Текст книги "Красный террор (сборник)"

Растленное всех партий и оттенков естественно

стекается и бродит в тюльерийском дворне»

Герцен. 1850 г.

«Чрезвычайная Комиссия – краса и гордость коммунистической партии» – сказал однажды Зиновьев. Всякие оценки субъективны, и нам кажется, что более прав Лацис, констатировавший, что «чрезвычайка это лучшее, что наши советские органы могут дать». С нашей точки зрения это приговор всему большевистскому режиму.

Бесспорно, те цинические формы самого безудержного произвола и насилия, в которые вылилась повсеместно на практике деятельность Чрезвычайных Комиссий, в значительной степени объясняется личным составом работающего в них персонала. Никаким политическим фанатизмом нельзя объяснить то, что мы могли прочитать на предшествующих страницах. Только маньяки и садисты по природе, только отверженные жизнью общественные элементы, привлеченные алчностью и возможностью властвования, могли идти и творить свое кровавое дело в таких размерах. Я думаю, что и здоровая психика должна была надорваться в удручающей атмосфере кровавых оргий, ареной которых была Россия за истекшие пять лет.

Для психолога, да и для историка, представляет, конечно, исключительный интерес изучение этих типов чекистов и чекисток, которые дала нам жизнь. Все эти Яковлевы, Стасовы, Самойловы, Островские и др. – идейные коммунисты и коммунистки, облекшиеся в чекистские тоги³⁷⁹, пожалуй, представляют собой еще недостаточно изученную страницу общественной психологии и общественной патологии. Но эти вопросы не входят пока в сферу нашего, скорее статистического изложения. Только садист, творя свое кровавое дело, может услаждаться еще этой кровью и воспевать ее в стихах, как сделал это автор тифлисского прославленного ныне навеки сборника «Улыбка Чека». Для него

 
Нет больше радости, нет лучших музык,
Как хруст ломаемых жизней и костей.
Вот отчего, когда томятся наши взоры,
И начинает буйно страсть в груди вскипать,
Черкнуть мне хочется на вашем приговоре
Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!»
 

Чувствительность и жестокость так часто сопряжены друг с другом. И Эйдук-поэт, склонный к лирической сентиментальности, может во имя «революционного дела» собственноручно убивать людей…

Особую главу из истории общественной патологии могли бы составить характеристики другого типа чекистов, вышедших из кругов аристократии и буржуазии. И такие есть. Но, может быть, о них еще преждевременно говорить, так как ошибки здесь могут быть роковыми.

Несомненно только то, что Чрезвычайные Комиссии неизбежно должны были пропитаться с первых дней своего существования преступными, просто-напросто уголовными элементами.

Карательный аппарат «революционной власти, – говорил Дзержинский в своей записке от 17 февраля 1922 г., – должен был представлять кристально чистый институт народно-революционных судей и следователей, снабженных чрезвычайной властью». Слишком поздно было уже в 1922 г. говорить о том, что должно было быть, следовало уже говорить о том, что вышло. «Сотрудники Ч.К. – утверждал дальше шеф этого института, – выбирались заботливо из состава партии и состояли из идейно чистых и в своем прошлом безукоризненных лиц, ибо только при таком качественно-преобладающем элементе своих служащих Ч.К. была в состоянии выполнить порученные ей революционным пролетариатом (?!) обязанности». Даже если бы это было так в действительности, то атмосфера произвола, установленная самими творцами новой политической полиции в России, неизбежно развратила бы лучшие даже элементы. Историограф Ч.К. Лацис сам должен был признать, что необходима постоянная смена работающих: «как бы честен не был человек, каким хрустальным сердцем он ни обладал, работа Ч.К., протекающая в условиях, исключительно действующих на нервную систему и притупляющих чувства этические, дает себя знать. Только редкие сотрудники вне влияния этих условий работы». Деятельность Ч.К., по свидетельству Лациса, повлияла разлагающим образом «на многих, не окрепших характером молодых коммунистов».

В Ярославской губ. Ч.К. был следователь, бывший водопроводчик. Вначале он «работал хорошо, а потом начал пить». «Был у него друг-гармоньщик, с которым они вместе пьянствовали. Вот он напьется и идет допрашивать арестованных. А чтобы ему не скучно было, он с собой и друга своего брал. Этот допрашивает, а тот на гармошке наигрывает… Был он малограмотный. Писать настоящего заключения не мог и только выводил каракулями: «белай расхот». Эта эпическая картина из быта Ч.К. нарисована одним из бывших следователей той же Ярославской губернской Ч.К., сидевшим в подвале губчеки с автором статьи «Штрихи тюремного быта» в сборнике «Чека»…

Чекисты – это привилегированные во всех отношениях элементы нового «коммунистического» общества – и не только по полноте власти, но и по внешним материальным условиям быта.

В.Ч.К. в Москве это своего рода государство в государстве. У нее целые кварталы реквизированных домов – несколько десятков. Есть своя портняжная, прачечная, столовая, парикмахерская, сапожная, слесарная и пр. и пр. В подвалах и складах огромные запасы съестных продуктов, вин и других реквизированных вещей, идущих на потребу служащих и часто не подвергающихся даже простому учету… В голодные дни каждый чекист имел привилегированный паек – сахар, масло, белая мука и пр. Каждый театр обязан присылать в В.Ч.К. даровые билеты и т. д.

И в других городах мы можем, конечно, наблюдать аналогичное. Ч.К. повсюду занимает лучшие дома. Если Ч.К. появляется в Севастополе, то, конечно, в гостинице Киста. В Одессе также образовался «чекистский городок», где находятся все нужные для его обитателей учреждения, не исключая парикмахерской, кинематографа и пр. В Житомире Ч.К. имеет даже свою театральную труппу.

«Типы пьяного матроса-чекиста и юнца с огромным револьвером за поясом, – писали как-то «Общему Делу», – скоро станут достоянием истории. Их заменяют изысканно вежливые следователи из юристов и недоучившихся студентов». Это соответствует, пожалуй, действительности – постепенно изменяется состав чекистов, особенно в провинции. Но тем отвратительнее теперь эти «холеные, лощеные, с иголочки одетые», столь выделяющиеся на общем фоне обнищания, люди, «свободно располагающие жизнью и смертью своих пленников».

«Имя Ч.К. должно быть не только громко, но и чисто»… Могло ли это быть тогда, когда в одной Москве числилось по разным учреждениям в общем чуть ли не 20 000 (?!) этих агентов с привилегированным пайком? Только в одной В.Ч.К. непосредственных служащих в 1919 г. было более 2000, из них три четверти латышей. Латыши вообще занимают особое положение в учреждениях Ч.К. Они служат здесь целыми семьями и являются самыми верными адептами нового «коммунистического строя». Это своего рода «чужеземная опричнина» – в Москве Ч.К. называли «вотчиной латышей». Бюллетень левых с.-р. так характеризует эту тягу к Ч.К. со стороны латышских элементов: «В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут как в Америку, на разживу». Латыши и латышки, зачастую не владея русским языком, ведут иногда допросы, производят обыски, пишут протоколы и т. д. Рассказывают «забавные» истории, но далеко не забавные для тех, кто является объектом их.

Звали идейных людей, а в огромном большинстве шло отребье. В Ч.К. проникают «преступные элементы, – констатировал Крыленко. И слишком много и повсеместно. Так должно было быть неизбежно³⁸⁰. Туркестанский цирковой клоун или содержатель публичного дома нс являются исключением на общем фоне, характеризующем состав деятелей Чрезвычайных Комиссий. Но ведь они могли быть и не преступниками, как им не был, может быть, бывший кучер в. кн. Владимира Александровича Пузырев, сделавшийся в Одессе следователем Ч.К. Зато сплошь и рядом среди видных следователей оказывались разоблаченные потом бандиты, убийцы, воры и мошенники. Фактов слишком много. Мы их могли бы привести десятками. Их немало и в сборнике «Че-Ка». Например, притоном оперировавшей в Екатеринодаре шайки грабителей оказалась квартира следователя Чеки Климова; агент секретно-оперативного отдела той же Чека Альберт, делегированный Союзом Молодежи в число студентов Кубанского Университета, оказывается также главарем шайки грабителей. О том же можно найти массу данных в опубликованных уже материалах «Особой Комиссии»: перед нами пройдет целая галерея и бывших и настоящих грабителей. И в Москве деятели Ч.К. оказались прикосновенными к «бандитизму». В Одессе, – свидетельствует один из служащих Ч.К. в 1919 г., – среди сотрудников оперативного Отдела было «много уголовных преступников», которые «сами писали ордера для обысков, вымогали и похищали». Мы этих бандитов найдем и среди ответственного персонала советской администрации. Одесса, очевидно, по своей южной экспансивности дала особо яркие примеры. Один из допрашивавшихся Деникинской Комиссией юристов рассказывает: «Преступные элементы быстро освоились с советской властью и сошлись… В городе пошли слухи, что секретарь Чека т. Михаил, является ни кем иным, как известным налетчиком Мишкой Япончиком, но 25 мая (1919 г.) в № 47 «Известий С.Р.Д.» появилось официальное опровержение этого слуха, причем в этом опровержении Мишка Япончик именовался «небезызвестным грабителем». Прошло несколько дней и в газетах, кажется в «Коммунисте», было напечатано письмо Михаила Винницкого, он же Мишка Япончик, что он всю жизнь боролся за идеалы коммунизма, что он грабил только буржуев, а еще через короткое время т. Михаил Винницкий начал делать большую карьеру; свою шайку воров и грабителей обратил в специальный полк, 54 Советский, и был назначен командиром этого полка… Когда же началась мобилизация коммунистов, то политкомом в полк Япончика был назначен сам т. Фельдман, душа и главная творческая сила Исполкома»³⁸¹.

Одесский же разбойник Котовский является перед нами в виде начальника красной дивизии. Этот Котовский выделяется среди других своей терпимостью³⁸². Но другие люди-звери зверями и остаются. Таков бывший глава царицынской советской администрации некий Осип Летний, ставший впоследствии начальником банды, совершившей бесчисленные убийства и грабежи. Таков председатель революционного Трибунала в Баку Хаджи-Ильяс и его товарищи, члены местной Ч.К., расстрелянные в январе 1921 г. по обвинению в участии в организации, которая под видом борьбы с контрреволюцией занималась грабежами и вымогательствами. Хаджи-Ильяс, конечно, судил по революционной своей совести, единолично выносил смертные приговоры и сам эти приговоры приводил в исполнение. Называют совершенно чудовищную цифру этих убийств³⁸³.

«Взятки и подлог, два непременных спутника прежнего буржуазного строя», – писали как-то в 1918 г. в «Еженедельнике» Ч.К. Едва ли стоит повторять это теперь, когда советской власти приходилось не так давно объявлять специальные «недели» борьбы со взятками!

Достаточно, пожалуй, указать на процесс в Верховном Революционном Трибунале некоего Косарева, занимавшего ответственную должность члена контрольно-ревизионной комиссии, которая имела целью проверку закономерности действий всех остальных органов Ч.К. Оказалось, что раньше он был приговорен к 10 годам каторги за убийство старухи с целью грабежа. В 1920 г. Косарев судился за доставку вагона дров вместо вагона замороженной дичи. В 1922 г. в Московском Революционном Трибунале рассматривалось дело коменданта одного из провинциальных трибуналов Тарабукина, оказавшегося в своем прошлом бандитом. Его судили за вымогательство. Тарабукин со своим помощником убил ювелира и присвоил себе ценностей на 20 миллионов.

Иногда и в порядке административном большевистская власть свирепо расправлялась со своими агентами, попавшимися в слишком вопиющих взятках, циничных грабежах и т. д. И все-таки все это было лишь исключением из общего правила полной безнаказанности. Можно было призывать к беспощадному истреблению этих «гадин», портящих весь советский аппарат, как это делал Закс в период своего заместительства Дзержинского³⁸⁴ и в то же время прекрасно сознавать, что без этих «гадин» аппарат существовать не может. И сколько случаев можно зарегистрировать, когда присуждаемые за уголовные деяния к расстрелу выпускались из тюрьмы и получали немедленно крупное назначение.

* * *

«Старые способы охранки – провокации, осуждены членами комиссии, – гордо говорил еще в октябре 1918 г. в Петрограде на собрании конференции чрезвычайных комиссий Северной области руководитель петроградской Ч.К. В действительности, начиная с дела английского консула в Москве Локкарта, который был приглашен по инициативе Петерса на заседание фиктивного «комитета белогвардейцев» (как то впоследствии признала сама «Правда»), вся деятельность чекистского «аппарата» строилась на самой грубой провокации, которой давалась санкция свыше. 5 декабря 1920 г. за подписью Дзержинского «Особым Отделом» был разослан специальный секретный приказ, в пункте пятом которого рекомендовалось «устройство фиктивных белогвардейских организаций в целях быстрейшего выяснения иностранной агентуры на нашей территории».

Очевидно в силу этого циркуляра сам Лацис был творцом гнусной политической провокации в Киеве с фальшивыми чилийскими и бразильскими консулами, набранными из чекистов, устраивавшими якобы побег за границу и затем передававшими спровоцированных лиц «революционному правосудию», как контрреволюционеров. В № 1 «Красного меча»³⁸⁵, органа Политотдела Особого Корпуса войск В.У.Ч.К. (т. е. всеукраинской Ч.К.), было опубликовано даже официальное сообщение о «грандиозном», обнаруженном в Киеве, заговоре, во главе которого стоял граф Альберт Петрович Пирро, представитель Бразильской республики при Советском Правительстве Украины. Расстрелянными по официальным сведениям оказались сам Пирро и еще четверо: «об остальных лицах, связанных с этой организацией следствие продолжает вестись», – заканчивало официальное сообщение. Среди расстрелянных оказалась некая Р.Л. Поплавская, виновная в том, что «собиралась ехать во Францию для предупреждения Клемансо о том, что выезжает инкогнито группа коммунистов с агитационной целью». Гр. Пирро, конечно, не был расстрелян, ибо, как теперь это известно, он был лишь провокатором. Но кто из чекистов принял облик не существовавшего гр. Пирро – так и остается еще невыясненным386. Зарубежные газеты³⁸⁷ сообщали сведения о некой «баронессе Штерн, подвизавшейся в 1920 г. в Одессе. Это также небезинтересная и характерная страничка для большевистских провокаторских приемов. Баронесса Штерн прибыла из Константинополя в качестве убежденной коммунистки, по словам корреспондентов цитируемых газет, о ней писали местные «Известия», ее чествовали большевистские главари… Германскому консульскому агенту она вскрыла свое «настоящее» лицо: она-де представительница Международного Красного Креста, прибывшая из Германии, чтобы вывезти всех немецких подданных. Заодно вывозились под фальшивыми паспортами и русские. Ввиду возможности «изъятия» ценностей их предлагалось передать на хранение баронессе Штерн. В назначенный день уезжающие были арестованы Ч.К. по указанию «баронессы Штерн». «В Одессе вообще часто прибегали к провокации», – говорят нам показания в Деникинской Комиссии. О, конечно, все это выдумки! – скажет скептик. Не выдумкой однако оказался бразильский «консул Пирро»? В Москве был свой «представитель» датского или шведского Красного Креста – некий датчанин, который крайне интересовался «белогвардейцами». Я знаю лиц, с которыми он пытался войти в сношения, и были такие, которые по своей, быть может, наивности попадались на удочку.

Исключительно провокацией было создано то Анапское дело, о котором нам уже приходилось говорить³⁸⁸, – здесь было расстреляно, по постановлению Терской областной Ч.К., 62 человека, пытавшихся при содействии агентов Владикавказской Ч.К. бежать из Анапы в Батум. Дело весьма характерно по своей обстановке. Первая партия в 12 беглецов во главе с полковником бар. Зюссерманом была гостеприимно принята во Владикавказе, через который они ехали в Батум: им отвели помещение, кормили, поили и даже водили в театры и кинематографы. Сам Зюссерман с семьей будто бы даже жил, не подозревая того, на квартире председателя Ч.К.! Тем временем была сорганизована уже большая партия в 100 человек… «Комедия» кончилась… кончилась всегда неизбежными расстрелами… Корреспондент «Последних Новостей»³⁸⁹ передает, что на пограничной полосе с Бессарабией в 1921 г. «очень распространен был такой способ уловления бегущих «буржуев» и «белогвардейцев»: сидящие в Бессарабии родственники посылают за кем-либо «верного человека». Случайно или нет, но «верный человек» вместе с рекомендательным письмом попадает в Румчека. Агент последней является с письмом, организует путешествие и, когда все доказательства налицо, арестовывает «преступника».

Утверждают³⁹⁰, что провокатором оказался и комиссар той медицинской приемной комиссии, по делу которой летом 1920 г. в Москве происходили столь вопиющие расстрелы; организатором так называемого «Евстафьевского заговора» в Одессе в августе 1921 г. был комендант зданий одесской Ч.К.³⁹¹; не обошлось без провокаций и петербургское Таганцевское дело – чекистским агентом был матрос Паньков³⁹². Определенная провокация была в деле петербургских кооператоров. Спровоцирован был огромный «заговор» в пользу Польши в 1921 г. в Смоленске, по которому, как говорили, арестовано было свыше 1500 человек. Во время крестьянского восстания в Ишимском уезде в 1921 г. очевидцы рассказывают о появлении агентов-провокаторов из Омской Ч.К., одетых в офицерскую форму. Такая же провокация была в «эсеро-меньшевистском восстании» в марте 1921 г. в Саратове³⁹³.

Характерно дело анархистов Льва Черного, Фани Барон и др., расстрелянных в 1921 г. за уголовные преступления – печатание фальшивых советских денег. По этому поводу берлинские анархисты в своей брошюре³⁹⁴ пишут: «Установлено не только то, что казненные товарищи не имели никакого отношения к уголовным делам, за которые их казнили, но также и то, что идея печатания фальшивых денег исходила из Московской Чека. Два ее агента – Штейнер (Каменный) и шофер-чекист – связались с некоторыми уголовными элементами, вошли в знакомство с целью предательства с некоторыми анархистами и начали затевать дело печатания фальшивых денег и экспроприации. Делалось это с ведома и под руководством М.Ч.К.».

Припомните вышеприведенные телеграммы Ленина об анархистах – и дело станет более, чем правдоподобным.

«Че-Ка» – это старая охранка со всеми ее приемами, со всеми ее методами психологического воздействия, как отметил в своих исключительно правдивых очерках о России немецкий коммунист Фридрих Минк³⁹⁵.

«В Одессе образовалось новое филиальное отделение В.Ч.К. – сообщают «Общему Делу»³⁹⁶. – На Фонтанной дороге, на даче-особняке Конельского, открылся официально: Статистический Отдел Наркомздрава РСФСР (Народного Комиссариата Здравоохранения), прямое назначение которого – заграничный шпионаж и внутренняя борьба с военной контрреволюцией. Во главе этого учреждения стоит член Коллегии Одесской Губчека и член Особого Отдела Вечека «знаменитый» Заковский (латыш). Громкий и весьма ответственный пост «Резидента Бессарабии, Польши и Галиции» занимает московский «чекист», специально командированный в Одессу, как «спец», Михайловский. Его сожительница Ксения Владимировна Михайловская (урожденная фон-Гернгросс), дочь полковника, носящая кличку «Лялька» и «Адочка», занимает также не менее ответственный пост: она помощник Резидента и член Всероссийского «Региступа» (Регистрационное Управление военный шпионаж).

В руках руководителей этого учреждения вся сеть шпионажа в Бессарабии и пограничной Польше.

Отдел наркомздрава живет широко, ни в чем себе не отказывая. Время от времени создают, чтобы отличиться перед центром, – искусственные заговоры против советской власти.

Так, недавно ими была раскрыта белогвардейская шпионская организация, ими же инсценированная. «Адочка», благодаря своему миловидному личику, знакомится с офицерами, наивно рассказывает о существовании офицерской организации, для вящего доказательства предлагает читать подпольную прокламацию, призывающую к сплочению всех противобольшевистских сил для свержения ненавистной советской власти, час падения которой близок (наступление Врангеля из Румынии?), услужливо заготовленную на пишущей машинке в «Стат. Отделе Наркомздрава», и если наивный офицер относится еще с недоверием, то предлагаемые «Адочкой» денежные суммы, якобы от имени организации на поддержку бедствующих офицеров, пленяют наивного окончательно и тот, с своей стороны, посвящает некоторых приятелей в существование «организации». Таким образом, составляется группа желающих вступить в члены «организации» или хотя бы одобряющих идею существования таковой. Цель достигнута, на сцену появляется Михайловский, Заковский и отряд «чекистов». Группа арестовывается. Следствия для военной контрреволюции не существует и невинные жертвы гнуснейшей провокации расстреливаются».

«Ч.К. на страже революции…» И когда в большевистских кругах идут разговоры о ее сокращении, о введении в норму – тогда на сцену появляется старый прием устрашения, выработанный долгой практикой Департамента Полиции. Раскрывают существующие и несуществующие контрреволюционные заговоры: «Ч.К. на страже революции»! Может быть, появится и свой «коммунистический Азеф»!

В Москве при В.Ч.К. существует особый штаб «проституток». Специально используются дети 12–14 лет, которые за свою работу получают деньги, подарки, сладости. Сотням предлагают купить свою жизнь, приняв на себя функции тайных агентов Ч.К. Сколько трагедий на этой почве! Вот некая В. под угрозой расстрела отца соглашается на предложение Ч.К. Укоры совести ведут к самосожжению…³⁹⁷ Аналогичную историю самоубийства одной женщины, повесившейся после оговора невинных людей, рассказывает корреспондент «Times» в своих известных очерках «Russia today». «Надо проследовать в дебри средневековья, – добавляет он – чтобы найти что-либо подобное Г.П.У.»³⁹⁸

Провокация процветает в низах. Недаром, как свидетельствует сама «рабочая оппозиция» коммунистической партии, в рабочих кругах комячейки называются «комищейками». Тюрьмы полны так называемыми «наседками»³⁹⁹. Бесконечное количество крупных дел о взятках, подлогах, хищениях и пр., оканчивавшихся смертным приговором, сфабрикованы были самими агентами Ч.К., заинтересованными лично в процентном отчислении с каждого дела (за раскрытие дел о спекуляции следователь получал 5 % суммы). Я знаю, напр., одно дело, начатое в Москве местной Ч.К. при характерных бытовых обстоятельствах. У некоего Р. кутили два следователя, арестовавших разоткровенничавшихся хозяина и гостей. Жена Р. обратилась к прис. пов. П. Тот написал в Президиум Ч.К. бумагу с изложением дела. Финал был неожиданный. П. был арестован, так как у него не было «права» обращаться в Ч.К. В результате он попал в Новоспасский концентрационный лагерь.

Система массовых обысков, арестов, облав и засад – это особый способ «самоснабжения чекистов», по словам одного из составителей сборника «Че-Ка». Что же это, неправда? Ответом может служить характерное объявление самого Московского Совета, помещенное в газетах 9 декабря 1919 г.: здесь признавалось, что все квартиры, где были засады, подвергались «полнейшему разгрому» – «обворовывались до основания».

Да, многие чекистские организации действительно были «бандитскими и мародерскими», как их назвал первый большевистский комиссар юстиции левый с.-р. Штейнберг. И когда начинали обличать эти «бандитские и мародерские организации», они находили авторитетных защитников в лице истинных вдохновителей и руководителей Чрезвычайных Комиссий. Так выступил на их защиту еще 22 сентября 1918 г. сам Петерс: «За последнее время, – писал он в № 2 «Еженедельника В.Ч.К.», – враги советской власти снова начинают распространять гнусную клевету о взятках, подкупах, ложных доносах»… «Нечего падать в обморок, – продолжал он, – если было несколько случаев злоупотреблений: новые люди не привыкли к юридической мудрости». Все обвинения объявлялись «бессовестной ложью буржуазии».

А другой чекист в № 5 «Еженедельника» в ответ на обличения выступает с такого рода успокоительным заявлением: «А значит мы сильны, ибо жулики народ практический и к слабым не примазываются». Стоит ли удивляться после этого, что в одном из донесений Эльстона Керзону⁴⁰⁰ говорится об общеупотребительном приеме в Перми: местные купцы арестовываются, выпускаются за деньги, опять арестовываются и, наконец, расстреливаются. Кубанская Ч.К. создала целый промысел из системы заключения в тюрьму в целях получения соответствующих денежных сумм.

За крупные суммы освобождали в Одессе – говорят показания многих в Деникинской Комиссии. А в Москве? И она не представляла исключения.

Тираспольская Ч.К., да и другие, пограничные с Бессарабией, создали в 1920–1921 гг. целый промысел по переправке беглецов заграницу. Некто С. М.С. довольно образно описывает эту деятельность местной чрезвычайной комиссии⁴⁰¹. Во главе стоит комендант Особого Отдела Румчека.

«Все приднепровские городки и местечки кишат поэтому маклерами, предлагающими перевезти в Бессарабию, «как на дредноуте». Счастье тому, кто попадает на обыкновенного маклера, работающего «честно», т. е. передающего взятку какому-нибудь влиятельному чекисту. Сплошь и рядом, однако, под видом посредников работают очень удачно сами чекисты. В последний момент, когда жертва уже идет к берегу, «неожиданно» появляется засада и хватает беглеца и его имущество. Так как последнее – обычно иностранная валюта или золото – является главным вещественным доказательством неудавшегося государственного преступления, то обычно начинается торг, и беглец отпускается…»

«Особенно грязную роль во всех этих историях играют наравне с чекистами так называемые «подпольники». Официально это агитаторы и пропагандисты, отправляемые советской властью в Бессарабию для подпольной работы. Фактически это контрабандисты.

Они же являются и главными «переправщиками». Один из них в минуту откровенности рассказывал, как он сам переправляется: «являешься в Румчека, показываешь мандат, там тебя регистрируют, дают материалы, румынский паспорт и валюту и указывают точно час и место, где надо переходить. Румынскому патрулю надо лишь предъявить членский билет коммунистической партии».

«Каждый из больших городов Украины имеет свой пограничный городок, свое собственное «окно в Европу».

«Окно» на время затворяется.

В начале 1921 года и в Одессе, и в Киеве пользовались большой популярностью пограничные местечки Подольской губернии. Весной все Приднепровье облетела весть о найденных вблизи одного из этих местечек (Каменки) в пещере восьмидесяти разложившихся трупов. Оказалось, что это беженцы, относительно которых думали, что они давно в Бессарабии.

Но там, где чрезвычайка еще не подкормилась и нуждалась в богатой клиентуре, поездка совершалась очень гладко. Уже с утра весь городок знал, что «будет переправка». К 3 часам дня на улицах появлялись целые семьи с вещами, мешками и т. д., направлявшиеся к известному всему городу сборному пункту. Являлся официальный представитель чрезвычайки и пересчитывал число голов (2 детей за 1 взрослого). Затем нагружалась большая подвода, усаживались женщины и дети и ехали через весь город к месту переправы.

Так продолжалось 2–3 месяца, пока в один прекрасный день начальство не решало, что довольно поработали».

В целях контроля в Тирасполе по «ночам производилась форменная охота на несчастных, пытавшихся перебежать по льду в Бессарабию, не заплатив предварительно Ч.К. по установленной таксе (4–5 тысяч Романовскими с человека)».

Пойманных «закаляют», чтобы «другой раз не замерзли на морозе»; выводят голыми на мороз и бьют по спине палками и нагайками. Здесь махровым цветом распускается и провокация…

16 февраля 1923 г. в Москве на Никитском бульваре, по сообщению корреспондента «Последних Новостей», покончил с собой выстрелом в висок один из ревизоров правительственной комиссии по обследованию Госполитуправления, Скворцов (бывший рабочий). При нем найден незапечатанный пакет с запиской на имя президиума Центрального Комитета Р.К.П. следующего содержания:

«Товарищи! Поверхностное знакомство с делопроизводством нашего главного учреждения по охране завоеваний трудового народа, обследование следственного материала и тех приемов, которые сознательно допускаются нами по укреплению нашего положения, как крайне необходимые в интересах партии, по объяснению товарища Уншлихта, вынудили меня уйти навсегда от тех ужасов и гадостей, которые применяются нами во имя высоких принципов коммунизма и в которых я бессознательно принимал участие, числясь ответственным работником компартии. Искупая смертью свою вину, я шлю вам последнюю просьбу: опомнитесь, пока не поздно, и не позорьте своими приемами нашего великого учителя Маркса и не отталкивайте массы от социализма».

Следует ли что-нибудь добавлять к этой «исповеди»?..

* * *

Были совестливые большевики и раньше, особенно на первых порах, когда еще слишком непривычны были прежней интеллигентской психике, некоторые по крайней мере, те циничные формы, в которые вылилась деятельность Чрезвычайных Комиссий. На первых порах люди со слабыми нервами, «мягкотелые», по характеристике Петерса, не выдержали как бы моральной ответственности за кровавую бойню, организованную не только от имени коммунистической партии, но и от имени всего пролетариата. Были выступления и в печати в первые месяцы 1919 г., когда сам творец исторического циркуляра о заложниках Петровский должен был признать, что Чрезвычайные Комиссии вне организационной зависимости в дело строительства советской власти вносят «только разврат».

Чрезвычайные Комиссии в своих действиях руководствуются своим революционным опытом и совестью, а не статьей закона, как мы знаем, заявлял Петерс в декабре 1918 г. Что это значит? – Об этом ранее сказал сам Ленин: «Во имя достижения своих революционных целей, своих желаний все дозволено»⁴⁰². «Нам все разрешено, – повторял самодовольно эти слова в № 1 «Красного Меча» Лев Крайний, редактор этого органа, – ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения и освобождения от рабства всех». Повернулось колесо историческое, изменилась правда и мораль. «Наша мораль новая…» И мы видим то небывалое в мире рабство, которое появлялось в России в результате поворота этого исторического колеса.