Текст книги "Красный террор (сборник)"

Пролетарии, помните, что жестокость —

остаток рабства, потому, что она свидетельствует

о присущем в нас самих варварстве…

Жорес

Цитированные нами материалы из «Белой Книги» рассказывали уже факты, относящиеся к подавлению крестьянских восстаний, которые вспыхивали на территории, куда приходила большевистская власть. Эти материалы говорят нам о таких же усмирениях рабочих волнений.

С рабочими, оказывавшими большевикам сопротивление, обходились так же, как с крестьянами», доносит Элиот Керзону 5 марта 1919 г.²¹⁶ «Сто рабочих было расстреляно в Мотовиловке близ Перми в декабре 1918 г. за протест против поведения большевиков».

Но не только в английских донесениях мы найдем бесконечное количество аналогичных фактов. Этих сообщений бездна и в русской печати, да и в официальных органах советской власти. И внутри самой советской России можно зарегистрировать длинный список крестьянских восстаний на почве протеста против деспотического режима большевиков, против отобрания хлеба в связи с налогом и т. д. Все они кровавым путем подавлялись.

История России, в которой крестьянские волнения занимали всегда не последнее место, никогда не видала таких усмирений, которые практиковала советская власть. Ничего подобного не было даже при крепостном праве, ибо при усовершенствованной технике против восставших пускаются в ход броневики, пулеметы и удушливые газы.

У меня лично был собран огромный материал в этой области за 1918–1919 гг., но, к сожалению, он пропал в Москве во время одного из многочисленных обысков.

Вот один красочный документ, подводящий как бы итоги того, что делалось в Тамбовской губернии. Это было до так называемого антоновского восстания, охватившего огромный район и явившегося скорее ответом на то, что делали большевики во имя «классового террора» с деревней. Документ относится к концу 1919 г. Это – записка, поданная в Совет Народных Комиссаров группой социалистов-революционеров. Дело идет о подавлении «беспорядков» в ноябре 1919 г. Поводы для восстания были разные; мобилизация, реквизиция скота, учет церковного имущества и т. д. Вспыхнув в одной, они быстро, как зараза, распространились по другим волостям и, наконец, охватили целые уезды. «Советская власть двинула на места десятки карательных отрядов, и вот весьма краткий перечень фактов из их кровавой деятельности, перед которыми бледнеют ужасы, творимые когда-то в тех же местах царским опричником Луженовским. В Спасском уезде, во всех волостях, где только появлялись карательные отряды, шла самая безобразная, безразборная порка крестьян. По селам много расстрелянных. На площади города Спасска публично, при обязательном присутствии граждан-односельчан, было расстреляно десять крестьян вместе со священником, причем телеги для уборки трупов должны были предоставить граждане-односельчане. Расстрелянных за Спасской тюрьмой 30 человек заставили перед смертью вырыть себе одну общую могилу. В Кирсановском уезде усмирители в своей безумной жестокости дошли до того, что запирали на несколько дней арестованных в один хлев с голодным экономическим хряком; подвергшиеся таким пыткам сходили с ума. Председатель Нащекинского Комитета Бедноты продолжал расстреливать самолично уже после отъезда карательного отряда. В Моршанском уезде сотни расстрелянных и тысячи пострадавших. Некоторые села, как, например, Ракша, почти уничтожены орудийными снарядами. Имущество крестьян не только разграблялось «коммунистами» и армейцами, но и сжигалось вместе с запасами семян и хлеба. Особенно пострадал Пичаевский район, где сжигали десятый двор, причем женщины и дети выгонялись в лес. Село Перкино участия в восстании не принимало, однако там в это же время переизбрали совет. Отряд из Тамбова весь новый состав совета расстрелял. Из Островской волости в Моршанскую тюрьму доставлено 15 крестьян, совершенно изувеченных усмирителями. В этой же тюрьме содержится женщина, у которой выдраны волосы на голове. Случаи насилия над женщинами надо считать десятками. На кладбище Моршанска израненные армейцами 8 крестьян (Марков, Сучков, Костяев, Кузьмин и др.) были полуживыми зарыты в могилу. Особенно отличились по Моршанскому уезду следующие усмирители: начальник отряда – Чуфирин – «коммунист», Чумикин (бывш. уголовный), Парфенов (освобожденный из ссылки по ходатайству на Выс. имя), Соколов, бывший фельдфебель и ряд других. В Тамбовском уезде многие села почти уничтожены пожаром и орудийными снарядами. Масса расстрелянных. Особенно пострадали села: Пахотный Угол, Знаменка, Кариан, Бондари, Лаврово, Покровское-Марфино и др. В Бондарях расстрелян весь причт за то, что по требованию крестьян отслужил молебен после свержения местного совета²¹⁷. В Кариане вместе с другими арестованными по делу восстания был расстрелян член 1-й Государственной Думы С.К. Бочаров. С какой вдумчивостью и серьезностью отнеслась губернская власть к усмирению, можно видеть из того, что во главе одного отряда стоял 16-летний мальчишка Лебский, а Председателем Районной Чрезвычайной Комиссии Тамбовского уезда состоял и до сих пор состоит А.С. Клинков, бывший крупный купец с. Токаревки, злостный банкрот, до октябрьской революции занимавшийся спекуляцией, круглый невежда, взяточник и пьяница. В его руках находились жизни арестованных и он расстреливал направо и налево. Кроме «специальных» карательных отрядов практиковалась также посылка на боевое крещение коммунистических ячеек и эти хулиганские банды устраивали по селам настоящие оргии – пьянствовали, занимались грабежом и поджогами, претворяя таким образом великий принцип «Братства, Равенства и Свободы» в ужас татарского нашествия. Необходимо также отметить кровавую работу латышских отрядов, оставивших после себя долгую кошмарную память. В настоящее время тюрьмы и подвалы чрезвычаек переполнены. Число арестованных по губернии нужно считать тысячами. Вследствие голода и холода среди них развиваются всякие болезни. Участь большей половины арестованных ясна – они будут расстреляны, если у власти останутся те же комиссары и чрезвычайные комиссии».

Восстания, – свидетельствует записка, – были также в Козловском, Усманском и Борисоглебском и остальных уездах Тамбовской губернии, причем относительно усмирения Шацкого уезда очевидцы говорят, что он буквально залит кровью²¹⁸.

Крестьянские восстания в своем развитии легко переходили за пределы восстаний только деревенских и захватывали города. В берлинской газете «Руль» было помещено как-то чрезвычайно красочное описание одной очевидицы восстания крестьян в г. Петропавловске. Крестьяне именуются здесь «белыми», но это было подлинное народное движение. Заимствуем из него конец:

Со вступлением «красных» начался «красный террор»; начались массовые аресты и расстрелы без расследований; появились на столбах объявления, гласящие: «…в случае еще одного нашествия белых банд, город будет до основания разрушен «красной» артиллерией».

«Со слов вернувшегося из плена «белых» знакомого врача, можно было заключить, что «красный террор» в деревне был ужаснее, чем в городе: дома все были разграблены, скотина уведена, некоторые семьи целиком были вырезаны, не жалели даже стариков, женщин и детей. В некоторых домах оставались только старики и маленькие дети: мужчины и женщины все ушли с «белыми». По дорогам и в деревнях валялись изуродованные до неузнаваемости трупы крестьян, служившие «для назидания» другим, эти трупы строго запрещено было убирать и хоронить.

«Крестьяне в свою очередь тоже беспощадно расправлялись с коммунистами. В Петропавловском Народном доме в конце февраля, в марте, апреле и даже в мае месяце можно было видеть длинные ряды изуродованных трупов коммунистов, несмотря на то, что еженедельно, каждое воскресенье, их хоронили человек по 50–60 – торжественно с музыкой. А на рынке в «мясных (бывших, конечно) рядах» лежали (тоже для назидания) изуродованные трупы заложников, с которыми коммунисты покончили, как только укрылись в городе. Тут были трупы бывшего городского головы, его заместителя, мирового судьи и многих других видных городских деятелей и торговцев. А сколько человек было расстреляно во дворе Политотдела (Чрезвычайки) и кто именно – неизвестно, но не один месяц ежедневно в любое время дня и ночи там раздавались выстрелы. Кроме того было много случаев, что арестованных зарубливали шашками, и жители слышали только отчаянные крики умиравших. Казнили и архиерея с несколькими священниками из местного собора. Их обвиняли, будто они колокольным звоном встречали «белых» при их входе в Петропавловск, но коммунисты не приняли во внимание того, что «белые» пришли ровно в 4 часа дня, когда, как всегда, заблаговестили к вечерне. Труп архиерея долгое время лежал (для назидания) на площади, на пути к вокзалу.

На вокзале находился «главный штаб войск Восточной Сибири», которому приписывают, что он расстрелял всех заключенных в тюрьме, которые сидели до прихода «белых», арестованные за малейшие провинности сроком на несколько недель или месяцев.

Я покинула Петропавловск 10 мая. В городе все было спокойно, если не считать громадного количества красноармейцев, какого никогда не бывало. В уезде же восстание все еще не было подавлено, все еще приводили из деревень массы арестованных крестьян, и все еще с музыкой хоронили по праздникам изуродованных коммунистов».

Ожесточение крестьян действительно доходило до таких пределов, что я знаю факт, когда под самой Москвой в Можайском уезде крестьяне пойманного комиссара распиливали деревянной пилой.

Вышедший в январе 1919 г. № 1 «Бюллетень лев. с.-p.», констатирует нам массовые крестьянские расстрелы в ряде губерний в период конца 1918 г. Напр., в Епифанском уезде Тульской губ. расстреляно – 110, в Медынском уезде Калужской губ. – 170, в Пронском уезде Рязанской губ. – 300, в Касимовском – 150, в Спасском – также сотни, в Тверской губ. – 200, в Велижском уезде Смоленской губ. – 600 и т. д.

В июле 1919 г. происходит «восстание» в деревнях в окружности Кронштадта. Имеем точное свидетельство: в одном селе расстреляно 170, в другом 130: расстреливали попросту через третьего.

Во время Колыванского восстания крестьян в 1920 г. в Томской губ.²¹⁹ было расстреляно более 5000 человек. Аналогичное восстание в Уфимской губ., по словам лев. с.-p., было подавлено с такой жестокостью, что по «официальным данным расстреляно было 10 тысяч крестьян, а по неофициальным – 25 и больше»²²⁰. Расстреливают сотнями крестьян в Банковском уезде Харьковской губ., – пишет корреспондент издававшегося в Москве нелегально л. с.-р. «Знамя Труда». В одном селе он насчитывает расстрелянных 140²²¹. А вот описание борьбы с повстанческим движением в Белоруссии в 1921 г. Это также страницы из истории гражданской войны, возникавшей исключительно на почве собирания продовольственных налогов. Противодействие вызывает жестокую отместку.

Так почти вся Лясковическая волость Бобруйского уезда сожжена большевиками дотла. Арестованных отправляют в Вологодскую губ. или в голодные места, имущество их конфискуется, берутся десятками заложники в округах, где появляются партизаны. В уезде оперирует карательный отряд некоего Стока – он пытает допрашиваемых, зажимая пальцы рук дверями и т. д.²²²

Приведу еще один лишь документ, относящийся уже к подавлению восстания, возглавляемого Антоновым и вышедшего далеко за пределы Тамбовской губ. Документ издан от «полномочной комиссии ВЦИК» 11 июня 1921 г.²²³

«1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливают на месте, без суда.

2. Селянам, у которых скрывается оружие, объявлять приговор о взятии заложников и расстреливать таковых, в случае несдачи оружия.

3. Семья, в доме которой укрылся бандит (т. е. восставший крестьянин), подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда.

4. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать, как бандитские, и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда.

5. В случае бегства семьи бандита, имущество таковой распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать.

6. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно».

Кровью, действительно, оказались залитыми Тамбовская и соседняя губернии. Не преувеличивая л. с.-р. Ган мог на суде перед Революционным Трибуналом сказать²²⁴: «Сотни крестьян расстреляны выездными сессиями ревтрибуналов и губчека; тысячи пали безоружными под пулеметами курсантов и красноармейцев и десятки тысяч сосланы в северные губернии с семьями, а имущество их сожжено и разграблено²²⁵. Подобные картины по имеющимся у партии л. с.-р. данным могут быть нарисованы по целому ряду губерний: Самарская, Казанская, Саратовская». И эти сведения идут отовсюду: в Бузулуке в 1920 г. расстреляны 4000 повстанцев, в Чистополе – 600²²⁶, в Елатьме – 300, причем эти «триста» должны были вырыть себе предварительно могилу²²⁷. Все это касается только центра или вернее Великороссии. А Украина? Сибирь?..

Практикуются и массовые фиктивные расстрелы с инсценировкой раздевания, рытья могил, традиционного «или», выстрелов над головой, – о чем рассказывает в своей книге С.С. Маслов²²⁸. Эту утонченность при подавлении «восстаний» надо особо подчеркнуть: ведь здесь действует власть, говорящая о великом будущем коммунизма и так часто живописующая зверства «белых». В Арской волости Казанского уезда, – свидетельствует все тот же № 1 Бюллетеня лев. с.-р., – ставили подряд 30 крестьян и рубили головы шашками…

А порки? Они производятся, – утверждает орган лев. с.-р. – повсюду. «Секут розгами, шомполами, палками и нагайками…»

«Бьют кулаками, прикладами, револьверами».

И идет длинное перечисление губерний, где зарегистрированы телесные наказания.

Официально можно говорить, что в России розги не применяются, ибо телесное наказание явление позорное там, где власть принадлежит «рабочим и крестьянам». В действительности иное. И.З. Штейнберг в своей книге²²⁹ собрал недурной букет сообщений о советских держимордах первоначального периода большевистского властвования. Что особенно важно – эти сведения почерпнуты из самой большевистской печати – «Правда» и «Известия». «Держиморды под Советским флагом» – так была озаглавлена даже статья в «Правде»²³⁰, повествующая о том, как Николаевская (Вологодской губ.) Ч.К. выколачивала «излишки» хлеба из населения и усмиряла восстание «кулаков»: «Чрезвычайка запирала крестьян массами в холодный амбар, раздевала догола и избивала шомполами». В Бельском уезде Витебской губ. крестьян порют по постановлению Исполкома. В с. Урени Костромской губ. мужикам приходилось надевать по пяти и более рубах для того, чтобы не ощущать порки, но и это мало помогало, так как плети были свиты из проволок, и случалось, что после порки рубахи врезались в тело и засыхали, так что приходилось отмачивать их теплой водой».

«Ставили нас рядом, – добавляет одно частное сообщение, цитированное Спиридоновой в письме к Ц.К. большевиков, – целую одну треть волости шеренгой и в присутствии тех двух третей лупили кулаками справа налево, а лишь кто делал попытку улизнуть, того принимали в плети» (дело касается действий реквизиционного отряда).

В Ветлужском и Варнавинском уездах Костромской губ. начальство, приехав в деревню, «целиком ставило сход на колени, чтобы крестьяне почувствовали почтение к советской власти».

«Всыпьте им, пусть помнят советскую власть…»

Что же удивительного, если «под словом коммунист», как признает сама «Правда», «именуют всех хулиганов, лодырей и шарлатанов». «Над нами издеваются, как над бессмысленным скотом…» Чтобы понять террор в деревне, террор реквизиционных отрядов, террор так называемых «комитетов деревенской бедноты» – хулиганов, сделавшихся вооруженными диктаторами, действительно надо вникнуть в современную бытовую обстановку.

«В старое время, – говорят в Макарьеве, – становые на мужиках ездили, а теперь коммунисты катаются». Это тоже из «Правды». Приезжает продовольственный отряд в одно село в Хвалынском уезде Саратовской губ. Собирает мужиков ночью, приказывает истопить баню и привести «самых красивых девушек молодых»… А вот приказ продовольственного комиссара комбеду: «объявите вашим гражданам, что я им даю сроку три дня свезти десять тысяч пудов хлеба… За неисполнение такового будут мною поголовно расстреливаться, ибо мною уже сегодня в ночь расстрелян один мерзавец в д. Варваринке. Уполномоченным (таким-то) дается право при неисполнении расстреливать, в особенности подлую волость такую-то»²³¹.

Расстрел и порка – вот поистине символ «переходной эпохи» к социализму. Что тут говорить о «белых». Никто не перещеголяет большевиков в их кровавом угаре.

Найдем ли мы в жизни и в литературе описание, аналогичное тому, которое приводит Штейнберг о происшествии в Шацком уезде Тамбовской губ. Есть там почитаемая народом Вышинская икона Божьей Матери. В деревне свирепствовала испанка. Устроили молебствие и крестный ход, за что местной Ч.К. были арестованы священники и сама икона… Крестьяне узнали о глумлении, произведенном в Ч.К. над иконой: «плевали, шваркали но полу», и пошли «стеной выручать Божью Матерь». Шли бабы, старики, ребятишки. По ним Ч.К. открыла огонь из пулеметов. «Пулемет косит по рядам, а они идут, ничего не видят, по трупам, по раненым, лезут напролом, глаза страшные, матери детей вперед; кричат: Матушка, Заступница, спаси, помилуй, все за тебя ляжем…»

Для того, чтобы подвести итоги, следовало бы сказать еще о массовых высылках крестьян, идущих вслед за расстрелами, контрибуциями, сожжением и конфискацией имущества при местных восстаниях.

* * *

Когда мы говорим об усмирениях, связанных с крестьянскими восстаниями; когда мы говорим о расстрелах рабочих в Перми²³² или Астрахани, ясно, что здесь уже не может идти речь о каком-то специфическом «классовом терроре» против буржуазии. И действительно, террор распространен был с первых дней своего существования на все классы без исключения и, может быть, главным образом на внеклассовую интеллигенцию.

Так и должно было быть. Задача террора, – говорила передовая статья в № 1 «Еженедельника» В.Ч.К., – уничтожение идеологов и руководителей врагов «пролетариата» (читай: врагов советской власти). В приговорах Ч.К. и трибуналов говорилось иногда о снисхождении, которое делалось обвиняемому, «принимая во внимание его пролетарское происхождение». Но на самом деле это было только вывеской, нужной в видах самой разнузданной демагогии. Конечно, на первых порах эта вывеска обманывала несознательные элементы страны, но скоро, кажется, все уже поняли реальную ценность этой демагогии.

Я думаю, что следователи типа «тов. Трунова», описываемого В. Красновым в его воспоминаниях²³³, были явлением в общем редким и, может быть, только на первых порах, когда интенсивно шла агитация против буржуазии, как таковой. Беседа этого следователя в селе Безопасном, Ставропольской губ. с арестованным сводилась к одной и той же стереотипной фразе: «Покажь руку! Раздеть!» «С узника срывали одежду, толкали к выходу, там подхватывали на штыки и выбрасывали тело в ямы, сохранившие название «чумного база» после чумной эпидемии рогатого скота». Примем во внимание, что застенок, где орудовал Трунов, был только сельской тюрьмой, правда, в селе большом, – не ясно ли, что прием следователя действительно не более чем ничего не говорящая стереотипная фраза. К той же демагогической фразеологии следует отнести заявление некоего рабочего лефортовского района в Москве Мизикина, на которое впоследствии ссылалась «Правда». При обсуждении в Московском Совете вопроса о прерогативах Ч.К. и тезиса Лациса о ненужности судебного следствия Мизикин заявил: «К чему даже и эти вопросы? (о происхождении, образовании, занятии и пр.). Я пройду к нему на кухню и загляну в горшок: если есть мясо – враг народа! К стенке!» Руководство в жизни этим «пролетарским» принципом означало бы в 1918 г. расстрел всей привилегированной партии коммунистов; «нетрудящийся да не ест»… и мясо в то время, пожалуй, преимущественно находилось в горшке «коммунистических» хозяйств и, быть может, спекулирующей «буржуазии».

Никто не поверит Лацису, что террор будто бы совсем не трогал «заблудшихся рабочих и крестьян», как никто не поверит Шкловскому, утверждавшему в № 3 «Еженедельника» Ч.К., что «не было ни одного случая, чтобы это угнетение было направлено против рабочего класса». Когда в Одессе в июле 1919 г. начались протесты против массовых расстрелов²³⁴, местная губ. Ч.К. издала «приказ», гласивший, что контрреволюционеры распространяют «лживые провокационные слухи о расстреле рабочих»; президиум Ч.К. объявлял, что ею не было расстреляно «ни одного рабочего, ни одного крестьянина» – и тут же делалась оговорка: «за исключением явных бандитов и погромщиков». Всем желающим «товарищам-рабочим» предлагалось явиться за получением официальных справок о расстрелянных в Ч.К. Затем шли предупреждения: к лицам, уличенным в распространении лживых провокационных слухов, «будет применено самое суровое наказание, которое допускается существующими законами осадного положения». Едва ли кто пошел после этого за «справками»… Астраханские убийства были исключением только в силу своих небывалых еще размеров: напр. 60 представителей рабочих расстреляно в сентябре 1920 г. в Казани за требование только восьмичасового рабочего дня (!), пересмотра тарифных ставок, высылки свирепствовавших мадьяр и проч.²³⁵ Справедливо говорило воззвание левых с.-p., обращенное в апреле 1919 г. к рабочим, с предложением не участвовать в первомайских торжествах: «Коммунистическое правительство за время после октябрьской революции собственноручно расстреляло не одну тысячу трудовых крестьян, солдат, рабочих и моряков»²³⁶. «Тюрьма для буржуазии, товарищеское воздействие для рабочих и крестьян» – гласит надпись в одном официальном учреждении. Тот поистине страшный саратовский овраг, о котором мы уже говорили, одинаково был страшен, «как для буржуазии, так и для рабочих и крестьян, для интеллигенции и для всех политических партий, включая социалистов». Также и концентрационный лагерь в Харькове, где работал Саенко, и названный специально лагерем для «буржуев», был переполнен, – как свидетельствует один из заключенных в нем, – представителями всех сословий и в особенности крестьянами.

Кто определит, сколько пролито крови рабочих и крестьян в дни «красного террора»? Никто и, быть может, никогда. В своей картотеке, относящейся только к 1918 г., я пытался определить социальный состав расстрелянных… По тем немногим данным, которые можно было уловить, у меня получились такие основные рубрики, конечно, очень условные²³⁷. Интеллигентов – 1286 человек; заложников (профессионал.)²³⁸ – 1026; крестьян – 962; обывателей – 468; неизвестных – 450; преступных элементов (под бандитизм часто, однако, подводились дела, носящие политический характер) – 438; преступления по должности – 187. Слуг – 118; солдат и матросов – 28; буржуазии – 22; священников – 19.

Как ни произвольны все подобные группировки, они опровергают утверждения большевистских вождей и выбивают последний камень из того политического фундамента, который они пытаются подвести под террористическую систему (морального оправдания террору общественная совесть никогда не найдет). Скажем словами Каутского: «это братоубийство, совершаемое исключительно из желания власти». Так должно было быть по неизбежности. Так было и в период французской революции, как в свое время я указывал²³⁹. Это положение, для меня неоспоримое, вызывает однако наибольшие сомнения. Я уверен, что в будущем мы получим еще много подтверждающих данных. Вот одна лишняя иллюстрация. Один из сидельцев тюрьмы Николаевской Ч.К. пишет в своих показаниях Деникинской комиссии (21 авг. 1919 г.): «Особенно тяжело было положение рабочих и крестьян, не имевших возможности откупиться: их расстреливали во много раз больше, чем интеллигенции». И в делопроизводстве этой комиссии имеется документ, цифрами иллюстрирующий этот тезис. В докладе представителей николаевского городского самоуправления, участвовавших в комиссии, имеется попытка подвести итоги зарегистрированным расстрелам. Комиссии удалось установить цифру в 115 расстрелянных; цифру явно уменьшенную, – говорит комиссия, – ибо далеко не все могилы были обнаружены: две могилы за полным разложением трупов оказались необследованными; не обследовано и дно реки. Вместе с тем Ч.К. опубликовывала далеко не все случаи расстрелов; нет сведений и о расстрелах дезертиров. Комиссия могла установить сведения о социальном составе погибших лишь в 73 случаях; она разбила полученные данные на такие три группы²⁴⁰: самая преследуемая группа (купцы, домовладельцы, военные, священники, полиция) – 25, из них 17 офицеров, 2) группа трудовой интеллигенции (инженеры, врачи, студенты) – 15, 3) группа рабоче-крестьянская – 33.

Если взять мою рубрикацию 1918 г., то на группу так называемых «буржуев» придется отнести еще меньший процент.

В последующих этапах террора еще резче выступали эти факты. Тюрьмы полны были рабочих, крестьян, интеллигенции. Ими пополняли и число расстреливаемых.

Можно было бы завести за последний год особую рубрику: «красный террор» против социалистов.

* * *

Только в целях демагогических можно было заявлять, что красный террор является ответом на белый террор – уничтожение «классовых врагов, замышляющих козни против рабочего и крестьянского пролетариата». Может быть, эти призывы, обращенные к Красной армии, сделали на первых порах гражданскую войну столь жестокой, столь действительно зверской. Может быть, эта демагогия, сопряженная с ложью, развращала некоторые элементы. Власть обращалась к населению с призывом разить врага и доносить о нем. Правда, эти призывы к шпионажу сопровождались одновременно и соответствующими угрозами: «всякое недонесение, – гласил приказ²⁴¹ председателя чрезвычайного Военно-Рев. Трибунала Донецкого Бассейна Пятакова, – будет рассматриваться как преступление, против революции направленное, и караться по всей строгости законов военно-революционного времени». Доношение является гражданским долгом и объявляется добродетелью. «Отныне мы все должны стать агентами Чека», – провозглашал Бухарин. «Нужно следить за каждым контрреволюционером на улицах, в домах, в публичных местах, на железных дорогах, в советских учреждениях, всегда и везде, ловить их, предавать в руки Чека», – писал «левый» коммунист Мясников²⁴², убийца вел. кн. Михаила Александровича, впоследствии сам попавший в опалу за свою оппозиционную против Ленина брошюру²⁴³. «Если каждый из нас станет агентом чеки, если каждый трудящийся будет доносить революции на контрреволюцию, то мы свяжем последнюю по рукам и ногам, то мы усилим себя, обеспечим свою работу». Так должен поступать каждый честный гражданин, это его «святая обязанность». Другими словами, вся коммунистическая партия должна сделаться политической полицией, вся Россия должна превратиться в одну сплошную Чека, где не может быть и намека на независимую и свободную мысль. Так, отделение Ч.К. на Александровской ж. д. в Москве предлагало, напр., объявить всем рабочим, что о всех собраниях они обязаны сообщать заранее в Отдел Чека, откуда будут присылаться представители для присутствия на собраниях, а по окончании собрания протокол должен быть немедленно доставлен в Ч.К.²⁴⁴

Эти призывы звали не только к доносительству – они санкционировали самый ужасающий произвол. Если Киевский Рев. Трибунал²⁴⁵ призывал рабочих, красноармейцев и др. исполнять «великую» миссию и сообщать в следственный отдел трибунала (где бы вы ни были… в городе или в деревне, в нескольких шагах или за десятки верст – телеграфируйте или лично сообщите… немедленно следователи трибунала прибудут на место), то в том же Киеве 19 июля 1919 г. губернский комитет обороны разрешает населению «арестовывать всех, выступающих против советской власти, брать заложников из числа богатых и в случае контрреволюционного выступления расстреливать их; подвергать селения за сокрытие оружия военной блокаде до сдачи оружия; после срока, когда оружие сдается, безнаказанно производить повальные обыски и расстреливать тех, у кого будет обнаружено оружие, налагать контрибуцию, выселять главарей и зачинщиков восстаний, конфисковывать их имущество в пользу бедноты»²⁴⁶.

Нередко можно было встретить в провинциальных советских газетах объявление по нижеследующему типу: «Костромская губернская Ч.К. объявляет, что каждый гражданин РСФСР обязан по обнаружении… гр. Смородинова, обвиняемого в злостном дезертирстве… расстрелять на месте». «Ты, коммунист, имеешь право убить какого угодно провокатора и саботажника, – писал «т. Ильин» во Владикавказе²⁴⁷, – если он в бою мешает тебе пройти по трупам к победе».

Один из южных ревкомов в 1918 г. выдал даже мандат на право «на жизнь и смерть контрреволюционера». Какие-то рабочие союзы и красногвардейцы в Астрахани в июне 1918 г. объявляли, что в случае выстрела по рабочим и красногвардейцам заложники буржуазии будут расстреляны «в 24 минуты».

* * *

216

Livre blanc, 131.

217

Чекистам казалось это естественным; по крайней мере в докладе камышинской Ч.К. есть такой абзац: «Нас упрекают в жестокости и беспощадности, но как поступить с теми… которые ознаменовывают молебнами падение рабоче-крестьянской власти» (Еженед. Ч.К. № 4, 25).

218

«На чужой стороне». Вып. III.

219

«Рев. Россия» № 12.

220

Письмо от июня 1920 г. «Кремль за решеткой».

221

«Зн. Тр.», № 3, сентябрь 1920 г.

222

«Посл. Нов.», 21 сентября 1921 г.

223

«За народ» № 1.

224

Процесс л. с.-р. 27–29 июня 1922 г. «Пути Революции», 296.

225

Местный губисполком не стыдился печатать официальные объявления о том, что за срыв, напр., прокламации сожжены села в 6—10 тысяч жителей.

226

«Знамя Труда» № 3, сент. 1920 г.

227

Знаю это от очевидца.

228

«Россия после четырех лет революции». Париж 1922 г.

229

«Нравственный лик революции», стр. 56–61.

230

№ 276, 1918 г.

231

«Известия» № 15, 1919 г.

232

По данным, имевшимся у ген. Деникина, во время весеннего (1918 г.) восстания на Боткинском и Ижевском заводах было казнено около 800 рабочих. «Очерки русской смуты», т. III, 12.

233

«Архив Революции» VIII, 163.

234

См. у В. Маргулиеса.

235

«Знамя Труда» № 3. См. выше о расстреле рабочих в Екатеринославе.

236

Бюллетень ЦК ЛС-Р № 4.

237

См. «Голова Медузы».

238

Эту группу – чиновников, офицеров и пр. я выделил нарочно.