Текст книги "Параллели. Том II"

Фильм же был просто нашпигован образами независимыми или даже непонятными. После фильма девчонки всегда подолгу обсуждали сюжетную линию, а так как в любом фильме присутствует такое явление, как любовь, то оно как раз и составляло главную тему для разговоров. Ведь с киноэкрана на них смотрели отважные мужчины, ни на минуту не задумывающиеся о том, как поступить в конкретном случае, уверенные в своих силах, полные благородства и особых талантов. Девочкам хотелось найти среди своих знакомых таких же или хотя бы похожих на экранных героев парней, способных нести ответственность не только за себя, но с охотой берущих ответственность и за них самих.

Ребята из класса мало чем походили на экранных героев, часто и вовсе не дотягивали до них даже в малом. Девочки огорчались и продолжали ждать и искать. Странность таких ожиданий диктовалось молодостью, ведь им даже не приходила в голову простая мысль: «А сами-то они так уж точно были похожи на тех тоже экранных героинь, ради которых их экранные герои и совершали многочисленные благородные поступки и свои удивительные подвиги?». Нет, конечно, внутренне они ощущали себя именно такими, ничем не уступающими ни по красоте, ни по внутренним качествам так ослепительно сияющим героиням экрана. Вот только ребята, видя их в повседневной, так сказать, рутинной жизни, воспринимали их как абсолютно привычных, где-то даже равными себе, одноклассницами, подругами, товарищами. В свою очередь, парни, взирая на экранных героев, неизбежно позиционировали себя как равными им, по крайней мере, способными «в подобных обстоятельствах поступить подобным же образом, по крайней мере, ничуть не хуже, а может, даже более изобретательнее, надежнее и умнее!». Так они будут поступать только если «будет ради кого!».

Так и рождался разрыв между искусством кино и реальностью. И ликвидировать этот разрыв могло только настоящее чувство, которому тоже надо было учиться. А пока? Пока они ходили часто мимо своей настоящей любви и даже не считали ее возможной.

У Иры вообще были очень завышенные требования к любому кандидату на ее внимание. Эти требования распространялись на его семью, ее имущественное положение и положение в обществе. Наличие каких бы то ни было, а иногда и весьма конкретных, умений и талантов. Эта требовательность распространялась на внешний вид, который должен быть непременно выдающимся, касалась умения держаться в обществе, внешнего вида и многого еще, что даже ей не всегда было понятно.

Таня, напротив, была чрезмерно скромна и держалась всегда в Ириной тени, чем буквально не позволяла по-настоящему разглядеть себя не только противоположному полу, но и своей придирчивой подруге. Лидерство Иры основывалось только на ее субъективном восприятии действительности, держалось на ее воле и, честно говоря, подкреплялась ее неприкрытой и постоянной экспансией. Таня никогда не соперничала с ней, каким-то естественным для себя способом, далекая от какого-либо восприятия превосходства над кем бы то ни было, а тем более, над близкой подругой, она не замечала некоторые диктаторские замашки Иры, а часто даже ее претензии к себе или окружающим, превращала их в открытый юмор. Ира не умела ничего противопоставить ее обнажающему юмору, и тут же оставляла свое упрямство и сопротивлялась Таниному дружелюбию. Ей вообще с Таней было удобно, спокойно и уверенно, и она слишком ценила эти качества подруги, чтобы пожертвовать ими, даже в угоду своему эгоизму. Поэтому возникающий было спор или несогласие быстро стихали, как огонь, не получающий ни дополнительного фронта своей деятельности, ни кислорода для питания самого огня. Так они и дружили, оставаясь каждая в своем уютном обособленном мире. С годами эти подходы становились константой и вовсе не оспаривались ни одной из них. Главным было то, что их все устраивало и не нуждалось в обновлении.

Ира шла на золотую медаль в школе и к каждому занятию готовилась тщательно, но, как часто бывает, всегда найдутся обстоятельства, угрожающе нависающие над желанной целью. Именно так и случилось с Ирой. Учитель истории – Иван Кузьмич – фронтовик, но, к сожалению, человек с довольно сомнительными человеческими качествами, имеющий давнишние неприятельские отношения с родителями Иры, не нашёл ничего лучшего, как распространить свою месть на ребенка, то есть Иру. Пока было сложно понять, выходит ли Ира на золотую медаль или нет, это противостояние особо не выделялось, но как только к концу 10 класса ситуация полностью прояснилась, и стало понятно, что теперь все зависит от личных усилий Иры и ее упорства, как Иван Кузьмич стал блистать во всей красе школьного деспота.

Итак, упоенный властью над своими учениками, он получил в свои руки уникальную возможность – отомстить родителям ребенка через открытое унижение их ребенка. Иван Кузьмич упорно ставил Ире четвертки, вроде бы, и не придерешься, оценка-то хорошая, но вот только предмета, которые он ведет, у него было два – обществознание и история, оба предмета были профилирующими для поступающих на юридические специальности вузов. Вузов таких было крайне мало, в итоге получилось, что Иван Кузьмич держит будущее Иры в своих цепких нечистоплотных руках. В тоже время его статус «участника Великой Отечественной войны», как видно, давал ему столь большое преимущество, что полностью развязывал руки. А простой, вдумчивый подход к ветеранству, понимание того, что на фронтах Великой Отечественной войны были люди совершенно разных нравственно-психологических типов, не был взят за основу при оценке фронтовиков. Конечно, козыряли своим участием не самые лучшие, а, можно сказать, наименее заслуженные, иногда даже косвенно коснувшиеся участия в войне. Зато спеси у них было выше всех разумных пределов. Настоящие боевые фронтовики, как правило, были скромными, добросовестно трудились на своих постах и даже награды одевали не часто. Не раз приходилось с удивлением узнавать, какой геройский человек работает или живет с тобой рядом.

С Иваном Кузьмичом все было иначе, даже наградная планка просто вросла в его костюм. Какими наградами он был награжден, ученики не знали, да и где, и как он воевал, тоже, только все они должны были четко понимать, кто перед ними и просто «падать от уважения». Однако сам Иван Кузьмич ни к кому уважения не испытывал, ни к взрослым – коллегам, ни, тем более, к ученикам. А как он упивался унижением учеников во время урока, то ученикам часто казалось, что Иван Кузьмич точно воевал на стороне врага, либо служил в органах НКВД, именно этот почерк в нем прослеживался.

Когда на одном из обычных уроков истории Иван Кузьмич поднял с места Иру Каюкову и стал задавать ей вопрос за вопросом, Ира, пытаясь достойно ответить, четко и грамотно выстраивала свою речь. Ивана Кузьмича не интересовали ее ответы, он перескакивал с вопроса на вопрос, не давая ни малейшей возможности ей сосредоточиться. Не позволяя завершить любой из начатых ответов и обозленный ее упорством отбиться, он перешёл на личности, невзирая на нормы этикета, законы педагогики, в кураже бесноватого оратора он выпалил все, что думал о ее родителях, какие они люди, чем занимаются и где их место. Закончил свою пламенную речь Иван Кузьмич победными словами:

– Ты никогда не знала на пять, и у меня ты пятерку не получишь! Не хватало еще, чтобы Каюковы получили золотую медаль!

С последними словами учителя Ира превратилась в белое полотно, стала оседать на ноги и клониться на спину. Сосед сзади, Айтеев Туленде, подхватил одноклассницу и с трудом опустил ее на колени, на пол, Ира дрожала, как при сердечном приступе. Иван Кузьмич, как и всякий подлец, чувствуя, когда «запахло жареным», визгливо выкрикнул: «Сбегайте за медсестрой!» С третьего ряда Володя Падалко выбежал в дверь и понесся за медсестрой. Подскочившие с соседних рядов ребята помогли Туленде поднять Иру на ноги и стали тихонько выводить в коридор, где было больше воздуха. Класс недружелюбно загудел. Перепуганный Иван Кузьмич, усевшись за учительский стол, шипел: «Неженка какая, правду услышала, смотрите-ка».

Через минуту школьная медсестра уже хлопотала вокруг Иры и вскоре увела ее в медпункт. Через несколько минут урок закончился, ребята вышли в коридор и оживленно начали обсуждать произошедшее. Таня взяла Ирин портфель и направилась в медпункт. Одноклассники были уверены, что теперь Ивану Кузьмичу «несдобровать», его обязательно уволят и поделом ему. Но на следующий день он, как ни в чем не бывало, явился в школу, как и прежде, вел занятия и, как и прежде, себя вел. В школе ровным счетом ничего не изменилось! За маленьким исключением – Ира не приходила больше в школу.

Таня первой узнала, что Ира переходит в пятую школу, до конца года оставалось всего два месяца: май для занятий и июнь для экзаменов. Теперь за столом Таня осталась одна. Было грустно осознавать, что подруга, с которой они проучились и продружили семь лет, теперь будет заканчивать другую школу. Только в характере Тани всегда была жертвенность, она четко понимала, Ира должна учиться там, где ей лучше. И потом она так мечтала о юридическом вузе, старалась учиться и теперь, когда золотая медаль открывала ей такую возможность, и Ира не в силах была отказаться от такой возможности, то пусть подруга делает так, как ей лучше!

Они подолгу общались по телефону, особенно, когда Ире становилось тоскливо от одиночества в новом коллективе, и она старалась рассказать о трудностях Тане. Та ее терпеливо выслушивала, никогда не перебивала, всегда находила нужные ободряющие слова. А если Ире было очень необходимо, не задумываясь, приходила к ней домой и приступала к врачеванию ее души. Ира расцветала и с благодарностью провожала Таню домой, расставались они ровно посередине пути между домами, после чего каждая спешила восвояси. И, тем не менее, их дружба с каждым разом становилась все более эпизодичной, сказывалась разность школ, несовпадение времени, расстояние между домами и, конечно, уже проявляющаяся разность в интересах. Танины интересы на текущий период были связаны со школой, одноклассниками, домом и всем, что вокруг него. Ирины просто дублировали то же самое, только лежали в другой территориальной плоскости. Лишь телефон еще оставался тоненькой нитью, прочно удерживающей их дружбу.

В апреле, 24 числа, у Тани был день рождения. Она решила позвать на него девочек-одноклассниц, с которыми обычно идти домой им было по пути, это Тамара Грасмик, Лиля Гайт, Люба Засекава, Нина Моноле. Девочки охотно приняли ее предложение.

Стоял теплый весенний день. Таня любила свой день рождения, именно в апреле просыпалась природа целинного края. Молодые робкие листочки, словно спрашивая разрешения, начинали наливаться лучезарным прозрачным теплом. В воздухе пахло ранней весной, с ее причудливыми запахами свежести, граничащими с холодными порывами степного юного ветра. Птицы радостно пели, теперь уже полностью уверенные в невозможности возвращения надоевшей и долгой зимы. Ранние весенние цветы, что садила ее мама в палисаднике, дарили такое яркое, радостное разноцветье, что глаз, цепляясь за их благоуханье, просто наслаждался этим весенним разноцветием.

Сама Таня всегда в этот день становилась порхающей и легкой, словно ее любимый день рождения подымал ее на какую-то новую невиданную высоту. Ей становилось легко и свободно на душе, именно после своего дня рождения она понимала – весна наступила, а с ней и новые, не пережитые еще впечатления, не сказанные еще никому слова. Что-то волшебное творилось с ней, преображая ее с каждой новой минутой жизни, с каждым вздохом распираемой новыми впечатлениями груди. Яркое, теплое солнце стремилось сорвать последние путы унылой, надоевшей зимы и раскрыть в людях неистребимое желание творить что-либо новое, неповторимое.

Девочки собрались организованно, все пришли почти в одно и то же время. Рассаживаясь за праздничный стол, они весело смеялись, наперебой рассказывая какие-либо интересные истории. Таня ощутила искренний интерес к себе, как к личности, было заметно, что она стала к ним значительно ближе и понятней. Девчонкам, со своей стороны, Таня казалась теперь абсолютно своей, доступной и интересной. Тане нравилась эта атмосфера, она ощущала себя органической частью коллектива одноклассниц.

А между тем неустойчивая весенняя погода приготовила всем неожиданный сюрприз – налетевший ниоткуда ветер вдруг закрыл солнце и принес тяжелые, со свинцом, облака, они покружили над городом, разорвались и просыпались на землю пушистым белым снегом. Зима захотела тоже, видимо, поздравить Таню и спешила сделать это, пока еще была в силах, ей не хотелось уйти, не поздравив Таню и не подарив ей великолепную белую скатерть, мягко укрывшую всю поверхность. Исполнив свое желание, она в последний раз махнула своим великолепным белым веером и, увлекая за собой сильный степной ветер, собрала свои свинцовые облака и погнала их прочь, весело шумя вдалеке.

Очнувшись от этого неожиданного визита, усиливающееся с каждым новым днем солнце расправило свои могучие плечи и бросило огромные пучки своей энергии на белую скатерть зимы. Снег, сначала сжимаясь в холодную корочку, поддался и, увлекаемый жарким теплом, превратился в сочные ручейки воды, те, пробежав по поверхности, утолили жажду всему, что только порывалось показаться из земных запасников. Через какой-то час от былой непогоды не осталось и следа. Тане даже на минуту стало жалко шелковую скатерть зимы, но в следующую же минуту, поддаваясь всеобщему благодушному настроению, она уже не думала ни о чем, кроме этой веселой девичьей компании.

Вечер подходил к концу, когда гости стали расходиться в ожидании завтрашней скорой встречи в школе. Проводив гостей, Таня с грустинкой в голосе сказала себе: «Ну, почему день рождения заканчивается так быстро, его ждешь с самого вечера, а он блеснет и вновь убежит, а тебе уже на год больше. Мне уже 17, как быстро летит время». И в то же время внутри рождалось осознание того, что и этот возраст несет в себе много хорошего, посмотрим, подумала Таня и провалилась в нахлынувший сон.

Оставшись в классе без Иры, Таня еще больше сдружилась с Жикуновой Наташей. Теперь та стала не просто завсегдатаем у Тани, но ходила к ней мыться в ванну, они вместе делали уроки и просто часами болтали. Это сближало девчонок все ближе, они становились близкими подругами, делились потаенными желаниями. Таня, проводя время за партой во время занятий в относительном одиночестве, часто занималась разглядыванием одноклассников, обстановки в классе, учителей. Отвлекать ее было некому, ведь это была прерогатива соседа по парте, а такового у Тани не было. Тогда, когда в школу по той или иной причине не приходила Фатима Гочуа – соседка по парте Наташи Жикуновой, Таня садилась к Наташе или Наташа к ней, но это было крайне редко.

И все-таки Тане пришлось практически весь май сидеть одной, все чаще ее взгляд, скользя по классу, стал останавливаться на Сереже Никоненко, ей стало интересно, чем он занят, что делает в конкретный момент времени. Она стала замечать, как Сережа, уткнувшись в кромку стола, долго и неподвижно сидел, лишь изредка бросая быстрый взгляд на учителя. Особенно это было заметно на уроках литературы. Наконец, приглядевшись, она заметила у него на ногах сумку, из которой, высунувшись наполовину, торчала книга. Таня стала догадываться – Сережа читает художественную литературу. Ей нравилась его речь, она всегда отличалась логичностью и стройностью, слова подбирались метко, с умом. Редкие ее знакомые так грамотно и складно умели говорить. А здесь чувствовался ум автора, умелое оперирование словом, полное им владение. Это качество завораживало ее, хотелось разгадать, откуда у Сережи такой навык. Теперь она знала точно – он много читает! «Интересно, что он читает?» – думала Таня.

Случай выяснить, что читает Сережа, представился скоро. На одном из уроков литературы классный руководитель, Валентина Павловна, заинтересованная, чем же так увлечен Сережа, во время опроса пройденного материала неожиданно подошла к Сережиной парте и, склоняясь над ней, спросила:

– Серёжа, не мог бы ты мне показать, чем ты так увлечен, что ты держишь под партой?

Сережа, застигнутый врасплох и понимавший, как глупо теперь прятать книгу и отпираться, смело достал из сумки, лежащей на коленях, томик пьес Николая Александровича Островского – русского драматурга конца 19 века.

Сказать, что Валентина Павловна удивилась, это было все равно, что не сказать ничего! Читать русского драматурга в 17 лет и делать это тайно?! Это было удивительно вообще и для молодого человека удивительно, в частности. Валентину Павловну поразил выбор Сережи, ценитель русской классикой литературы, каждый раз сталкиваясь с нежеланием мальчишек читать «скучную классическую литературу» – она, учитель русского языка и литературы, нечасто встречала подобное явление. У Валентины Павловны не было даже желания как-то отругать за невнимание Сережи на уроке. Напротив, любопытство толкало ее на немедленные расспросы.

– А что же тебе понравилось у Островского?

– Многое, мне кажется, он актуален и сегодня. По его произведениям и сейчас можно изучать людей. Мне очень понравилась пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»

– Ух ты! – задумчиво протянула Валентина Павловна. – Сережа, я не скрою, мне понравилось то, что ты, как выяснилось, любишь русскую классическую драматургию, но все-таки, Серёжа, всему свое время, и сейчас мы заняты не менее значимым, как мне кажется, произведением, поэтому у меня к тебе есть небольшая просьба – положи Николая Александровича Островского в сумку и прими участие в нашем сегодняшнем уроке.

– Да, конечно, Валентина Павловна.

Сережа сунул Островского в сумку и включился в работу класса. Валентина Павловна вернулась к опросу, но не смогла не думать об этом мальчишке, его занятие не только не вызвало у нее недовольства, напротив, оно вызвало у нее удивление и даже удовлетворение. «Неординарный мальчишка, – думала она, – жаль, пишет безграмотно, но как говорит!»

За время их беседы Валентина Павловна отметила то, что ни у кого из одноклассников на то, что читал Сережа, не вызвало желание посмеяться, подтрунить над ним. Это был явный признак авторитета, уважения товарищей. Таня тоже была удивлена, конечно, она из-за своей юности не могла глубоко рассуждать о Сережиных литературных пристрастиях, но то, как снисходительно отнеслась к нему обычно строгая Валентина Павловна, ее удивило. Вместе с этим удивлением родилось дополнительное уважение к Сереже и объяснение его стройных речей при ответах. Он явно обладал живым любознательным умом, позволяющим ему легко ориентироваться в жизни и сохранять независимость от окружающих.

Таня опять украдкой, но с нескрываемым любопытством посмотрела на Сережу. Он поймал ее взгляд и широко улыбнулся, как бы ожидая поддержки с ее стороны, но, смутившись этой встречи глазами, Таня отвела глаза. Сережа остался без ответа.

А время все летело и летело, твердо и уверенно учебный год приближался к логическому концу. Конец мая 1979 года выдался на редкость неустойчивым, яркое солнце вмиг сменялось грозным весенним небом, обильный весенний дождь опять сменялся ярким весенним солнцем. И все-таки весна окончательно вступала в свои права, пробуждая своей нежной лаской все живое вокруг. Бескрайняя казахстанская степь заполнялась разноголосым пением птиц, переливами свистов сусликов, стоящих у своих норок, словно часовые, буквально все двигалось, суетилось, спешило обустроить свой дом, обзавестись потомством, обустроиться и насладиться жизнью во всей ее полноте. Разнотравье широкой, убегающей к самому краю, земной твердыни, устланной великолепным цветовым разнообразием степи, всегда поражало весной. В степи было вольно, красиво и чисто, словно ты попадал в океан, набегающий на тебя волнами пахучих трав, нежных в своей простоте и величии цветов, и изменчивым, то ласковым, то жгучим ветром. В этой широкой степи тебе было легко дышать, ничего, абсолютно ничего тебя не стесняло, не препятствовало самому духу свободы, раскрепощенности, выбора. Здесь осознавалось величие мироздания, когда такое же бесконечное небо, прозрачное своей гладью разношерстных облаков, соединяется с этой величественной степью в единое целое где-то далеко, далеко, у самого края Вселенной и соединяет самого наблюдателя в единое бесконечное целое! А наставшая ночь высыпает пригоршнями манящие звезды, и они сияют в унисон с твоим собственным дыханием, такие далекие, и в то же время такие близкие, понятные и непознанные тобой, и твое сердце замирает в мечтаниях и томлениях.

23 мая 1979 года выдалось удивительно теплым, 25 мая официально заканчивался учебный год, последний учебный год Тани, на сердце становилось немножко грустно, тревожно. Никто не знал ведь, что ждет там, в так называемой взрослой жизни, будет ли она столь терпелива к ним, как и жизнь теперешняя. Предстояло самой принимать многие решения и самой же за них нести ответственность, многое предстояло делать впервые. Здесь, в школе, за, казалось бы, бесконечные, но такие быстрые годы многое было понятным, привычным, преопределенным. От тебя требовалось разве что прилежание, внимательность и только.

Чувство неизбежных перемен и волновало, и влекло Таню. Учителя, вечно загнанные в своих бесконечных обязанностях, торопились подвести итоги года, успеть то, что не успевали по понятным причинам. Ребята в эти последние дни частенько были заняты собой, по официальной версии, они «консультировались» к экзаменам. Перешептывание, перегляды, интенсивные обсуждения каких-либо новостей отдельными парами, группками. Очередная перемена была всего лишь небольшим перерывом таких общений. Однако, наблюдая за Андреем Антоновым и Витей Ильиным, Таня отметила их интенсивные переговоры с девочками из класса. Вскоре до нее дошла новость – у Сережи Никоненко сегодня день рождения и друзья, Андрей и Витя, приглашают девчонок на его день рождения. Тревога закралась в душу Тани. С одной стороны, она почему-то была уверена в том, что ее не пригласят, ведь ребята на ее глазах беседовали с девочками, но к ней не подходили. С другой стороны, в глубине души ей хотелось быть приглашённой к Сереже, но в то же время она боялась этого, сама не зная, почему.

Почти к концу перемены Серёжа сам подошел к ней и, волнуясь, произнес:

– Тань, у меня сегодня день рождения, я хотел бы пригласить тебя. Ты придешь?

Таня растерянно посмотрела на Сережу.

– Не знаю, – тихо произнесла она, – мне нужно спросить разрешения у родителей.

Сережа с пониманием кивнул головой.

– Ладно, спроси.

Он немного помолчал и произнес:

– Ладно, жду тебя в шесть.

– Хорошо.

Сережа повернулся и отошел. Смущенная неожиданным, но желанным, по логике, приглашением, Таня подошла к Наташе и сообщила ей о приглашении. Наташа была крайне удивлена, и только теперь стала с быстротой молнии рассказывать Тане о том, что ее и некоторых других девочек Андрей с Витей пригласили на Серёжин день рождения.

После уроков девчонки, приглашенные к Сереже, собрались на школьном крыльце, обсуждали детали предстоящего похода.

– Ой! Девочки, меня ни за что не отпустят, если узнают, что я иду на день рождения к мальчику, – сказала Наташа и продолжила: – Нужно что-то придумать! Давайте скажем, что мы идем к какой-нибудь девочке.

Девичья стайка заверещала разноголосьем. Кто-то предложил назначить день рождения у Риммы Мулдогалиевой, логика была железной – Римма хорошо училась, девочкой была весьма скромной и абсолютно закрытой, жила где-то – далеко от школы и, к тому же, не имела телефона! Тане вся эта идея с враньем родителям не нравилась, так как у нее никогда не могло возникнуть проблем с тем, к кому она идет на день рождения, к мальчику или девочке, так как родители, в первую очередь, доверяли ей самой. Однако Наташа жила у тети с дядей, те были супернапряжены в вопросах Наташиного воспитания и ответственности за ее нравственность, доверяли они только семье Зариповых, где Наташа могла пропадать часами, общаясь с Таней, которая не вызывала у них опасений, так как была девочкой «из хорошей интеллигентной семьи».

Быстро разработав легенду о том, что Наташа идет на день рождения Риммы Мулдогалиевой вместе с Таней Зариповой и другими девочками из их класса, как официальную, стайка девчонок, наконец, сдвинулась со школьного крыльца по направлению к дому. По пути они решили зайти в магазин «Культтовары» и присмотреть какой-нибудь подарок имениннику.

После почти получасового хождения по магазину их внимание привлекла картина «Последний день Помпеи» – монументальное полотно Брюсова отражало весь спектр человеческих чувств перед неминуемой гибелью. Оно было красочным и притягивало взор. Девчонки принялись собирать на картину деньги. Стоимость картины была в районе двух рублей и это были приличные деньги, им не хватало копеек 10 или 20, когда на помощь девочкам пришла мама Лили Гайт, она работала продавцом и охотно добавила недостающую сумму.

Получив картину, девчонки решили ее подписать. Оформив поздравительную надпись, они завернули картину в бумагу, так, чтобы ни полотно, ни тыльная часть, где сияла надпись, не были видны и оставили картину на хранение Лилиной маме в магазине. Так как магазин работал до семи, девчонки решили собраться пятнадцать минут шестого у «Культтоваров», забрать картину и вместе двинуться в гости. Так они и сделали.

Дружной веселой стайкой они прибыли по «назначенному адресу» ровно к шести часам. Их встречали одноклассники Андрей и Витя, они стояли в небольшом палисаднике у дверей светлой веранды с большой филеночной дверью с верхней большой остекленной частью. С солнечной веранды с большими мелкооконными ажурными рамами, установленными углом, в дом вела широкая дверь. В большой комнате стоял такой же большой и длинный стол. Сервировка стола удивила Таню. Кроме привычных солений, на столе стояли баночки консервов и бутылки с красным вином. Во всем чувствовалась неумелая мужская рука. Андрей на правах друга хозяина пригласил их сесть и спросил:

– Ну, как мы вам накрыли стол?

Из взрослых никого не было и девчонки рассмеялись ему в ответ. Из комнат где-то в глубине дома неслась приятная музыка. Из боковой двери комнаты появился Серёжа. Немного смущаясь, он произнес:

– Привет всем, прошу к столу, – и сел рядом с Таней.

За ним в комнату вошла Серёжина мама с противнем, в котором аппетитно журчала томленая на печи тушеная картошка. Сережина мама села в торец стола, тоже рядом с Таней, и предложила ребятам накладывать картошку. Немного смущенные, ребята стали разбирать картошку по тарелкам, Витя, вставший из-за стола, разлил по бокалам вино. Он же первым и поздравил именинника, сдвинув, наконец, вагончик торжества со станции отправления. Вино, еда помогли ребятам расслабиться и застолье полилось в размеренно веселое, привычное русло.

Дом Сережи оказался большим и просторным, из большой комнаты вели две двери, одна из которых была на кухню, выводила к черному ходу и задней спальне, вторая вела в основной дом, включающий две спальни и просторный зал в четыре огромных окна. Именно в зале стоял магнитофон, из недр которого лилась приятная музыка. В зал вели двухстворчатые филеночные двери. Таня с любопытством смотрела на маму Сережи, это была красивая женщина с темно-русыми волосами и острыми серыми глазами.

Вскоре в комнату вошел папа Сережи – коренастый мужчина с черными волосами, искрящимися в районе висков сединой. Родители Сережи были пожилыми людьми, они явно были старше и ее родителей, и родителей ее одноклассников лет на десять-двенадцать. Отец, к удивлению одноклассников, принёс баян и стал играть на нем, запел, мать Сережи ему охотно подпевала. И хотя для Тани день рождения в таком необычном формате был в диковинку, однако она не могла не отметить, что в результате застолья родители Сережи как-то перестали мешать им. – молодежи и каким-то чудом органично влились в застольный коллектив.

После импровизированного сольного выступления семейной пары ребятам захотелось потанцевать. Сережа пригласил пройти в зал. Таня встала из-за стола и вместе с девчонками прошла в зал, ее поразил массивный дубовый шкаф, за прозрачными остекленными дверцами которого красовались собрания сочинений самых известных авторов мира. Дружно, бок о бок, на полках стояли англичане, французы, испанцы, одним словам, вся писательская элита планеты. Пораженная таким разнообразием знаменитых авторов, Таня села на диван у шкафа, не переставая с удовольствием разглядывать корешки книг. Просперо Мериме, Александр Дюма, Виктор Гюго, Лопес де Вега, многочисленная русская классика, как тот же Николай Островский, вот, кто формировал вкусы Сережи, поняла Таня. Вот откуда и почему рождается его стройная речь! У Тани было такое странное чувство, словно она распутала сложное и запутанное дело, с которым никто до нее справиться не смог. Ей казалось, что теперь она точно начинает его понимать и ей нравится сам процесс этого понимания, постепенное раскрытие для себя его личности.

Ребята и девчата распределилась по залу, войдя в комнату, где играло танго. Сережа предложил мальчишкам приглашать девочек и, подойдя к Тане, пригласил ее первой. Вскоре весь зал наполнился танцующими. Сережа, как всегда, уверенно вел ее за собой, Таня украдкой вглядывалась в его светлое лицо, они разговаривали.

– У вас так много книг?

– У нас любят читать.

– Я удивилась, у вас так много собраний сочинений и таких редких.

– Ты знаешь, книги, это то, что мне очень нравится.

– Мне тоже, а кто у вас собрал такую библиотеку?

– Сейчас собираю я, но до меня книги у нас уже были. Мне кажется, они у нас были всегда.

– А что ты сейчас читаешь?

– Просперо Мериме.

– А о чем он пишет?

Сережа улыбнулся.

– О пламенной любви, соперничестве, одним словом, о жизни, – ответил он задумчиво.

Таня, смущенная его последним ответом, старалась больше не смотреть ему в лицо. Серёжа, напротив, с интересом рассматривал ее вблизи. Ее темно-каштановые волосы, собранные сзади и элегантно обрамляющие ее лицо, придавали ему какую-то спокойную красоту, выгодно очерчивая приятный овал нежного девичьего лица, вдумчивые глубокие карие глаза таили в себе неброскую, но такую надежную теплоту, что, находясь с ней рядом, ему хотелось заглянуть в самую их сердцевину. Он чувствовал то, что за ними хранится целое сокровище чего-то ценного, необходимого, только ввиду своей молодости не понимал, чего. Таня его очаровывала, особенно нравился ее меткий, пытливый ум, скромное, бережное суждение об окружающих. В ней удивительным образом сочетались духовная простота и врожденная интеллигентность. Воспитанность этой девушки требовала от партнера слишком высоких качеств, подразумевала строгое соответствие этим высоким требованиям. Сережа тянулся к ней и одновременно боялся не соответствовать ее личности. Вероятнее всего, его отношение к ней соответствовало строгому алгоритму: «Шаг вперед и два шага назад», слишком высокие требования он сам предъявлял себе, чтобы хоть чуточку соответствовать образу Тани.