Текст книги "Примкнуть штыки!"

Он пошёл с километр вниз по реке, осторожно пробрался мимо окопов, в которых они провели часть минувшей ночи, так и не успев как следует выспаться. В окопах было пусто. Их тоже уже заметал снег. «Если кто-то и уцелел, – подумал Воронцов, – то вряд ли вернётся сюда». Потому что именно отсюда начался их гибельный марш к мосту. И всё же он постоял немного, затаившись за толстой ольхой. Слушал, как падает снег и плещет внизу на перекате вода, как посвистывают в ивняке маленькие птички, видать, гнездившиеся там и приготовившиеся к зимовке на этом, в общем-то, вольном и красивом берегу над речкой. Нет, никто больше не вернулся назад от моста. Все остались с лейтенантом…

Ни мосточка, ни кладей Воронцов нигде не встретил. Не было их, видимо, и ниже по течению.

На первой же отмели он торопливо разделся догола, одежду, автомат и патронташ с двумя полными рожками и двумя пустыми, которые он на всякий случай не выбрасывал, увязал в шинель, взвалил на плечо и вошёл в воду. По Шане уже плыла, сцепливаясь и образуя облачные острова, голубовато-жёлтая шуга. Она липла к его ногам, к животу и спине, обжигала и подгоняла вперёд. Воронцов торопливо, почти бегом выбрался на другой берег, развязал узел с одеждой и принялся растирать покрасневшую и немевшую кожу чистой фланелевой портянкой, пару которых он бережно хранил в вещмешке. Повязка на предплечье лежала плотно, как будто только что наложенная, и не кровоточила. Вскоре всё тело загорелось, закололо тысячами иголок. Он быстро, как в казарме, оделся, подхватил автомат, ощупал карманы: всё лежало на месте – и пластинка складня Краснова, и немецкий десантный нож, и граната, которую ему так и не удалось бросить в пулемётный окоп. Он побежал к опушке леса вверху. Бежал он прямо и, если бы сейчас его взяли на мушку, то пуля точно бы поразила цель. Но никто в него не выстрелил. Никто его даже не окликнул. Он был здесь один.

Впереди была Медынь. За Медынью – село Ильинское. Воронцов шёл туда, на восток, всё время держась на расстоянии от гудящей, враждебно рокочущей дороги. И здесь тоже, в этом лесу, наполненном листвой и снегом, он был совершенно один. Живой. Неубитый. Хотя многие из его товарищей, с кем он несколько дней назад прибыл сюда, на Изверь, были уже мертвы. Он знал, что где-то есть и живые, неубитые, как и он, и что он рано или поздно догонит их. Он настолько жив, что может в любую секунду остановиться и сесть, чтобы отдохнуть, перевести дыхание, достать из сидора фляжку с водой и отпить несколько глотков, которые придадут сил и помогут забыть ужас пережитого. Он так и поступал, находил место поукромнее, садился и распускал лямки сидора.

Снег шёл всё сильнее и сильнее. Иногда Воронцов останавливался, чтобы прислушаться и вернее держать ориентир. Левее, примерно в километре, гудела, лязгала, перекликалась на чужом языке и хохотала над слезами поруганной земли дорога. А здесь с тихим довоенным шорохом падал на землю снег. На землю, на пожухлую траву, на деревья. С берёз и ив то и дело срывались отяжелевшие от снега листья, падали вниз, уже не кружась. Снег засыпал их, но они просвечивали изнутри жёлтым, ещё живым светом…