Текст книги "Грезы Хорб-ин-Тнес"

– Ладно. Это потом. Мы должны добыть для них синюю печать. Я нашёл, где прячется их сбежавший сановник, некоторое время мы следили за ним. Дело верное. Когда мы завладеем печатью, ты поучаствуешь в её передаче и, может, что подскажешь. После этого мы будем в расчёте, и я отправлю тебя с моими людьми в Кабос-Ксих, оттуда ты по Сомону доплывёшь до Фрийтоса, и решишь, куда тебе податься – в Груландскую марку, Гейцмундили на юг – Туэркин, Мохаристан…

– Кто пойдёт со мной и когда мы должны сделать это?

Ортей небрежно махнул рукой:

– Я подобрал людей, не волнуйся. Жаму тебе всё расскажет. Тисаэц живёт скрытно, не привлекая внимания, в квартале Отроспаны возле озера. Редко куда выходит. С ним постоянно два слуги, по виду не воины, сколько их в доме – не знает никто. Дом с забором и причалом, есть лодка. Держат двух бойцовых собак, это точно. Единственное, мы не смогли найти хозяина, и не знаем, когда сановник приехал и сколь долго пробудет. Поэтому вы пойдёте завтра вечером. Не шумите сильно, стража нам меньше всего нужна.

– Понятно, – сказал Альтестейн. – Мне нужно получить снаряжение.

– Жаму отведёт тебя. Давай, моя красавица, проводи нашего старого друга.

Чернокожая девушка жёстко усмехнулась, качнув бёдрами. «Варвар» вспомнил, насколько она быстра и жестока, и на краткий миг ему захотелось свернуть ей шею тут же, пока она повернулась к нему спиной.

– Пойдём, соломка, – гортанно сказала Жаму, – я дам тебе всё.

– Всё, кроме самого главного.

– Что для тебя самое главное, гирдман? – уже в дверях спросил Альтестейна Ортей.

– Жизнь.

– С вашей наградой, – усмехнулся Альтестейн и мрачно посмотрел на пиурринов, словно спрашивая: «Слышали ли вы эти слова?»

Они сидели на корточках, положив короткие секиры перед собой.

Валк, Сиис и Грэм, народ Арагнашской пущи, последние из древних племён, что обитали у Альбатаса.

Кирайт-Сафэ погружался в вечернюю дрёму, когда по улицам неспешно проехала кавалькада всадников. Их было пятеро, вполне достаточно, чтобы, не привлекая внимания быстро проникнуть куда-либо и так же быстро уехать. Они миновали Северный рынок и спустились к озеру, пологий берег которого облеплен хижинами с камышовыми стенами, обмазанными илом. Тут к всадникам вышел невысокий человек в одной набедренной повязке с покатыми плечами и маслянистой кожей. Его раскосые глаза, не мигая, проследили, как наголо бритый воин достал из седельной сумки увесистый мешочек, взвесил на ладони и кинул в грязь, под копыта своего коня. Безмолвно кивнув, он прошлёпал к воде и, зайдя по пояс, нырнул.

Мешочек проворно подобрал тощий смуглокожий ребёнок с длинным шрамом на левой лопатке и болезненными пятнами на щеках, прижал его к груди и убежал вверх по улице. Всадники переглянулись и молча поехали вдоль берега, по направлению к новым богатым каменным домам.

Перед искомым домом они разделились. Жаму и толстенький приземистый человек спешились и пошли к воротам, бритый воин с напарником поехал дальше и свернули за угол. Альтестейн же объехал ограду справа, равнодушно поглядывая по сторонам. Он несколько раз повёл плечами, проверяя, насколько удобно и правильно всё распределено под плащом. Шикнул на коня. Тот послушно встал. Освободив ноги от стремян, «варвар» ещё раз осмотрелся в густеющей темноте. Никого. Выдрессированный жеребец будет ждать его здесь, или прибежит на свист. Они зайдут с трёх сторон, как делали чаще всего, оставляя смышлёному противнику путь к отступлению. Краем уха он слышал, как стучит в ворота Барган, негромко, но уверенно. Те же, кто не понимал, чей интерес они представляют, умирали быстро. За исключением тех, кто должен умереть медленно. Жаму будет разыгрывать либо сумасшедшую прорицательницу, либо продажную девку, смотря что́ увидит на лице привратника толстяк. Ныне же выхода они не оставили – у воды тисаэсцев будет ждать человек-рыба со своей трубкой и ядовитыми иглами. Негромкие голоса у ворот длились дольше обычного, и Альтестейн гибким движением вскочил подошвами сапог на седло. Он осторожно вставал во весь рост, чтобы заглянуть за ограду, как вдруг услышал визг разъярённой кошки. Это значило, что охрана не поддалась на уговоры Баргана (а это случалось каждый второй раз), и они вошли силой. Барган был не так уж и плох в потасовке, несмотря на свою комплекцию.

Держа в левой руке снаряжённый малый арбалет, «варвар» спрыгнул во двор. Земля надвинулась из темноты и мягко ударила по ногам. Альтестейн пошатнулся, и, не теряя времени, побежал к дому, в котором внезапно стали гасить свет. «Тисайские штучки!» Он услышал шорох слева и выстрелил прямо в морду собаке за миг до того, как она, хрипя, опрокинула его. Ударом меча добив извивающегося и скулящего пса, Альтестейн, пригнувшись, прислушался. За домом взвизгнул второй пёс. «Так». Не стоило входить в тёмное здание наобум, но тут с крыши гнусаво взвыл рог, а это значило, что советник решил сыграть в честного гражданина и прибегнет к помощи стражи. Это меняло дело.

Обегая стену дома, «варвар» раскручивал сорванную с пояса лёгкую бечеву с двумя крюками на конце. Он слышал, как бритый с напарником бросают бутылки с горючей смесью (что они должны были сделать после, заметая следы) и знал, что надо поторапливаться. Толстяк и девушка никак не проявлялись, и это немного удивляло Альтестейна. В густой овеществлённой тьме неожиданно наступило полное молчание. Ночь улыбнулась «варвару» в лицо, и губы её были вишнёвыми от крови. «Они убили всех, кроме меня, – понял Альтестейн. Он снова остановился. – А ещё они не знают, сколько нас. А я не знаю, сколько их». Трещали закрытые деревянные ставни с той стороны дома, наверняка хоть одно окно было выбито, и смесью плеснули внутрь, и, может, будет пожар. А может, и не будет. Снова заревел рог.

«Варвар» решился. Он дважды крутанул крюки и мягко забросил их на плоскую крышу. Натянул бечеву и в три движения миновал два этажа. Оказавшись на крыше, он увидел силуэт, подсвеченный огнём с той стороны.

Дудевший его не заметил, в очередной раз набирая воздуху в грудь. Альтестейн подстрелил его, и вновь зарядил арбалет. Подумал, и, подняв рог, сыграл отбой тревоги, хоть и не очень-то верил, что это подействует. Потом подошёл к люку, снял с пояса две бутыли и бросил их внутрь. Он услышал, как лопнуло стекло, потом загудело пламя, и носком сапога захлопнул крышку. Подойдя к тому краю крыши, что выходил на озеро, «варвар» стал ждать. «Если они побегут, то возьмут и самое ценное. Если нет, то поджарятся живьём до прихода стражи».

Он был осторожен и всё же едва не попался – кто-то выстрелил в него со стороны воды. «Варвара» спасло то, что, услышав щелчок, он инстинктивно отпрянул. «У них был ход прорыт!» Потом он услышал несколько тихих вскриков на птичьем языке – значит, человек-рыба вступил в бой. Всплески. Альтестейн спустился, слыша, как по верхней улице, бряцая оружием, торопливо бегут охранники порядка и спокойствия. Не спеша, он подходил к причалу, условно свистнув. Ответа «варвар» не дождался, и вновь нехорошее чувство заползло к нему в грудь.

С громким хрустом волной жара выбило люк на крыше, и двор скупо осветился снопом искр и сиянием пламени, идущем изнутри дома. И Альтестейн, которому внутренний голос подсказал об опасности, совершил в этот момент кувырок вбок, и с земли увидел воина с копьём, у которого неестественно широкий наконечник. Тисаэц молча напал, змеиным движением увернувшись от болта и разрубив арбалет, который Альтестейн бросил ему в лицо, чтобы замедлить движения. Они закружили – меч против копья, одна школа против другой.

– Меа цу и, – сказал «варвар» и метнул нож левой рукой.

На миг растерявшийся воин всё же отбил лезвие, сместился в сторону, избегая меча стремящегося сблизиться Альтестейна, и тут слева от него, прямо у стены дома, выросла Жаму.

Она ударила посеребрённой цепью с острым трёхгранным лезвием, которую носила как украшение.

– Вот и всё, – сказал «варвар», слыша, как к воротам подбегают стражи.

Негритянка пошатнулась, и Альтестейн заметил пятна крови у неё на накидке.

В калитку требовательно заколотили:

– Именем Даху, откройте немедля!

Жаму смотрела на «варвара» огромными влажными глазами. Он видел в них горы Агнарра. И дым, возносящийся из курилен к небу.

– Ортей выкупит твоё тело, – сказал Альтестейн на венте.

Она кивнула, облизнув губы.

«Варвар» развернулся и бросился к лодке. Разгорающийся пожар освещал уже и чёрную воду, и трупы возле неё. «У них не было времени договориться с хозяевами других домов, чтобы прокопать ход туда. Или они боялись».

Сановник лежал, сжимая в руках тубус со свитком. Альтестейн вырвал его из окоченевших ладоней и снял крышку. Плотная бумага выпала под ноги. Печати не было. Калитка трещала под секирами маравенхарцев. Кто-то с проклятиями пытался влезть на ограду.

«Варвар» обшарил трупы, переворачивая их. Рядом с лодкой, лицом вниз, покачивалось тело человека-рыбы. Обломки трубки плавали рядом.

Альтестейн, наконец, нащупал в мешочке на груди у одного из слуг что-то твёрдое и четырёхгранное. Он рванул. В свете огня печать приобрела аметистовый оттенок, но это была она. «Варвар» сунул её за пазуху, подхватил тубус, запихал туда бумагу и ступил в лодку, раскачав её. У ворот что-то дважды гортанно крикнула Жаму.

– Вы сами выбрали свой путь. Сами оступились и пали, были вынуждены бежать, теряя людей, ежедневно ждали засады, а теперь говорите о награде.

Кахшани сделал вас разменной монетой в своих интригах, и воины сипахсалара разметали вашу сотню, а сипахсалар верно служит шахиншаху. И я служу шахиншаху.

Пиуррины слушали его, согласно кивая, изредка оглаживая короткие бороды. Кее’зал же подался вперёд.

– Нет нужды говорить тем, кто в этом участвовал, что́ это было. Ты прибыл из столицы, прямо из дворца Светлейшего, мы знаем это. К чему глупые вопросы и долгие разговоры? Просто скажи о предстоящем.

– А я вижу, вы не рады оказанной вам чести. Что ж… Вы недоверчивы и не утратили способности мыслить, это хорошо. В ваших глазах нет страха, я вижу. Это тоже хорошо. Я скажу вам главное, и вы поймёте.

Нам надо пробиться в оазис и узнать, прибыл ли караван из Джамархии. Нужны точные сведения. Забудьте о Львах, они подчиняются мне. Не думайте о керкетах, если надо, мы вступим в сражение, но с ними можно говорить, я знаю их обычаи. Если мы сможем вывести караван из песков, или хотя бы узнать, что с ним случилось, можно считать наши жизни спасёнными, а все проступки забытыми. Это ясно?

Печать передавали в древней роще близ храма Уз-Тарнака.

Ортей пошёл сам, прихватив Альтестейна и двух кайратов с невыразительными лицами и скупыми движениями. Они были немыми. За оградой осталась свита Ортея из пятнадцати вооружённых до зубов самых лучших его людей.

Горные кедры плохо росли на рыжей почве равнин, а вот священные кипарисы прижились, и стволы некоторых были в два обхвата толщиной. Процессия шла по дорожке, посыпанной гравием, и Альтестейн слышал пение птиц и журчание воды. Брат Тохта вывел их к малому пруду, у одного конца которого была выстроена просторная каменная беседка для молитв и созерцания.

В беседке стояли трое, завёрнутые в плащи, с капюшонами, наброшенными на лицо. Поклонившись Ортею и незнакомцам, служитель торопливо поспешил скрыться из виду.

Ортей первым ступил под своды беседки.

– Господа, какой счастливый день, – учтиво проговорил он. – Мы наконец-то встретились и можем удовлетворить желания друг друга.

– Вы принесли печать? – свистяще спросила крайняя правая фигура.

– А вы – мои камни? – вопросом на вопрос ответил Ортей.

Незнакомец достал мешочек и положил его на каменные перила, дёрнув завязки. Ткань сползла, и мягкий блеск драгоценностей создал напряжённую тишину.

Ортей огладил свою щегольскую бородку:

– Прекрасно, просто великолепно, у меня нет слов, чтобы выразить своё восхищение. Очень приятно иметь с вами дело.

– Печать.

– Да-да, конечно, господа. Не будем заставлять друг друга ждать.

Он вынул из пристёгнутого к поясу кошеля печать и взвесил её на ладони.

– Вот то, что вы ищете.

– Да, – сказал тот, что стоял посередине. – А теперь положи её и ступай вон, пёс. Возможно, ты нам ещё понадобишься. Гирдман же пойдёт с нами.

Альтестейн рывком обнажил меч:

– Ортей?!

– Да кто вы такие?! – одновременно с «варваром» воскликнул бандит.

Фигуры сбросили капюшоны и все увидели печать Татлы у них на лбу.

– Слуги Мефестуфиса! – отшатнувшись, пробормотал аллемар.

Альтестейн, не размышляя, перемахнул через ограду и бросился к деревьям.

Двое молча последовали за ним, последний же забрал и камни и печать, и посмотрел Ортею прямо в глаза:

– Забудь всё и продли свои трухлявые дни, червь.

Аллемар, сглотнув, кивнул. Он долго сидел на тёплой скамье, сделанной из одного куска дзухарской сосны, страшась выйти за пределы храма.

Десять человек внимательно смотрели на него. Фитиль трещал и нещадно чадил в маленькой лампадке.

– Мне кажется, мы равны в беде, – блестя глазами, проницательно сказал чернокожий. – Станем же равно помогать друг другу, и да помогут нам боги выбраться живыми из этой передряги. Я Мошонг, Молеона ты видел, тот, кто говорил с тобой о награде – Туджиби, человек с большим ртом, Морат – он остался без своих людей, но всё равно с нами, Хирт командует лучниками, и ещё один белый – Эдрон из Ниппилара. Раньше нами командовал Кее’зал…

– Он будет командовать вами и впредь – берегите его, – засмеялся Альтестейн. – Мои люди сидят здесь. Кое-кто знает их как язычников и дикарей, – могучий франн согласно покивал головой и переглянулся с Моратом, – но я знаю другое. Перед лицом Востока мы все чужаки, а значит, спрос с нас один. Забудьте распри и войны о вере. Не задевайте их понапрасну.

«Варвар» помолчал, а потом решительно погасил огонёк пальцами.

– Когда мы выйдем отсюда, наши глаза привыкнут к темноте. Смотрите в оба, ибо с завтрашнего дня мы пойдём странными тропами.

Глава 3

Он сидел на большом камне, наполовину вросшем в землю, и смотрел вдаль.

Камень был установлен на вершине кургана как памятный знак, но что-то помешало строителям закончить работу, обтесав его до конца, а ветер, дожди и течение времени сгладили надписи, даже если они и были. Зелёная трава, покрывавшая курган и поля вокруг него, была серо-зелёного оттенка, на небе стального цвета клубились грязно-белые тучи. «Варвар» повернул голову и увидел старого пастуха, рядом с которым сидел огромный пёс песочной масти с белой грудью. Старик пристально смотрел на Альтестейна и говорил картинами.

Жил бедный пастух, и мечтал только об одном – пасти не хозяйских овец, а своих, ибо была девушка с тонким станом, серебристым смехом, и огромными голубыми глазами, которая ходила поутру за водой, и алый шар солнца заливал светом её русые косы. Не было в этом суровом пустынном краю, где властвуют туманы, никого красивее её. Единственной мечтой пастуха было сложить к её ногам много мягких овечьих шкур, дать ей столько козьего пуха, чтобы хватило на большую пушистую шаль, делить с ней радость и горе.

Но непогода, суровые зимы и хищные звери всё больше отягощали его долг перед хозяином и никакие молитвы не помогали. И вот однажды, на рассвете, у кромки невысоких гор, перегоняя стадо с одного пастбища на другое, увидел пастух свою деву, которая шла прямо к нему из утреннего тумана. На вытянутых руках она несла щенка необычной масти, золотого, точно солнце. Отдала его в руки пастуху и улыбнулась молча, а потом ушла, точно её и не было, и остался он один на два дневных перехода в любую сторону.

Щенок вырос быстро и стал незаменимым помощником. Он в одиночку управлялся со стадом и, казалось, понимает человеческую речь, вот насколько он был умён. Не раз он выручал молодого пастуха: предупреждал о лавинах, стремительном половодье, убил злого медведя, уже попробовавшего вкус человечины. Год от года пастух выпутывался из сетей долга и строил дом для двоих. Когда же вышло седьмое лето жизни пса, он привёл хозяину его девушку, к самому порогу, аккуратно держа пастью за руку. Она молча улыбнулась пастуху, и растаяла, как дым. Поселение изгнало его, и теперь они ходят по этому сумрачному краю и пасут скот за плату.

Пока старик говорил, его молодой пёс поднялся и сделал пробежку вокруг кургана. Луч солнца заиграл на его песчаной шкуре. «Варвар» почувствовал себя сродни этому зверю, будто сам всю жизнь провёл на этих холодных равнинах и угрюмых взгорьях.

– Я уже не понимаю, где сон, где явь, – пожаловался Альтестейн пастуху.

Собака взбежала наверх и посмотрела ему прямо в лицо своими янтарными глазами.

Газан плохо спал – лагерь наёмников отличался от лагерей пограничной службы. Здесь ложились за полночь, в ходу были азартные игры, песни и военные танцы когда взбредёт в голову. Молитвы тоже отличались разнообразностью и временем исполнения.

Сын пленённой керкетки и хулагида из рода Амаитнарра привык к другому распорядку. Всю свою жизнь он провёл, сопровождая караваны и выслеживая разбойничьи шайки на границе. Дважды видел далёкое южное море, доходил до Чангхи и слышал звон серебряных ожерелий, что носят девушки на востоке Хибет-Курана. С гирдманами Газан не сталкивался. Все они теперь казались ему одержимыми гэлами, что служат тому страшному колдуну, что неотступно находится при шахиншахе. Особенно его пугал высокий сухощавый и сутулый Кее’зал, выше которого только исполинского роста франн, а когда Альтестейн смотрел ему в лицо серо-жёлтыми глазами, хулагид чувствовал, как у него ноет затылок. Все чужаки являлись ходячими мертвецами, так учила его в детстве мать, напевая колыбельные песни. Если они пришли в пустыню со своим законом, то рано или поздно их заметёт песок. Только керкеты и их нерадивые братья мереги, забывшие заветы отцов и живущие подаянием моря могут понимать Хорб-ин-Тнес, могут жить здесь и любить эту землю.

Зачем пустая тропа этим людям? Как они узнали о ней? Как они нехорошо смотрят красными от бессонницы и выпитого вина глазами.

Вчера кто-то ударил по морде его верблюда, что само по себе было делом неслыханным: обученный нар мог запросто откусить руку, к тому же опрокинуть и затоптать обидчика. Вчера же Альтестейн с туэркинтинцем и десятком пиурринов обошли все костры, отбирая бурдюки с веселящей влагой и выливая её на землю. Вслед им неслись проклятия и угрозы.

* * *

Львы уже час как свернули свой лагерь и ждали в отдалении, прислав вестового. Солнце медленно, но верно взбиралось на небосклон, небо становилось всё безмятежнее и светлей, предвещая жару без дуновения ветерка. Газан сказал подошедшему Альтестейну:

– Сегодня последний день, когда можно повернуть назад. Завтра будет поздно.

– О, куда забрёл ты, житель песков, к гирдманам, к гирдманам, к нечестивым чужеземцам, – ответил на это «варвар», вытирая уголки губ большим и указательным пальцами. – Приказ получен от столь высокостоящего лица, что мы рискуем подвергнуться медленной смерти за его невыполнение. И первым будешь ты, проводник, если попытаешься утаить от нас тропу и поведёшь проверенным путём. Садись на своего зверя и держись поближе ко мне.

Газан искоса посмотрел на Альтестейна и ничего больше не сказал, лишь в груди запела горячая птица.

Они тронулись в путь, и увидели, как Львы выпустили пильгу, чтобы отметить свой путь. Она расскажет, что хулагиды свернули на пустую тропу и следуют по ней. Ещё одна, если всё будет благополучно, расскажет о том, взяли ли они Ахель, и последняя принесёт весть о возвращении домой. Альтестейн проводил пильгу взглядом и обратился к Газану:

– Кто твоя мать?

Он опять удивил проводника, спросив так, как спрашивают жители пустыни. Даже хулагиды ведут свой род по отцу.

– Моя мать из племени маайанат.

«Варвар» покивал, отмечая для себя этот факт.

– Ты полукровка? Я не слыхал, чтобы керкеты переходили на службу империи. Кто твой отец?

– Он из свободных Амаитнарра.

– Тебя взяли в плен?

– У нас давно уже мир с шахиншахом.

Кее’зал, едущий сбоку, громко хмыкнул, но ничего не сказал.

– Расскажи мне об Ахеле, ты бывал там?

– Он лежит в известняковых утёсах, невысоких, всего верёвка в высоту. Дорога идёт вдоль них к колодцу – там малая застава, с десяток хижин. Оазис от этой заставы находится в получасе быстрой езды. Он полностью окружён скалами, и потому пески Хорб-ин-Тнес никогда не опаляли его своим дыханием. Жители Ахеля сумели поднять воду из глубины и построили дома. Постепенно здесь образовался городок – до тысячи жителей. Караваны проложили новую тропу через их земли, и ахельцы стали богатеть. Воды у них вдоволь – десять колодцев и одно подземное озеро. Они выращивают и продают финики и другие фрукты и овощи. Кто-то держит овец. Есть у них даже быки для пахоты. Они признали себя подданными Маравенхарра две жизни назад. С тех пор там стоит небольшой гарнизон наших Львов. Два пути ведут туда: с северо-востока и с юга. Южный проход узкий – два гружёных верблюда еле разойдутся. Северо-восточный может пропустить в ряд три арбы. Местные жители говорят на смеси нашего с керкетским. Маравенхаррскую речь тоже понимают.

– Как укреплён этот Ахель? Как к нему лучше подобраться?

– Местные при набегах почти всегда укрываются в подготовленных для этого пещерах. Застать врасплох их почти невозможно, скалы позволяют обозревать окрестности далеко вокруг. Ночные вылазки могут быть успешны только при помощи самих местных, которые могут указать тайные тропы. На въездах в оазис маравенхаррцы построили каменные башни с воротами, так что взять их могло бы только хорошо обученное войско, а не разбойники, пусть их будет тысяча человек.

Кее’зал уже откровенно злобно захохотал:

– Что ваши командиры знают об этом деле?

Газан помолчал.

– … в наш лагерь три солнца назад прибыл воин с заставы. Он сказал, что они подобрали на караванной тропе ахельца, который просил помощи. Он собирал дикий мёд в скалах и возвращался домой затемно. Когда взобрался на очередной утёс, увидел зарево. Он не видел, как пришли керкеты и что они сделали, а сразу бежал в сторону Асция. Так мы узнали об этом. Поздно вечером того же дня к нам прибыл гонец от сипахсалара, чтобы мы взяли ещё вьючных верблюдов и выдвигались к Сухому Логу, там нас будут ждать гирдманы, и мы вместе отправимся к оазису. Сахеби Лехем призвал меня, как того, кто знает здешние места лучше всех.

– Знаешь ли ты тайные тропы в скалах, которые известны местным?

– Я часто останавливался в Ахеле, когда приводил караваны из Аль-Райша. Один мой друг брал меня с собой поохотиться на горных коз среди утёсов. Я сумею провести вас, но только не ночью.

– Что ты знаешь о пустой тропе? Не пересох ли там колодец? Правда ли, что она сокращает путь на четыре дня?

– Эта тропа оставлена три жизни назад, никто не дерзнул входить в края духов. Вода среди каменистых осыпей сохраняется долго, но кто может сказать – не отравлена ли она? Не осыпались ли стены, не заилился ли источник? Да, если миновать гряду, не обходя её, то можно выиграть четыре… дня.

– Они не ждут нас так скоро, – пробормотал про себя туэркинтинец и хищно улыбнулся. Его не тревожили силы пустыни, он верил только в своих богов. – Хорошо.

Альтестейн похлопал своего рыжего по шее:

– Если это набег, мы не успеем никого застать. Они могут сжечь дома и уйти в пески, где гоняться за ними бессмысленно.

– Мы не будем преследовать? – удивлённо сказал Газан.

– Я знаю, что керкеты в благородстве своём, замешанном на презрении ко всем чужеземцам, не стыдятся оставлять знаки, по которым можно понять, что за племя пошло в поход, и ты сможешь их отыскать, но для нас главное сейчас – занять оазис. Не будет никаких ночных набегов, горящих шатров, рыдающих пленниц и воющих по склонам барханов мужчин, у которых из имущества остались только конь да пика. Нам не нужна большая война.

Хулагид прищурившись, повёл рукой вокруг:

– Спросил ли ты пески, гирдман? Спросил ли ты эту землю? Ветры шепчут мне по ночам, пятнистые гиены смехом своим возвещают большие беды. Я уже восемь лет на службе, пять лет не был в глубине Хорб-ин-Тнес, но я чую кровь. Слишком долго у народа ветра не было общих дел.

– Говорят, они собирались последний раз лет двадцать пять назад, и напали на Аккез, – пробурчал Кее’зал. – Выжгли всё вокруг, но город взять не смогли. Когда подоспел сам шахиншах с войском, отец нынешнего Светлейшего, керкеты дали бой маравенхаррцам.

– Да, – подхватил Газан. – эту битву будут воспевать в веках ещё долго. Земля стонала от топота копыт. Кочевников никак не могли окружить, а они всё время перестраивались и атаковали то левое, то правое крыло войска, надеясь внести смятение в ряды противника. Только к вечеру, когда верансийцы, по приказу шахиншаха снявшие броню с себя и своих лошадей, смогли сковать керкетов у реки, закончилась это сражение.

– Я слышал сказания об этом у костров рядом с городом пиратов, – сказал Альтестейн. – Даже мереги помнят, даже белые стены Эль-Лехейфа.

Проводник бросил на него быстрый взгляд. Ослепительное солнце играло на попадавшихся кое-где в песке камнях. «Варвар» повернулся к Кее’залу:

– Я думаю передвигаться ночами. Так мы сохраним людей и животных от жары и безумия.

– Я не поведу вас пустой тропой ночью, – тихо и упрямо сказал Газан. – И никто из Львов не станет ехать в этих краях во мраке. Если они узнают о таком решении, начнут убивать нас, считая, что мы в союзе с гэлами.

Кее’зал цокнул языком:

– Он прав, Альтестейн. Скажи спасибо, что наши люди не знают, что мы идём какой-то проклятой дорогой. Половина из них суеверна похлеще любого грязного святоши на базарной площади в выходной день.

– Хорошо, – сказал «варвар», криво усмехнувшись. – Тогда надо не спускать с нашего стада глаз ни днём, ни ночью, чтобы они не разбежались ненароком.

– Этим займутся десятники. Но и им не стоит говорить.

* * *

Они встали лагерем поздно ночью, потому что потеряли несколько часов, пережидая нестерпимый полуденный зной. Синий Эрг уходил вправо, на юго-запад, под копытами же коней вновь оказалась плотно утрамбованная безжизненная сухая земля и мелкие камни. Наёмники перешёптывались у костров: Львы остановились чуть раньше – на самой границе песка, и очертили свой лагерь тройным кругом. Кее’зал, экономя хворост, который непонятно где потом брать, распорядился использовать его только для приготовления пищи и караульного огня. Альтестейн ушёл к своим пиурринам, наказав вестовому с рассветом мчаться к пограничникам и будить их.

Воины арагнашской пущи сидели на корточках, и каждый по своему, казалось, принюхивался к быстро остывающей земле.

– Старая, как шкура зем-зема, – похлопав ладонью по камешкам, сказал Альтестейн. – Сиис, что ты видишь?

– Эта гряда была до песка, – полузакрыв глаза, монотонно ответил седой пиуррин. – До песка поднялась она из глубин, до песка была обглодана временем. Песок пришёл потом, он лишь укрывает её. Это место похоже на пустоши гор, которые вы зовёте хребтом Альбатаса.

– Ты сможешь почуять здесь воду?

Сиис помолчал, мерно раскачиваясь:

– Не знаю…

– Ты чувствуешь темноту?

– … Темнота есть у тебя. Не в тебе, но с тобой. Чувствую только это.

– Чувствуешь смерть?

– Нет. Раньше бы сказал. Только кровь.

– Хорошо. Ты много пережил, много видел. Советуй мне.

– Только за великой рекой стали спрашивать моего совета. Значит ли это, что я не жил в наших лесах? – риторически спросил сам себя Сиис. – Нет, не значит. Просто тогда я, наверное, был молод.

Воины у костра приглушённо рассмеялись. Альтестейн посмеялся вместе со всеми.

– Слышите, они поют. Показывают свою радость духам.

Из становища Львов нёсся дикий заунывный напев.

– Они чужие здесь. Так же, как и мы. Но они боятся больше, – помолчав, сказал «варвар». – Это не песни веселья, а зов своих добрых покровителей с собой, в глубину Хорб-ин-Тнес, хотя тут есть и боязнь разбудить зло. Завтра ночью они не будут петь. Завтра они будут тише мышей.