и преданности к государю <…> », которые подавили в нем всякое колебание. По их мнению: «Вся Россия рукоплескала этому выбору, и князь, по прибытии его в первых днях 1845 г. в Петербург, сделался предметом общего благоволения и бесчисленных оваций, частных и публичных»[911]911
  Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа. С. 51.


[Закрыть].

Продолжая думать над тем, почему Николай I избрал своим наместником на Кавказ М. С. Воронцова, если учитывать все перечисленные и другие доводы в его пользу, можно предположить, что император, зная прежние поприща М. С. Воронцова, надеялся на благосклонность к нему фортуны, обеспечивавшей успешное завершение всех прежних его служений. К тому же Николай I был уверен в том, что граф никогда не примет способов, низводящих имя императора к двусмысленности, но, напротив, заботясь о собственном и родовом имени и чести, прибавит достоинства императорской особе.

В связи с этим нельзя согласиться с теми, кто высказывал подозрения в отношении М. С. Воронцова, который, якобы, сам инспирировал свое назначение на Кавказ, убрав с дороги своих конкурентов с помощью тонкой интриги. Жертвами, якобы, были сам военный министр А. И. Чернышев или знаток Кавказа статс-секретарь М. П. Позен[912]912
  Филипсон Г. И. Воспоминания. 1837–1847 // Осада Кавказа. СПб., 2000. С. 196–197.


[Закрыть].

Ложность такого тезиса состоит уже в том, что М. С. Воронцов – человек заслуженный и прославленный настолько, что ему не было надобности искать какого-либо дополнительного поприща, чтобы такую славу получить. Кроме того, Кавказ по тем временам был не наградой, а тяжелой обузой, бременем любому, даже менее пожилому человеку, а тем более Воронцову, которому исполнилось 62 года к моменту его назначения на Кавказ.

Сомнения и первоначальный отказ графа от предлагаемой участи только укрепил императора в верности своего решения, так как доводы М. С. Воронцова не были кокетством или ловкой игрой. Он пытался предостеречь императора от невольной ошибки.

В ответном письме к М. С. Воронцову Николай I писал: «Благородная недоверчивость к себе, и опасения, которые изъявляете мне, равно как и верноподданнические чувства, с которыми вы вверяете мне свою участь, убеждают меня еще более, что выбор мой пал на того, кто наиболее способен постигнуть и исполнить мои намерения <…> »[913]913
  Щербинин М. П. Указ. соч. С. 212.


[Закрыть].

Князь А. И. Чернышев или М. П. Позен не столько претендовали занять пост кавказского наместника, когда узнали волю императора, сколько стремились не допустить такого расширения его прав, при котором он бы мог сделаться неподконтрольным их влиянию, что нарушало все принципы бюрократической системы. За границами этой системы дозволено было находиться только императору, поскольку он возглавлял ее пирамиду.

Император подписал рескрипт о назначении М. С. Воронцова наместником на Кавказ в том варианте, которого он добивался, – 27 декабря 1844 г. Несмотря на то что М. П. Позен отстаивал прерогативы императора, Николай I предпочел отправить его в отставку, нежели рисковать получить отказ от М. С. Воронцова принять на себя обязанность управления Кавказским краем.

Новым рескриптом от 30 января 1845 г., определявшим полномочия наместника[914]914
  ПСЗРИ-II. СПб., 1848. Т. XX. № 18679; РГАДА. Ф. Воронцовы. Оп. 1. Д. 2463. Л. 1–2.


[Закрыть] и поставившим его не только наравне, «но и некоторым образом и выше министров, положен был надгробный камень над всеми прежними долголетними изысканиями, экспедициями, соображениями, над всеми трудами местных и главных начальников, комиссий, комитетов, самого Государственного Совета»[915]915
  Корф М. А. Записки. М.: Захаров, 2003. С. 347.


[Закрыть].

М. С. Воронцову предстояло выправлять не только общую ситуацию, как в северной части Кавказа, так и на Южном Кавказе. Ему предстояла многотрудная работа по переналадке механизма функционирования всех и каждого звеньев системы и сфер жизнедеятельности в Кавказском крае.

С этой минуты началась для Кавказа эпоха «единовластного и почти отдельного самобытного управления, которое хотя потом еще при жизни императора Николая выпало из рук ослабевшего жизненными силами Воронцова, но в той же самой полноте перешло к его преемникам»[916]916
  Там же.


[Закрыть].

Готовясь принять на себя обязанности по управлению Кавказом, проведя консультации со своим окружением и заслуженными людьми, хорошо знавшими Кавказский край, среди которых были А. П. Ермолов и Е. А. Головин, М. С. Воронцов осознал недостаточность и даже в какой-то мере исчерпанность избиравшихся до сих пор мер. Одного хорошо организованного администрирования или военных усилий было недостаточно для умиротворения Кавказа. Необходимо было не только его завоевание, но миссионерство-модернизаторство потому, что сила способна покорять, но не преображать, а Кавказ, по мнению графа, нуждался больше именно в таком преображении. Вся дальнейшая деятельность М. С. Воронцова на Кавказе была направлена на заложение основ такого миссионерства-модернизаторства.

Горские народы следовало принуждать преобразовываться из заклятых врагов «русского дела» в сограждан русского мира, в подданных великой монархии. Русской стороне предстояло приблизить своеобразный и до сих пор замкнутый мир кавказских горцев к общему складу российской жизни таким образом, чтобы между сторонами не оставалось непримиримого разлада.

М. С. Воронцов, как участник и руководитель преобразовательной деятельности по инкорпорации Кавказского края в систему имперского модернизационного проекта, не был чужд такого понимания миссионерства-модернизаторства России на Кавказе, о котором во второй половине XIX века писал генерал Д. И. Романовский.

Сущность этих преобразовательных усилий состояла в том, что, «если на каждом человеке лежит обязанность трудиться не только для себя, а своею жизнью принести пользу и обществу, то точно так же и на каждом великом народе лежит обязанность не только развивать самого себя, а содействовать, по мере сил, развитию других более отсталых народов. Если Петр Великий основанием Петербурга прорубил окно, сквозь которое Россия взглянула на Европу, то в наше время умиротворением Кавказа прорубается окно для целой Западной Азии, для Персии, Армении, Месопотамии, погруженных в вековое оцепенение <…> »[917]917
  Романовский Д. И. Генерал-фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский и Кавказская война 1815–1859 гг. // Русская старина. 1881. № 2. С. 261.


[Закрыть].

Однако такое понимание ситуации М. С. Воронцову предстояло доказывать, убеждать императора и многих влиятельных, но не расположенных к нему людей – сенаторов и министров. Убеждать приходилось также Армию, многих закаленных и заматеревших в сражениях бойцов – командиров Отдельного Кавказского корпуса, воспитанных яростью многолетнего противостояния с горскими племенами. Форму убеждения следовало отыскать и для горцев, непримиримых к приходу русских в Кавказский край.

Убеждая императора в своем видении способов умиротворения Кавказа, М. С. Воронцов настаивал на необходимости не только настойчивых и всеобъемлющих усилий, но и терпеливой сосредоточенности, так как миссионерство-модернизаторство нигде не реализуется с ходу и с наскока.

Наскок предполагал скорость, штурм, стремительность, при которых не оставалось места всему тому, что противоречило выбранной диспозиции и средствам достижения цели силовыми способами. Социально-культурный штурм тем более не был чужд осмотрительности и выбора, подходящих к моменту и обстоятельствам в наиболее адекватных формах преображения.

Воронцов уходил от стратегии «штурма» к стратегии «осады», в которой медленность и постепенность, долголетняя терпеливость позволяли без значительных потерь насыщать социокультурное и географическое пространство Кавказского края артефактами имперской (русско-европейской) жизни, на основаниях которых и предполагалось кардинальное переформулирование жизненного уклада и основополагающих ценностей кавказской жизни и существования всех населявших этот край жителей.

М. С. Воронцов желал увести внимание императора от преимущественно военных проблем и сконцентрировать и направить его взгляд на проблемы культурные, торговые и общеэкономические. Здесь планы М. С. Воронцова «не совершенно были согласованы с волею императора». Выходило, более того, что граф Воронцов «скорее стремился к торговле и миру с горцами, нежели к разрушительным военным действиям»[918]918
  Олейников Д. И. Россия в Кавказской войне: поиски понимания // «Россия и Кавказ – сквозь два столетия». Исторические чтения. СПб., 2001. С. 83.


[Закрыть].

Обращаясь к императору, М. С. Воронцов доводил до его сознания мысль о том, что «здешний край представляет так много предметов, относящихся до разных отраслей управления, что надобно еще много времени и много терпения, чтобы дать им надлежащий ход. Это не остановит его и по его долгу, и по его многолетней опытности, приобретенной им в управлении краем, несколько подобном здешнему, каков Новороссийский и в особенности Крым»[919]919
  АКАК. Т. X. С. 847.


[Закрыть].

Настаивая на миссионерстве-модернизаторстве, как наиболее действенном механизме преобразования Кавказа, М. С. Воронцов должен был одновременно убеждать императора в том, что этот путь нисколько не умаляет всех прошлых усилий и не является предательством его общих стратегических предначертаний.

Форс-мажорные обстоятельства, сложившиеся после чувствительных поражений от Шамиля, только повышали цену приобретений и потерь, а потому требовали иных инструментов достижения желаемой цели. Николай I, в конце концов, согласился с М. С. Воронцовым, но для этого понадобилась неудача Даргинской экспедиции лета 1845 года.

Несмотря на свое разочарование и досаду, император Николай I нашел в себе силы признать доводы наместника справедливыми. Кроме того, у него не оставалось выхода, так как он уже сделал выбор, и отказаться от него означало бы сильнейшее умаление венценосному реноме, что никак не было не только допускаемо, но даже и помыслено.

Обстоятельства диктовали российским властям искать новые способы тому, что посредством опыта лишилось перспективы. Так как в северной части Кавказа на протяжении многих лет длившееся военно-силовое воздействие России на горцев Кавказа не приносило желаемых и быстрых результатов, необходимо было прибегнуть к нестандартным мерам, способным переменить не только образ действий, но, прежде всего, образ мыслей задействованных в этом процессе людей.

Ситуация все время осложнялась и принуждала Петербург прибегать к громадным жертвам – материальным и людским. Один из участников событий, немало повидавший и хорошо знавший Кавказ, Теофил Лапинский, замечал по этому поводу, что «<…> каждые семь лет эта армия (Кавказский корпус. – С.Л.) вновь реформируется. Это значит, что в течение семи лет состоящая из 120 тысяч людей регулярная армия от болезней, лишений и войны полностью уничтожается и всегда должна пополняться свежими войсками. Потери нерегулярного войска, казаков и милиции здесь не принимаются совсем во внимание. Это сильное кровопускание для России, которая, по этому расчету, со времени царицы Екатерины II похоронила в горах Кавказа более полутора миллионов солдат»[920]920
  Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Нальчик, 1995. С. 199.


[Закрыть].

Цифры потерь российской стороны, приводимые Т. Лапинским, слишком завышены, так как Кавказский корпус стал насчитывать в своих рядах более 100 тысяч человек только к 50-м годам XIX века. Однако им верно подмечена тенденция: потери российской стороны год от года вырастали и требовали срочных мер, способных такие жертвы если не прекратить, то существенно понизить[921]921
  Гизетти А. Л. Сведения о потерях Кавказских войск во время войн Кавказо-горской, персидских, турецких и в Закаспийском крае. 1801–1885. Тифлис, 1901. С. 1–130.


[Закрыть].

Так как сменявшиеся десятилетия не приближали окончания противостояния, необходим был кардинальный поворот в стратегии и тактике русского преобразовательного дела на Кавказе. Необходимы были новые люди, способные изменить ситуацию, понять и принять идею обновления, исходившие импульсы, посылаемые троном.

Кавказу был необходим не просто решительный руководитель, но человек, способный к системному мышлению и видению ситуации, способный решить задачу умиротворения Кавказа комплексно, а не только уповать на силу и храбрость русской армии. Кавказ нужно было не только завоевывать, его нужно было преобразовывать, замирять и вживлять в мир и структуру империи. Само завоевание не отменялось и не снималось с повестки дня, но завоевать Кавказ одною вооруженною рукой было недостаточно. Это потребовало бы не только безмерных усилий, но и трудно определяемых сроков окончания таких усилий.

Кавказ необходимо было завоевывать цивилизационно – модернизировать, перестроить социальные структуры кавказских обществ, приблизить их к российским аналогам, обаять Кавказ новыми для него ценностями. Необходимо было добиться того положения, при котором Кавказ превратился бы в часть Российской империи, в часть, которая хотела бы быть не только с Россией, но и быть Россией. Нужен был тонкий и опытный настройщик и дирижер, который бы сумел так настроить все инструменты и население разноликого кавказского оркестра, чтобы они умели играть в унисон.

Начальным рубежом означенного подхода следует считать осень 1845 г., когда Даргинская неудача образумила высшие сферы Петербурга и предоставила наместнику право взяться за дело так, как подсказывал ему опыт и его склонности. Кроме того, князь считал возможным использовать многолетний опыт европейцев, которые успешно выстраивали свои колониальные империи уже в силу того, что сам Воронцов был европеец по воспитанию и мировоззрению, обладал обширными европейскими связями.