Текст книги "Цветное лето, чёрно-белая зима"

Но не осталось мыслей

В его лысой башке,

Пустой, как гнилой орех!

Стараясь не смотреть по сторонам, Вадик нашёл на столе бутылку водки, дрожащей рукой налил полный стакан и разом махнул его, задохнувшись и закусив куском сёмги. С завтрака, состоявшего из чашки кофе и бутерброда с сыром, прошло девять часов, и Вадика очень быстро перестало волновать происходящее на сцене и в зале. Он налил ещё водки, взял огромный бутерброд с красной рыбой и зеленью, сел поудобней и стал смотреть на всё, как смотрят на театральное представление, зная, что после спектакля все спокойно разойдутся по домам.

Бледный тамада что-то тараторил, отвлекая внимание всё ещё по какому-то роковому недоразумению трезвых гостей от инцидента, пьяные ничего не заметили и продолжили свои споры:

– А я тебе говорю, что она вышла за директора базы!

Отец жениха неуклонно приближался к Вадику, обходя столы и группки людей, и Вадик поспешил принять ещё полстакана. Вдруг музыканты спрыгнули со сцены и побежали к выходу из зала. Седой резко изменил курс и двинулся за ними. Вадик решил, что раз всё так удачно сложилось и разговор откладывается, не стоит терять времени. Уже с некоторым трудом он выпил полный до краёв стакан водки, механически нашарил в вазочке яблоко, откусил от него, и съехал по спинке стула.

Тёма, с беспокойством наблюдавший, как во время выходки Чака и Ко, Лиза от души веселилась, потом ругалась с женихом, и наконец вышла в фойе, тихо встал и последовал за ней.

Тёма нашёл её в компании музыкантов. Она обнималась с Чаком, а он говорил ей:

– Ну, мать, поздравляю тебя с вступлением в партию!

– Да иди ты! – ответила Лиза, смеясь. – Это ещё бабушка надвое сказала. Мы ещё не регистрировались. Чак, дружок, как же я рада тебя видеть! У меня сегодня просто вечер воспоминаний, а не свадьба! А ты, ты совсем не вспоминал меня?

Она повисла у него на шее, поджав ноги, и до Тёмы стало доходить, какую глупость он только что чуть не сделал.

Видел эту сцену и Лизин жених. Он подошёл к ней, сказал «стерва!», широко размахнулся, намереваясь влепить ей пощёчину, и скорчил обиженную мину, когда его рука почему-то остановилась, не достигнув цели. Её перехватил Тёма. Он молча стоял и мрачно глядел в глаза жениху. Тот вырвал руку, развернулся и ушёл обратно в зал. Лиза, вздохнув, пошла за ним.

– Ну, куда ты полез, пацифист хренов? – воскликнул Чак. – Ей сейчас наваляют за твоё вмешательство по самое не балуйся.

Тёма очень доходчиво и развёрнуто объяснил, где и когда он видел Чака с его советами, куда он может их засунуть, и куда ему отправляться пешком, на лёгком катере или любом доступном транспорте по выбору.

– А я думал, ты – хиппи, – озадаченно ответил Чак.

В его взгляде было уважение. Он распустил галстук и решительным шагом вошёл в зал, жестом приглашая команду следовать за ним.

В зале было несколько более шумно, чем на обычной пьянке. Всё-таки чувствовалось, что происходит что-то не то.

Вадик лежал лицом в уютном блюде со свежим хлебом и спал. Он считал, что падать лицом в салат – это моветон, поэтому заранее озаботился и отодвинул все салаты подальше.

Семья жениха, включая лысого капитана и молчавшую всю свадьбу свекровь, пыталась примирить яростно ссорившихся молодых.

Громкий вой из колонок заставил всех повернуть головы к сцене. Это Чак взял микрофон.

– Эх, если бы вы знали, – сказал он, – какое это счастье – быть свободным! Вы были бы другими людьми. И вместо того, чтобы нажираться на свадьбе этого унылого сопляка, вы бы, может быть, захотели прожить собственную жизнь. Не придуманную для вас мамой, папой и родной партией, а только вашу, со всеми ошибками, со всей болью и грязью, но и со всем счастьем, огромным счастьем…

– Кончай базар! – крикнули из зала. – Музыку давай!

Чак замолк, его глаза сузились, он взял гитару, накинул ремень на шею и сказал:

– Мы исполняем последнее произведение на сегодня.

И он заиграл сёрф. Со сцены дохнуло тёплым калифорнийским ветром, поднимающим огромные волны и несущим океанские брызги. Заурчали моторы длинных, как автобусы, кадиллаков, мчащихся навстречу приключениям. Запели цикады. Сёрферы встали на волну, и их понесло над бездной, на краю которой так остро чувствуется полнота жизни. Когда Комиссар приложил к губам трубу и её звук заполнил весь ресторан, Чак спрыгнул со сцены и оказался в опасной близости от молодых. Он поймал взгляд невесты и по её кивку вскочил на длинный стол. Смешно выделывая ногами emboîté и сметая на пол посуду, он понёсся к Лизе.

Она хохотала, как умалишённая; жених сидел, спрятав лицо в ладони, а заместитель министра на удивление спокойно и отстранённо наблюдал эту вакханалию.

Лиза сорвала с головы фату, схватила Чака за руку, взобралась к нему на стол и стала отплясывать на пару с ним.

Шокированные гости спешили убраться из этого кабака, чтобы наутро упоённо рассказывать знакомым ужасающие подробности этой ни на что не похожей свадьбы.

А Вадим блаженно спал и не видел этого кошмара, он улыбался во сне и причмокивал губами. Он не слышал, как жених сказал отцу: «Ты был прав, папа. Она мне не пара. Поехали домой». Не видел, как грузчики, осознав, что руководство, присутствуя телом, фактически отсутствует и не управляет ситуацией, посчитали за лучшее покинуть этот праздник жизни и тихо слиняли через чёрный ход до того, как милиция его перекрыла.

Зато это заметил Тёма. Он увидел, что водитель намылился вслед за ними, и решительно преградил ему дорогу:

– Даже не думай. Свалишь сейчас – завтра можешь не приходить. И за сегодня денег тоже не получишь.

Водитель подумал, что за сегодня он денег и так не получит, не получить бы что другое, совсем нежелательное, но всё же остался.

Появившаяся в зале милиция стащила Чака со стола и стала гоняться за остальными музыкантами. Дольше всего ловили Комара. Он совсем загонял толстого лейтенанта и ушёл бы, если бы не предательский кабель, лежавший на его пути. Зацепившись за него, Комар споткнулся, чуть подпрыгнул, пытаясь сохранить равновесие, но не справился с управлением и на хорошей скорости влетел прямо в пирамидку с шампанским. Послышался нежный хрустальный звон, и изумлённый Комар, обильно политый вином, полетел дальше, пока не застрял намертво в юбках и шалях Кармен, юной актрисы из цыганского театра. Он бился в них, как птица в сети птицелова, чувствуя кожей горячее тело цыганки и слушая, как нежным голосом она произносит страшные ругательства, вдруг напомнившие ему его раннее детство, проведённое в Молдавии.

– Я позвоню вам, – кричал он ей, когда молодой лейтенант выкручивал ему руки. – Оставьте мне телефон, нам есть о чём поговорить! Вы не пожалеете! Я расскажу вам о Бессарабии!

Действия милиции были неожиданно пресечены отцом жениха. Он отозвал в сторону майора и сунул ему в нос удостоверение, от чего у того округлились глаза. После непродолжительного разговора они подошли к уже упакованным музыкантам, и майор приказал:

– Снять наручники.

После этого он увёл наряд и всех дружинников.

Чак, потирая запястья, с удивлением глядел на седого.

– Вам заплатили за выступление? – спросил он Чака.

– Этот, – показав на тело Вадима, сказал слегка сбитый с толку Чак, – обещал в конце четвертак.

Отец жениха достал из бумажника двадцать пять рублей, протянул их Чаку, развернулся и пошёл к жене.

– Я… я не понял это за что? – спросил вконец обалдевший Чак.

– Танцуешь хорошо, – совершенно серьёзно ответил седой.

Он остановился, что-то написал на листке и вручил его Чаку.

– Когда проспится Вадим, передайте ему. Могу я на вас рассчитывать?

Чак кивнул. Когда гости поспешно ретировались и вокруг остались только уборщицы, музыканты и Тёма с Лизой, Чак произнёс длинную и очень заковыристую фразу, обозначавшую крайнюю степень удивления.

Лиза стояла встрёпанная, с потёкшей тушью, размазанной по лицу, но почему-то довольная.

– Тёма, – спросила она, – можно у тебя вписаться? Только на одну ночь? Меня мать не пустит, если узнает, что случилось.

Тёма представил, как он приводит домой Лизу и говорит Инге: Знакомься, это моя бывшая. Очень приятно, – скажет она, – Тёма много про тебя рассказывал. Он вздрогнул и отогнал видение.

– Вряд ли я доеду до дома сегодня. Надо отвезти аппарат и Вадика в ДК. Пока разгрузим, будет уже часа три. Хочешь, поедем с нами? Заночуем в ДК, я тебе раскладушку дам.

– Спасибо, идёт. – Она улыбнулась и поцеловала его в щёку.

– А не найдётся ли у благородного дона, – заинтересованно спросил Чак, – местечка для четырёх непритязательных музыкантов? Нам не нужны мягкие ложа, перекантоваться бы до утра. У нас концерт завтра.

– Не вопрос, – ответил Тёма. – Скажу вахтёрше, что вы – грузчики. Но тогда таскать аппарат придётся по-настоящему. Мои молодцы слиняли, когда увидели твой танец.

– Ладно, показывай, что тащить.

В два двадцать они остановились у ДК. Тёма позвонил в звонок. Через пять минут он услышал шаркающие шаги и осторожный голос из-за двери:

– Кто там?

– Это я, Артемий. Мы аппаратуру привезли. Откройте, пожалуйста.

– Простите, вас нет в списках. Я не могу вам открыть.

– Как так, нет? – Удивился Тёма.

– Вадим Сергеевич забрал, чтобы внести изменения, но не вернул.

– Ох, уж этот Вадик, – прошептал Тёма. – О! Так Вадим Сергеевич со мной. Ему-то откроете?

– Конечно, – услышал он голос из-за двери. – Пусть подойдёт к глазку.

– Минуту, – сказал Тёма, – он в машине.

Он добежал до грузовика и поделился своим планом.

– Запросто! – ответил Чак.

Гомер с Комиссаром взяли Вадика под руки и потащили к двери, прямо под глазок.

– Вадик! – позвал Тёма. – Вадик!!!

Он спал.

– Так не пойдёт, – сказал Чак. – Стучи в дверь и считай до трёх.

Тёма постучал и услышал внутри шаги.

– Три, – громко сказал он.

Чак с размаху отвесил Вадику хорошего пинка. Вадик разлепил веки, страшно завращал глазами и взревел:

– М-м-мать вашу!

– Ой, Вадим Сергеевич, – закудахтала вахтёрша, – извините, не сердитесь, я уже открываю.

Исчерпав криком весь запас сил, Вадик тут же впал в беспамятство.

– Ой! – взвизгнула вахтёрша, увидев, как двое страшных типов вносят внутрь бездыханное тело Вадима Сергеевича.

– Ой, убили! – заголосила она. – Милиция!

– Галина Ильинична! – Тёма порадовался, что запомнил её имя-отчество. Вадим Сергеевич приехал со свадьбы, он несколько не в форме, понимаете? Вот мой паспорт, вот мой пропуск, возьмите.

Вцепившись руками в документы с фотографиями и печатями, вахтёрша почувствовала себя лучше.

– Мы ничего не выносим, мы наоборот привезли аппаратуру. Мы останемся здесь до утра вместе с Вадимом Сергеевичем. Можете, конечно, вызывать милицию, но вряд ли он завтра скажет вам за это спасибо.

Всё ещё терзаемая сомнениями, она подошла к Вадику и прислушалась.

– Дышит, – вздохнула она облегчённо. – Ну ладно, заносите.

Музыканты подхватили Вадика вчетвером, как охотники побеждённого волка. Вахтёрша запричитала «Куда же ногами вперёд?», но они не обратили на неё внимания и потащили свой трофей, распевая песню:

Ночью на город напали войска:

Два рокабилли, четыре панкá!

Хо! Хо-Хо!

Хо! Хо-Хо!

Разместились в кабинете Вадика и в Тёминой мастерской, взяв банкетки и стулья из фойе. Тёма нечеловечески устал. Он заметил, что Лиза шепчется с Чаком, устроившимся на ночёвку рядом с ней, и как-то сразу без перехода провалился в темноту.

Утром его разбудил разговор:

– А получится? – негромко спрашивал кто-то, кажется, Комиссар.

– Должно, огурец на кабачок похож, а кабачки обваливают в муке и жарят, – ответил Комар.

Через несколько минут до Тёмы донеслось потрескивание масла на сковородке и запах жареного. Он разлепил глаза и поплёлся в соседнюю смежную комнату. Там Комар с Комиссаром на старой электроплитке жарили недоеденный Вадимом огурец, обвалянный в чём-то белом.

– Ну, вы даёте! – хохотнул Тёма. – А где муку нашли?

– Так вон же, – показал Комар на жестяную банку с полустёртой надписью ука.

– Не хочу вас расстраивать, – сказал Тёма, – но это не мука, а обойный клей.

– А почему же тогда на банке написано Мука? – разочарованно спросил Комиссар.

– А на сарае иногда такое бывает написано, – ответил Тёма, – а внутри дрова лежат.

– Если вы предпочитаете на завтрак опилки со столярным клеем, – раздался из угла сонный голос Гомера, – то продолжайте в том же духе. А если иногда едите человеческую еду, там на полу два пакета со жратвой, я вчера перед уходом из ресторана быстро поскрёб по сусекам. Всё равно пропадёт… И пиво, пиво всё не вылакайте, оставьте остальным.

– Ты ещё и пива натаскал? – восхитился Комиссар. – Гомер, ты святой! Просто чудотворец!

– Если бы я был чудотворцем, – зевнул из угла Гомер, – я бы заказал у Всевышнего немного ума для двух придурков, жарящих огурцы.

Они вытащили из огромного пакета банку шпрот, с прилипшим к ней ломтиком лимона, завёрнутый в салфетки хлеб, всё ещё свежий, за ним – тонко нарезанный сыр, гроздь бананов, несколько яблок, солёные огурцы в банке и половину брусничного пирога. Процесс сопровождался возгласами искреннего восхищения, переросшего в щенячий восторг, когда последним на Божий свет был извлечён огромный, совершенно нетронутый цыплёнок табака. Второй пакет был наполнен разнокалиберными бутылками. Тёма посмотрел на них, покачал головой и заварил чай из остатков своих рабочих запасов.

Чак вошёл в комнату бодрый и свежий, с полотенцем на плече и слегка влажными тщательно уложенными волосами. Он присвистнул, увидев всю эту гастрономическую роскошь, положил руку на плечо спящей Лизе и сказал ей:

– Лизхен, вставай. Завтрак готов.

– Пять минут, – попросила она, вытащив голову из-под одеяла и тут же накрывшись вновь.

Потом всё же встала, подвинула стул к столу, на котором Тёма иногда перепаивал разъёмы на проводах, взяла в руку бутерброд, а в другую Гомер сунул ей чашку с чаем.

Совместный завтрак – это очень особенный ритуал. В отличие от обеда или ужина, он, обычно, подразумевает, что ты провёл с человеком ночь. И бывает, становится немного неловко, что какой-то чужой человек вторгается в это интимное пространство, в зону полусна, когда ты ещё ни в чём не уверен, ещё чувствуешь незащищённость. Зато потом кофеин и еда делают своё дело, кровь начинает быстрее бежать по сосудам, мозг, смирившись с неизбежным, просыпается, и ты радуешься тому, что вот случилось что-то новое в твоей жизни, ты проснулся не один. Вот какие-то новые люди появились, и это здорово!

– Эй, товарищ в пиджаке, – потряс Чак Вадима, – вставать пора. Вас ждут великие дела во славу Маммоны.

– Ты кто? – просипел Вадик, глядя на Чака мутным глазом.

Со второй попытки ему удалось сфокусировать взгляд, и он слабым голосом сказал:

– А это ты, сатана.

– Больной галлюцинирует, – прокомментировал Комар.

– Где… кхх-ммм… где я? – продолжал выяснять Вадик.

– Если я – сатана, – рассуждал Чак, – то логично предположить, что в аду.

Вадик попытался сесть, но схватился за голову и застонал:

– Очень похоже.

– Держи, болезный, – Гомер сунул ему в руки банку с солёными огурцами.

Вадик жадно выпил рассол, и в его взгляде появилась некоторая осмысленность.

– Так, – он продолжал восстанавливать картину мира. – Мы не в милиции, что крайне удивительно, учитывая, что вы, подонки, вчера устроили. Мы у меня в ДК. Хотелось бы узнать, какого лешего вы тут делаете?

– Во-первых, мог бы сказать спасибо за доставку аппарата и твоего бренного тела. Вот этими мозолистыми руками, – Чак продемонстрировал тонкие пальцы музыканта, – всё перетаскали. Во-вторых, у меня есть для тебя поручение. Твой партайгеноссе вчера честно рассчитался с нами, и я ему обещал, что, как только ты очухаешься, я вручу тебе его послание.

Вадик резко побледнел и сел на полу. Он увидел торчавшее из-под пледа белое свадебное платье и изящную Лизину ножку. Эта волнующая картина произвела на Вадика убийственное впечатление.

– Что это? – в священном ужасе прошептал он.

– Где? – Не понял Чак. – Чем Лизка укрыта? Вахтёрша плед дала.

– Лизка??? Они не поженились???

Чак вздохнул и с интонациями лектора сказал:

– Великий русский философ Николай Бердяев говорил, что смирение – это открытие души для реальности. Я смотрю, у тебя большие трудности с принятием реальности такой, как она есть.

– Пистолета ни у кого не найдётся? – спросил Вадик. – Я застрелюсь. Или яда?

– Яд остался, – ответил Гомер, – там на полу полбутылки водки и непочатый джин.

При слове водка, Вадик зажал рот ладонью и выскочил в коридор.

– Слабак, – заметил Комар.

– Не, ну мэн попал по-крупному, – возразил Комиссар. – Не судите, да не судимы будете. Страшно ему.

Дрожащими руками Вадик набирал номер заместителя министра. Он хотел, он молился, чтобы тот не взял трубку.

– Алло, – услышал он.

– Алексей Степанович? – проблеял Вадик. – Это Вадим.

– Здравствуйте, Вадим, – зам говорил ровным, спокойным голосом. – Как самочувствие?

– С-спасибо, – еле выдавил Вадик, – хорошо.

– Сомневаюсь, что вы говорите правду, но это несущественно. Знаете, вчера на свадьбе я придумал несколько вариантов вашего будущего.

Вадим закрыл глаза. Это конец, – подумал он.

– За то, что вы сделали с моей репутацией, вам бы следовало, по меньшей мере, выделить казённую квартиру на несколько лет. Статья двести шестая, часть вторая, вы знаете. Но, – продолжал зам, – случилось одно событие, которое в корне изменило мои планы. Мой сын разочаровался в своих детских фантазиях и вернулся в семью. И это значительно перевешивает причинённый вами ущерб. Так что получается, я у вас в долгу. А я не люблю быть в долгу.

– Что вы, – попробовал возразить Вадик, – о каком долге может идти речь…

– Вы, по-видимому, плохо слышите, – перебил его замминистра, – или у вас до сих пор алкогольная интоксикация. Если я говорю, что это очень важно для меня, значит это так. Учитесь слышать собеседника, в вашей работе это пригодится.

– Простите, – пробормотал Вадик. – Я слушаю.

– Так вот. Поскольку я не люблю быть в долгу, я освободил всех ваших людей. Никому из них не будет выдвинуто обвинение. Это раз. Никто из серьёзных журналистов не упомянет вашу организацию в связи со скандалом. Это два. И, наконец, третье. В течение года вам будут поступать в приоритетном порядке предложения по организации мероприятий от государственных учреждений. Используйте свой шанс. Только очень вас прошу, отнеситесь внимательней к подбору кадров, если, конечно, вы не собираетесь оказывать услуги по расстройству свадеб.

Вадик вернулся в компанию с видом человека, выжившего в катастрофе и внезапно узнавшего о богатом наследстве. Он вздыхал и блаженно улыбался.

– Что с ним? – спросил Тёма.

– Кажись, закинулся чем-то, – ответил Комиссар.

– Скажи, Чак, – вдруг подал голос Вадик, – а ты мог бы повторить этот свой танец на столе ещё раз?

– Зачем? – не понял Чак.

– За деньги, – ответил Вадик.

Шутка замминистра про услугу по расстройству свадеб не давала покоя его деятельному уму.

– Деньги – зло, – ответил Чак. – Единственный способ не дать им разъесть твою душу – это быстро от них избавляться.

– Тогда я не понимаю, зачем ты вчера весь день клянчил у меня то десятку, то четвертной?

– Ты – раб лампы, – ответил Чак. – Ты не поймёшь. Это вопрос принципа.

– А на столе ты танцевал тоже из принципа?

– Нет, на столе я танцевал ради хорошего человека, – ответил Чак, бросив взгляд на сидевшую рядом с ним Лизу.

– Не понял! – ответил Вадик.

– Это потому, что ты – тормоз, – сказал Лиза и улыбнулась Чаку.

Тёма пожал руки всем участникам ночных событий, записал их телефоны. Последней была Лиза.

– Спасибо за всё, Лиззи, – сказал он. – Вряд ли мы ещё увидимся, но я буду помнить тебя.

Она улыбнулась:

– Знаешь, Тёма, ты самый странный мужчина из всех, что я знаю. У нас с тобой не было ни колец, ни свадьбы, не было брачной ночи, даже любви не было. С моей стороны, конечно, не с твоей, я честно говорю. Но ты до сих пор относишься ко мне, как будто я – твоя жена. Ты взял из всего набора только ответственность. Хреновый выбор, надо сказать. Но почему-то, когда Сашкин отец, этот старый козёл, спросил, было ли у меня что-то с тобой, я ответила да. Если с кем-то и было, то с тобой. И я хочу сделать тебе подарок.

– Какой? – спросил Тёма.

– Я хочу вернуть твою свободу. Я возвращаю тебе кольцо, даю развод, отпускаю грехи. Иди с миром. Я сама позабочусь о себе.

Тёма посмотрел на неё долгим взглядом, обнял порывисто и ушёл, не обернувшись.

Он до вечера бродил по набережным, пытаясь продышать всё случившееся, подолгу стоял на ветру у Невы.

Когда он вернулся домой, Инга сказала:

– Ты какой-то сегодня воздушный, совсем невесомый.

Он улыбнулся и, обняв её, сказал:

– Можно я буду держаться за тебя, чтобы не улететь?

– Ты хотел спросить только это? – спросила Инга, прижавшись к нему.

– Нет, не только. Ты выйдешь за меня замуж?

И он положил ей на ладонь два кольца.