Текст книги "Война красноармейца Константина Рукавицына. 1941—1945 годы"

Глава 8

Можайская линия обороны

К 10 октября1941 года, ко времени выхода немецко – фашистских войск на линию обороны, сооружение укреплений было, весьма, далеко от завершения. Готовность по долговременным сооружениям в разных укреплённых районов (далее УР) была различна. Везде составляла менее 50%.. Противотанковые препятствия и полевые оборонительные сооружения были в большей степени готовности, но, абсолютно, везде строительство не было закончено. И, что более важно, даже долговременные сооружения, в подавляющем большинстве, не были вооружены, да и вооружений для них и не имелось в достаточном количестве.

Первое боевое соприкосновение с наступающими немецкими войсками на линии обороны, произошли 10.10.1941 года в Калужском и Малоярославецком УР. Можайский УР встретил немецко – фашисткие войска 12.10.1941 г. (Минское шоссе, дер. Ельня). Бои носили очень ожесточённый характер на всем протяжении линии обороны. Но уже к 18.10.1941 г. линия обороны была прорвана, практически, на всем протяжении, за исключением участков в Волоколамском УР, который был полностью оставлен к 25.10.1941 г.

Причин такой скоротечности боев на главной линии обороны было немало:

Значительное количественное и качественное (в тактическом плане) превосходство немецких войск;

Недостаток вооружения и других материально технических средств;

Незавершённость самой линии обороны;

Малочисленность и плохая обученность войск;

Неподготовленность молодого командного состава Красной армии – воевали всего четыре месяца, умели мало и несли огромные потери;

Основное это репрессии в РККА 1937—1938 – масштабные политические репрессии «чистки» в отношении командного и начальствующего состава РККА и РК ВМФ, которые проявились составной частью политики «Большого террора» в СССР, явившейся, в свою очередь, прямым следствием культа личности параноика Сталина.

Основной удар политических репрессий был направлен против командного состава высшего звена: заместителей наркома обороны СССР, командующих войсками военных округов (флотов), их заместителей, командиров корпусов, дивизий, бригад. Значительно пострадал командно-начальствующий состав управлений и штабов в соответствующих звеньях, профессорско-преподавательский состав военно-учебных заведений. Количество уничтоженных командармов и других офицеров разнятся. Нет полного фамильного и должностного списка. Одно не вызывает сомнения – уничтожена была элита государства Российского.

То, что на главную оборонительную полосу немцы потратили неделю, является, исключительно, заслугой, я не побоюсь такого выражения, русского солдата, костьми лёгшего на этих рубежах.

Жизнь нашего героя красноармейца Рукавицына К.И в эти дни страшных боёв висела на волоске, но она не оборвалась по причинам: в первую очередь личной психо-физической подготовке, во вторую – военно-профессиональной довоенной подготовке в полковой школе Гроховетских лагерей, в-третьих – личный боевой опыт. Константин уяснил для себя способы поведения в зоне боевых действий.

Самое главное для бойца на передовой – выжить и сделать работу. Война с фашистской Германией отличалась от многих других войн тем, что здесь применялись все виды вооружения в особенности – артиллерийские системы разных типов. Как ствольная артиллерия крупного калибра, так и реактивные системы залпового огня восмитрубные «Ванюши». Не говоря о миномётах, крупнокалиберных пулемётах, фаустпатронах, вооружения танков, бронетранспортёров и снайперском огне. Особое внимание надо уделять авиационным ударам (бомбардировщики и истребители).

Средства индивидуальной защиты. Каска должна быть максимально прочной (можно самому пострелять с разных расстояний вдали от командиров на пробиваемость) и в тоже время удобной в ношении. Нужно понимать, какой бой предстоит: оборона, наступление или отход, что очень часто немалый отрезок пути до места боя нужно бежать и достаточно быстро, иначе станешь лёгкой мишенью для врага. Перед выходом, нужно проверить все элементы каски, все застёжки, при необходимости подогнать на голове под себя. Очень важно иметь при себе аптечку, куда включить жгут, индивидуальный перевязочный пакет, фляжку с водой. Как показывает практика боёв, большая часть погибает от потери крови или болевого шока. Нельзя этим пренебрегать. В качестве антишока можно использовать спирт. В наступлении особенно при встречном рукопашном бое необходимо иметь помимо пистолета пулемёта Дегтярёва (далее ППД), за поясом пистолет Токарева (далее ТТ), лучше «Парабеллум», на поясном ремне граната Ф-1 «Лимонка», малая сапёрная лопатка заточенная со всех сторон, за голенищем сапога армейский нож, лучше «Финка» в кармане галифе ручную наступательную гранату. Самое главное уметь в доли секунд это всё применять.

Надо знать лечебные свойства трав и их кореньев, если собираешься совершить недельный марш-бросок в тыл врага. В случае ранения, заражение и прочие невзгоды вас вылечат уже в медсанчасти. Главное успеть донести.

Когда вы добрались до своих окопов вы под защитой. Под защитой бойцов, самой земли и инженерных укрепительных сооружений. Перемещаться нужно на максимальных скоростях, перебежками, прислушиваясь к окружающей среде. По ходу движения нужно высматривать места укрытия, куда будешь падать или ползти в случае обстрела. Обстрел может начаться после каждого следующего шага. В случае появления посторонних звуков сразу нужно падать. Это может быть свист мины, пули, свист и шелест гранаты, шелест снаряда. Лёжа на ровной поверхности выискивать складки местности куда переползти. Чем ниже ты находишься в земле, тем больше шансов выжить. Если до передовых окопов 20 метров, а ты не опытный воин, который по звуку определяет тип применяемого по тебе боеприпаса, и не можешь просчитать интервалы между взрывом и полётом снаряда, то лежи на месте и жди окончания обстрела. Не пытайся быстрее добежать до окопа. Встанешь – погибнешь. Разлёт осколков достаточно велик. То же самое касается и возвращения с позиций в тыл. Всегда нужно быть начеку.

Глава 9

Калининский фронт

Фронт – это оперативно-стратегическое объединение вооружённых сил, создаваемое обычно с началом войны. Фронт предназначается для решения оперативно-стратегических задач на одном стратегическом или нескольких операционных направлениях континентального театра военных действий.

В годы Второй мировой войны фронт был важнейшим звеном в системе управления советских вооружённых сил. Как правило, в него входили несколько армий, а также, в зависимости от периода войны, различные механизированные, танковые, авиационные, артиллерийские и другие соединения. Стратегические операции обычно проводились силами нескольких (двух, трёх и даже четырёх) фронтов. До 90% наступательных и оборонительных стратегических операций проведено с участием именно таких группировок войск. Фронтовые операции проводились силами одного фронта, иногда с привлечением части сил другого фронта.

В то время как красноармеец Рукавицын лечился и приводил себя в надлежащий вид, произошли значительные изменения в ходе войны и соответственно в его судьбе – Был образован новый фронт, на который он попал после зачисления в маршевую роту.

красноармеец Рукавицын К. И.

Калининский фронт – оперативно-стратегическое объединение в вооружённых силах СССР во время Великой Отечественной войны (далее ВОВ). Фронт действовал в 1941—1943 годах в Центральной России и Белоруссии.

Фронт был образован 19 октября 1941 на основании директивы Ставки ВГК от 17 октября 1941 из части сил правого крыла Западного фронта (22, 29, 30 и 31-я армии) на северо-западном направлении от Москвы, действуя против сил немецкой группы армий «Центр»

Главной задачей Калининского фронта была остановить немецкое наступление северо-западнее Москвы и удержать Калинин. Фронт был сформирован в условиях фактического развала советской обороны во время Вяземской операции

С первой задачей войска фронта не справились – в тот же день, когда был сформирован Калининский фронт, немцы овладели Калининым. Затем в ходе продолжавшейся Калининской оборонительной операции советские войска остановили немецкое наступление севернее Калинина и несколько раз безуспешно пытались отбить город. Кроме того, они сумели нанести поражение вражеской группировке, прорвавшейся от Калинина в направлении Торжка, не дав немцам развить успех. Уже к концу октября 1941 года немецкое наступление на Калининском направлении было окончательно остановлено.

Войска Калининского фронта одними из первых перешли в контрнаступление во время общего контрнаступления Красной Армии под Москвой.

5 декабря 1941 года две дивизии 29-й армии генерала И. И. Масленникова переправились по льду через Волгу западнее Калинина и вклинились на 1,5 километра в расположение войск 9-й немецкой полевой армии генерал-полковника А. Штрауса. В полдень того же дня четыре дивизии 31-й армии генерала В. А. Юшкевича нанесли удар из района юго-восточнее Калинина в направлении Тургиново, освободив к концу суток 15 населённых пунктов и продвинувшись на глубину до 5 Километров. 16 декабря войска фронта освободили город в ходе Калининской наступательной операции.

Для развития успеха 22 декабря 1941 года 39-я армия была введена в сражение встык 22-й и 29-й армий. К концу декабря войска фронта в полосе 39-й армии прорвали оборону противника на всю тактическую глубину. В ходе боёв 2—7 января 1942 года войска фронта на правом крыле вышли на рубеж реки Волги, в центре прорвали новую линию обороны, организованную противником по правому берегу Волги, и охватили Ржев с запада и юго-запада.

Ржевско-Вяземская наступательная операция

Ржевско-Вяземская наступательная операция – наступательная операция Калининского и Западного фронтов, проведённая с 8 января по 20 апреля 1942 года. Продолжение советского контрнаступления под Москвой. Одна из самых кровопролитных операций Великой Отечественной войны: всего за четыре месяца боёв потери Красной армии составили около 770 тысяч человек.

Источник: Россия и СССР в войнах XX века: Потери вооружённых сил / Под ред. Г. Ф. Кривошеева. Дата обращения: 1 марта 2009. Архивировано из оригинала. Это официальные архивные данные. По неофициальным данным в боях за город Ржев потери составили около 1200000 тысяч человек.

Результатом операции стало освобождение Московской, Тульской и ряда районов Калининской и Смоленской областей. Однако, несмотря на очень большие потери советских войск, окружить и уничтожить ржевско-вяземскую группировку вермахта им не удалось.

Ржевская мясорубка

Что значит война красноармейца Рукавицына? Это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте и на самой трудной должности – солдатской да ещё в Ржевской мясорубке. Лёгкой войны не бывает, и одному Богу, наверное, известно, где она была самой трудной – под Ржевом или в Сталинграде, у Севастополя или на Невской Дубровке. Но что под Ржевом в силу разных обстоятельств – и объективных, и субъективных, было невыносимо тяжко, об этом спору нет.

Первое летописное упоминание о Ржеве относится к 1216 году. За столь длительное существование город многое перенёс, а его жители многое пережили. В своём историческом прошлом они испытали литовское иго, перенесли междоусобные тяжёлые княжеские войны. Но из всей прожитой ржевитянами жизни самыми тяжёлыми были 1941—1943 годы, годы Великой Отечественной войны. Сколько мук, горя, отчаяния, тяжелейших испытаний перенесли ржевитяне! На протяжении почти семнадцати месяцев город был прифронтовым. Отсюда и все последствия: разруха, голод, болезни, оккупационный режим…

Что представлял перед войной Ржев? Он широко раскинулся по обоим берегам Волги и по красоте своего положения представлял редкую картину даже среди волжских городов. Проживало в нем пятьдесят шесть тысяч жителей. Это был по тем временам крупный железнодорожный узел с выходом на Москву, Ленинград, Ригу, Белоруссию и юг нашей страны.

В городе имелись: льночесальная фабрика с тремя тысячами работающих; колодочная фабрика – полторы тысячи рабочих; шелкокрутильная фабрика – семьсот человек; лесозавод и кирпичный завод по триста пятьдесят человек каждый; механический завод с тремястами рабочих; льнозавод – четыреста пятьдесят работающих; спиртоводочный завод – четыреста рабочих и пивзавод – сто пятьдесят человек. Имелись артели: «Труд» – двести человек; «Труженица» – двести пятьдесят человек; «Красная швея» – сто пятьдесят человек; «Самопомощь» – сто восемьдесят пять человек; «Коммунар».

Город имел: пять средних, семь неполных средних школ, три техникума, драматический театр, музей, несколько клубов.

Война внесла изменения в размеренный ритм города. Началась мобилизация. Уходили в армию отцы, мужья, сыновья. Шли эшелоны на запад с войсками и техникой, поступали раненые, но город ещё не испытывал непосредственных военных действий. Затем началась с середины июля 1941 года эвакуация из города Ржева и проводилась систематически.

Какую тяжесть нёс на своих плечах рядовой пехотинец, которому «каждый командир отделения – начальник», для которого и КП батальона, находящийся в каком-нибудь километре-двух от окопов – рукой подать, – был уже тылом. Вроде не очень много он может со своим автоматом и парой гранат. Против него и пулемёты, и артиллерия, и танки, и самолёты, а все-таки именно он и его товарищи – решающая сила армии, и только о той земле мы говорим, что она в наших руках, которую удерживают или взяли они, пехотинцы, – вот им и достаётся.

А в боях подо Ржевом хлебнули они горячего до слез. На что уж Костя не избалован жизнью с малых лет приучен к нелёгкому крестьянскому труду. Привык к невзгодам был перед войной с отцом и мачехой репрессирован и вывозился в Нарымский край по дороге сбежал в тайгу и чудом остался жив, но и ему невмоготу – все разом на них навалилось здесь, из последних сил держатся. И тяжко не только то, что которую неделю они на виду у смерти, каждую минуту она подстерегает – из первоначальных ста пятидесяти тринадцать человек осталось в их «битой-перебитой» роте, да это ещё после того, как пополняли, наскребая кого только можно в полковых и дивизионных тылах. Хотя надежда на лучшее не оставляла Костю, он хорошо понимал, что ждёт пехотинца: «Передок, ранение, госпиталь, маршевая рота и опять передок. Это если будет везти. А сколько может везти? Ну раз,, ну два как сейчас. Но не вечно же? А война впереди долгая». Нет, устал так Костя не от одной лишь постоянной смертельной опасности – не меньше от того, что все время на фронте впроголодь, что во всем нехватка. Не только в харчах и куреве, солдатском обмундировании и сапогах, валенках, но и в боеприпасах, что и на переднем крае, и в армейском тылу порядка маловато и все их усилия и жертвы по-настоящему не окупаются. От этого на душе у Кости камень, а чтобы давил поменьше, он старается убедить себя, что «нас предали», но в стране всё же найдутся не предатели и дело повернут так, что все следующие жертвы буду не напрасными. Кажется, круг замкнулся: редеющий в безуспешных атаках и от постоянных, как по расписанию, немецких обстрелов батальон; три расположенные неподалёку деревеньки – Паново, Усово, Овсянниково, в которых прочно закрепились немцы; овраг, маленькие рощицы и поле, за которым вражеская оборона, – поле, насквозь простреливаемое пулемётным и миномётным огнём.

Ничем это овсянниковское поле вроде бы не примечательно, поле как поле, наверное, у каждой деревни в тех краях можно отыскать такое. Но для героев красноармейцев все главное в их жизни совершается здесь, и многим, очень многим из них не суждено его перейти – останутся они тут навсегда. А тем, кому повезёт, кто вернётся отсюда живым, запомнится оно на всю жизнь во всех подробностях – каждая ложбинка, каждый пригорок, каждая тропка. Все было тут не исхожено даже, а исползано – не очень-то походишь при губительном огне. Для тех, кто здесь воевал, даже самое малое исполнено немалого, жизненно важного значения: и жалкие шалаши, служившие зимой хоть каким-то укрытием от ледяного, пробирающего до костей ветра; и мелкие окопчики – поглубже, вырыть сил не хватало, весной наполовину залитые талой водой; и последняя щепоть махорки, смешанной с крошками; и взрыватели от ручных гранат, которые было принято носить в левом кармане гимнастёрки. Если сюда угодит пуля или осколок, не важно, что они взорвутся, все равно хана. Валенки, которые никак не высушить; и полкотелка жидкой пшённой каши в день на двоих и вдруг замедлявшееся, останавливавшееся во время атаки время – «полчаса только, а вроде бы жизнь целая прошла».

– А вообще-то, можно сказать, деревню на дурака взяли, проговорил рядовой Рукавицын, после того как все отдышались, пришли малость в себя и заняли оборону на другом конце взятой ими деревни. Иванов, именовавший себя ласково Петя, ничего на это не ответил, либо ему было не до разговоров, либо согласен был с Костей. Но только что подошедший политрук, такой же почерневший, как и все они, в ободранной о колючие заграждения шинели, пропустить такого не смог.

– Как это дураком? – спросил строго, в упор.

– А так – не смутившись, ответил Рукавицын.

– Ежели по-честному, то живым мясом протолкнулись

– А танки?!

– Ну, они подмогнули маленько, подавили фрицевские пулемёты.

– А наступательный порыв?

– А боевой дух?» – напирал политрук.

– Этого хватало – не стал отрицать Костя и попросил закурить, но все же повторил своё:

– Что ни говори, а дураком.

– Замолчите, Рукавицын! – прикрикнул политрук.

– Это мы можем. Политрук посмотрел на солдата. Покачал головой, однако кисет с табачком все же вытащил, предложил ему и Иванову. Все закурили… Курили молча, вдумчиво, глубоко затягиваясь лёгоньким табачком, которым, конечно, не удоволишься так, как нашенской солдатской махорочкой. Прошедший бой казался сном – тяжёлым, страшным, мучительным. Подробности не помнились. Бежали, падали, поднимались, снова падали и опять поднимались, крича что-то на ходу, и – если откровенно – совсем не надеялись достигнуть той небольшой деревеньки, на которую наступали, потому что как ни бежали, оставалась она очень далёкой, и не верилось, что при таком вот смертном огне смогут приблизиться к ней для последнего рывка.

И вот – взяли все-таки. И сейчас пришёл к ним если не покой, то все же какое-то успокоение. Курили, поглядывая на политрука, на его усталое, не по возрасту морщинистое лицо. Он делал короткие затяжки, и все видели, как подрагивают у него пальцы, держащие самокрутку, однако не осуждали – у всех не прошёл ещё противный мандраж, ведь такой бой осилили, и странно, что и политрук, и они сами остались живыми. И надо признать, политрук в бою после перебежек поднимался первым, крича истошным голосом:

– Вперёд, вперёд! перемежая эти слова матерками, которыми, видать, пытался сбить страх и в себе, и в бойцах. Докурив цигарку – уж пальцы начало жечь, – Иванов решил продолжить разговор. Тем более вспомнил он, как в кадровой службе до войны ходили они на учениях в наступление за огневым валом, подавив условного противника артогнем. Совсем не похоже на сегодняшнее, с одним «ура» и без единого артиллерийского выстрела.

– На одном порыве, товарищ политрук, далеко мы не уедем. Не успел политрук и ответить, как опять Константин выступил:

– Ежели у каждой деревеньки столько класть будем, не дотопаем до Берлина.

– Прекратите, Рукавицын – уже устало отмахнулся политрук, на что тот с усмешечкой:

– Прекратить, это мы завсегда можем – и отошёл на шаг. – Ты, философ, на больную мозоль не наступай, без тебя тошно – бросил Иванов. Политрук на философа усмехнулся и спросил Рукавицына:

– Вы кем на гражданке были?

– Охотником, а что?

– Да ты вон кто, оказывается, – натужно рассмеялся Иванов.

– Не завидую нашему фрицу, Рукавицын – покачал головой политрук.

– Вот что, о пустяках болтаем – проворчал Рукавицын.

– Вы бы назад, на поле взглянули. А они и говорили о пустяках, чтоб не думать, чтоб почувствовать себя живыми, и слова Рукавицына заставили передёрнуться политрука, а Петя, не выдержав, тихо выматерился:

– Да иди ты, Рукавицын… Политрук опять вытащил кисет и молча стал завёртывать цигарку, а Иванов, чтоб стряхнуть с себя муть от слов Рукавицына, спросил:

– Товарищ политрук, может, пошарить по избам фрицевским? Авось найдётся чего? Кухню же раньше ночи не привезут.

– Опомнился… Другие взвода уж шарят небось, повернулся к ним Константин.

– Ротному доложитесь, Иванов, если разрешит, валяйте.

– Есть, живо ответил Иванов, которому невмоготу было стоять без действия. Ротного нашёл он на другом конце деревни. Тот стоял за уцелевшей избой и назначал из кадровых сержантов взводных, а из рядовых – отделённых. Заметив Иванова, ротный сам подозвал его.

– Слушайте Иванов, назначаю вас командиром первого отделения в ваш взвод.

– Разрешите отказаться, командир. Не гожусь я в начальники. Вот я просил вас в связные к себе взять, так не взяли

– Вы же блатняга, Иванов?

– Да нет, командир, рабочий класс я, на заводе «Калибр» работал, ну а приблатнённый малость, поскольку из Марьиной известной вам, рощи.

– А почему в командиры не хотите?

– Разрешите при вас – земляки же мы не стал особо распространяться Иванов, и ротный кивнул головой. Иванов попросил разрешения поискать у фрицев жратвы и курева, на что ротный тоже кивнул. И у него небось, живот подвело, не шибко на марше командиров доппайком баловали, с одной кухни пшёнку лопали, подумал Иванов.

Проходя мимо бойцов, среди которых стоял и опекаемый им ещё с формирования Женя Котов, худенький мальчик с карими, чуть навыкате глазами и припухлым детским ртом, прозванный «фитилём» и неизвестно, каким макаром попавший в армию, потому как на вид больше семнадцати ему не дать, Петя на ходу кинул:

– Ну как мальчиша? Вроде не дрейфил? Видал я, не отставал ты в цепи, и улыбнулся ободряюще.

Котов поднял широко раскрытые глаза, в которых стоял ещё не остывший ужас, и словно бы не понял слов Иванова. Но когда хлопнул его Петя по плечу, Котов пробормотал:

– Дрейфил я, Иванов, ещё как дрейфил, а не отставал, потому что больше всего этого и боялся, а ещё боялся, что в немца живого не смогу выстрельнуть.

– Ну и ну, – усмехнулся боец из пожилых.

– А того, что он в тебя врежет, не боялся?

– Об этом я почему-то не думал.

– Вот и воюй с такими, – хмуро проворчал сержант Конев,

– Набрали детский сад да стариков.

– Ты, сержант, неправильно его понимаешь», – возразил пожилой.

– Он же городской, ему сроду никого убивать не приходилось, это мы с тобой и скотину резали, и петухам головы рубили, а он что?

– Он-то? – ухмыльнулся Петя, а клопов ты, мальчиша, давил?

– Давил, – выдавил улыбку и, чуть заикаясь, пролепетал тот.

– А фриц, он – хуже клопа! Вот и дави его, гада! – сказал пожилой, смачно сплюнув. Петя задерживаться больше не стал, а направился к ближайшей избе. Дверь открывать не пришлось – распахнута была настежь, и Петя смело, но все же держа ППШ на изготовку, вошёл, огляделся и даже присвистнул от удивления – на аккуратных двухэтажных нарах и матрасики, и одеяла, и даже подушечки, все чин-чинарём.

– Вот, гады, с какими удобствами воюют! – невольно вырвалось у него.

– Вот бы придавить тут минут шестьсот, раздевшись до белья и укрывшись одеялом! И почувствовал он тут, как устал, как намаялся от холода, бессилья и голода, ведь последний раз шагали вчера вечером, потом прошагали полночи до передовой, которая и слышна была, и видима кровавым, мерцающим над ней небом. С тех пор минули и ночь, и день, и бой, в который поднялись в шестнадцать ноль-ноль, выходит, что скоро сутки целые без жратвы. И стал Петя шарить по солдатским тумбочкам. Сколочены они были грубо, но все же настоящие тумбочки, почти такие, какие у них в казарме стояли, только непокрашенные. Но ничего стоящего в них не было носки фрицевские грязные, платки носовые, пустые пачки от сигарет, пачечки маленькие, сигарет на пять, наверно, были и побольше, на десять. Латинский шрифт Петя маленько знал, прочёл вслух: – «Sport», «Senorita» – и ещё разные названия. Удивился, когда попалась пачечка с русским шрифтом. Златна Арда, фабрики придворий доставчици, посмотрел на обороте пачки, а там Царство България. В общем, барахло всё, и нечего было больше тут искать, надо офицерскую избу или блиндаж найти.

Подальше от немецких окопов, но зато ближней к теперешнему нашему переднему краю избе, стояли не нары, а койки. Тут и почище, и воздух другой – вроде одеколоном попахивает. Здесь Петя решил поискать по-серьёзному, потому что кроме жратвы, а может, и выпивки, которые для всех надо добыть, томила его надежда, а вдруг пистолетик какой обнаружит типа «браунинга», который можно бы в задний карман галифе положить, и какой видел он у Яшки-японца – героя марьинорощинской шпаны, профессионального уголовника. То пропадающего на несколько лет, то появляющегося в проездах Марьиной рощи. Про Яшку ходили легенды, говорили, что милиция брала его всегда с перестрелкой, без боя японец не сдавался, ну, и многое другое болтали. Дружбу Петя с ним, конечно, не водил по причине своего малолетства, но видел несколько раз на одной фатере, где и хвалился Яшка воронёным изящным браунингом и даже давал ребятам подержать в руке, предупреждая шепелявым голосом:

– Ошторожно, заряжённый. Помнил Петя, как замерло его сердце от восторга, когда ощутила рука сладостную тяжесть пистолета, рукоятка которого прямо-таки влилась в ладонь.

И теперь, роясь в чужих вещах и делая это совершенно законно, Петя вдруг ощутил какую-то тайную радость в возможности найти что-то необыкновенное. Понял он сейчас своих дружков и знакомых блатяг, которые и после больших сроков, отбарабанив в лагерях по пять-семь лет, возвратившись, шли по новой. Есть в этом что-то, есть…

В офицерских тумбочках нашёл он галеты, несколько банок консервов, те же пустые пачки от сигарет, ну и барахлишко разное, вроде металлического портсигара с картой Великой Германии – вот это, бля, пропаганда! Закуривает немец и поневоле на эту карту поглядит и гордостью за свою страну нальётся. Ну, ещё пара зажигалок, письма, открытки, фотографии, баночки какие-то неизвестно с чем и для чего. Портсигар и зажигалки он взял, а остальное кому надо? Пошарил он в самодельном шкафу бывших хозяев. Там-то и обнаружилась тёмная бутылочка, наверняка со спиртным. Поколебался немного Петя и решил глотнуть. Вряд ли отравлено, немцы же отступать не собирались, выбили их нежданно-негаданно, чего там раздумывать. Крутанул бутылку, приложился к горлу. Закусил галетой, постоял – вроде все в порядке, крепость есть, в желудке потеплело, в голову чуть ударило – хорошо. Тут и мысль появилась, пошуровать бы по койкам, может, лежит что там. Одну, другую разворошил и под подушкой увидел… пистолет! Правда, не браунинг, а большой, непонятной конструкции. Повертел в руках, прочитал на затворе надпись «Walther». Сунул в карман, еле влез пистолет, не приспособлен для такого ношения, кобура нужна, но другого места нет, пока приятно оттягивает.

Сложив галеты, консервы и бутылку в вещмешок, вышел Петя из избы, чуть пошатываясь и глуповато ухмыляясь, – исполнилась голубая мечта его юности. Ему захотелось поделиться с кем-нибудь этой мальчишеской радостью, но с кем? С командирами нельзя – отберут, со стариками – не поймут, и зашагал он к Жене Котову.

– Ну-ка, мальчиша, подойди ко мне, шепну пару слов, пригласил Петя, подойдя к группке бойцов, среди которых тот находился. Женя тяжело поднялся, подходить ему, видно, не хотелось, но и Иванову отказать не мог.

– Что покажу, – заговорщицки прошептал Петя, отойдём в сторонку. Они зашли за угол дома, Иванов огляделся по сторонам и торжественно вытащил из кармана пистолет:

– Гляди, какая штучка!

– Нашёл? – с лёгким придыханием, восхищённым шёпотом произнёс Котов, потянувшись к пистолету, словно желая погладить.

– Осторожно, заряженный, – сказал Петя тоном Яшки-японца.

– Хорош? Только не пойму, на наш ТТ не похож, на браунинг тоже, небось, тоже в детстве мечтал иметь такую штучку?

– Ага… В седьмом классе один приятель мне дамский браунинг показывал, так я вроде честный был мальчик – а долго лелеял планы, как бы спереть у него этот пистолетик. Даже ночи не спал.

– Только, молчок, мальчиша, пойдём к ребятам, обмоем мою находку, Петя засунул пистолет в карман.

– Никому, понял? – повторил Петя. Женя понимающе кивнул и заковылял – на марше ноги он, конечно, стер. Сержант Конев и пожилой боец сидели, покуривали.

– Ну что, братцы, мандраж ещё не прошёл? – весело спросил Петя.

– У меня никакого мандража нет и быть не может, – быстро ответил сержант» и вытянул руки – они не дрожали.

– Это у некоторых, бьёт ещё колотун, бьёт, такой бой осилили, – пробурчал пожилой.

– Тогда держи, папаша. Только глоток. – предупредил Петя, передавая бутылку.

– Раз угощаешь, нечего норму устанавливать, – принял папаша бутылку.

– Отставить! – скомандовал Конев, поднимаясь.

– Вы чего, Иванов, тут распоряжаетесь. Где достали?

– Ротный меня послал съестного добыть, ну и трофей. Не бойтесь, сержант, неотравленная, пробовал. Так что прошу, угощайтесь. Я не жадный.

Пожилой успел сделать хороший глоток и теперь протягивал бутылку сержанту. Тот не взял и сказал строго:

– Учтите, Иванов, я теперь командир вашего взвода.

– А я у ротного в связных, сержант.

– Вот и идите к ротному. Нечего тут людей разлагать всякой немецкой гадостью. А бутылку – разбить!

– Ну, сержант… – протянул Петя, неужто самому неохота после всей этой катавасии нервы успокоить.

– А у меня нервов нет. Поняли? Они в бою бойцу не нужны.

– Даёшь, сержант… А ведь физика-то белая у тебя была в наступлении.

– Это я от злости бледнею.

Пожилой внимательно поглядел на сержанта и покачал головой.

– Форсишь, сержант. Не верю, чтоб страху у тебя никакого не было.

– Отставить разговорчики. А вы идите, Иванов, идите.

Петя повернулся и выругался по себя. Ну и долдон же сержант, хотя, что говорить, в наступлении вёл себя толково и смело, сколько раз маячил на поле в рост, чтоб поднять кого-то из залежавшихся при перебежках… Да и вообще, подумал Петя, вся рота, хоть и не очень верила в успех – в наступление шла безропотно, послушно, несмотря на ожидавший их всех наркомзем или наркомздрав, как называли они смерть или ранение…

Ротного он нашёл не сразу… Сидел тот на завалинке возле аккуратно (видать, немцами) сложенной поленницы. Сидел бледный, со сосредоточенным, усталым лицом и глянул на Петю равнодушно.

– Товарищ старший лейтенант, – начал Петя бодро, насчёт жратвы трофеи слабые, но бутылочка шнапса нашлась. Давайте по глотку за нашу победу, – и вытащил бутылку.