Текст книги "Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.)"

Кавказ, в данном случае, как колонизуемый край, находился в условиях и правилах колониальной системы, которые подчинялись универсальным требованиям и механизмам, а потому колониальный опыт преуспевшей в этом деле Европы мог быть определенным образом задействован в кавказских делах. Это было не просто очередной попыткой обуздать Кавказ, но новым, ранее не задействованным ресурсом уже в силу того, что все прежние усилия и формы такового воздействия не были настолько успешными, чтобы пренебрегать таким опытом.

Князь М. С. Воронцов не просто понимал и знал, но способствовал модернизационному процессу во всем многообразии его сторон и проявлений. Он направлял его таким образом, чтобы наилучше продвигаться к поставленной цели и желаемым результатам русского имперского модерна на Кавказе.

Князь знал, например, что переселения и колонизация играли первостепенно важную роль не только в экономической, но и в культурной и политической истории всех времен и народов, что «колонизация всегда являлась одним из важных способов развития человечества и вела за собою более прочные и длящиеся изменения, нежели завоевания. <…> Она распространяла культуру, достигшую известного уровня», которая цементировала новые очаги и укрепляла их в теле колониального государства[922]922
  Кауфман А. А. Переселение и колонизация. СПб., 1905. С. 3.


[Закрыть].

Князь М. С. Воронцов был слишком европейцем и рациональным человеком. Он знал о совершенной чуждости предлагаемых условий Кавказу, но он также знал натуру человека, которая обязательно должна была поддаться материальным соблазнам, тем более что Восток и Кавказ, как часть его мира, имели в этом отношении немало сходных оснований. Следовало только правильно рассчитать направление усилий, определить социальные слои, способные откликнуться на предлагаемые посулы, быть терпеливым и настойчивым.

Самоуглубленный Восток (Кавказ) не мог не позаимствовать у России (Европы) импульс к материальной, вещественной активности, к желанию приобретения условий для более высокого материального существования и повседневного достатка, «сам при этом сегментировавшись и переродившись»[923]923
  Гавров С. Н. Модернизация во имя империи: Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России. М.: Едиториал УРСС, 2010. С. 19.


[Закрыть].

Социально-культурный вариант модернизации, избранный и практиковавшийся Воронцовым в Кавказском крае, был преимущественно адаптационным, приспособленным к тому, чтобы радикальное ускорение исторической и социокультурной динамики, которую принесла с собой Российская империя, мог быть воспринят обществом, в котором продолжала доминировать архаическая традиционность.

Определенные успехи были достигнуты на этом пути, прежде всего, в Грузии. Более организованные и развитые феодально-деспотические структуры Грузии адаптировали к новым предлагавшимся наместником условиям быстрее иных регионов Кавказа.

Центром новых веяний и состояний за Кавказом стал Тифлис. Будучи административным центром, Тифлис являлся центральным пунктом на Кавказе, из которого распространялись новые культурно-нравственные обычаи и способы жизни по всему Закавказью.

Ученые, военные, чиновники, художники, литераторы, артисты, путешествовавшие по Кавказу или приезжавшие туда по разнообразным надобностям, останавливались в тифлисской резиденции наместника, превращая ее в источник многих информационных поводов, возбуждающих местные туземные элиты.

В Тифлисе, во многом благодаря инициативам наместника, русско-европейские обычаи вписывались и преломлялись местной кавказской традицией. «Фрак и чоха, чепчик и чадра, караван и карета, итальянская ария и строгая грузинская полифоническая песня, полонез и лезгинка, европейские магазины и восточный базар»[924]924
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 339.


[Закрыть] причудливо дополняли друг друга и разбавляли восточную традиционность новыми смыслами, целями, превращая повседневную жизнь местных элит в увлекательную игру с ранее неведомыми и причудливыми обольщеньями.

С приездом князя М. С. Воронцова Тифлис и жизнь города начали приобретать уклад и характер, слишком отличный от всех прежних устроений. «От самого обнищавшего туземца до горделивой княгини, ведущей род от царя Давида, все невольно покорялись воронцовской обаятельности и умению приласкать и покорять людей»[925]925
  Цит. по: Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 339.


[Закрыть].

Современник и участник описываемых событий, входивший в окружение князя М. С. Воронцова, В. А. Соллогуб писал в связи с этим, что «общество русское, хотя тогда и еще небольшое, было, тем не менее, в Тифлисе избранное; общество туземное <…> с каждым днем все более и более примыкало к нему»[926]926
  Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. Л.: Художественная литература, 1988. С. 513.


[Закрыть].

Люди, прибывшие с князем в Тифлис, все приезжающие впоследствии из столиц по служебным надобностям или из любопытства и жажды прикосновения к экзотике, колонисты, перебравшиеся на Кавказ на долгие годы – все вносили в жизнь города новые понятия и цели. «Европейская культура постепенно начала теснить восточную патриархальную обстановку. Модистки из Одессы и Парижа привили вкус к европейским туалетам»[927]927
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 340.


[Закрыть]. Постепенно туземные элиты стали заменять грузинские чадры шелковыми платьями.

«Повсюду организуются, до тех пор неизвестные, благотворительные общества, куда впервые получает доступ теремная затворница – местная женщина. Ее не только вывели из гарема, для нее открыли училище Св. Нины, и несколько спустя в местном обществе уже являются образованные по тому времени девушки <…> » – восхищался деятельностью наместника В. И. Немирович-Данченко[928]928
  Немирович-Данченко В. И. Указ. соч. С. 505.


[Закрыть].

«На левом берегу Куры образовывались целые новые кварталы до самой немецкой колонии со всеми условиями европейского города», свидетельствовал другой современник – князь А. М. Дондуков-Корсаков[929]929
  Дондуков-Корсаков А. М. Воспоминания // Старина и новизна. 1903. № 6. С. 168.


[Закрыть]. А уже известный В. И. Немирович-Данченко, обозревая обновленный Тифлис, писал: «М. С. Воронцов для Тифлиса был в одно и то же время и межевик, и архитектор, и чуть ли не каменщик; город рос не по дням, а по часам. Он расширялся, устраивался и застраивался. Всюду прокладывались новые улицы, пустыри покрывались общественными сооружениями»[930]930
  Немирович-Данченко В. И. Указ. соч. С. 506.


[Закрыть].

При этом М. С. Воронцов придерживался того мнения, что без поддержки представителей местных элит, аристократии, имевших высокий авторитет и большое влияние на местное население, никакие реформы в крае не осуществимы.

Часто находясь среди приглашенных наместнического дома, обольщенные обходительностью, которой их окружали русские, представители гордых грузинских княжеских фамилий невольно укреплялись в своем сознании в принадлежности к «другому высшему кругу людей, как по понятиям, так по нравам и привычкам прошлого»[931]931
  Цит. по: Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 340.


[Закрыть]. Княжеские дома фамилий Орбелиани, Чавчавадзе и других сделались проводниками русско-европейского духа и устоев в туземную среду.

Тифлис 40–50-х гг. XIX в. жил насыщенной и колоритной жизнью, в которой причудливое смешение европеизма с восточным колоритом делало свое дело – разрушало восточный традиционализм и тем самым укрепляло позиции России в Закавказье. Возвысившиеся грузинские фамилии при наместничестве князя М. С. Воронцова приобретали небывалый магнетизм, который притягивал к русской стороне все новых приверженцев из туземной среды.

Тифлис в указанную пору был полон молодыми военными, по разным причинам желавшим служить на Кавказе под началом князя М. С. Воронцова. Их присутствие придавало городской жизни особые оттенки. Князь М. С. Воронцов всячески покровительствовал молодым людям из родовитых фамилий Российской империи.

В деле нравственного воздействия на Кавказ князь умело использовал туземные традиции и светские российские церемонии. Устраиваемые наместником в Тифлисе еженедельные вечера, балы и концерты, заведение театра – имели целью «слияние туземцев с русскими и уничтожение враждебной розни, искони существовавшей между обитателями Кавказа»[932]932
  Там же. С. 351.


[Закрыть].

Наместник поощрял браки, заключаемые представителями русской аристократии с женщинами из княжеских грузинских фамилий, видя в том своеобразный путь завоевания и преобразования Кавказа, не менее эффективный, хотя по масштабам менее эффектный. Сам факт таких браков оказывал уже сильное впечатление на эмоциональных кавказцев, а дети из таких семейств становились непреодолимым гарантом связанности Кавказа с Россией.

Так пополнялась новыми элементами грузинская элита, которая каждым последующим поколением все крепче связывала Кавказ с империей, усмиряя необузданные восточные нравы простолюдинов, покорявшиеся авторитету своих традиционных господ, постепенно приобретавших и стремившихся к новым русско-европейским способам жизнесуществования и увлекавших на этот путь свой народ.

Что касается других мест Кавказа, то, например, бедные экономически и слабо организованные политически народы Северо-Западного Кавказа не могли и не имели возможностей быстро вживаться в отношения и систему, насаждавшиеся Россией. Они долго не вписывались в предложенную схему взаимодействия и реагировали на нее посредством «хищничества» и разбоев. Кроме того, те, кто утверждали среди черкесов господство Корана и проповедовали священную войну, преследовали тех, кто вступал в общение, «пытался вести переговоры или заключать соглашения с русскими. Они также преследовали всех, кто отказывался принимать ислам или не выполнял его заповедей»[933]933
  Хавжоко Шаукат Муфти. Указ. соч. С. 183–184.


[Закрыть].

На Северо-Восточном Кавказе суровые тиски имамата и строгие узы ислама крепко запечатывали все потоки новых влияний и веяний, направлявшиеся Россией в горы Дагестана, и требовали долгих и кропотливых усилий, способных каким-либо образом поколебать веру и привязанность традициям, освободиться от недоверия или страха, выступить альтернативами утверждавшемуся столетиями привычному образу жизни.

Имамат, как исламская социокультурная система и политико-правовая структура, будучи конкурентом российскому модернизаторству, стремился утверждать в кавказском регионе собственные фундаментальные основы, преобразуя горные области по собственному формату. Делалось это жестко, согласно категорической императивности идейной и социокультурной сущности ислама, его универсалистской абсолютности.

Князь М. С. Воронцов, в свою очередь, действовал широким фронтом и пытался привлекать и использовать всех и вся, способных помочь русскому модернизаторству, способных содействовать преобразовательным усилиям России в Кавказском крае.

Это хорошо понял имам Шамиль. Потому князь Воронцов для имамата был более опасным противником, чем все прежние кавказские администраторы, которые слишком сужали поле имперской модернизации, ставя во главу своей деятельности задачи военного покорения, а все другие способы воздействия на Кавказ применялись как сопутствующее средство.

Важную часть в преобразовательной деятельности наместника составляла его команда, вместе с которой он взялся реализовывать поставленные ему императором Николаем I задачи. У него не было недостатка в людях, так как М. С. Воронцов «был буквально атакован просьбами военных и гражданских чинов служить при нем»[934]934
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 326.


[Закрыть]. Помимо опытных служащих, находившихся с ним вместе долгие годы, он собирался привлечь образованных и энергичных молодых людей.

Отбор кандидатов для работы в кавказской администрации наместником производился тщательно и почти всегда оправдывал ожидания. На протяжении всей своей государственной службы М. С. Воронцов придерживался того взгляда, что к административной деятельности подходят лишь люди, имеющие природные способности к такому поприщу и видящие в службе, прежде всего, служение Отечеству и Императору.

Из деловых качеств своих сотрудников М. С. Воронцов более всего ценил ум, работоспособность и исполнительность. Он ставил много разнообразных задач, определявшихся сущностью стратегии миссии-модернизации, и строго спрашивал результат. Заметив ошибку, требовал ее исправления, никогда не допуская развития дел самотеком. Старшие чиновники при этом были обязаны помогать молодым в скорейшем обретении ими потребных делу знаний и умений. По этому поводу можно сослаться на слова М. П. Щербинина, который вспоминал, как под руководством А. И. Казначеева и А. И. Левшина он изучал основы служебного механизма[935]935
  Там же. С. 209.


[Закрыть].

Опять же по свидетельству того же М. П. Щербинина, Воронцов отправлял своих служащих и в заграничные путешествия, после которых те «подробно и регулярно описывали увиденное, в особенности больницы, тюрьмы, другие присутственные места, сообщали о том, что возможно перенять России из опыта городского хозяйства других стран»[936]936
  Там же.


[Закрыть].

Князь Воронцов, по словам В. А. Соллогуба, «обладал драгоценным для государственного человека даром окружать себя людьми, если не всегда замечательными, то способными, трудящимися и добросовестными»[937]937
  Соллогуб В. А. Указ. соч. С. 510.


[Закрыть].

Человек, однажды ставший сослуживцем М. С. Воронцова, никогда не уходил из поля его зрения. Он всегда способствовал его дальнейшему интеллектуальному и профессиональному развитию и карьерному росту. Со временем многие его сослуживцы, благодаря его патронажу, достигали высоких степеней.

Среди них можно назвать следующие имена: Г. В. Абах, И. А. Бартоломей, А. П. Берже, Е. Л. Вердеревский, Н. И. Вольф, князь Г. Г. Гагарин, князь Голицын, И. Ф. Золотарев, братья Иваницкие, И. И. Иоселиани, П. Е. Коцебу, А. Ф. Крузенштерн, Я. П. Полянский, А. Скальковский, В. А. Соллогуб, Н. В. Ханыков, И. И. Ходзько, М. П. Щербинин, с. В. Сафонов.

М. С. Воронцов умел правильно выбрать и расставить людей, согласуясь как с задачами дела и способностями личности, так и с реальными потребностями момента и подчиненного ему региона.

М. С. Воронцову было присуще стремление последовательно идти к намеченной цели. Подчиненные князю-наместнику люди часто разделяли его взгляды и подходы к исполнению служебных обязанностей. Пример М. С. Воронцова вдохновлял. По словам все того же В. А. Соллогуба, «он обладал в высшей степени тремя очень редкими между русскими людьми качествами: необыкновенной настойчивостью, непреклонной твердостью убеждений, утонченной вежливостью»[938]938
  Соллогуб В. А. Указ. соч. С. 504.


[Закрыть].

Кроме того, «на характере Воронцова его воспитание в Англии оставило следы неизгладимые. Он олицетворял собою методичность во всем и любил, почти требовал, чтобы все его окружающие ей подчинялись»[939]939
  Там же. С. 505.


[Закрыть]. Методичность предполагала обязательную рациональность организации деятельности и форм. Потому окружавшие М. С. Воронцова люди не только отбирались, но и организовывались соответственным образом, составляя необходимую по условиям и задачам структуру, воплощавшуюся в функционально определенном и главенствующем учреждении – канцелярии наместника[940]940
  СЗРИ. СПб.: Тип. СЕИВК, 1857. Т. 2. Ч. II. Ст. 48–104.


[Закрыть].

Канцелярий было две: Главная – в Тифлисе – и походная, которую возглавлял М. П. Щербинин. Главная канцелярия наместника делилась на пять отделений, к которым добавлялись четыре особенные части: казначейская, архивная, экзекуторская и журналистская[941]941
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 184.


[Закрыть]. Эту структурность М. С. Воронцов вынес из предписаний императора и своего предшествовавшего новороссийского опыта.

Одновременно канцелярия в целом выполняла функции главного штаба по руководству назначенным краем, в котором каждое отдельное подразделение называлось «Дежурство», состоявшее в свою очередь из 3 дежурных штаб-офицеров, дивизионного доктора, обер-аудитора, провиантского чиновника.

Все занимались строго назначенными отраслями администрирования согласно установленным правилам – секретными делами; перепиской по обозрению губерний; составлением годовых отчетов; перепиской с военными начальниками по движению и использованию войск и многое другое[942]942
  Там же. С. 187.


[Закрыть]. Начальники отделений ежедневно докладывали наместнику о ходе порученных их ведению дел. Во главе канцелярии стоял правитель – самое доверенное наместнику лицо его администрации.

В составе канцелярии наместника были также чиновники по особым поручениям, которые по распоряжению начальства объезжали различные части управляемого региона, собирали необходимые сведения о каждой части. Особую группу составляли статские чиновники Дипломатической канцелярии, все представители Министерства иностранных дел. Эта особенность канцелярии наместника объяснялась пограничным расположением Кавказского края, имевшего огромное стратегическое значение для Российской империи.

Следует при этом отметить, что «нельзя сказать, чтобы князь был рабом своих привычек, – когда этого требовали обстоятельства, он всегда подчинялся и иным условиям, никогда не изменяя ни сдержанности своей, ни обаятельному своему со всеми обхождению»[943]943
  Цит. по: Удовик В. А. Указ. соч. С. 286.


[Закрыть].

А. М. Дондуков-Корсаков свидетельствовал: «Князь совершенно не обращал внимания на форму, лишь бы была суть дела. <…> Вообще, в службе он держался духу и смыслу, а не наружной формы. <…> Князь был враг всяких канцелярских формальностей, он не переносил бюрократизма во всех его видах, а постоянным предметом его язвительных насмешек были чиновники приемной начальника Штаба и другие лица управления»[944]944
  Там же.


[Закрыть]. При этом, уже отмечал Э. С. Андреевский: «Дело для Воронцова было не только постоянною нравственною потребностью, но священным долгом»[945]945
  Там же. С. 283.


[Закрыть].

В сплаве организационной рациональности и личностных дос-тоинств самого наместника и его сослуживцев была одна из причин высокой результативности административной деятельности князя М. С. Воронцова на Кавказе.

В когорту наиболее доверенных лиц князю Воронцову в разное время входили военные, как из прежнего состава лиц, служивших на Кавказе еще до приезда туда М. С. Воронцова – Р. К. Фрейтаг, М. З. Аргутинский-Долгоруков, И. М. Лабынцев, так и те, кто прибыл в край в свите князя, или обязан был протекции известных князю людей, желая служить под началом прославленного человека и делать быструю карьеру.

Эти люди принадлежали разным слоям дворянства, но преобладали в ближнем круге аристократы, такие как генерал-лейтенант князь В. О. Бебутов или принц Александр Гессен-Дармстатский.

Среди искателей воинской славы было много молодых аристократов, и людей влиятельных, их родственников – князь Ф. И. Паскевич, сын фельдмаршала, граф А. С. Строганов, князь В. С. Голицын, князь Эмилий Витгенштейн, князь Н. В. Козловский, князья с. и В. Кочубей, барон П. П. Меллер-Закомельский, барон Николаи, князь А. И. Гагарин, князь М. А. Дондуков-Корсаков, князь С. И. Васильчиков, князь Яшвиль, граф Чапский, барон Врангель, князь М. Лобанов-Ростовский, князь Трубецкой, князь А. М. Дондуков-Корсаков, с. М. Воронцов, сын главнокомандующего и многие другие.

Как начальник М. С. Воронцов стремился к доверительности и избегал формализма в отношениях со своими подчиненными, но при этом строго соблюдал принцип единоначалия. Как замечает по этому поводу О. Ю. Захарова, «противодействий своим планам не терпел, противников не щадил, не выносил нарушения правил общественного приличия, жестокого обращения с низшим классом, взяточничества, презрения к установленному порядку»[946]946
  Цит. по: Удовик В. А. Указ. соч. С. 190.


[Закрыть].

В то же время, как отмечалось ранее, служебная требовательность наместника к подчиненным ему лицам была чрезвычайно велика. Даже наиболее доверенные ему люди несколько тяготились этим его качеством, замечая в этой связи, что «сколько он приятен в частной жизни, столько по деловым отношениям он тяжел и самоуправен»[947]947
  Цит. по: Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 190.


[Закрыть].

Общеимперская система административного централизма требовала большой активности от акторов такого властного механизма. Этому правилу неизбежно обязаны были подчиняться все. Потому современников поражала необыкновенная мобильность императора Николая I, который постоянно совершал поездки по империи. В среднем император Николай проезжал около 5500 верст ежегодно[948]948
  Олейников Д. И. Бенкендорф. М.: Молодая гвардия, 2009. С. 315.


[Закрыть]. Обстоятельства предписывали необходимость императору видеть все своими глазами. Он старался поспеть везде. С 1829 г. поездки Николая I стали носить систематический и регулярный характер. Такого рода поездки составляли неотъемлемую часть как общих установлений и принципов администрирования, которые он сам культивировал и прививал, так и частных средств контроля и инспектирования. На Кавказ император приезжал в 1837 г.

М. С. Воронцов, являясь не только приверженцем, но и неотъемлемой частью данных принципов управления Николаевской эпохи, в силу писаных или неписаных правил и принципов абсолютистской административной системы, не мог не повторять многих способов управления, которые исповедовал и реализовывал император Николай.

Наместник не только привык, но обязан был лично вникать во все вопросы управления, постоянно объезжать территорию Кавказского края с инспекционными поездками, «проводя дни и ночи в одной коляске <…> ночуя иногда на одной куче сена <…>»[949]949
  На память юбилея А. И. Левшина. СПб., 1868. С. 32.


[Закрыть], несмотря на свои преклонные лета.

Только что, прибыв на Кавказ, – с марта по декабрь 1845 г. – наместник посетил Мингрелию, Имеретию, Карталинию, Кавказскую область, Северный и Нагорный Дагестан, Черноморию, Кахетию, Джаро-Белоканский округ.

Кроме того, М. С. Воронцов посетил каждого из отдельных кавказских начальников и военных командиров, которые были удивлены, так как никто из прежних высших кавказских администраторов «не имел подобной деятельности и подвижности»[950]950
  Письма А. П. Ермолова М. С. Воронцову. Указ. соч. С. 138; РГАДА. Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 156–169об.


[Закрыть].

А. П. Ермолов, отмечая эту сторону управленческой практики М. С. Воронцова, писал: «Неимоверная подвижность твоя познакомила тебя с местностию, и ты в два года усмотрел то, что во многие года не видели другие»[951]951
  Письма А. П. Ермолова. С. 161; РГАДА. Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 188–189об.


[Закрыть]. Своих поездок М. С. Воронцов не оставлял до самого последнего дня пребывания в своей должности.

В одном из писем к А. П. Ермолову М. С. Воронцов с некоторой гордостью писал: «Теперешняя моя поездка ознакомила меня со всеми местами Закавказа, где я лично не был, и теперь я могу сказать, что весь край мне известен от Ленкорана до Анапы и от Озургет и Александрополя до Кизляра»[952]952
  Кавказские письма М. С. Воронцова к А. П. Ермолову // Удовик В. А. Указ. соч. С. 351.


[Закрыть].

Характер и содержание поездок князя-наместника по Кавказскому краю можно проиллюстрировать примером его поездки в Ставрополь 27 сентября 1845 г. При подъезде к городу «все, от убогого до богатого, от мала до велика, спешили встретить наместника. Пробило семь часов. Наместника не было. Плохая дорога, перерезанная глубокими балками, задержала Михаила Семеновича. Стемнело. Город осветился богатой иллюминацией; дорога от города почти на версту была также освещена огнями; <…> В девять часов толпы народа грянули “ура”, и его сиятельство был встречен начальником штаба войск кавказской линии и Черномории. <…> На другой день, то есть 28-го числа поутру, представлялись его сиятельству генералы, штаб и обер-офицеры, квартирующих войск и чиновники гражданского ведомства. В 10 часов князь, посетив преосвященного Иеремию, отправился в военный госпиталь, оттуда в тюремный замок, в казармы кавказского линейного № 1-го батальона, в казармы, где расположена военно-арестантская рота. <…> На третий день, 29-го, посетил все отделения дежурства и генеральный штаб войск кавказской линии и Черномории, комиссариатскую комиссию, провиантское коммиссионерство, все присутственные места, арестантскую роту гражданского ведомства, областную гимназию, был в частном пансионе благородных девиц г-жи Щербо. Одним словом, Михаил Семенович был везде и видел все, ничто не ускользнуло от внимательности его сиятельства»[953]953
  Федоров М. Ф. Поездка князя М. С. Воронцова в Ставрополь 27 сентября 1845 г. Приложения к «Походным запискам» // Кавказский сборник. Тифлис, 1879. Т. 3. С. 224–225.


[Закрыть].

Военный опыт М. С. Воронцова способствовал выработке в нем уверенности в собственных силах, настойчивости, поражавшему многих самообладанию и хладнокровию в самых экстраординарных обстоятельствах, умению влиять на окружающих людей, которые добровольно покорялись этим его свойствам, вверяя ему право на принятие решений. При этом наместник оставался живым человеком, полным страстей и переживаний, которые он искусно скрывал в правилах своего английского и аристократического воспитания.

Приняв свое новое назначение на Кавказ, М. С. Воронцов, несомненно, отдавал себе отчет в сложности порученного дела, а потому ему крайне необходимой была поддержка близких ему по духу и прежним поприщам товарищей и закаленных кавказцев, как, например, генерал-лейтенанта А. П. Ермолова.

По дороге на Кавказ М. С. Воронцов специально заезжал в Москву свидеться с Е. А. Головиным и своим давним приятелем А. П. Ермоловым, чтобы переговорить с ними, получить разъяснения и советы по поводу его нового поприща. Кроме того, М. С. Воронцов просил А. П. Ермолова сделать для него выписку из множества кавказских записок, имевшихся в распоряжении отставного генерала[954]954
  Письма князя М. С. Воронцова к А. П. Ермолову // Русский архив. 1890. № 2. С. 162.


[Закрыть].

М. С. Воронцов первое время пребывания в Кавказском крае шел по непроторенной им дороге, втайне опасаясь не оправдать ожиданий доверившегося ему императора Николая, а потому нуждался в твердой руке проверенного и многоопытного в кавказских делах товарища.

Это особенно стало очевидным при реализации плана Даргинской экспедиции летом 1845 года. И хотя М. С. Воронцов, сам многоопытный администратор и генерал, принимал всю ответственность на себя, ему хотелось увериться в правильности путей реализуемого через посредство оценок и заключений Ермоловского глаза. Он избрал генерала А. П. Ермолова одним из своих поверенных и закулисных советчиков во всех своих действиях, и это продолжалось на протяжении всего срока пребывания М. С. Воронцова наместником на Кавказе. Кавказский наместник присылал Ермолову подробные письма-отчеты о событиях, об осматриваемых местностях, маршрутах передвижения войск, о принятых распоряжениях.

Князь Воронцов предложил присылать ему сведения также и по гражданским делам. Более того, наместник поручил начальнику своей канцелярии с. В. Сафонову держать А. П. Ермолова в известности, чтобы ему было более знакомо все, что было сделано, а также переслать в Москву даже копию отчета императору за первый год своего управления Кавказом. В письме к другу наместник сообщал: «Я велю начать делать для тебя записку для отсылки, по крайней мере, два раза в месяц о всем, что здесь делается»[955]955
  Письма князя М. С. Воронцова к А. П. Ермолову // Русский архив. 1890. № 2. С. 196–199.


[Закрыть], таким образом отставной генерал-лейтенант получал отчетов с Кавказа больше и чаще, нежели император.

Кавказский наместник видел в А. П. Ермолове деятельного помощника, чье негласное участие много способствовало его успешным предприятиям, а потому был с ним предельно доверительным.

М. С. Воронцов в очередном письме писал: «Насчет военных дел и прочего я не могу лучше доказать тебе решительное мое желание, чтобы все тебе было известно о здешнем крае, как тем, что пошлю тебе с князем Кочубеем <…> весьма секретную бумагу в копии той, которую я <…> отправил Государю на счет всех военных действий текущего года, предположений моих на будущее и нашего военного положения здесь вообще. Я прошу тебя <…> и уверен, что ты почувствуешь необходимость этого, чтобы эта бумага никому не была показана, и чтобы никто не знал, что она в таком виде тебе посылается»[956]956
  Там же.


[Закрыть].

Такая доверительность дорогого стоила. Князь М. С. Воронцов сильно рисковал, если бы вдруг открылась его связь с опальным отставником. Кроме того, ему грозило обвинение в разглашении государственной тайны. Можно предположить, что такая доверительность далеко выходила и за дружеские связи и основывалась на заинтересованности в советчике-профессионале по всему спектру военно-политических задач и административных решений. Мнением А. П. Ермолова убеждалась правота решенного наместником.

В продолжение многих лет не было ни одного сколько-нибудь существенного события или решения в Кавказском крае, которые оставались без мнения и участия в них косвенной руки А. П. Ермолова.

В то же время, надо отметить, что как бы ни была важна поддержка и советы старого товарища, М. С. Воронцов одновременно вел самую обширную переписку со многими другими известными ему лицами, чье мнение и замечания играли определенную роль при принятии наместником того или иного управленческого решения. Например, князь Воронцов состоял в переписке с графом П. Д. Киселевым и адмиралом А. С. Меньшиковым, фельдмаршалом И. Ф. Паскевичем, генералом Е. А. Головиным и посвящал их в ход кавказских дел. М. С. Воронцов столкнулся с рядом административно-политических и организационных проблем, для разрешения которых ему понадобился опыт известных администраторов.

Такая диверсификация мнений по вопросам, требовавшим управленческих решений, была необходима М. С. Воронцову, чтобы не поддаваться обаянию тех или иных пристрастий, которые могли увести от понимания оттенков в окружавших его деятельность обстоятельствах.

В силу того обстоятельства, что наместник начинал свою деятельность в Кавказском крае не на пустом месте (на переданной ему в попечение территории его предшественниками уже был создан действующий аппарат чиновников, а в каждой губернии бывший там губернатор имел также свой административный аппарат), «от его административных способностей зависело, сможет ли он соединить свои представления с намерениями гражданских губернаторов, продолжить начатое предшественниками и одновременно подготовить почву для собственных начинаний»[957]957
  Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 194.


[Закрыть].

Для М. С. Воронцова, в силу особенностей его характера и личностных качеств, а также сложившегося при нем стиля управления, важно было иметь на главных позициях формируемого им административного аппарата людей, готовых выполнять его планы. Потому он обращался в Министерство внутренних дел с просьбой о назначении на губернаторские должности нужных ему людей, если прежние чиновники не умели или не хотели понять и принять требований и видов наместника. В Петербурге обычно шли ему навстречу, но указывали об ответственности, которая в этом случае в полной мере ложилась на него.

Отношений с министерствами (несмотря на данные М. С. Воронцову широкие полномочия) нельзя было избежать еще и по той причине, что многие чиновники профильных ведомств Кавказской администрации одновременно подчинялись соответствующим министерствам.

Как пишет О. Ю. Захарова, «министры могли вмешаться и в деятельность административного аппарата генерал-губернатора, отзывая из него чиновников, относящихся по роду деятельности к их министерству»[958]958
  Там же. С. 205.


[Закрыть]. Однако наместник всегда находил приемлемые для него решения, хотя и не без некоторого ущерба для петербургского административного бомонда. Хотя сенатор К. Н. Лебедев отмечал, что М. С. Воронцов, «уважая Государя, вовсе не уважает его министров. В нем много молодечества и желания польстить своему краю <…>»[959]959
  Из записок сенатора К. Н. Лебедева // Русский архив. 1910. Кн. III. С. 369.


[Закрыть]. В то же время такое неуважение было только кажущимся, больше плодом уязвленных самомнений, поскольку наместник, как один из высших чиновников империи, не мог действовать вопреки принятым формам административной системы. Он сам этого не терпел в ком-либо и не мог допустить нарушений установившегося порядка в своей личной деятельности. Уязвленность самолюбию министров проистекала из того, что «все гг. министры знакомы с Россией по пересказам и донесениям»[960]960
  Цит. по: Захарова О. Ю. Указ. соч. С. 204.


[Закрыть], а потому далеко не во всем могли адекватно понимать нужды подведомственного ему края, на что наместник им указывал.

Сам М. С. Воронцов, дабы вникнуть во все подробности дела, никогда не давал ход любому делу без тщательного ознакомления и исследования его сути. Необдуманных и сырых решений у него не было. Он всегда, когда ходатайствовал о чем-либо, давал одновременно рецепт решения, сообщал о всех сторонах за и против предлагаемого, чтобы вышестоящий начальник мог самостоятельно оценить верность предлагаемого ему решения.