Текст книги "Цветное лето, чёрно-белая зима"

5. Королева танцует диско

ЛУНА на мгновение вышла из-за туч и осветила жёлтое здание. Оно стояло на горе и возвышалось над городом, почти равное по высоте церковной колокольне. Построенное в виде буквы П в неоклассическом стиле, со стороны двора оно представлялось обманчиво небольшим: три этажа в центральной части и два двухэтажных крыла. Но стоило подойти к нему с фасада, и оно подавляло неосторожного прохожего великолепием своих колонн, грандиозностью смотровой площадки с балюстрадой, с которой открывался великолепный вид на море, и монументальностью лестниц, спускавшихся по всему склону горы гигантскими ступенями. Пляж с белым песком и сосновый парк были достойны услаждать взор царственных особ, выйди они сюда вечером подышать целебным воздухом и послушать колокольный звон.

Только не было здесь никаких царственных особ, как не было и колоколов на церковной колокольне. Здание было обыкновенной советской школой небольшого курортного городка, называвшегося Холмы.

Погружённая в полумрак, школа выглядела костистей и острее, чем при дневном свете. Ночью она становилась тем, чем была, а не старалась казаться: дворцом и высотной доминантой города, слишком большим и роскошным для этого города зданием.

Газоразрядные фонари освещали фасад неярким оранжевым светом, а во дворе почему-то не горела ни одна лампа, и ночные визитёры пробирались к зданию почти в полной темноте. Зацепившись за невидимую трубу, брошенную посреди двора, один из них споткнулся и злобно зашипел, потирая ушибленное колено.

Второй, худой и долговязый, вбежал по ступеням крыльца, встал на бетонный выступ, подтянулся и влез на подоконник одного из окон. Толкнув рукой легко поддавшуюся форточку, он просунул голову и плечи внутрь и попробовал пролезть. Подпрыгнул, но не удержался и соскользнул обратно, грохнув жестью подоконника.

– Ну что распрыгался? – недовольно сказал его спутник приглушённым голосом. Он был пониже ростом, чем его товарищ, но шире в плечах.

– Никак не влезть, – ответил долговязый.

– Слезай, оглобля, пока все окрестности не перебудил, я полезу.

Он занял место длинного, очень скоро оказался внутри и раскрыл раму. Его компаньон влез вслед за ним. Окно закрылось, и на школьном дворе опять стало совершенно тихо. Только ветер гонял по асфальту опавшие листья, да гудел электрощит с отключёнными автоматами.

До звонка оставалось четыре минуты. Рыжий веснушчатый мальчишка лет тринадцати быстро стащил куртку, повесил её за капюшон – вешалка была оборвана – скинул ботинок и стал вытряхивать из тряпичного мешка на резинке сменную обувь. Одна туфля вылетела и отскочила в угол раздевалки, вторая застряла и никак не хотела вылезать. Он посмотрел на часы и затряс мешком ещё сильнее. Без двух минут девять хлопнула входная дверь, и кто-то из старшеклассников сказал:

– Привет, Вика!

Мальчишка повернул голову на голос, и его движения, вначале резкие, вдруг замедлились, а потом и вовсе остановились. Он замер, поджав ногу в носке, держа одной рукой мешок со сменкой, а другой, схватившись за вешалку.

В раздевалку вошла очень красивая, смуглая длинноволосая брюнетка в чёрном пальто и высоких сапогах. Оставив пальто на вешалке с надписью «10 А» и переобувшись в лёгкие туфельки, она сказала смотревшему на неё с открытым ртом пареньку:

– Челюсть с пола подбери, дружок, а то мозги простудишь.

Он клацнул зубами, закрывая рот, и сделал ещё одну безуспешную попытку достать обувь.

– Ох, ну что у тебя? – спросила она. Распустила резинку на его мешке, вытащила туфлю, сунула ему в руку и неторопливо пошла на урок.

Когда прозвенел звонок, парень так и стоял на одной ноге, держа в руке туфлю и улыбаясь ей вслед.

Вика вошла в класс за десять секунд до звонка и заняла своё место позади Макса.

– …это и есть метаморфоз, – закончил преподаватель биологии фразу, начала которой Вика не услышала.

– Борис Арнольдович, а можно ещё вопрос, пока урок не начался? – подал голос Марк, смотря на Вику.

– Он уже начался, но спрашивай.

– Вот есть девушка…

Послышался смех.

– Уходит летом на каникулы – девушка как девушка, – продолжил Марк, – а возвращается осенью – и все, кто её видят, – бац! Падают и в штабеля у её ног укладываются. Это метаморфоз?

– Опять Лехно цирк на уроке устраивает, – недовольно сказала бледная и очень серьёзная отличница Рая с первой парты.

– Нет, ну почему же? – возразил учитель, – вопрос хороший. Метаморфоз подразумевает преобразование организма с полной сменой формы и функций органов и у позвоночных почти не встречается. В основном, у насекомых. К примеру, бабочки проходят четыре стадии преобразования: яйцо, гусеница, куколка и имаго, то есть взрослая особь. Это – так называемое полное превращение. То, о чём говорит Марк, в биологическом смысле – не метаморфоз. Хотя…

Он посмотрел на Вику через толстые стёкла роговых очков, встретил её взгляд и замолчал.

– Что хотя? – спросил Марк в наступившей тишине.

Борис Арнольдович откашлялся, грузно поднялся из-за стола, подошёл к парте Марка и навис над ним всеми своими ста девяносто пятью сантиметрами.

– Хотя в психике в пубертатный период происходят такие изменения, что это вполне тянет на метаморфоз. Углублённость в свои переживания до потери способности реагировать на окружающее – чем не стадия куколки? А при неполном превращении, процесс несколько другой, но тоже можно найти параллели. Там личинки внешне похожи на взрослых особей и ведут сходный образ жизни. Они называются нимфы, – он опять бросил взгляд на Вику. – Ты задаёшь интересные вопросы, Марк. Но давай вернёмся к теме урока…

В буфете Вика взяла стакан чаю и ещё тёплую, недавно испечённую булочку. Она подсела к Насте и спросила:

– Может, совсем на обществоведение не ходить?

– Что, так достала она тебя?

– А тебя нет? Всё равно получим пару, какой смысл идти на урок?

– Но когда-то это кончится, невозможно же так, у нас контрольные скоро.

– Не знаю, – сказала Вика, – просто не знаю.

Она взяла из вазочки для салфеток кусок жёсткой желтоватой бумаги, стёрла со щеки сахарную пудру, поморщившись от прикосновения, и поднялась.

– Пробую ещё раз. Последний. А ты, Лехно, – сказала она сидевшему за соседним столом Марку, – имей в виду. В следующий раз, когда тебе захочется обсуждать метаморфоз или что-то в этом роде, не смей так пялиться на меня, не то подобью тебе второй глаз!

Вика училась вместе с Максом и Марком с шестого класса. Всегда вокруг неё плелись интриги, кипели страсти и разбивались сердца, но в этом году явление достигло угрожающих масштабов. Фраза Марка про штабеля поклонников, хоть и была преувеличением, но не очень сильным.

Марик тоже не избежал увлечения Викой, он просто не мог пройти мимо такой девушки. Она была достойной целью, уникальной и труднодостижимой. Он подкатывался к ней, гусарствовал, пробовал охмурять, но без толку. Всегда имевший успех у девчонок, Марик не мог поверить, что его решительно отвергли, и воспринял это как кокетство. Он решил форсировать отношения и имел наглость поцеловать Вику прямо в классе. Потом, потирая роскошный чёрно-зелёный фингал, он говорил, что обучение астрономии достигло невиданных высот – прямо на уроке показывают взрыв сверхновой.

Происшествие его ничуть не смутило. Может, в этом и был один из секретов его необычайной популярности у девчонок. Для него отказ означал не ухудшение отношений и обиду, как для большинства, а только временное препятствие. Препятствий же он не замечал в принципе.

– Веренич, к доске, – сказала учительница истории, – восемнадцатый и девятнадцатый параграфы.

Она была молодая, только после института, в меру симпатичная, пухленькая и невысокая.

– Но вы задавали только восемнадцатый, Нина Борисовна, – сказала Вика.

– Восемнадцатый и девятнадцатый, – ответила учительница. – Значит, Веренич не готова. Белозерская!

– У меня тоже записан только восемнадцатый, – сказала Настя.

– Прекрасно! – Казалось, историчка искренне рада, – Веренич и Белозерская получают по два балла. Михайлова – к доске!

Катя вышла и пересказала восемнадцатый параграф.

– Достаточно, – остановила её Нина Борисовна, – я вижу, ты знаешь. Пять. Садись.

– Какой-то бзик, – тихо сказал Марк через проход Максу, – что она до них докопалась? Чем они ей не нравятся?

– Женщина, – ответил Макс, – что тут можно понять? Побереги мозги, не ищи логику там, где её нет.

Поначалу Макс тоже не мог понять, почему она выбрала мишенью новенькую, почти ни с кем ещё не знакомую и не очень стремящуюся к новым знакомствам Настю, и королеву класса, душу школьного общества, Вику. Они мало общались, были едва знакомы, и даже внешне были почти полной противоположностью: хрупкая высокая блондинка Настя с балетной фигурой, короткой стрижкой, с большими глазами, меняющими цвет от василькового до тёмно-бирюзового, и брюнетка Вика с высокой грудью и широкими бёдрами, с карими миндалевидными глазами и прямыми с изломом чёрными бровями на смуглом лице южанки.

Макс искал, что же их объединяет, и нашёл только одно: они обе очень красивы.

Учительница истории и обществоведения стала цепляться к ним с самого начала, как только появилась в школе, а не блещущим красотой, напротив, благоволила. Максу это казалось странным, он не понимал, почему внешность должна как-то влиять на оценки.

А после одного случая неприязнь учительницы к Насте с Викой переросла в открытую враждебность. Однажды, когда Вика вернулась в школу после болезни, освобождённая от занятий физкультурой, она сидела в спортзале на скамейке, и пока все переодевались, разговаривала с физруком Костей, симпатичным выпускником физкультурного техникума, проводившим в режиме страшной конспирации помимо обычных уроков подпольные занятия по каратэ. Вика старалась быть в курсе всего происходящего в школе, она с интересом расспрашивала Костю о секретных тренировках. Он с удовольствием рассказывал. Когда в зал зашла историчка Нина, Костя с Викой сразу замолчали. Нина заметила, что до её появления они мило болтали, сделала какие-то свои выводы, побледнела и ушла, с ненавистью посмотрев на Вику.

– Вот счастье привалило! – сказал Костя, – каждый день приходит. Что ей надо?

– Вас ей надо, – усмехнулась Вика, – Вы ей нравитесь.

– Да, не дай Бог, – ответил Костя, – сплюнь!

Вика три раза плюнула через левое плечо.

– О тренировках не болтай, ладно? – попросил он.

– Обижаете, – ответила Вика.

Она достала блокнот и стала рисовать. К концу урока она почти закончила вполне узнаваемый портрет Кости.

После этого случая, Вика и Настя стабильно получали на каждом уроке обществоведения по два балла. Сегодня Вика не стала даже доставать учебник, она открыла блокнот и начала штриховать фон на портрете Кости. Потом что-то написала на соседней странице. Она настолько увлеклась рисованием, что не заметила стоявшую рядом с ней и заглядывавшую через её плечо в блокнот историчку.

Макс сидел, зевая и борясь со сном, когда вдруг истерично-визгливым голосом учительница начала читать что-то совсем несообразное.

С изумлением Макс понял, что она читает вслух личный дневник Вики. Ничего очень уж личного, правда, Вика там не написала, кроме того, что физкультурник – фактурный парень и рисовать его интересно. А может, Нина не успела дочитать. Она, видимо, не ожидала, что реакция класса будет настолько не в её пользу. Ставший довольно резким голос Вики, вопли Макса и Марка (компании 2М, как их окрестил физик, подразумевая число Маха) и глухой ропот с задних парт, становящийся всё громче, заставил её прекратить чтение. Она спустила скандал на тормозах, но блокнот Вике не отдала – сунула в стол, а кабинет после урока закрыла на ключ.

– Надо идти к директору, – сказал тогда Марик, – может, удастся вернуть Вичкин блокнот. Это мой шанс.

Макс, зная директора несколько лучше, чем Марк, отнесся к идее скептически:

– Если вмешается директор, то Вичке прочтут обширную лекцию о морали, но блокнот не отдадут. Компетентные педагоги его изучат, а потом публично высекут плетьми и сожгут. Хорошо, если без Вики. Нет, Марик, если ты хочешь добыть её блокнот, то это надо сделать без лишнего шума.

– Только кража! – процитировал Марк.

– Только ограбление! – поддержал его Макс.

– Поможешь? – спросил Марк.

– Не вопрос, – ответил Макс, – у меня есть одна идея.

На следующий день учительница истории положила блокнот на стол директора. Обычный блокнот за шестнадцать копеек.

– Вот об этом я говорила вам, Александра Аркадьевна.

Директор взяла его со стола и раскрыла. В совершенно чистом блокноте были исписаны только первые страницы, рисунок же физкультурника казался вклеенным.

«Дорогой Костя, – начала читать директор, – я долго не решалась написать, но чувство, которое я испытываю к тебе, сильнее меня, сильнее разума и осмотрительности».

– Это она пишет учителю? Да, вы были правы, это нужно пресечь!

Историчка стояла молча. На её лице было непонимание. Что-то шло явно не так.

Директор вернулась к письму:

– Ну, просто песнь любви… А это о чем?

Она нахмурилась и прочитала:

«Я сделаю всё, чтобы мы были вместе. И не строй иллюзий насчёт этих девчонок. Они не соперницы для взрослой женщины. Твое внимание может им дорого обойтись. В моих силах сделать их учёбу совершенно невыносимой.

Я не тороплю тебя. Я буду ждать, пока остаётся хоть какая-то надежда. Твоя Нина».

– Нина?! – воскликнула директор, – ничего не понимаю, это вы писали?!

Историчка залилась краской, схватила блокнот и выбежала из кабинета.

Макс с Марком, подпиравшие стену неподалёку, проводили её взглядом, переглянулись и с чувством глубочайшего удовлетворения на лицах хлопнули друг друга ладонью в ладонь.

– Ну, теперь твой ход, Марик, – сказал Макс.

Марк взглянул на Макса и спросил:

– И все же, что было бы, если бы она спокойно сказала, что не понимает, почему там её имя?

– Тогда мы бы пролетели, как фанера над Парижем, – ответил Макс. – Но твой текст её озадачил. Он читался как письмо Вики, до фразы «И не строй иллюзий насчёт этих девчонок». Какой стиль! Это был твой лучший опус. Теперь, надеюсь, Настя с Викой смогут дышать.

– Кстати, – сказал Марк, – давно хотел тебя спросить. О Вике. Ты ведь тоже не избежал печальной участи?

Макс махнул рукой.

– Это было давно. В восьмом классе.

– Это было давно. Я не помню, когда это было, – подхватил Марк, – пронеслись, как виденья, и канули в вечность года…

Он оборвал фразу, увидев идущую к выходу Вику. Он побежал за ней и догнал около гардероба.

– Вичка, подожди!

Она остановилась и молча посмотрела на Марка, приподняв бровь.

– Вичка, давай встретимся после обеда.

– Лехно, ты однообразен, – ответила она и пошла одеваться. – Мне казалось, что в последний раз я вполне ясно объяснила, что думаю о тебе и о твоих предложениях.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, заходя в раздевалку вслед за Викой.

– В глаз или в ухо? – спросила Вика, сжимая кулачок.

– Да погоди, – Марк на всякий случай остановился в паре метров от неё. – Я хочу вернуть тебе твой блокнот, – сказал он тихо.

Вика разжала кулак и удивлённо уставилась на Марка.

– А откуда он у тебя?

– Откуда, куда – это всё лирика. Нужен он тебе или нет? Если нужен, давай встретимся сегодня.

– Ну, давай, – нерешительно ответила Вика, глядя на Марка с сомнением, – если он и правда у тебя, а это не один из твоих дебильных розыгрышей.

– Жаль, что ты совсем не ценишь моё чувство юмора. А дневник у меня, не сомневайся. У твоего дома в пять, пойдёт?

– Пойдёт, – ответила Вика, похоже, так и не решив, как к этому относиться.

Она вышла из дома в десять минут шестого. Прийти вовремя значило показать излишнюю заинтересованность, а она этого не хотела. Пусть Марк воспринимает её согласие встретиться как одолжение.

Марк ждал, просматривая на часы. Увидев Вику, он протянул ей блокнот:

– Там нет того рисунка, он понадобился для благого дела.

– Читал? – спросила Вика, убирая блокнот в карман пальто.

– Полстраницы, – ответил Марк, – чтобы убедиться, что это твой.

– Всегда завидовала людям, которые умеют так убедительно врать.

– Но я, правда, не читал, – серьёзно сказал Марк.

– И не хотелось узнать, что я на самом деле думаю о тебе?

– Я слышал это много раз.

– И всему веришь?

– Людям надо верить, разве нет?

– Ладно, проехали. Хочешь к заливу прогуляться?

Конечно, он хотел. Первый раз она не просто пошла с ним, она сама позвала его!

– И что это за благое дело? – спросила Вика, беря его под руку.

А в пятницу после уроков, когда Макс с Настей уже собирались идти по домам, Вика подошла к ним и сказала:

– У меня завтра родители на дачу уезжают. Приходите в гости. Потанцуем, в преферанс сыграем. Будете?

Настя улыбнулась и ответила:

– Спасибо, я приду.

– Да, я тоже, – сказал Макс, – спасибо, Вика.

– Тогда, жду вас к четырём, – ответила она.

– С чего бы это? – спросила Настя, когда они выходили из школы. – С чего вдруг Вика зовёт нас в гости? Ты не знаешь?

– Догадываюсь, – ответил Макс.

Он вернулся домой уже затемно. Они долго гуляли с Настей, потом сидели в кафе. Когда стало совсем холодно, Макс проводил её до дома.

– Ужинать будешь? – спросил отец. – Я сделал драники.

– Конечно! – с энтузиазмом отозвался Макс. – Когда я отказывался от драников?

Он поел и плюхнулся на диван. Поднял голову к книжной полке, думая, что бы выбрать. Потянулся к Метаморфозам Овидия, но передумал, заметив лежавшую поверх книг тонкую бумажную папку. Её забыл ещё летом Гоша.

Он появился тогда неожиданно – встал посреди двора в своих попиленных джинсах, в куртке с нашивками, в круглых ленноновских очках и с распущенными хаером. Бабушки у подъезда, углядев волосатика, сразу направили его к Ирме, а она уже сказала ему номер квартиры Макса.

– Я уже три дня в Холмах, – сказал Гоша, звеня ложечкой в чашке с чаем.

– Что не заходил?

– Да я все эти дни света белого не видел, мы засели с режиссером, как кроты, в санатории и двадцать раз эпизод переписывали. У меня уже дым из ушей идёт.

Гоша был драматургом. Писал пьесы и сценарии.

– И как, успешно?

– Да, скорее да. Я тебе тут привёз…

Он поставил чашку на край стола, полез в портфель, из которого на пол посыпались бумаги, вытащил папку, положил её на стол, и извлёк из портфеля Дао Дэ Цзин.

– Держи. Я обещал тебе.

– О, спасибо! – обрадовался Макс.

Он взял книгу, полистал, поговорил ещё с Гошей, а потом их кто-то отвлёк, кажется, зашла Ирма. Гоша собрал свои бумаги, а папку забыл. Макс давно собирался вернуть её, но всё остающееся от учёбы время он проводил с Настей и доехать до Гоши у него не получалось.

Макс привстал с дивана и взял папку в руки. На обложке вкривь и вкось карандашом было написано «О. Александр», и ниже крупно: «Томберг. Перевод». Макс развязал белые тряпочные тесёмки и заглянул внутрь. Несколько десятков отпечатанных на машинке листов. Макс заглянул в середину:

«Первые вспышки влюбленности часто бывают настолько эгоцентричными, что человек абсолютно не видит своего объекта. Просто не видит. Он влюбляется в придорожный столб. То есть, он влюбляется в отражение своей любви».

– Придорожный столб, – хмыкнул Макс, – жёстко.

Он читал, переворачивая страницы и складывая их на стол. Вторая часть, озаглавленная Томберг, была с фотокопиями рисунков. Это были изображения карт. Макс узнал королей и королев, двойки, шестерки, десятки. Но были и другие карты, совсем незнакомые. Макс взял один из листов – и заинтересовался.

«Здесь вся композиция шестой карты, – читал он, – переводится с визуального языка Таро на язык поэзии Соломона. Ибо здесь темноволосая женщина, одетая в красное, с дерзким лицом хватает за плечо юношу, тогда как другая, светловолосая, в голубом, обращается к его сердцу скромным жестом левой руки. В то же время, наверху, на фоне белой сферы, испускающей красное, жёлтое и голубое пламя, крылатый младенец, вооружённый луком, собирается выстрелить в другое плечо молодого человека. Не слышится ли здесь, в размышлении над шестым арканом Таро, голос, говорящий: „Я нашла тебя“ и „Ищущие меня найдут меня“? Не узнаётся ли здесь голос чувственности и голос сердца, как и сполохи вышнего пламени, о котором говорит Соломон?»

Макс не очень понял, пару раз перечитал и отложил лист. Чем-то это его зацепило. Он ещё раз посмотрел на двух женщин, на стоящего между ними мужчину и произнёс вслух: голос чувственности и голос сердца, как и сполохи вышнего пламени. Был в этом какой-то аромат тайны.

Вика жила в сталинке в самом центре города. Макс и Настя поднялись по непривычно широкой лестнице на третий этаж и остановились перед обитой кожзаменителем двустворчатой дверью.

– Может, не пойдём? – вдруг спросила Настя. – У меня какое-то чувство нехорошее.

– Вот и проверим твою интуицию, – улыбнулся Макс. – Звонить? – спросил он, задержав палец над кнопкой.

После секундного колебания Настя кивнула.

Дверь открыла сама Вика. Она была одета в длинное светлое платье с большим разрезом. Спина и плечи были открыты, волосы собраны в пучок, заколотый длинным матово поблескивающим металлическим предметом. Максу почему-то показалось, что это скальпель. Он сам подивился такому странному взбрыку своего воображения и перевёл взгляд на открытую, безупречной формы шею Вики.

Из глубокого созерцания его вывел голос Насти: Макс понял, что она что-то говорит ему, говорит не в первый раз. Он посмотрел на неё: Настя с недоумением ждала, когда он возьмёт у неё куртку.

– Извини, задумался, – сказал Макс, заметив, что глаза Насти стали какого-то необычного фиолетового оттенка.

До этого они никогда не бывали у Вики дома и сейчас с интересом осматривали квартиру. Шкафы с книгами на разных языках, кабинет с антикварной мебелью, уютная гостиная с японской стереосистемой. Явно непростая семья.

– Хорошая библиотека, – сказал Макс, – я бы тут завис месяца на три. А кто читает на польском и на белорусском?

– Отец, – ответила Вика, – он специализируется на Белоруссии в составе Великого Княжества.

– Семья с историей, – сказала Настя, разглядывая черно-белый портрет важного усатого пана, подписанный «Ўладзіслаў Вярэніч».

– Мой прадед, – сказала Вика.

– Серьёзный мужчина, – оценил Макс.

– Они у меня все серьёзные, – вздохнула Вика.

Они ходили по четырёхкомнатной квартире, перестроенной, как объяснила Вика, из большой двухкомнатной, здороваясь с одноклассниками, знакомыми из других школ и с совершенно новыми людьми. Гостей Вика отбирала жёстко; все собравшиеся были очевидно неглупы и красивы. Несколько выбивался из общей картины Ленкин сосед Гена, но его Вика лично не приглашала, его притащила с собой Ленка, которой за какие-то особые заслуги было дано право привести одного приличного человека.

На кухонном диванчике, выставив длинные ноги в коридор, сидел Марик.

– А что такая рожа кислая? – спросил Макс. – Ты в гостях у Вики, разве ты не этого хотел?

– Этого, – ответил Марк, – но ты тоже в гостях у Вики.

– Не понял! Это ты так рад видеть друга?

– Слушай, Макс, она вытащила из меня все подробности. И с тех пор, как она узнала о твоём, прямо скажем, незначительном участии в этом деле, она всё время говорит о тебе. Спрашивает что да как. Давно ли ты фотографируешь, где выставлялся, кто у тебя модели.

– И ты ей прямо и честно говоришь, что фотограф я дерьмовый и прочая и прочая?

– Испытываю сильнейшее искушение, но говорю почти правду. Мы же друзья.

– Спасибо, друг! Почти правду от тебя надо заслужить!

Через полчаса все собрались в гостиной. Марик достал из сумки шампанское, бабахнул в потолок и разлил вино по бокалам.

– За прелестную хозяйку дома. За тебя, Вичка, – произнёс он тост.

– А теперь танцевать! – громко объявила Вика, раскрасневшаяся то ли от тоста, то ли от шампанского.

Она погасила весь свет, кроме светомузыки, ночника и красных фонарей, которые притащил Виталик из фотолаборатории, и включила магнитофон. Выдернула из прически и отбросила свою заколку; она упала на стол, тенькнув сталью.

Её черные, отливающие синевой, волосы то взлетали, то опадали, шёлком струясь по плечам. Руки изгибались, описывали дуги, смыкались над головой и вновь расходились в стороны. Затуманившиеся глаза были полуприкрыты. Накрашенные коралловой помадой губы шевелились, что-то шепча, Макс не смог разобрать, что именно. Светлое платье с открытой спиной подчёркивало смуглый оттенок кожи. Её движения начинались от бёдер, импульс передавался торсу и ногам, плавно перетекал во вращение, в хлёсткий взмах рукой или постепенно таял, уходя в паузу.

Макс случайно коснулся её плеча, она поймала его взгляд, взяла за руку и потянула в центр круга.

– Ты обещал мне танец, – сказала Вика, обняв его.

Макс кивнул, положил руки ей на талию и поплыл вместе с ней. От неё пахло сладкими восточными духами и разогретым телом; на открытых плечах серебряной паутинкой блестели мелкие капельки. Лицо, растворявшееся в темноте, было зловеще красиво.

– Марк говорил, ты участвовал в фотоконкурсах? – спросила Вика.

– Да, было, – ответил он. – Даже призовые места занимал.

– А что это были за снимки? Тоже голые женщины? – усмехнулась Вика.

– Почему тоже? Я пока выставлял исключительно одетых.

– Кажется, Александра Аркадьевна думает иначе.

– У неё очень особое видение. Аберрации восприятия.

– А нас будешь снимать? Я хочу фотографии.

Нехотя Макс оторвался от Вики и пошел за фотоаппаратом, оставленным на кухне. Вернувшись в комнату, он понял, что Вика была права. Снимать нужно сейчас.

И Макс снимал. Ленку с закрытыми глазами, в трансе танцующую с Мариком, Аню в объятиях Вадима, смело открытую спину Вики. Потом крупно – Даша с полуприкрытыми глазами, Вика облизывает губы, сцепленные пальцы Вити и Иришки.

А потом его совершенно перестало интересовать происходящее по эту сторону объектива. Жизнь была с другой его стороны. Он отложил камеру, нашёл Вику и двинулся к ней. Его гипнотизировали тени, пробегавшие по её спине – в боковом свете от лампы было видно движение каждой её мышцы. Каждый изгиб позвоночника, каждый взмах руки вызывал волны, рисовал картины на её коже.

На секунду он разглядел тревожно-фиолетовые глаза Насти, но тут же лицо Вики вытеснило её образ из его сознания. Он взял Вику за руку, она развернулась к нему, подошла так близко, что у него закружилась голова. Лица, плечи и руки слились во вращающемся потоке, в котором Макс видел только Вику, её светло-карие, почти жёлтые глаза и магнетически притягательные коралловые губы. Максу казалось, что он срывается куда-то, падает в темноту. Он был не против, он хотел упасть.

– Всё, я отдыхаю, – сказала Вика, тяжело дыша и вытирая пот со лба. – Пить хочу! Она ушла на кухню, а Макс ещё какое-то время стоял, приходя в себя.

Внутри его черепа в глухой вязкой тишине как будто перекатывались, сталкиваясь, металлические шары. Кажется, он совсем потерял контакт с реальностью и перестал что-либо понимать. Он огляделся и заметил, что не видно Насти. Вспомнил, что, кажется, видел, как она с Мариком зашла в кабинет, но было это пять минут назад или час, он сказать не мог. Вероятно, это было давно.

Макс толкнул дверь в кабинет и увидел довольную Настю и озадаченного Марика, склонившегося над нардами.

Подойдя вплотную, он оценил его положение.

– Безнадёжно. Сдавайся, не отнимай у дамы время.

– А может, ещё не всё? – жалобно спросил Марик.

– Всё, всё. Без вариантов.

– Он обещал разделать меня под орех, – мстительно сказала Настя.

– Сдаюсь, – признал поражение Марк, а Настя вскочила и пропела:

– Мы победили! И враг бежит, бежит, бежит!

– А у тебя много талантов, – сказал Макс Насте, когда они вернулись в гостиную.

– Удивляюсь, как ты это заметил, – ответила она с недоброй улыбкой, – так пристально рассматривая Вику.

– Это был белый танец. Я не мог отказать хозяйке дома.

– Ей, наверное, вообще сложно отказать, да? Мне трудно об этом судить, но, кажется, она должна производить сильное впечатление.

Макс попробовал вырулить из этой скользкой темы.

– Я говорил с ней о фотографии, – сказал он, – снимки, выставки и всё такое.

– Вот и продолжай. Расскажи ей про тайны и красоту. Она, наверняка, оценит.

Это прозвучало довольно резко. Такой Макс её ещё не видел.

– Ты злишься?

– Нет, я в восторге!

– Но что случилось?

– Макс, не надо прикидываться большим идиотом, чем ты есть! Вряд ли это возможно!

Внезапно он тоже разозлился. Он чувствовал, что неправ, и это раздражало его ещё больше.

– А что ты на меня орёшь?

– Да нужен ты кому – орать на тебя.

Она прошла на кухню. Макс – следом за ней. Вика сразу почувствовала, что между ними что-то произошло. Она вопросительно поглядела на Макса, подняв по обыкновению бровь, но ничего не сказала. Марк вдохновенно болтал, держа в руках фужер с шампанским, но скоро и он почувствовал повисшее в воздухе напряжение и замолчал, скомкав финал блестящей речи.

Геша слегка заплетающимся языком попробовал сказать Насте комплимент, сбился в середине фразы, огорчился и в расстройстве сел на колени к Ленке. Она спихнула его, сказав:

– Вот, козёл! Всё-таки напился! Предупреждала же, что только шампанское!

Геша полез к ней обниматься, был отвергнут и стал грязно ругаться. Ленке пришлось отвести его в спальню и уговорить там лечь. Немного посопротивлявшись, он довольно быстро заснул.

Макс подошёл к окну. Снаружи клубился туман – вязкий, глушащий все звуки, растворяющий сумерки, разбавляющий их до сизо-серого цвета. Беззвучно проезжали внизу редкие машины, беззвучно двигались, как призраки, люди, только злобное карканье сидящих на тополях ворон проникало через эту ватную завесу.

– Вика, сделай, пожалуйста, кофе, – попросил Макс.

Она кивнула и улыбнулась ему. Зажужжала кофемолка, распространяя по всей кухне запах солнца и Бразилии, щелкнула пьезозажигалка, высекая голубую искру, пыхнул, загораясь, газ и зашипели капли, скатываясь по матовому алюминиевому боку большого кофейника.

Макс посматривал на Настю, и никак не мог поймать её взгляд. Она смотрела в окно, в чашку, на Марка. Куда угодно, только не на него.

Из спальни, покачиваясь, вышел Гена. Он остановился у кухонной двери, опёрся о косяк и сказал:

– Мне плохо. Меня тошнит. Дайте мне тазик!

– О боже! – воскликнула Ленка, – зачем я только тебя привела?

И она потащила его в ванную комнату.

Настя подсела к Марку и завела с ним разговор об учёбе и его планах на будущее. Марк, всегда готовый беседовать о себе, с удовольствием поддержал разговор. Он вещал об известном издательстве, где трудится переводчиком его дядя и куда он надеялся попасть после института. Настя слушала его с выражением глубочайшей заинтересованности на лице. Макс вспомнил, как с этим же выражением она внимала его рассказам о фотографии Картье-Брессона. Было неприятно думать, что тогда она тоже играла. Равно не грела мысль, что её на самом деле живо интересует литературная карьера Марка.