Текст книги "Грезы Хорб-ин-Тнес"

Глава 7

Мне ли бояться того, что случится? Мне ли любить или быть любимым? Тихо идёт синеокий убийца В келью твою переходом длинным.

(песня Ранайской марки)

Кирайт-Сафэ впитывал в себя ночную мглу. Огромный город широко раскинулся на равнине, окружённый толстым кольцом стен, утопая в садах и пыли. Давно минуло то время, когда лишь сухая узкая тропа змеилась меж глинобитных домиков караван-сарая. Одиннадцать сотен лет назад, а может, и больше, проезжал тут со свитой своей безвестный тогда Эйбек, вождь племени дингирив. И было у него в свите всего тридцать воинов, а племя умещалось на ста десяти повозках. Никто не знает, откуда они пришли – с Севера, с Юга ли, или из Закатных краёв, но не прошло и трёх лет, как они стали владеть всей областью Вашрах.

С тех пор ведёт летоисчисление своё Кирайт-Сафэ, ибо не раз возвращался Эйбек к жалким стенам караван-сарая, чтобы взглянуть в глаза прекрасной Эйме, дочери простого погонщика мулов. Он возвращался снова и снова, и однажды остался, и простые домики у узкого торгового пути обрели величие дворцов.

Ныне Кирайт-Сафэ подобен пёстрому ковру, ибо в нём сосуществуют всякие блага Маравенхарра и вся гнусь его, все народы великой империи и других стран; слава столицы гремит по всему Востоку, и нет такого человека, от Магерлана до ТиСаэ, кто не слыхал бы о золотом городе, городе шахиншаха.

Альтестейн укрылся в вонючем подвале скупщика краденого. Он понимал, что это ненадолго, ибо в подвал вскоре должны завезти новую партию рыбы, а на честность Таргиша «варвар» полагался ещё меньше. Завтра с утра глашатаи на каждой улице назовут цену за его голову, и до этого времени надо многое успеть.

«Варвар» решил уехать вместе с теми, кто привезёт Таргишу эту рыбу.

Дары моря пользовались в стольном граде большим спросом у знатных людей, и Таргиш все силы прилагал к тому, чтобы стать поставщиком чьего-либо богатого дома.

До вечера «варвар» просидел в подвале, а потом переместился в покои ихатуанца. Таргиш встретил его угрюмо.

– Ты, гирдман, – медленно подбирая слова, сказал он. – Наш народ ничего вам не должен. И этим псам дингрива. Мне всё равно, что вы не поделили. Но Таргиш должен торговать и помогать братьям. Вот что я тебе скажу: мы, ихатуанцы, живы, пока помним узы родства. Уезжай к своим, покинь Маравенхарр.

– Ты думаешь, моя судьба останется здесь скулить и плакать? – ответил Альтестейн. – Она найдёт меня всё равно.

– Твоя судьба найдёт тебя, – мрачно повторил Таргиш. – Ты оступился дважды: потерял службу, стал вором. Тебя поймают, и ты выдашь всех. Потом тебя повесят. Не лучше ли моим людям убить тебя сейчас?

– Твой человек накинулся на меня, когда я выходил из подвала, – спокойно, не меняя позы, сказал «варвар». – Где теперь душа его? Если ты хочешь получить нож между рёбер, ты его получишь.

– Я хочу, чтобы ты ушёл из Маравенхарра, – упрямо сказал ихатуанец, и в глазах его зажглись опасные огоньки. – Что хочешь ты?

– На дворе стоит ночь, человек Востока, – Альтестейн повернулся к решетчатому окошку, и голос его стал напевным, как у скальда, произносящего древние саги. – Твои люди мёрзнут во дворе.

Когда ты примешь своё глупое решение, я подожгу твой дом вот этим светильником, и им станет жарко. А ты уже этого не увидишь. А потом твои братья соберутся и станут петь по тебе поминальные песни. Я вижу огонь в твоих глазах и огонь в глазах того, кто целится мне дротиком в сердце через эту деревянную решётку. И я говорю тебе: если ты хочешь меня убить, то твой дом будет пылать вместе с тобой, и ты никогда больше не сможешь помочь своим братьям.

Ихатуанец дёрнулся, выхватил кинжал, и всё повисло на волоске. «Варвар» сидел вполоборота напротив, и даже не пошевелился.

– Я ещё раз спрашиваю, – хрипло рыкнул Таргиш, – чего хочешь ты?

– Я хочу выйти из города, – сказал Альтестейн. – И покинуть Маравенхарр. Но по своей воле, а не потому, что мне указывают.

Таргиш испытующе посмотрел на него.

– Делаешь ли ты ещё лёгкую смерть для важных людей, а, ихатуанец?

– Мы ведём дела со всеми, – неохотно сказал Таргиш.

– Знаешь, что… – решился Альтестейн. – Я помню, ты давал Ортею яд. Быстрый и безболезненный. Дай мне его.

Ихатуанец исподлобья оглядел «варвара»:

– Я дам тебе крисмашаас. И помогу уехать. А ты не забудь меня, если добыча будет богатой.

– Богатой добычи не будет, – сказал Альтестейн, не поворачивая головы. Светильник бросал отблески на туго натянутую кожу на скулах. – Богатой добычи не будет, торгаш.

«Варвара» коротко подстригли и перекрасили волосы в чёрный цвет. Потом Таргиш сказал:

– Нет. Ты не похож на нас. Лицо, тело. Будешь слугой. Чёрным.

Альтестейн стоически перенёс процесс перевоплощения.

Следующим утром повозка с рыбой, управляемая двумя дородными ихатуанцами в дорогих шёлковых халатах и чернокожим невольником в грязной серой накидке, покинула двор Таргиша.

Когда солнце закатилось (в скалах это произошло быстрее даже, чем в пустыне – черные тени просто расползлись от их оснований и смешались с ночным воздухом), а убывающий месяц ещё не вышел на небосклон, Альтестейн подозвал к себе Мошонга с воинами, которых тот выбрал, и Грэма с двумя соплеменниками.

– Вы знаете, что делать, и пойдёте с разных сторон. Оставьте по наблюдателю у границы оазиса. Если увидите местных, схватите одного тоже. Мы будем ждать вас здесь.

По шелесту одежд стало понятно, что разведчики поклонились в чернильной тьме, и двинулись к редким огням Ахеля.

– Костры не разводить, мы слишком близко от оазиса, – распорядился кому-то невидимому Кее’зал. – Проверяйте доспех и оружие. Если повезёт, к утру мы нападём на них.

– Когда они вернутся, пусть Сиис с птицей придёт ко мне.

Ожидание обещало быть долгим и тревожным. Прохлада окутала плечи.

«Что-то пойдёт не так. У меня дурное предчувствие. Или это все проделки гэла – эти видения наяву? Это…» и тут «варвар» понял, что он действительно слеп. Скован своими надеждами, мыслями и желаниями. Как будто пелена упала с его глаз, и вся безбрежность ночи навалилась на него. Он слышал, как перешёптываются воины, как ветерок шуршит у самых вершин, он чуял настороженность мира. Вся реальность едва слышно гудела, как натянутая до отказа тетива.

«Вот он – предел. Дальше время ринется вперёд, как воды весеннего потока. Что бы мы ни думали, всё придётся решать заново. И быстро».

– Кее’зал, – хрипло сказал он. – Будьте готовы. Будьте готовы прямо сейчас. Сиисса мне!

Сотник, ни слова не говоря, толкнул кого-то, и тот быстро зашаркал в сторону.

Сиис неслышно пришёл с этой тяжело дышащей тенью.

– Птица волнуется, – сказал он на пиурринском.

– Птица. Где эти: х-хулагиды? Тащите их сюда. И где проводник? Газан?

– Я здесь.

– Ты говорил. Ты знал? Знал, что что-то будет?

– Я предполагал.

– Что-то пойдёт не так, я это вижу. Ты можешь провести нас к пещерам, где укрываются местные от набегов? Ты знаешь, где они?

– И что? Там либо керкеты, либо они затворены, и никто вас не пустит внутрь ночью.

«Да, да, это так. Там либо нас ждут, либо не ждут. Всё это кончится плохо без коней. Забрать коней у керкетов…»

Быстрые шаги, понукания.

– Сотник, Львы.

Альтестейн всматривается в фигуры, пытаясь определить, кто из них сахеби.

– А-а-а, Лехем. Птица волнуется, пожри её Декорх. Слышишь, ваша пильга не сидит на месте смирно, а скачет и пищит. Что это, а, скажи мне? Это то, что я думаю? Он слышит самку?

Молчание было отлито из камня.

– Да.

«Что же это? Это измена. Это проклятые Львы так чтут договор».

Призрачные перья облаков летели высоко в небе. Невыносимую, лихорадочную тишину разорвал слитный боевой клич пограничных войск Маравенхарра.

– Вот такой у нас нынче знак, Кее’зал. Такая нынче пляска. Сахеби, своих воинов ты слышал сам. Нам не оставили выбора. Десятники, ко мне! Кее’зал, собери их, я сейчас.

«Два слова Газану».

– Тоакетс. Помнишь, о чём мы говорили с тобой? Если ты всё ещё хочешь эти вещи, тебе придётся меня найти.

Проводник не ответил, только склонил голову и отошёл. Ночь стала чужой.

– Тевелук, кончай с ними, – махнул рукой Альтестейн.

Подошли собранные, настороженные Туджиби, Хирт, Эдрон и Морат.

Мельком глянули, как Тевелук и второй туэркинтинец добивают Львов.

Молеон с Кее’залом кого-то распекали поблизости.

– Альтестан! – крикнули вдалеке.

– Что ещё… факел зажгите!

– Это Мошонг вернулся.

Огромный эшебец протолкался в круг.

– Вы слышали? Львы вошли в Ахель!

– Что керкеты?

– Там свалка. Но такое чувство, что их ждали. Я не знаю, что будет, если мы ударим.

– Ладно, вас кто-нибудь видел?

– Нет, мы ушли быстро. Арагнашцы остались смотреть.

– Тогда слушайте все, – Альтестейн повысил голос. – Мы не будем вступать в бой. Надо добраться до наших лошадей. Мы пойдём краем селения и выйдем в южный проход. Схватите мне хотя бы одного дикаря – награда будет щедрой!

Расселина, ведущая в оазис, была так узка, что иногда приходилось протискиваться боком, помогая себе локтями. В роще они быстро шли; когда в шуме битвы уже можно было различать отдельные звуки, к ним скользнули три тени.

– Что там, Грэм?

– Они бьются в самом центре, у караван-сарая. Несколько домов горит.

– Местных видели?

– Нет.

Наёмники бежали окраинами городка, страшные в своём молчании. По левую руку от них трещало пламя, слышался визг лошадей, рёв верблюдов и дикие вопли. Приземистые дома из песчаника стояли, обнажая черные провалы дверей в свете ущербной луны.

Они бежали, слыша, что их уже заметили, только лучники Хирта достали из колчанов, болтающихся у бедра, по стреле. Южный проход зиял перед наёмниками сгустком темноты.

– Они выбили ворота, как? – прокричал Кее'зал Альтестейну.

«Варвар» не ответил, по-волчьи осматриваясь на бегу. «Пешими мы далеко не уйдём». Сорванные с петель массивные ворота топорщились на земле двумя изломанными пластами. Рядом лежали сухие стволы финиковых пальм, которыми местные жители, наверное, надеялись укрепить конструкцию, но не успели.

Альтестейна осенило:

– Стащите всё это в кучу перед выездом и подожгите! Бросайте туда факелы! Все, что у нас есть! Кее'зал, пусть два десятка бегут вперёд прямо сейчас, эти идиоты наверняка оставили верблюдов при входе в ущелье. Хирт, строй своих по трое после завала – керкеты станут прыгать через огонь, я знаю, там найдутся молодые и дерзкие, которые хотят славы, будет им жареная конина и горящий зад. Уходите, как только поймёте, что они не преодолеют завал.

– Или когда кончатся стрелы? – бесстрастно сказал Хирт.

– Я останусь с вами, нам надо схватить хоть одного, – решился Альтестейн. – Грэм, Валк! Не давайте перебить всех маравенхаррцев и сохраните вторую птицу. Как только отобьёте наших лошадей, сразу возвращайтесь за нами. Мошонг, Молеон! Мне понадобятся ваши клинки.

Франн захохотал, бросил кусок ствола в занимающуюся пламенем груду обломков и толкнул в плечо эшебца с молотом:

– Ты становись слева, я справа.

Уже слышен был топот копыт, по широкой главной улице летели первые всадники, пригибаясь к лошадиным шеям, размахивая копьями и улюлюкая. Свет месяца делал их похожими на гэлов.

Альтестейн смотрел на керкетов, стоя в десяти шагах за кучей, которая нехотя разгоралась. За ним стрелки Хирта уже наложили на тетивы стрелы, держа их наконечниками вниз. Молеон и Мошонг были чуть впереди.

Трещали факела, светлый дым струйками тянулся к небу.

«Варвар» вспомнил джунгли на севере Халлундии, и заброшенный город с химерами, которые превращались днём в камень. «Что ж, Тэмпхенг, возможно, не сегодня-завтра я присоединюсь к тебе. А ии'сса кшетта мау лхон чянаэуор гха ли…» Клинок медленно покинул ножны.

– Оставьте мне одного живым.

Тёмный силуэт лошади с хрипом взметнулся над костром. Свистнули три стрелы, и конь забился в пяти шагах от Альтестейна, придавив всадника. Справа Молеон мощным ударом меча опрокинул керкета вместе с лошадью, а Мошонг, внезапно наклонившись вперёд, своим молотом раздробил череп коню, свалив его на колени. Через разгорающееся пламя прыгнуло ещё три тени, одна за другой. Лучники повалили и их… той стороны вылетело несколько копий, но ни одно не достигло цели: стрелков спасли повешенные на грудь узкие, как коробка щиты, франна – панцирь, Альтестейн же летящие в него копья просто отбил, едва пошатнувшись. Он видел, как один оглушённый разбойник вылетел из седла прямо за эшебцем. Метнувшись к нему, «варвар» завернул керкету руку, мечом спорол пояс, разодрал халат и спеленал им голову и локти врага. Оттащив извивающегося разбойника за спины лучников, он кивнул Хирту:

– Бери этого, двух своих, и уходите. Мы нагоним.

Десятник мигнул, будто очнувшись от глубокой думы, и склонил голову.

По ним уже стреляли, но неточно: огонь мешал прицелиться. Эшебец прикончил двух спешившихся врагов, решивших зайти с его стороны. Наёмники видели, как керкеты кружат у входа. В плече у одного стрелка торчал обломок стрелы, другой утирал разодранную скулу. Молеон издевательски покрикивал, делая приглашающие жесты окровавленным мечом. Приподнявшись на стременах, вожак керкетов махнул рукой.

– Ложись! – за миг до этого крикнул «варвар».

Стрелы пронеслись над ними. Глухо выругался Мошонг, которого почти в упор поразили в правую руку.

Только франн стоял, как бог войны, среди трупов, и снова рубил сплеча. Вскочив, Альтестейн кинулся к чернокожему на помощь, тот поскользнулся в крови и упал на круп мёртвой лошади. В несколько ударов очистив вокруг себя пространство, «варвар» оттолкнул Мошонга к лучникам.

– Уходи! А вы чего встали – залп! Их сейчас там как муравьёв!

– Как блох, хочешь ты сказать! – кровожадно закричал франн. – Как поганых вшей!

Керкеты вновь завизжали. Альтестейн посмотрел на стоящего напротив Молеона и фыркнул. В воздухе пахло палёным мясом. Четверо оставшихся боеспособными стрелков (один лежал с пробитым горлом, одного, дважды раненого, увёл эшебец) стреляли по двое, держа подле себя колчаны, оставленные товарищами. Мёртвых в этом, ставшим действительно узким проходе лежало по пояс живым.

И тут Альтестейн увидел, наконец, «летающих» воинов. Один за другим появились из пламени три коня, а на их спинах стояли керкеты с обнажёнными клинками, и они прыгнули, не дожидаясь пока их лошади приземлятся, пронзённые стрелами, ломая себе ноги, беспомощно заваливаясь на человека. Одного убил «варвар», метнув кинжал, другого выцелил-таки дальний стрелок, а третий, оказавшись перед наёмниками, взмахнул саблей раз, другой, и тоже был зарублен. Молеон перехватил копьё, брошенное из-за костра, и отправил назад с такой силой, что сбил с ног кидавшего. Потом с оглушительным рёвом выбежал боевой верблюд, и франн рассёк ему шею, а Альтестейн схватился с двумя воинами в дымящихся халатах, которые бросились следом. Три лучника поразили ещё двоих. Отрубив своему противнику руку на обратном движении, «варвар» увидел, что из груди того вырастает кончик меча – это Молеон дотянулся своим огромным клинком.

В гудении огня он не услышал, как подъехали пиуррины – десяток Сиисса, они привели запасных лошадей.

На Альтестейна кто-то прыгнул сверху и сбил с ног, дважды ударив кинжалом в ямку у ключицы – спасла прочная кольчуга. Перехватив тонкую жилистую руку, «варвар» подрубил ноги ещё одному керкету, появившемуся сбоку, и краем глаза отчётливо увидел, как падает третий с топором в груди.

Франн стряхнул с себя врагов, как медведь скидывает охотничьих собак.

Тот воин, что с безумным взглядом давил обеими руками на кинжал, стремясь вогнать его Альтестейну в горло, захрипел и осел набок, со стрелой в глазу. Поднимаясь на ноги, «варвар» увидел, что груду трупов по их сторону костра теперь уж точно так просто не перепрыгнуть коню, и махнул рукой своим.

Наёмники стали разворачивать лошадей. Альтестейн похромал к свободной, подобрав по дороге свой баллок, и через плечо крикнул франну:

– Молеон, поехали!

Трое лучников пропустили их, готовясь прикрывать отход, хотя стрел у них оставалось по четыре у каждого.

Керкеты молчали, видимо, советуясь или ожидая, что предпримет враг.

Пользуясь этой передышкой, всадники вихрем помчались по проходу.

– Зря мы ушли! – прокричал Молеон, так и не вложивший меча в ножны. – Надо было убивать их, пока не настанет утро!

– И терять людей? А потом всё равно удирать, потому что они заберутся на скалы с дротиками и закидают нас с безопасной высоты?

– А что сейчас?! – возразил франн. – Они же раскидают преграду и поедут за нами!

– Мы найдём, чем их остановить, выиграем время, успеем запастись водой из того колодца, что снаружи, и уйдём в пустыню, чтобы допросить пленного. Ночью им за нами не угнаться.

Ущелье отзывалось тихим гулом его словам.

– Как мы их остановим?

– Увидишь.

Они вынеслись на песчаную равнину, залитую серо-бледным светом истончающегося месяца. По правую руку темнела косматая орда. Их ждали Кее’зал, Эдрон и Туджиби.

– Где проводник?

Ответом ему было напряжённое молчание. «Ушёл. Теперь каждый сам за себя. Но он должен вернуться. Должен! Я знаю это».

– Отделите вьючных верблюдов маравенхаррцев от наших, загоните их в проход, подпалив бока. Пусть бегут быстро-быстро. Мы же двинемся по этой стороне к колодцу, за водой. Пленный жив?

– Да.

– А вторую птицу сберегли?

– Спрашивай у своих, – буркнул Кее’зал и, подстегнув своего жеребца, поехал к сотне.

– Эдрон, Туджиби, сколько львов вы взяли?

– Восемь осталось.

«Да. Они могут пригодиться, чтобы вывести нас. Главное, запастись водой и развязать язык этому керкету».

– Тогда уходим.

Глава 8

В песках горел костёр – у колодца наёмники срубили несколько чахлых пустынных акаций. Большинство людей спало после долгой ночной езды, даже не разобрав палатки, раненых перевязали и укрыли одеялами. На барханах Альтестейн выставил дозорных – близился рассвет, и через два часа нужно уходить. В воздухе висело напряжение.

Кее’зал сидел, ломая веточку и смотрел, как «варвар» якобы читает записку, что нацарапал кровью воспитанник Лехема на тончайшей рисовой бумаге, потом отдаёт её юноше, и тот выпускает птицу. Самец пильги скакал в клетке и тревожно кричал.

Дул прохладный ветер и струйки песка с еле слышным шуршанием ползли по склонам барханов вниз.

– Они найдут нас, несмотря на твою хитрость, – сказал сотник «варвару», когда тот подошёл к костру. – Они дети пустыни.

– Керкета давайте сюда.

Туэркинтинец махнул рукой, и Тевелук с Кучлуком подтащили пленного, бросив его к ногам Альтестейна. Керкет был юн, по-мальчишески красив и старался выглядеть бесстрастным. На нем была разорванная хламида и хлопковые штаны. «Варвар» внимательнее вгляделся в показавшееся знакомым лицо и присвистнул.

– Даиф, ты ли это?

Услышав своё имя, юнец метнул на него ненавидящий взгляд.

– Ты его знаешь? – удивился сотник.

– Как видишь, – усмехнулся Альтестейн. – Это мой приятель из племени кутлу. Ему нет и шестнадцати зим, а уже готов головы рубить.

– Своего первого врага я убил в пятнадцать.

– Так то – врага… Сейчас я стану говорить по-ихнему, а вы смотрите в оба, чтобы не прозевать чего.

Костерок угасал, но вода в котелке нагрелась, и Альтестейн кинул туда листья мугелона.

– Ну что, поговорим, Даиф?

Юноша молчал, смотря на запад.

– Хорошо. Тогда я сейчас суну твою голову в костёр, подожду, пока у тебя вытекут глаза, а потом отпущу на посмешище женщинам вашего племени. Ты будешь плести корзины, Даиф, сучить верёвки и играть на дудочке всю свою долгую жизнь. Никто не предложит тебе ножа, для тебя открыта только нечистая смерть удавленника. Больше ты ни на что не годен.

«Варвар» махнул рукой Тевелуку.

– Что тебе надо от меня? Как ты оказался здесь, предатель? Ведёшь войска Маравенхарра к нашим стойбищам? Ты поднял руку на спасших тебя!

– Я ж не знал, что это вы, – спокойно сказал Альтестейн. – И притом, раньше ваш род презирал войну с земледельцами. Как там – жирными пожирателями сластей?

Даиф дёрнулся, но смолчал – ему нечего было возразить.

– Кутлу угоняли скот, преследовали караваны и бились с мерегами. Я знал вашего вождя. Что случилось? Почему вы оказались здесь, у южных границ империи, за два месяца пути от ваших владений? Старый Хишам сошёл с ума?

– Старый Хишам умер, – отрывисто сказал юноша, – мы теперь другие.

– Кто сделал вас такими? Аббад? Солнце напекло ему голову? Насколько я помню, он уважал ваши законы.

– Законы… что знаешь ты о наших законах, чужак. Люди ветра пьют ветер свободы – вот главный закон.

– Всё остальное меняется, – покивал Альтестейн. – Что ж, это знакомо. В чём причина ваших изменений? Вы объединились с кем-то? Или написали новый… закон?

– Законы теперь устанавливает Бен-Шаннат, – смотря в землю, признал Даиф.

– Этот питающийся желчью змей жрец? – фыркнул «варвар». – Я думал, он давно подох. Жрецы же не вмешивались в управление племенем.

Молчание было ему ответом.

– Зачем вы пришли в Ахель?

– Война за веру, – выдавил из себя юный кутлу.

– И всего-то. То есть не будет союза племён, вы сами по себе?

– Мы сами по себе.

– А ты знаешь, что Бен-Шаннат роет вам могилу? Почему Аббад не снесёт ему голову?

– Аббад тоже умер.

– Так, – кое-что понимая, сказал Альтестейн. – У Аббада было пять жён, три сына, а также два брата…

– Все умерли, – безучастно сказал юноша.

– Да отчего, задери меня Хёрир, они все умерли?! – взорвался «варвар». – Скажи уж прямо: Бен-Шаннат отправил их к праотцам!

Даиф ещё ниже опустил голову и исподлобья посмотрел на затухающий костёр. Небо на западе серело.

– Вы вошли в Ахель, там были какие-нибудь купцы? Кто-нибудь с востока?

– Я не знаю.

– Вы ждали какой-нибудь караван?

– Я не знаю.

– Что вы должны были сделать?

– Я простой воин. Что должен делать простой воин? Повиноваться.

– Даиф. Ты из знати, зачем говорить мне о повиновении? Раз уж тебя взяли в поход, ты имеешь право присутствовать на ароллане. Я не хочу терять время, слушая твою ложь. Я спрашиваю тебя в последний раз.

Лицо юноши исказила мучительная гримаса:

– Я не вру тебе, будь ты проклят! Меня послали с воинами умирать.

– Кто послал? Что с вами произошло? Вы перестали быть керкетами?

Тевелук, уловивший изменение в тоне разговора, подошёл и пинком опрокинул Даифа на песок, наступив ему на затылок каблуком сапога. Альтестейн покачал головой, и наёмник отступил, недовольно ворча. «Варвар» снял котелок с костра и глотнул отвара:

– Ты испытываешь наше терпение, юноша.

Кутлу лежал, тяжело дыша. Потом отрывисто заговорил, с невидящим взором:

– Через месяц после того, как ты ушёл, наш старый вождь почувствовал, что время его пришло. Он созвал нас и сказал, что во время охоты видел, как восемь родов переправляются через мутные воды великой реки. Это было в глубокой древности, когда керкеты пришли в Хорб-ин-Тнес из тех земель, о которых они уже и не помнят. Хишам сказал, что понял этот знак и поедет к священному источнику в завершение всех своих земных дел. Аббад станет во главе рода и примет власть в то время, которое подскажут жрецы. Кто не согласен, может оспорить это в поединке. Мы услышали Хишама, и он покинул нас. А через четырнадцать солнц поздно вечером к нашим шатрам подошёл бродячий жрец и попросил прибежища на время, пока дуют горячие ветры. Наш новый вождь отвёл ему место в своём шатре и по вечерам слушал его притчи и расспрашивал о землях, где тот побывал. Этот жрец с глазами безумца плёл дивные небылицы, и мы верили, потому что никто ещё из людей кутлу не выезжал за пределы великой пустыни. Так было несколько вечеров, а потом наш вождь заметил, что по утрам этот жрец разжигает небольшой костёр, бросает туда горсть семян и умывается едким дымом. И вечером Аббад спросил жреца, зачем он делает это, а тот сказал, что так вселяет в себя силы, чтобы прожить следующий день. Наш вождь спросил: «Это средство для избранных? Для таких, как ты?», а жрец ответил: «Каждый, кто захочет долголетия, провидения и ясного ума, может применять этот способ». И тогда Аббад сказал: «Я хочу проводить этот обряд вместе с тобой, если боги дозволяют», и жрец согласился. Потом прошла луна, и жрец собрался уходить, потому что семена у него кончились, но он не сказал так, а сказал, что боги зовут его в пески и требуют уединения. И тогда Аббад сказал: «Я пойду с тобой», и все в шатре слышали это, и я слышал, ибо мы собрались, чтобы обсудить, какую цену брать с караванов, идущих по нашей земле. И никто не удивился, потому что было такое: оставив своего подросшего сына, вождь уходил в пески и молился, очищая себя, а потом возвращался вновь. Но так как сыновья Аббада были ещё молоды, оставил он знаки власти среднему брату своему – Матсуру. И никто не перечил, а Матсур сказал, что будет справедливо править в его отсутствие и будет вместо отца своим племянникам. И Аббад ушёл вместе со жрецом на Юг, а Бен-Шаннат сидел у своего очага и ни в чём не перечил среднему брату, но и не давал предсказаний. А потом и вовсе замолчал.

И опять через луну, когда уже прекратил дуть самум, Матсур выехал на охоту, и во время гона упал с коня и больше уже не поднялся. Младший же сын Хишама был помешанный, и потому старейшины кутлу выбрали вождём Ипшана – старшего отпрыска Аббада, хотя это и вызвало волнение. Когда весть разнеслась по стойбищам, то в ставку стали стекаться воины из дальних пределов, все чувствовали, что будет большой делёж. Ипшан, не мешкая, послал верных ему людей на поиски отца во все концы света, а Бен-Шаннат всё сидел у своего очага и не давал предсказаний, только глядел днями и ночами в медную чашу с водой и что-то шептал на языке богов. А потом вернулись два воина из отряда, посланного на юг, и, упав к ногам Ипшана, сказали, что видели высушенное тело его отца, висевшее на четырёх столбах у колодца соли. Услышав это, удалился Ипшан в белый шатёр вождя и слег. И умер через два дня. Говорят, что лицо его почернело. И мать его, и другие жены Аббада и дети его, заразившись, умерли тоже. И собрались старейшины на ароллан в растерянности, ибо предвидели великую смуту, и стали решать, как быть, и на собрание то проникли многие знатные люди и великие воины, и два дня и три ночи был спор, а когда вышли на солнце, то узнали, что вся семья Матсура погибла неведомой смертью – тела жён и детей были белы, когда их нашли. Тогда простой люд стал роптать и видеть везде болезни и смерть, а старейшины не знали, что делать, и вспомнили, что у них есть жрец.

И когда обратились к нему, вышел Бен-Шаннат из своего жилища и важно сказал, что забытые боги явились к нему в пламени жертвенных костров и гневаются они на народ кутлу, потому что не несут те другим племенам керкетов их мощь и… много чего ещё говорил. И так ловко повернул дело жрец, сказав, что лучше править кутлу неразумному, чем вероотступнику, что старейшины посадили на белую шкуру верблюда младшего сына Хишама – помешанного Кадзифа. Тогда Бен-Шаннат начал лечить страждущих и давать советы. А Ар-Зикаэли, которых осталось совсем немного, бежали из Иотанжи, ибо кто не уходил, тот рисковал жизнью. Неведомо откуда явился изгнанный десять лет назад Кучлук Аль-Кохара и принял пояс меслаха. Было много смертей и много чудес, пока все не пришли в волю Кадзифа, и жрец устами его не объявил войну всем остальным керкетам. И тогда Кадан – внук двоюродного брата Хишама, прокрался в храм и увидел там Бен-Шанната и того бродячего жреца, что увёл с собой Аббада. И он услышал, как тот жрец требует награды за то, что убил вождя и принёс Бен-Шаннату зелья, с помощью которых были отравлены семьи Аббада и Матсура. Они ругались, а потом Бен-Шаннат убил того человека и бросил его тело в огонь.

Пока Кадзиф сидит на белой шкуре – никто не тронет Бен-Шанната, а пока Бен-Шаннат жив – никто и близко не подойдёт к Кадзифу. Всё.

Ослепительный край солнца показался из-за холмов. Альтестейн почувствовал биение времени в своём животе и ещё раз отхлебнул из котелка.

– А почему ты говоришь, что едешь с воинами умирать?

– Мы побратимы с Каданом. Когда он скрылся, его искали. Меня защитил отец с братьями, но в этом походе одного из них ужалила эфа, отец остался с семьёй, а старший уехал к раифам свататься. Ночью же, после захвата Ахеля, ко мне приходили фигуры в чёрном, спрашивали, куда делся мой неверный братец, я молчал, и мне приставили нож к горлу, сказав, что всю пользу я уже принёс.

– Ты действительно не знаешь, что вы ищете здесь?

– Нет. После смерти брата я чувствовал тоску вот тут, – кутлу прикоснулся левой рукой к груди. – Я ждал смерти. Старшие же ничего не говорили воинам, даже у костров. В такие времена не принято спрашивать.

– Сколько вас в отряде?

– Нас выехало десять сотен, в пути присоединились раифы – и стало почти вдвое больше.

– Как вы вошли в оазис?

– Мы выпустили зверя нури в кожаном доспехе – он сломал ворота.

– Вы схватили хоть одного жителя Ахеля? Допрашивали их? Были ли караваны в оазисе, когда вы разграбили его?

– Ты спрашивал уже. Всех пленных доставили Кучлуку, их было немного. В караван-сарае были люди из Тидисты, они везли хлопок и пурпур с побережья. Больше я ничего не знаю.

Альтестейн бережно допил отвар и встал. Подошедший оруженосец Лехема молча стоял рядом в своих развевающихся одеждах.

– Ясно. Теперь мы поедем отсюда. Если поклянёшься, что не сбежишь, то тебя не станут связывать.

Даиф поднял голову и посмотрел на золотящиеся верхушки барханов.

– Клянусь.

* * *

Нерадостная картина предстала взору Альтестейна. Лошади жалобно ржали – не всех успели напоить ночью. Туджиби сидел на плаще, брошенном на горячий песок, и бормотал сквозь зубы то ли молитвы, то ли ругательства, меняя повязку раненному стрелку из десятка Хирта. Воины, которых подняли на ноги, тревожно оглядывались, у многих тревога перерастала в ужас, а ужас вызывал ярость, как у загнанных в угол крыс. Глухие голоса повышаются до злобных криков. Все чего-то требуют, понимая, что остались одни – без проводника, без поддержки пограничников. Их сводит с ума пустыня, которая жадно скалится со всех сторон.

Кее’зал смотрел на всё это с осунувшимся лицом, подле него стояли Кутувал, Молеон и Эдрон. Франн презрительно улыбался, глядя на толпу. Верблюды ревели, чувствуя волнение людей.

– Нам надо выезжать, – сказал «варвар», подойдя к сотнику.

– Куда?

– Мы должны сбить керкетов со следа, запутать их, потому двинемся на Юг, потом сделаем крюк и вернёмся к скалам.

– Посмотри на них, – кивнул на наёмников туэркинтинец. – Они хотят домой.

– Что ж, я не возражаю. Но сначала нам надо оторваться от врага.

«Тоакетс, Тоакетс, самое время тебе появиться».

– Что ты узнал у сопляка? – спросил Молеон, прищурившись. – Может, нам стоит напасть первыми?

– Их вошло в оазис две тысячи. Даже если Львы расправились с половиной отряда, то всё равно керкетов в десять раз больше чем нас.