Электронная библиотека » Сергей Михеенков » » онлайн чтение - страница 17

Текст книги "Примкнуть штыки!"


  • Текст добавлен: 21 апреля 2017, 13:24


Автор книги: Сергей Михеенков


Жанр: Книги о войне, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Свершения, достигнутые вами и нашими союзниками, обязывают нас всех к глубочайшей благодарности. В предстоящие последние тяжёлые дни вместе с вами будет вся наша родина, которая, затаив дыхание, будет следить за вашими деяниями, благословляя на подвиги. С Божьей помощью вы добьётесь не только победы, но и создадите важнейшие предпосылки для установления мира!

Адольф Гитлер.

Фюрер и Верховный главнокомандующий вермахта.

Ставка фюрера.

2 октября 1941.

Из дневника командующего группой армий «Центр» мельдмаршала Феодора фон Бока: «10/10/41. Ездил в 87-ю дивизию (Штуднитц), которая наступала на восток через Днепр – с тем чтобы ускорить ликвидацию “котла” к западу от Вязьмы. Дивизия потеряла контакт с противником, и её командование отказывается верить, что в “котле” всё ещё находятся крупные силы противника, не считая тех 200 000 человек, которые уже взяты в плен нашими войсками. Противник прилагает отчаянные усилия, чтобы вырваться из “котла” в восточном и юго-восточном направлениях…

Восточный фронт 4-й армии с боями движется через угру и Исверию в северо-восточном направлении. Дивизия СС “Рейх” натолкнулась в своём секторе на ожесточённое сопротивление противника…

Погода начинает портиться; идут попеременно то дождь, то снег, температура падает».

Глава девятая
В боевом охранении

Воронцов помог снять с полуторки раненых. Их тут же перевязывали и грузили на другую машину. Перевязкой и погрузкой раненых руководил молоденький лейтенант. Он тихим голосом, будто в больничной палате на утреннем осмотре, отдавал распоряжения, и их тут же беспрекословно выполняли. Вскоре грузовик, битком набитый искромсанными людьми, ушёл на Медынь.

– А у тебя что с рукой? – спросил Воронцова военфельдшер, когда машина ушла по шоссе в ночную темень.

В эти дни они не раз оказывались рядом и успели познакомиться и даже подружиться.

– Да так, задело немного.

Военфельдшер Петров стоял, прислонившись спиной к расщеплённому взрывом дереву, усталый, потерянный, и курил. Пальцы его, залитые йодом и кровью, дрожали. Когда он затягивался, кончик папиросы высвечивал из темноты эту дрожь. Воронцов не выдержал и спросил:

– Чего ты дрожишь? Ты тут – как на бойне. Уже должен привыкнуть.

– Привык. Но руки всё равно… Устал. Работы было много. Ну, говори, что у тебя?

– В мякоть. Сквозное. Если что, завтра посмотришь.

– Кто перевязывал?

– Гаврилов.

– Это хорошо. Но всё равно надо посмотреть. Пойдём в землянку.

В землянке Петрова пахло санчастью. Он усадил Воронцова на ящик, снял с него шинель, бросил у входа и принялся разрезать и разматывать проеденный кровью бинт.

– У-ух, как тебя!.. Хоть палец просовывай. Хочешь посмотреть?

Воронцов покосился на свою рану. Он не хотел смотреть на неё, боясь, что его снова станет мутить. Но побоялся, что Петров начнёт посмеиваться над ним. Ничего особенного он не увидел. Мышца была рассечена треугольным рваным надрезом. С другой стороны надрез был немного шире. Петров обрабатывал рану каким-то раствором.

– Учти, сейчас будет больно. Надо прочистить рану. Там могут быть кусочки материи и всякая другая дрянь.

– Значит, насчёт пальца ты не пошутил?

Петров засмеялся.

– Терпи.

Боль, гнездившаяся в предплечье, пронзила всё тело.

– Стой-стой, не шевелись. – Петров навалился на него и держал крепкими руками до тех пор, пока не сделал своё дело. – Вот, теперь всё будет нормально. Сейчас забинтую, а завтра подойдёшь. Надо будет сменить повязку. Рана ещё сильно кровоточит. С такими ранениями мне приказано отправлять в тыл.

– Бинтуй покрепче, – сквозь слёзы сказал Воронцов.

Петров ловко наматывал ослепительно-белый бинт, поглядывал на Воронцова и думал, что, видимо, тот не расслышал его последних слов. Ну и ладно. И ещё подумал, что завтра, после смены бинта, отправит Воронцова в Подольск на первой же машине.

– Ротного контузило, – сказал Петров.

Воронцов рассеянно кивнул. И сказал:

– Пойду во взвод. Спасибо, Вань, тебе.

– Будь здоров, Саня.

Во взвод он пришёл уже перед рассветом. Первым делом разыскал в траншее Алёхина. Увидев товарища живым и невредимым, Воронцов едва удержал себя от желания тут же растормошить его. Он не знал, как выходил взвод, какие потери, кто ранен, а кто убит. Алёхин спал на корточках, держа на коленях немецкий автомат, тот самый, который Воронцов подарил ему после бомбёжки взамен потерянной винтовки. За изгибом траншеи в пулемётном окопе тоже кто-то храпел. Воронцов перешагнул через спящего Алёхина и заглянул в сумерки глубокого, наполовину обрушенного ровика, застланного снизу соломой. Селиванов! И Селиванов жив! Дальше, прямо на дне траншеи, на затоптанной соломе лежали ещё двое, скорчившись и прижавшись друг к другу. Живы! Мы – живы!

Воронцов расстегнул хлястик шинели, сел рядом с Алёхиным, осторожно, чтобы не потревожить товарища, приткнулся к тёплому его плечу и тут же уснул, ещё не донеся отяжелевшей головы до коленей, плотно укутанных сырыми от росы полами шинели.

И ничего-то ему не снилось. Как в чёрную топь провалился. Рядом, подперев его, посапывал Алёхин, выпустив на рукоятку трофейного автомата прозрачную ниточку слюны. В ячейке за земляной перемычкой, свернувшись калачиком, спал пулемётчик Селиванов. Чуть поодаль – ещё двое. А за ними спал сержант Смирнов. Он растянулся на дне траншеи во весь свой немалый рост и основательно драл тишину предрассветья густым мужицким храпом. Всё отделение его накануне было перебито под Крюковом на речке Вережке, попав под миномётный огонь. Двоих своих курсантов Смирнов успел вытащить. Но в тыл, в госпиталь, отправили только одного. Другой умер от потери крови, не приходя в сознание ещё по дороге на Изверь. Спали курсанты второго взвода, выкошенного за эти дни на две трети. Спал взводный, привалившись спиной к трофейному карабину с примкнутым плоским штыком, с которого забыл или не успел, не до того было, счистить присохшую кровь. Только одинокий часовой маячил в светлеющем сером тумане: как призрак, появлялся вдруг то на одном фланге взвода, то на другом. Взвод спал и не ведал, что на рассвете, когда сон человека особенно глубок, со стороны деревень Гришино и Воронки подошло пополнение: две роты пехоты с четырьмя станковыми и шестью ручными пулемётами. Сформированы они были в Медыни из окруженцев.

В последние дни и ночи именно в этот район мелкими, до взвода, группами и в одиночку выходили бойцы и командиры частей, разбитых под Рославлем и Вязьмой. Подавленные ужасом разгрома, голодные, до смерти напуганные немецкими танками и постоянно висевшими над головами самолётами, смертью товарищей и пулемётами заградотрядов, чудом выжившие там, где, казалось, невозможно было выжить, они выходили на шоссе и брели до ближайшего сборного пункта. Одиночки по пути старались прибиться к какой-нибудь группе. И счастье бойца, если он не бросил винтовку и если за него мог поручиться кто-нибудь из младших командиров или товарищей, потому что вышедших без оружия тут же отбирали в другую команду и, по слухам, судьбу их решали «особняки». Счастье, если группы выходили на неоккупированную территорию. Потому что зачастую точно такие же сборные пункты, с полевой кухней и составлением списков вышедших, организовывали и немцы. Голод, катастрофа разгрома, неопределённость положения, особенно младших командиров, с которых при выходе спросится не только за себя, толкали людей в плен. Плен казался избавлением. Но многие из окружённых всё же не теряли мужества и шли. Обходили немецкие заставы и гарнизоны, ночью переходили дороги, форсировали реки. И шли, шли, шли…


Утром пополненный передовой отряд должен был снова атаковать в том же направлении, на котором вчера потерпели такое сокрушительное поражение. Курсантские взводы и наполовину выбитый артдивизион, зенитные расчёты, остатки роты 108-го стрелкового полка, сведённые в два взвода, и наспех сформированные из окруженцев пехотные роты, по замыслу командования, должны были смять передовые колонны немцев и хотя бы на сутки остановить продвижение авангарда 57-го моторизованного корпуса к Малоярославецкому укрепрайону Можайской линии обороны. Их бросали на убой, чтобы там, у Малоярославца и Можайска, Волоколамска и Серпухова, заняли окопы направленные на этот рубеж Ставкой одиннадцать стрелковых дивизий, шестнадцать танковых бригад и более сорока артиллерийских полков, в том числе истребительно-противотанковых. В эти дни был упразднён Резервный фронт и в должность командующего объединённым Западным фронтом вступил генерал армии Георгий Константинович Жуков. Энергичными действиями он собирал в кулак армии, корпуса, дивизии и отдельные бригады, чтобы заставить ими важнейшие магистрали и направления, ведущие на Москву, и остановить стремительное продвижение к столице танковых групп и моторизованных корпусов Гудериана, Клюге, Гота и Гёпнера. И это движение, которое казалось неумолимым, через несколько дней будет остановлено. Хорошо отлаженная немецкая машина сделает первые сбои здесь, под Юхновом, Детчином и Медынью. Потом её основательно застопорят под Можайском, Волоколамском, Тулой, на Оке и Протве, на Наре и десятках маленьких речек, которые к тому времени покроются льдом и снегом зимы сорок первого года. С этих речек вскоре, в первых числах декабря, и начнётся наступление на запад. Но до декабря надо было ещё продержаться, дожить.

А пока начальник Малоярославецкого боевого участка командир 312-й стрелковой дивизии полковник Наумов усиливал как мог и кем мог Ильинский рубеж и передовой отряд. Чтобы курсанты и бойцы стрелковых маршевых рот продержались на Извери ещё день. Ещё ночь. Ещё сутки.

Но дравшиеся на Варшавском шоссе ни о чём этом не знали. Им отдавали приказы капитаны и лейтенанты, а иногда и сержанты. И они шли исполнять их.

Разбудил Воронцова гул моторов. Он открыл глаза и совсем рядом увидел небо. Ясное и умытое, оно распахнулось перед ним, и невозможно было оторвать взгляда и думать о чём-нибудь ином, кроме этого неба. С одной стороны оно сияло розовым, девичьим. С другой – было залито холодной зрелой синевой. Воронцов видел его таким только до войны.

Но теперь оно гудело моторами. Солнце ещё не поднялось над лесом, а самолёты уже летели в сторону Медыни и Малоярославца.

По траншее в сторону позиций десантников продвигалась группа офицеров. Услышав гул самолётов, они остановились. Кто-то вскинул бинокль. Шедший впереди сказал:

– Это не по наши души. Легион «Кондор», Пятьдесят третья эскадрилья. Старые знакомые. На Москву пошли.

Воронцов узнал в говорившем капитана Старчака.

– Не думаю, – ответил ему голос ротного. – Им сейчас и под Малоярославцем работы много.

– Ты думаешь, Леонтий Акимович, наши уже заняли оборону?

– Думаю, что да. Во всяком случае, наше училище уже там, я не сомневаюсь в этом.

– …тридцать шесть, тридцать семь, – считал самолёты офицер-артиллерист из зенитного дивизиона.

– Прекратите, лейтенант, – раздражённо сказал кто-то из офицеров, и тот сразу замолчал.

Командиры ушли. И – слава богу. Сон снова стал оплетать затёкшее тело Воронцова, клонить к коленям голову, и тут в мучительном полубреду перед ним понеслись один за другим образы и мгновенные картины всего того, что он увидел и что пережил в эти дни и ночи: старик с Георгиевскими крестами в горящем ночном городе, немец, бегущий прямо на него, высокая фигура командира батареи на пустынном шоссе, ноги Краснова, серо-зелёная гусеница в поле. И всё это, в несколько мгновений промелькнувшее перед ним, пахло почему-то йодом.

– Сержанта Воронцова – к командиру отряда! – послышалось откуда-то издалека, будто бы с другого края поля, того самого, которое он перешёл уже дважды и куда, видимо, предстояло пойти и в третий раз.

– Воронцова!..

– …к командиру!..

Он вскочил и тут же почувствовал, как тупой забытой болью проткнуло предплечье. Поморщился, перекинул за спину автомат и побежал по траншее.

Часовой, десантник в гражданском ватнике и стильной городской кепке, с ППШ за спиной, пропустил его:

– Давай шустрее, тебя уже ждут.

Старчак оглядел его с ног до головы, будто стараясь точно вспомнить, где, при каких обстоятельствах видел он этого стройного курсанта.

– Сержант Воронцов?

– Так точно, товарищ капитан.

– В атаку на Дерново хорошо вёл своё отделение. Молодец. Я тебя запомнил. А теперь, сержант, к делу. Дело вот какое. Говорят, ты родом из этих мест?

– Не совсем, товарищ капитан.

– А откуда?

– Моя деревня километрах в восьмидесяти отсюда. Если по шоссе, то – на запад.

– На запад. Значит, уже под немцем.

Воронцов сглотнул сухой комок, разом перехвативший горло.

– Дома кто-нибудь остался?

– Думаю, что да. Мать, сёстры, дед Евсей. Все там. Если в беженцы не подались. Отец и брат на фронте.

– Где воюют?

– Где-то рядом, севернее.

– Севернее нас Вязьма. Там, по слухам, дела наши плохи. Но мы, видишь, держимся! – спохватился Старчак. – И ещё сутки должны продержаться. Твоя задача, сержант, такая. Возьмёшь троих человек понадёжнее и пройдёшь вот по этому маршруту. – Старчак расстегнул на колене планшет и провёл пальцем по карте вдоль извилистой синей жилки реки Извери. – Запоминай маршрут. Записей никаких не делать. Всё должен держать в памяти. Дойдёте до устьев Извери и – назад. Если обнаружите противника или следы его пребывания, выясните, куда, в каком количестве переместился или перемещается и прочее. Сразу высылайте связного. В бой не вступать. Повторяю: ваша задача – разведка. Обнаружить противника и вовремя оповестить нас. Смотри внимательно – ваш маршрут: Темново – Екимово – Слобода – Богданово – Дорохи – Ярцево – Болобоново. Всё. Здесь конец маршрута. – Палец Старчака уткнулся в излучину Угры. – Держите связь с местным населением. Но в деревнях не останавливаться, в домах не отдыхать. При выходе из населённого пункта… А ну-ка, сержант, проверим полевой устав пехоты. Как там дальше?

– При выходе из населённого пункта, – процитировал Воронцов знакомое место устава, – отделение должно действовать так, чтобы жители не знали действительного направления его движения.

– Всё правильно. Но ты должен действовать ещё хитрее: всей группой в населённый пункт не входить. Никто не должен знать, сколько вас, с какой целью вы там находитесь. И ещё: на этом участке действуют две наши группы. В каждой по три человека. Уже более суток прошло, а от них ни слуху ни духу. А люди надёжные, бывалые. Пароля для связи с ними никакого не существует. Они друг друга хорошо знают. Вы их тоже, думаю, узнаете. Одеты так же, как и мы. Если что, назовёте моё имя и отчество.

– Кого думаешь взять с собой? – спросил стоявший рядом Мамчич.

– Разрешите взять с собой курсантов Алёхина и Селиванова, товарищ старший лейтенант.

– Хорошо. Только Селиванов пусть оставит во взводе пулемёт. В дороге, в лесу он вам ни к чему. Возьмите автоматы и побольше гранат. Кого ещё?

– Не знаю. У меня в отделении больше никого в строю не осталось. Только трое.

– Возьмите с собою сержанта Смирнова. Смирнов остался один.

– Слушаюсь.

– Да, вот ещё что… Капитан Базыленко мне сказал, что ты ранен?

– Пустяки. Царапина. Я уже забыл, на какой руке.

– А слышишь как? Контузия не сказывается?

– Слышу хорошо. Уже всё прошло.

Мамчич и Старчак молча переглянулись.

– Ну, ладно, Воронцов, больше мне послать в разведку некого. Действуй по обстоятельствам. Будь хитрее врага. Постарайся сохранить себя и своих людей. А сейчас ведите их всех на кухню. Поешьте как следует. Старшина кое-что выдаст в дорогу.

– Слушаюсь! – Воронцов вскинул к виску ладонь и вдруг подумал, что, возможно, видит своего ротного в последний раз, а потому сказал, обращаясь к Старчаку, но глядя на ротного: – Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту Мамчичу?

– Да, конечно. Что такое?

– Товарищ старший лейтенант, у меня к вам личное. Разрешите поблагодарить вас за то, что в рукопашном бою вы спасли мне жизнь.

– Это правда? – спросил Старчак Мамчича. – Вы были рядом?

– Да. Сержант храбро дрался. Заколол штыком немецкого гренадера первым же ударом. Спасибо тебе, сержант. Спасибо, сынок. – Мамчич обнял Воронцова. – Личное… Это не личное, сержант.

– Всё равно спасибо.

– Иди, сержант, пора.

Воронцов быстро собрал свою группу. Селиванов ни в какую не хотел расставаться с пулемётом. Автомата ему не нашлось. Помкомвзвода Гаврилов отдал ему немецкий карабин, отсыпал немного патронов и сказал:

– Вам там, может, и стрелять не придётся. В одиночку много не навоюете. Лучше сухарей побольше возьмите.

Кухню они отыскали на окраине Воронков. Под старыми липами, в овраге дымилась труба. Рядом лежали сухие берёзовые поленья, принесённые из деревни. Кашевар, пожилой дядька из роты аэродромной обслуги, сидел на бревне, привалившись спиной к толстой, в два обхвата, липе и курил трофейную сигарету. Пока шли к кухне, захолодало. Подул ветер. Курсанты запахнули шинели и подняли воротники. С поля, которое косяком белёсой стерни уходило к дальнему лесу, а возле деревни заканчивалось картофельными огородами, потянуло низкие тучи, и вскоре пошёл дождь. В окопах было всё же уютнее, теплее.

– Слава богу, хоть самолёты летать перестанут, – сказал кашевар, отваливая им в котелки увесистые куски густой каши, хорошо заправленной тушёнкой. – А то летают и летают. Бомбят и бомбят. Кому надо, ещё подложу. Приказано вас заправить под завязку.

Все охотно принялись за еду. Воронцов таскал из котелка горячие куски липкой каши и смотрел в поле, над которым ветер торопливо волок к лесу дождевые тучи, на полоски убранных огородов, обрамлённых сизыми зарослями полыни и пустырника. На огородах там и тут чернели кучи картофельной ботвы. Пора было бы её сжечь, а землю перепахать под зиму. Но жителям Воронков, видать, было не до того. За дорогой виднелись дворы, крытые дранкой, которая ещё минуту назад казалась белёсой, а теперь, под дождём, сразу почернела, как старая осиновая кора. Чуть ниже выглядывали из-за тынов крытые где соломой, а где гонтом хлевы. Штакетники, через которые буквально переваливались кусты сирени, ещё зелёной, как будто не поверившей в то, что уже октябрь и пора готовиться к холодам. Должно быть, и в его родном Подлесном сейчас та же картина: чёрные от дождя крыши, бурьян да полынь по облогам и закраинам убранных огородов, сирень, терпеливо дожидающаяся первых заморозков. Потом, когда случится первый зазимок, кусты сирени облетят в первую же ночь, и утром зелёные листья будут лежать на ослепительно-белом снегу, пока их не заметёт новым снегом…

Он глотал горячую, дымящуюся густым вкусным парком кашу и прислушивался к мерцающей боли в предплечье. Рука слушалась. Так что и сухожилья, скорее всего, оказались не задетыми. Никто из товарищей, с которыми он отправлялся на задание, не знал о том, что он ранен.

Когда уходили, Гаврилов спросил его:

– Как же ты пойдёшь – с этим? – И кивнул на плечо.

– Ничего. Заживёт помаленьку. Петров обработал рану, сделал перевязку. Вернусь к следующей перевязке. А там… – И он не осмелился признаться в том, что его, возможно, отправят в Подольск, в госпиталь.

– До встречи. Не знаю, свидимся ли. Нам, видать, опять вперёд. Пополнение вон пришло.

– Прощай, Гаврилов. – Они обнялись.

– Погоди-ка. На вот тебе. Вернёшься, отдашь. – И Гаврилов снял с себя трофейный бинокль и сунул его в руки Воронцову. – Тебе он нужнее.

Тушёнку, по тяжёлой килограммовой банке на каждого, и сухари они получили у старшины и рассовали по вещмешкам.

– Слушай, Сёмин, – завязался вдруг Смирнов разговор с кашеваром, – а тушёнку ты сегодня в котёл какую положил, свиную или говяжью?

Сёмин захлопнул крышку дымящегося котла, разгладил желтоватые, будто пересыпанные речным песком, прокуренные усы, сунул руку под заношенный фартук, в котором он и закладку делал, и дрова колол, и для начала разговора достал алюминиевый портсигар. Пожилой десантник Сёмин кашеварил чуть больше суток, но в отряде его уже уважали все.

– А какая тебе разница, сержант?

– Есть разница. – Смирнов нахмурился и потыкал ложкой в дно котелка. – Так всё же – какая?

– Ну… свиная, – развёл руками кашевар. – Разве не видно? С жирком, наваристая. Свиная тушёнка. Может, тебе добавки положить?

– С добавкой погоди. Так, свиная… – Смирнов снова потыкал в котелке. – А кто это был, боровок или свинка? А, Сёмин?

Кашевар усмехнулся. Он вдруг понял, что его нахально разыгрывает этот шустрый сержант из шестой курсантской роты, слывший балагуром и похабником. Он сделал глубокую затяжку и сказал:

– Ну, свинка, трепач. Свинка была. Видишь, мясо нежное, хорошее. – И вдруг побагровел лицом. – Вот доложу вашему комиссару, что личный состав разлагаешь всякими такими разговорчиками…

– Стоп-стоп! Ты от дела не уводи. А свинка та была опоросная или, так сказать, девица, не ведавшая греха?

– Пошёл ты к чёрту! Нашёл время трепаться. Ешь давай. Да похваливай. Разбирать он будет, в банке, девица или опоросная… А ещё на командира учится…

– Не могу, – схватился за живот Смирнов. – Не могу есть. Воронцов, а ты должен доложить об этом капитану Старчаку. Пусть разберутся, что тут в наших тылах происходит.

– А что тут происходит? – Сёмин насторожился и даже загасил сигарету и сунул её обратно в портсигар. – У меня на кухне полный порядок.

– Какой тут у тебя порядок, не знаю. Пускай начальство проверяет твой порядок. А есть эту кашу я больше не могу.

– Чем же она тебе не нравится?

– Я уже своё слово сказал.

Наступило молчание. Длилось оно, может, с минуту. Даже Алёхин с Селивановым прекратили стучать ложками и, будто сговорившись, уставились на кашевара. Вот эта-то немая сцена, должно быть, и добила Сёмина.

– Да подавись ты! – И Сёмин рывком опрокинул ящик, из которого выкатились три килограммовые банки, густо смазанные солидолом. – На, окаянный! Можно подумать, что за всю роту воевать отправляешься!

– Говядина? – подчёркнуто спокойным тоном спросил Смирнов.

– Да, трепач, говядина! Тёлочка! Целкой при жизни была! Как раз на твой вкус, чтоб ты провалился!

– Дурак, мы в разведку идём.

– Ну и что!

– А то, что сейчас скажу командиру, чтобы и тебя прикомандировал к нам, и закончатся твои хлебные дни на этом участке фронта.

– Ну и иди! Испугал! Один ты у нас тут такой храбрый! Я, может, в разведку побольше твоего походил. Забирай банки, сопляк!

Смирнов взял свой котелок, отставленный было в сторону, вытащил из-за голенища ялового сапога ложку, обдул её со всех сторон и как ни в чём ни бывало спокойно принялся за недоеденную кашу. Ел он теперь не спеша, задумчиво. И, выскоблив наконец все закраинки, сказал:

– Хороша хлеб-соль, да всё корочки… Селиванов, прибери-ка гостинец.

Селиванов продолжал сидеть неподвижно.

– Бери-бери. Не всё ж Сёмину наш паёк на трофейные сигареты выменивать. Пускай и морщаночку потянет.

Курсанты смотрели на эти три банки, припрятанные кашеваром Сёминым, и думали о том, что ведь это то, что предназначалось Краснову, Близнюку, лейтенанту Братову, второму и третьему отделениям второго взвода, из которых уцелели только они четверо, и всем их товарищам, которые остались за Изверью и которым уже не понадобятся больше ни котелки, ни ложки, ни эти банки…

Чтобы прекратить нелепую сцену, Воронцов, всё это время молча смотревший в поле, сказал:

– Пора выступать. Всем сложить котелки в вещмешки и попрыгать.

Курсанты, не глядя друг на друга, начали торопливо укладываться, и через минуту они уже уходили в сторону поймы, двигаясь гуськом и стараясь попадать в след идущего впереди, чтобы не оставлять после себя тропу.

Смирнов шёл замыкающим.

Прошли мимо огородов, миновали край поля, углубились в перелесок и сразу повернули на юг. Перелесок был исхлёстан коровьими стёжками. Пахло близким жильём, ригами, грибами и прелой листвой. Так пахла его, Саньки Воронцова, беспечное детство и юность. Так пахли окрестности его родного села и пойма речки Ветлицы. Этот запах настолько наполнил его и разволновал, что казалось, вот сейчас, за теми тремя орешинами и берёзовыми сростками, откроется знакомая чистина – и деревенский пастух, хромой дед Степанец выгонит на лесную поляну стадо коров и сам выйдет следом, повелительно щёлкнет кнутом, матернётся для порядка и попросит закурить.

Первую деревню обошли стороной. Километра через три-четыре перебрались через ручей и стали подниматься в гору. Начался сосняк. Чем выше поднимались, тем реже стояли сосны. С вершины холма, куда Воронцов добрался ползком, в бинокль Гаврилова хорошо просматривалась окрестность: река внизу, которая казалась здесь значительно шире, берег, обрамлённый камышом, будто жёлтой шёлковой лентой, большое село на той стороне, приземистые хаты под ракитами, бани у самой воды, к ним от усадеб чёрные жилки стёжек, правее переезд, песчаные, будто промытые, белёсые колеи, коса мытого галечника, несколько валунов на отмели и на берегу.

Воронцов поднял руку и сполз вниз. Они остановились на склоне, залегли. Прислушались. В селе вяло, нехотя брехали собаки. Кричали петухи. Людей на улице не видать. Тихо, мирно. Всё свидетельствовало о том, что война сюда ещё не заходила.

– Надо побывать там, произвести разведку.

Воронцов обернулся. Курсанты молча смотрели на него. Вот и наступил для него, курсанта Воронцова, тот момент, когда он должен отдать свой первый приказ. В дозор. В село. Кого?

– Алёхин. Пойдёшь ты. Чего молчишь?

– Я готов, – отозвался Алёхин.

– Теперь слушай внимательно. Пройдёшь низом, вон там. Видишь ольхи? И – вдоль реки. Зайдёшь в крайний дом и спросишь, нет ли немцев и не проходил ли кто из наших. Только тихо. Разузнай и – назад. Возвращайся другой дорогой. Сперва пройдёшь в сторону леса, а потом, когда из деревни тебя будет уже не видать, повернёшь к нам. Прежде чем повернуть к нам, затаись где-нибудь за кустом и понаблюдай, нет ли за тобой хвоста.

Алёхин ушёл.

– Селиванов, а ты осмотри этот берег. На холм не забирайся, пройди по склону, по кустарнику. Нет ли там каких-либо следов.

Ушёл и Селиванов. Но не прошло и десяти минут, как они увидели его бегущим назад. Бежал он низко пригнувшись к земле, зигзагами. Сразу поняли: что-то неладно.

Селиванов не добежал до них, присел за толстой сосной, замер. Отдышался и пополз к ним.

– Что случилось? – спросил Воронцов. – А где Алёхин?

Губы Селиванова дрожали. Таким Воронцов его видел после атаки.

– Алёхина не видел, – ответил тот. – Там, там… Внизу, в кустах, наши ребята.

– Кто?

– Наши. Из взвода лейтенанта Братова. Все убиты. Страшно смотреть. Мучили их, что ли? Раздетые лежат. Рядком.

Это были разведчики лейтенанта Братова, которые ушли сюда раньше их и которые не вернулись. Они лежали, видимо, в своём же окопчике, наспех отрытом неподалёку от переезда, который им было приказано контролировать. Тела уже затвердели. Руки вытянуты или заведены за спину. Ни оружия, ни шинелей, ни гимнастёрок на них не было. Что тут произошло? Кто их убил? Кто раздел? Кто сложил в окопе? На шее лежавшего сверху Воронцов разглядел узкую багровую полоску. Это была колотая рана. Точно рассчитанный удар ножом. Рана разошлась, кровь вокруг нее подсохла, запеклась.

– Смотри, Сань, и у другого такая же рана. Крови почти совсем нет.

– Кто ж это их так? Вот тебе и лихая разведка.

– Видать, наши волки на ровню наскочили. Да вот оплошали.

Ни гильз на земле, ни пулевых отметин на сосновой коре они не нашли. Значит, разведгруппу уничтожили без единого выстрела, тихо, ножами. Боя не произошло.

– Да, стрельбы тут не было, – сказал Смирнов многозначительно. – И шинельки с них сняли незамаранными. Значит, так надо было.

Воронцов огляделся по сторонам. Его охватил внезапный ужас. Такое же состояние он испытал вчера в поле. Он посмотрел на Селиванова. В глазах у Селиванова было то же.

– Ты чего, Сань? Что тут было?

– Быстро! Уходим!

Они отползли по склону назад метров на пятьдесят, откуда хорошо просматривалось село, берега реки и переезд. Залегли за соснами. Воронцов достал из-за пазухи бинокль.

На улице и в проулках ни души. Село будто вымерло.

Вдоль поленницы возле крайнего двора скользнула тень – Алёхин метнулся к дому и замер, прилип к углу. Слушал или наблюдал. «Эх, вернуть бы его назад, – подумал Воронцов. – Что-то тут не так. Неужели Алёхин ничего не почувствовал? А может, как раз-то и почувствовал и решил выяснить всё до конца?»

В бинокль было хорошо видно, как Алёхин неподвижно прижался к углу дома и напряжённо чего-то ждал. Даже головы не поворачивал. «Уходи… Уходи же, чёрт тебя подери… Чего ждёшь?..»

Спустя некоторое время дверь в сенцы отворилась, и на пороге дома показался человек в ватнике с автоматом ППШ под мышкой. Человек в ватнике что-то сказал Алёхину, махнул ему рукой, видимо, приглашая войти в дом.

– Не ходи, – дёрнулось под горлом у Воронцова.

Алёхин, будто услыхав предостережение Воронцова, укрытия не покидал, а только махнул автоматом в сторону ракитника. Они о чём-то договаривались. О чём?

Человек с ППШ под мышкой продолжал стоять в чёрном проёме распахнутой двери. В голове Воронцова сразу мелькнуло: «Уважал бы хозяев, дверь так, нараспашку, не держал. Не июнь месяц…» Алёхин из-за угла не выходил. Автомат держал наготове. Видимо, это был знак и им, наблюдавшим за его действиями. Так они, Алёхин и незнакомец, и переговаривались некоторое время. «Не выходи… Не выходи…» Вдруг Алёхин соскочил с завалины, пробежал до огорода и через заднюю калитку выбрался к ракитам. Когда бежал, оглянулся на сосны на другом берегу и махнул автоматом. Он возвращался назад. И выходил именно тем маршрутом, который определил ему Воронцов.

Вверху, в соснах, зашумело – подул ветер. А через минуту пошёл дождь, мелкий, похожий на туман. Он сразу придавил небо, опустился на крыши домов и построек.

Подполз Смирнов, выплюнул изо рта сухую травинку, сказал:

– Что, влипли?

– Всем приготовиться, – скомандовал Воронцов.

– Дай-ка глянуть. – И Смирнов припал к биноклю.

Но всё было хорошо видно и без бинокля. Вот из углового окна крайнего дома, где только что стоял Алёхин, выскочил тот самый, в телогрейке, с ППШ. Теперь он держал автомат на плече. Крадучись, перебежал от дома к сараю, от сарая к поленнице, от поленницы к зарослям ивняка и дальше – следом за Алёхиным. Как точны и правильны были его движения! Как быстро он продвигался вперёд, догоняя Алёхина!

Алёхин тем временем исчез в ракитнике. И Воронцов понял: если он сделает всё, что он ему сказал, человек в телогрейке с ППШ сейчас будет у него на мушке.

– Сань, окно закрыли. Обе створки. Изнутри. – Смирнов опустил бинокль.

– Давай, быстро вперёд. Надо брать того, в телогрейке. Я прикрою.

– Задачу понял. Селиван, дай-ка мне твой тесак. – Смирнов сунул за голенище сапога немецкий штык-нож, освободился от шинели, стряхнул её в один миг вместе с «сидором» и побежал вниз вдоль обрыва, прячась за низкорослым плотным кустарником.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации