Текст книги "Черный скоморох"

– Это вызов, господа,– пропищал сиринец,– и всем нам, вместе взятым, и каждому из вас в отдельности.

– Вы хотите сказать, что эта образина вызывает меня на поединок? – поразился до глубины души Феликс.– А что плохого я ему сделал?

Пигал Сиринский укоризненно глянул на барона. Садерлендский более всего напоминал своего папочку и внешностью, и распутным поведением. Вместо того чтобы слушать почтенного магистра, он весь вечер шептался с юной кривлякой Сабиной, чем ужасно нервировал досточтимого Весулия, которому как раз сейчас следует соблюдать спокойствие. Хорошо хоть трое других кавалеров на вид серьезнее пикового. Взять хотя бы Птаха Арлиндского – очень рассудительный молодой человек, весь в матушку свою, Елену. Именно Елена Арлиндская была бы самой подходящей парой беспутному Тимерийскому, именно ее сватал в свое время магистр, но, увы, мудрость у легкомысленной молодости не в цене. Нет, императрица Лулу тоже очень достойная женщина, но уж слишком взбалмошная, не вслух будет сказано.

– А почему мне такой урод достался? – обиделся Феликс.– У Птаха и то поприличней будет.

– Уймись, барон,– шикнул на него Гиг.– Торгуешься как на базаре. Что выпало, то и выпало.

– Нет, как вам это понравится?! Феликс возмущенно всплеснул руками. Подсовывают черт знает что, и слова в ответ не скажи. Что же это за порядки такие? С Гига, конечно, спрос невелик, он тиран известный, но Пигал Сиринский кажется вроде приличным человеком.

Не будь просвещеннейший магистр давно и неудачно знаком с батюшкой барона Садерлендского, он, возможно, принял бы эту тираду за комплимент, но опыт – великая вещь, и не вздорному мальчишке торжествовать в словесной дуэли над человеком, не один десяток лет с честью несущим тяжкую ношу просвещения по планетам Светлого и Темного кругов.

– Не обращайте на Феликса внимания,– утешил расстроенного сиринца Гиг.– У нас в Мессонии его называют бусонской язвой, и вся империя вздохнула с облегчением, узнав, что он отбыл в чужие края.

Просвещеннейший Пигал благодарно кивнул принцу в ответ на поддержку. Гиг, похоже, пошел в своего дедушку, знаменитого полководца барона Сигирийского, человека, которого магистр не назвал бы добродетельным, но бесспорно обладавшего достоинствами государственного деятеля большого масштаба.

– Допустим, я убью это чучело,– сказал неугомонный Феликс,– а какая мне в том корысть?

– При чем тут корысть, человек молодой?! – возмущенно фыркнул Пигал.– Речь идет о спасении Светлого круга.

Этот пиковый барон непременно доконает магистра Пигала и довершит дело, начатое его отцом двадцать лет назад. Поразительное легкомыслие, просто поразительное.

– Ты сначала убей,– спокойно сказал Андрей Ибсянин,– а уж потом...

Что потом, трефовый кавалер не сказал, видимо, не счел нужным распространяться на эту тему. Очень серьезный молодой человек и очень загадочный. Ибис вообще сомнительная планета, а о матушке Андрея Ибсянина магистр знал только то, что она очень ловко орудует копьем. Нет слов, все четверо очень симпатичные молодые люди, и если бы Пигалу предстояла попойка в сиринском или мессонском кабаке, то он без раздумий отправился бы туда в столь развеселой компании, но, к сожалению, деяние им предстояло совершить куда более значительное. Безусловно, только Пигал Сиринский мог претендовать на роль разума в предстоящей экспедиции, поскольку мессонцы и ибсянин могли поспособствовать благому начинанию только мышцами. Да и нельзя требовать многого от людей, выросших на захолустных планетах и не имеющих понятия о правилах Большой Игры, ведущейся на дороге гельфов. Честно говоря, и сам Пигал смутно представлял себе эти правила, да и суть игры была ему непонятна, как не понятны и ставки. Но карты сданы – и хочешь или не хочешь, а играй! А главное, посоветоваться не с кем, ну разве что с Весулием. Хотя и Весулий ничего умного пока не присоветовал, да и неразумно было требовать от старого гельфа прозрений там, где один из виднейших членов Высшего Совета мог лишь пожать плечами. Игра была начата сорок лет тому назад на развалинах замка Лорк-Ней, и, будет ли когда-нибудь конец связанным с нею сюрпризам, магистр даже и не загадывал. Высший Совет обещал прислать на помощь Пигалу высокомудрого кентавра Семерлинга, но кентавр почему-то задерживался, и магистр даже не знал, огорчаться по этому поводу или радоваться. Что ни говори, а Семерлинг тот еще фрукт, не раз подставлявший своего старого знакомого под удары судьбы и обстоятельств. Конечно, легче всего было бы, сославшись на возраст и усталость, попросить отставку и вернуться на благословенный Сирин, но ведь никто отставки просвещеннейшего Пигала не примет по той простой причине, что в Высшем Совете, как ни прискорбно это сознавать, нет достаточно широкой спины, за которую он мог бы спокойно спрятаться, не испытывая при этом душевного дискомфорта. Мужи там, конечно, заседают мудрые, но старые и вялые, которым скакать по планетам Темного круга не с руки. Да и кто из них знает обстановку здесь лучше, чем просвещеннейший Пигал?

Ночное вефалийское светило бросило свой переменчивый взгляд на руки магистра и презрительно подмигнуло. Руки действительно не впечатляли, но ведь никто не требует от Пигала бранных подвигов, для этого существуют Герои, а вот что касается мозгов, то тут он любому великану может дать фору.

Девичий смех отвлек магистра от трудных размышлений. Какая-то парочка вынырнула из-за дальней колонны и устремилась к перилам террасы, не заметив прогуливающегося поодаль пожилого человека. Разумеется, Пигал Сиринский не собирался подсматривать за влюбленными, воркующими о своих мелких, в свете возникающих перед человеческой цивилизацией проблем, делишках, но деваться ему было некуда, поскольку даже его громкий кашель не был услышан и утонул в чужих причмокиваниях и придыханиях. Конечно, это был все тот же барон Феликс Садерлендский, которому дурная наследственность спать не давала. Возможно, Пигал так бы и ушел с террасы, оставив человека молодого наедине с совращаемой девушкой, но этой девушкой была Сабина, дочь его старого друга Весулия. И со стороны магистра было бы величайшей подлостью игнорировать гибель в объятиях нахального распутника невинного и наивного создания.

– Стыдно, человек молодой, обманывать невинное дитя,– громко сказал Пигал.

– А где дитя? – удивился Феликс, выпуская от неожиданности добычу из рук.

Смущенная Сабина тут же скрылась за ближайшей колонной, оставив расстроенного барона один на один с малосимпатичным и прилипчивым старикашкой. Нет все-таки справедливости на этом свете – посылать человека, можно сказать, на гибель и при этом мешать ему наслаждаться последним в жизни поцелуем.

– Ваш старый мессонский знакомый охарактеризовал вас, магистр, как мудрого и терпимого человека, но вы меня разочаровали, и теперь я думаю, что Летучий Зен ошибся, давая вам столь высокую опенку. Нельзя же в наше бурное время быть столь непроходимо старомодным. Вам не кажется, что это верх неделикатности, столь бесцеремонно вмешиваться в чужой разговор?

– Человек молодой,– возмутился Пигал,– я прожил на этом свете более семидесяти лет, и не вам учить меня хорошим манерам. Малышка Сабина дочь моего друга, и я не позволю вам разбить ее сердце.

– У вас стиль, магистр, как у моего братца Гига Мессонского,– усмехнулся Феликс.– Проще надо смотреть на жизнь. Не стал бы я разбивать сердце красавицы, меня интересовали только ее ноги. Поскольку появились подозрения, что они излишне волосаты. Теперь эти подозрения будут мучить меня всю оставшуюся жизнь.

– Человек молодой,– зафыркал Пигал,– нет в этом мире женщин более прекрасных, чем гельфийки. И волос у них на теле не больше, чем положено по всем канонам человеческой красоты.

– Вы меня успокоили,– расплылся в улыбке Феликс.– Одно мне непонятно: откуда у столь высоконравственного человека, почтенного старца, такие познания по части женского тела?

Нет, каков негодяй, просто невероятная наглость! Почтенному, убеленному сединами магистру говорить в лицо такие вещи. Это уже не бусонская, это какая-то меж-планетная язва, которую просто опасно выпускать на дорогу гельфов.

Но, увы, выпустить все же пришлось. Пигал лично проследил, чтобы молодые люди почерпнули необходимые знания из светящегося шара – ключа к дороге гельфов. Особенно пристально он наблюдал за пиковым кавалером, опасаясь, как бы легкомысленный барон не проманкировал той процедурой и тем бы не сорвал дело, обрекая и себя, между прочим, на вечные скитания в каком-нибудь захолустье Темного круга. Однако Феликса светящийся шар заинтересовал, и он без колебаний положил на него свою пятерню. Растопыренные пальцы ушли в глубь оболочки, которая на вид смотрелась прочнее прочного.

– Чертова игрушка,– только и сказал донельзя удивленный барон.

– С этой минуты,– торжественно произнес Пигал,– где бы вы ни оказались, полученные и отпечатавшиеся в подсознании сведения выведут вас к ближайшей станции и далее, по дороге гельфов, в нужную вам точку.

– По-моему, в моих мозгах ничего не отпечаталось,– усомнился Феликс, разглядывая свою руку.

– Человек молодой, если у вас есть мозги, то все, что нужно, они уже получили,– наставительно заметил Пигал.

– В наличии мозгов имперский барон как раз и сомневается,– съязвил Птах Арлиндский.

– Обращаю ваше внимание, просвещеннейший Пигал,– немедленно отреагировал на выпад арлиндца Феликс,– что мне, а в моем лице и всем баронам Мессонской империи было нанесено тягчайшее оскорбление, смываемое только кровью.

– Я не согласна с Птахом,– сказала Лулу.– Мозги у Феликса есть, но они давно скисли от безделья.

Оскорбленный барон вновь было воззвал к члену Высшего Совета, но был остановлен Гигом Мессонским:

– Хватит паясничать, Феликс, сейчас не до шуток.

Пигал с его высочеством был совершенно согласен. Хотя поначалу он принял разглагольствования Феликса за чистую монету и хотел уже было вступиться за него, чтобы унять страсти. Но, к счастью, хватило выдержки не ввязываться в шутовское представление, устроенное бароном, и не ронять себя тем самым в глазах молодежи.

– Я все-таки не понимаю,– сказал серьезный Андрей Ибсянин,– как полученные нами знания позволят нам добраться до существ, изображенных на картах?

– А я что говорил,– немедленно поддержал его Феликс.– Разумный человек, если он не принц и не принцесса, обязательно спросит о главном.

Просвещеннейший Пигал поспешил прояснить ситуацию:

– Вам никого не надо искать, люди молодые. Стоит вам только ступить на дорогу гельфов, как эти существа вас сами найдут. Удара можно ждать с любой, самой неожиданной стороны.

– Новое дело! – хмыкнул Феликс.– Против нас будет действовать целая орда, а мы выступаем сиры и босы.

В этот раз никто Феликсу не возразил – пиковый был кругом прав. А просвещеннейший Пигал слишком уж легкомысленно подталкивает молодых людей навстречу неодолимым силам.

– Наши ресурсы уже мобилизованы,– пояснил Пигал.– И Герои Парры, и гельфы обеих планет пойдут к нам на помощь по первому же зову. Но беда в том, что никто не знает куда.

– Иными словами,– дополнил магистра Феликс,– нас используют в качестве живца, чтобы рыбка клюнула?

– Можно сказать и так,– кивнул Пигал.– А чтобы обеспечить связь, мы с Лулу пойдем вместе с вами.

– Девчонку, по-моему, брать не стоит,– засомневался Феликс.

На что получил отповедь от просвещеннейшего члена Высшего Совета:

– Ее высочество Лулу обладает такими познаниями и способностями, без которых ваше блуждание по планетам Темного круга будет втройне опаснее. Она магистр Белой магии, как и ваш покорный слуга.

Просвещеннейший Пигал сказал не всю правду, поскольку достойнейшая Лулу не чужда была и магии Черной, но на этой скользкой теме не следовало, пожалуй, заострять внимание почтенного собрания. Что же касается самого магистра и члена Высшего Совета, то он Черную магию, безусловно, осуждал, но, увы, создавшаяся критическая ситуация не располагала к излишней щепетильности.

– Выступаем двумя группами,– обозначил диспозицию будущей кампании Пигал.– В первую группу войдут барон Садерлендский и досточтимый Андрей Ибсянин, во вторую – принц Гиг и принц Птах. С первой пойду я, со второй – принцесса Лулу. Есть вопросы?

– Есть,– выступил вперед Феликс.– Так все-таки нам дадут оружие или пошлют в бой с голыми руками?

В ответ просвещеннейший Пигал лишь кивнул головой досточтимому Весулию. Гельфийский канцлер покинул собрание, чтобы вернуться через минуту с длинным ящиком и небольшой шкатулкой. В ящике были мечи с зеленоватыми клинками, подобные тому, что носила у бедра принцесса Лулу. Феликсу мечи не понравились. Впечатление было такое, словно они заржавели и заплесневели одновременно.

– Не советую трогать лезвие пальцами,– предупредил Пигал,– а языком тем более.

– Зря предупредили,– сказал Птах Арлиндский,– особенно про язык. У некоторых он явно длинноват.

Барон Садерлендский в долгу, конечно, не остался бы, но в этот момент канцлер Весулий открыл заветную шкатулку, и внимание присутствующих сосредоточилось на ней. Ждали чего-то совершенно необыкновенного, но получили всего лишь перстни с черными мутными камнями, довольно небрежно вставленными в серебряные оправы.

– Это слезы Сагкха,– сказал, понизив голос, Пигал Сиринский.– Ваш батюшка почему-то оставил их в замке, отправляясь в свой последний поход. Я долго думал, отдавать их вам или нет, но все-таки решился. Не знаю, помогут они вам или станут обузой, но прибегать к ним стоит только в самом крайнем случае.

Феликс Садерлендский первым нацепил камень на палец, недослушав прочувственной речи магистра.

– Мне нравится,– сказал он, разглядывая перстень.– Хотя милый папочка мог бы оставить своим отпрыскам в наследство что-нибудь и посущественнее.

– Уверяю вас, человек молодой, что слезы Сагкха – страшное оружие, способное без труда спалить этот замок дотла.

– Не будем искушать судьбу подобными примерами, просвещеннейший Пигал,– взмолился Весулий.

Канцлер был, конечно, прав, а магистр слегка увлекся. К тому же мешало волнение, охватившее его перед серьезным испытанием. Честно говоря, будь у Пигала Сиринского хотя бы малейшая возможность уклониться от этого похода, он обязательно воспользовался бы ею. Но, увы, не было в этой точке Вселенной никого, кто мог бы принять вызов неведомых сил, кроме сиринского магистра.

– Мы выступаем,– решительно сказал Пигал.– Немедленно. Долгие проводы – лишние слезы.

Слез, впрочем, никто проливать не собирался, разве что мрачное лицо канцлера Весулия соответствовало важности переживаемого момента, а все остальные окружающие магистра люди были уж слишком легкомысленными. У молодости есть, конечно, свои преимущества, но опыт – великая вещь. Он не даст умудренному жизнью человеку пропасть даже в самой безвыходной ситуации. Во всяком случае, Пигал Сиринский, отправляясь в пекло, очень надеялся, что так оно и будет.

Сюрпризы начались прямо у станции гельфов, из которой они выехали на резвых конях. Выехать-то выехали, но тут же оказались в воде, потому что посуху пути не было. Место, где размещалась станция, оказалось небольшим островом, объехать который вдоль и поперек можно было минут за пятнадцать. Собственно, это был даже не остров, а вершина скалы, поднимающаяся над безбрежной водной гладью.

– Я вас поздравляю, магистр,– сказал неугомонный барон Садерлендский,– из вас проводник, как из собачьего хвоста сито.

Надо признать, у барона были основания предъявлять счет Пигалу Сиринскому, поскольку именно он выбрал эту планету как первый шаг в неизведанное. И надо же, такой конфуз. Что, конечно, не оправдывает баронову грубость.

– Вернуться, как я понимаю, нельзя,– констатировал Андрей Ибсянин, оглядывая безнадежную в своей беспредельности гладь.

– Увы, человек молодой,– развел руками Пигал,– вернуться на Вефалию можно только с другой станции, которая, разумеется, есть на этой планете, но ее еще нужно найти.

Сидеть в седле на фоне полного бездорожья довольно глупо, а потому Пигал слез со своего смирнехонького гнедого и опустился на валун рядом с бароном Феликсом. Андрей Ибсянин занялся исследованием острова, оглядывая при этом чуть ли не каждый камень.

– Вы случайно не в курсе, магистр, у них на Ибисе все такие заполошные?

Ответить Феликсу Пигал не успел, поскольку его окликнул ибсянин:

– Взгляните, магистр, обвал свежий. Если с острова есть выход, то именно под обвалом он и погребен.

Барон Садерлендский тоже изволил оторвать задницу от нагретого камня, однако трудился он, похоже, зря. Обвал был надежным, и, чтобы сквозь него пробиться, требовалась целая армия землекопов и камнетесов с кирками и лопатами.

– Уж не хотите ли вы, милейший, заставить имперского барона вкалывать, как каторжника на руднике?

К счастью, Андрей Ибсянин не рассчитывал на трудолюбие имперского барона, во всяком случае, он посоветовал ему отойти подальше вместе с просвещеннейшим Пигалом.

– Видимо, собирается разбивать камни лбом,– предположил Феликс, но ошибся. Из руки ибсянина вырвался вдруг такой язык пламени, что барон невольно прикрыл глаза. А когда открыл их, то с изумлением обнаружил огромную дыру с запекшимися краями.

– Вот это да! – только и сумел вымолвить он.– Видел я фокусников и факиров, но трефовый любого за пояс заткнет.

– Это слеза Сагкха сработала,– пояснил магистр.

– Вот этот камень? – Феликс с уважением посмотрел на свою руку.– Но каким образом?

– Надо только захотеть,– спокойно сказал Андрей,– и все у тебя получится.

Очень может быть, если, конечно, Феликсу не достался испорченный камень. Но в любом случае пользоваться он им пока не собирался. Имперский барон – это вам не факир и даже не магистр Белой магии.

– Я разделяю ваше предубеждение против Черной магии, человек молодой, но категорически не согласен с тем же пренебрежением к магии Белой, которое прозвучало в ваших словах.

Завязавшейся было дискуссии не дал развернуться все тот же ибсянин, который без лишних проволочек проник в провал, ведя в поводу коня. Барону Садерлендскому ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Просвещеннейший Пигал двинулся следом за буйными сыновьями беспокойного отца, проклиная в душе тот час, когда коварный Семерлинг втравил его в эту нескончаемую историю. В тоннеле было довольно светло, хотя откуда исходит этот свет, понять оказалось нелегко. Барон Садерлендский едва не свернул себе шею, разыскивая окна, пока Андрей Ибсянин не указал ему на светляков, которыми были усыпаны стены. Недоверчивый Феликс отковырнул насекомое от стены и даже зачем-то попробовал его на язык, но ничего примечательного в нем не обнаружил. Более того, как только он оторвал светляка от стены, тот тут же и погас в его руках, но стоило приложить его к стене, как капризная букашка вновь вспыхнула. Просвещеннейший Пигал не мешал молодому человеку удовлетворять законное любопытство и даже задремал под мерный ход своего гнедого. Разбудил его крик все того же Феликса:

– Просыпайтесь, магистр, приехали.

Пигал открыл глаза и тут же закрыл их от нестерпимого света. Тоннель вывел искателей приключений на обширную поляну, заросшую по краям совершенно непроходимым на первый взгляд лесом.

– Надеюсь, травка здесь съедобная,– сказал Феликс, расседлывая коня,– самое время перекусить.

Пигал не возражал, Андрей Ибсянин пожал плечами. Обстановка вокруг была настолько мирной, что Пигал невольно вспомнил о родном Сирине, опрометчиво покинутом много лет тому назад. Вышедшее из зарослей животное показалось магистру похожим на благородного оленя, украшение сиринских лесов, о чем он и сообщил своим спутникам.

– Да бросьте, магистр,– махнул рукой Феликс.– Это мохнатое чудище как две капли воды похоже на либийского мухора.

– Я никогда не видел мухоров,– сказал Андрей,– но, по-моему, животное больше всего похоже на пятнистого кабана.

– По-вашему, бывают рогатые кабаны? – Пигал с нескрываемой иронией взглянул на ибсянина.

– У вас нелады со зрением, просвещеннейший,– посочувствовал магистру Феликс.

– Сиринцы на всех планетах Светлого круга славятся остротой глаз,– обиделся Пигал.

– Ладно,– кивнул головой барон.– Я соглашусь с вашей дальнозоркостью, магистр, если вы подтвердите, что вон из-за того куста к нам направляется либийская каракатица.

Увлеченный спором Пигал выпустил из поля зрения перспективу, а потому и прозевал совершенно немыслимой красоты создание, которое находилось от путешественников ну никак не далее чем в тридцати шагах. С такого расстояния принять прекраснейшую из прекрасных за каракатицу мог только слепой.

– А ваше мнение, ибсянин? – повернулся Феликс к брату.

– Я предпочитаю брюнеток,– буркнул тот не слишком любезно.

– Я абсолютно с вами согласен, просвещеннейший,– сказал Феликс,– животное было оленем, а эта блондинка – прекраснейшая из женщин.

Как кавалер отменно любезный, барон подхватился с места и походкой взалкавшего любви либийского индюка направился навстречу инопланетной индюшке. Ах молодость, молодость. В последний момент просвещеннейший Пигал спохватился и собрался было предупредить человека молодого, что он находится в Темном круге, где далеко не все золото, что блестит. Но, увы, запоздал – благородный барон уже рассыпал цветы своего красноречия перед местной красавицей. И громкое предупреждение магистра показалось бы в данной ситуации крайне неуместным и даже грубым, поскольку белокурое дитя прямо-таки сияло чистотой и невинностью. Прелестница была одета с непривычной сиринскому глазу незатейливостью, а проще говоря, кроме туники зеленовато-голубоватого цвета, на ней ничего не было. Нет, длина наряда была вполне пристойной, но, к сожалению, материя, из которой он был изготовлен, выглядела слишком прозрачной, и тело белокурой богини чересчур откровенно радовало глаз. Как человек отменно вежливый, магистр не стал при первой же встрече докучать девице замечаниями по поводу ее одежды, но попозже, если будет такая возможность, он обратит ее внимание на вефалийскую моду, которая больше подходит девушкам благородного происхождения.

– Вы не видели моего Арто, благородные люди? – прощебетала красавица.– Он такой забавный, но все время теряется.

– Я видел оленя,– сказал Пигал, склоняясь в изящном поклоне.

– Я говорю о своей собаке,– развела руками красавица.

– Магистр Пигал Сиринский,– представил своего спутника Феликс.– Один из самых возвышенных умов Светлого круга. Он делает нам с братом честь, сопровождая в дальнем путешествии. Мы, видите ли, задумали жениться, а обычай нашего клана таков, что жен следует непременно искать на других планетах.

– А вы с другой планеты? – всплеснула руками несравненная.

– Мы межзвездные скитальцы,– возвел глаза к небу Феликс.– И помыслы наши чисты, как девичья слеза.

Просвещеннейший Пигал в чистоту помыслов барона не верил, но опровергать его не стал. В конце концов, выдуманная Феликсом на ходу цель путешествия как нельзя более удачно скрывала цель истинную, о которой не стоило распространяться даже перед прекраснейшей из прекрасных.

– Мой брат Андрей,– представил ибсянина Феликс.– К сожалению или к счастью, но он, в отличие от меня, ищет в жены брюнетку. Есть, знаете ли, люди с недоразвитым вкусом.

– Вы не представляете, барон Садерлендский, как бы на вас обиделась моя сестра,– сказала красавица.– Она брюнетка.

– Будем считать, что я ничего не говорил,– прижал руку к сердцу Феликс,– кроме того, что страстно влюблен в блондинку.

– Зачем же вы отправились на другую планету за невестой, если дома осталось ваше сердце?

– Видите ли, несравненная, сердце мое со мной или, точнее, оно у ваших ног, ибо блондинка, о которой я говорю, это вы.

Красавица потупила глазки, и ее щечки порозовели. Просвещеннейший Пигал умилился такому явному проявлению скромности.

– Видите ли, несравненная,– передразнил барона Андрей Ибсянин,– на планете Либия, где моего брата угораздило родиться, говорят так цветисто, что иной раз и сами себя понимают с трудом.

Красавица засмеялась, и ее смех серебряным колокольчиком прозвенел в наполненном ароматами цветов воздухе. Если бы Пигал не сам выбирал планету чуть ли не в самом центре Темного круга, то он непременно бы решил, что его занесло каким-то чудом на родной Сирин, ибо открывшиеся его взору ландшафты были воистину сиринскими. То есть восхитительными в своей красоте, прелести и невинности. И расцвеченные множеством цветов луга, и весело зеленеющие вдали леса, и ласково голубеющее над головой небо – все это было слишком сиринским для истомившегося по родному дому сердца магистра.

– Планета как две капли волы похожая на Ибис,– сказал шагающий рядом с Пигалом Андрей.– Поразительно. А мы не заблудились, просвещеннейший?

Пигалу всего один раз довелось побывать на Ибисе, но визит был случайным и не оставил в сердце теплых воспоминаний. Ибис не показался ему тогда похожим на родной Сирин, но ведь каждый из нас хранит в памяти о родном доме только самое лучшее и, вглядываясь в чужую красоту, непременно находит в ней и нечто свое. Потому что понятия о красоте универсальны для всех планет как Светлого, так и Темного круга. Это сделанное магистром открытие порадует, надо полагать, его коллег на Сирине.

– Скажите, магистр, вы действительно видели оленя?– спросил Андрей Ибсянин.

– Человек молодой,– возмутился Пигал,– я обладаю уникальным зрением даже для сиринца.

– А каких девушек вы предпочитали в молодые годы, блондинок или брюнеток?

Вопрос был, конечно, бестактным, но, похоже, ибсяне вообще грубоватый народ, а потому магистр ответил без обиняков:

– Блондинок.

– Я так и думал,– неожиданно отреагировал ибсянин.

– А собственно, почему это вы так думали? – не сдержал возмущения Пигал.

– Потому что в первый момент мне показалось, что к нам направляется брюнетка.

Этот ибсянин просто слепой или дальтоник, хотя и дальтоник способен различать белое и черное. Но, если у человека молодого дефект зрения, возможно, свойственный всем ибсянам, то вправе ли воспитанный сиринец указывать на это пальцем? И уж тем более глупо возмущаться по столь прискорбному поводу.

– Послушайте, несравненная,– грубоватый ибсянин оставил магистра и принялся за красавицу, щебетавшую о чем-то своем с очарованным Феликсом,– как называется ваша планета?

– Релан,– отозвалась та, чуть повернув прелестную головку.– Вам нравится у нас?

– Я бы очень хотел взглянуть на вашу собаку,– хмуро бросил Андрей.

Невоспитанность ибсянина возмутила не только Пигала Сиринского, но и барона Садерлендского, и только несравненная блондинка не обиделась на грубость трефового кавалера, а засмеялась своим чудесным серебристым смехом, от которого даже у магистра замирало сердце.

– А вот и Арто.

Пес вынырнул из-за ближайшего куста и с радостным визгом бросился к ногам смеющейся хозяйки. Был он пятнист, необычайно лохмат, а уши на его голове торчали рожками.

– Ну вот и чудо зверь,– засмеялся Феликс в тон несравненной.– Тут вам и мухор, и пятнистый кабан, и даже ваш рогатый олень, просвещеннейший Пигал.

У магистра если и появились сомнения, навеянные чрезмерной подозрительностью молодого ибсянина, то при виде очаровательной собачки Арто они рассеялись. Конечно, на благородного сиринского оленя пес был мало похож, но если взять в расчет полумрак туннеля, а потом яркое светило, ударившее по глазам, то немудрено было ошибиться. Во всяком случае, ростом Арто был с сиринского оленя, а торчащие уши вполне можно было принять за рога. Нет слов, находясь за пределами Светлого круга, следует вести себя настороже, но излишняя подозрительность порой вредит людям больше, чем беспечность. А прогулка по планете Релан доставила Пигалу Сиринскому неизъяснимое наслаждение. К тому же его вдохновлял ужин в компании двух очаровательных девушек.

– И их не менее очаровательной и миловидной тетушки,– добавил с мрачной усмешкой Андрей Ибсянин.

– Какой тетушки? – удивился Пигал.

– Голубоглазой блондинки лет сорока—пятидесяти, вполне способной покорить сердце сиринского магистра. Кстати, одета она будет не по реланской, а по вефалийской моде – в платье до пола и с глухим воротом.

– А почему вы так уверены? – Пигал даже растерялся от прогнозов ибсянина.

– Потому что вы, магистр, захотели видеть ее именно такой, а планета Релан отличается, похоже, редкостным гостеприимством.

Сил спорить с подозрительным ибсянином у просвещеннейшего магистра не было, да и времени тоже, поскольку взору гостей уже открылось очень приличное здание, построенное в сиринском вкусе.

– Да здесь строят дворцы не хуже, чем у нас в Бусоне,– сказал громко Феликс.

Пигал даже фыркнул от возмущения – не хуже! Этот дворец ни в какое сравнение не шел с убогими либийскими жилищами. Впрочем, Либия – отсталая планета, которую сравнить можно разве что с Землей. На Земле Пигал никогда не был, но много слышал об этой планете от Феликса Тимерийского, деда своих нынешних молодых спутников. Как все-таки быстро летит время. Бедный Феликс. Здоровья ему точно хватило бы лет на сто, а он не дожил даже до тридцати.

Видимо, волна грустных воспоминаний, нахлынувших на магистра, помешала ему по достоинству оценить архитектурные изыски реланского жилища. Во всяком случае, очнулся Пигал от своих мыслей уже в роскошном холле, столкнувшись нос к носу с очаровательной, хотя далеко не молодой дамой, одетой по вефалийской моде, точь-в-точь как предсказывал язвительный ибсянин. Эта мысль о не к месту сбывшемся предсказании помешала просвещеннейшему магистру явить себя во всем блеске сиринского политеса. Встреча вышла несколько суховатой, и даже появление еще одной несравненной, но уже брюнетки, не сразу вывело просвещеннейшего из задумчивости. Брюнетка была не менее очаровательна, чем блондинка, но, увы, одежды на ней было еще меньше, а если быть предельно откровенным, то ее не было вовсе. Во всяком случае, в какой-то момент Пигалу так показалось, и он даже прикрыл в смущении глаза. Но с закрытыми глазами общаться с дамами не принято, и волей-неволей ему пришлось их открыть, чтобы тут же и вздохнуть с облегчением. Брюнетка была облачена, как и подобает девушке, в длинное вефалийское платье с глухим воротом. Вздох облегчения, однако, сменился холодным потом, который проступил на челе магистра. Все-таки он перегрелся под лучами реланского светила. Иначе с чего бы это почтенному сиринцу стали бы мерещиться обнаженные девушки вместо скромных и с достоинством одетых.

Тетушку двух очаровательных созданий звали Еленой, и, по ее словам, она принадлежала к знатному роду, ведущему свое начало от загадочных гельфийских поселенцев.

– Неужели наша Милена права, и вы действительно прибыли с другой планеты?