Электронная библиотека » Сергей Шведов » » онлайн чтение - страница 18

Текст книги "Черный скоморох"


  • Текст добавлен: 13 марта 2014, 01:25


Автор книги: Сергей Шведов


Жанр: Юмористическая фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Миленой звали несравненную блондинку, которая трещала сейчас без умолку, рассказывая барону, как чудесно и весело проходят праздники на Релане. Что это за праздники и по какому поводу их устраивают, магистр так и не уловил, занятый глубокими, мерцающими голубизной глазами тетушки Елены. Что-то дрогнуло в, казалось бы, давно окаменевшем сердце сиринца, во всяком случае, в этот миг он готов был идти за этими глазами на край света. Отрезвила его кривая усмешка на губах Андрея Ибсянина.

– Как вам понравилась моя шутка? – спросил трефовый кавалер, когда вся компания направилась в соседнюю комнату к накрытому столу.

– Какая шутка? – не понял Пигал.

– С голой брюнеткой.

– Позвольте,– побурел от гнева магистр,– девушка одета с необыкновенной скромностью.

– А сейчас? – спросил ибсянин.

Возможно, просвещеннейший Пигал бурел бы и дальше, но для этого уже не хватало крови в его организме.

– Человек молодой,– просипел магистр севшим от негодования голосом,– я наслышан об ибсянской магии, но есть же наконец правила поведения в приличном обществе. Запомните, истинный кавалер никогда не поставит даму в столь неловкое положение, как это делаете вы.

– Так это ибсянин вытворяет фокусы с брюнеткой?– вмешался в разговор барон Феликс.– По-моему, несчастное дитя краснеет даже ягодицами. Стыдно, кавалер трефовый, стыдно.

– Ты можешь проделать то же самое со своей блондинкой,– спокойно отозвался Андрей.

– Я протестую,– всплеснул руками Пигал.– Прекратите издеваться над несчастными девушками.

Однако протесты магистра не произвели на ибсянина никакого впечатления:

– Для этого нужно только представить ее обнаженной.

Разумеется, имперский барон, бесстыдством никак не уступающий ибсянскому кудеснику, немедленно разоблачил Милену до состояния полной беззащитности. К удивлению Пигала, блондинка этого даже не заметила и обнаженной вела себя так же свободно, как и одетой.

– Это не люди, а фантомы,– пояснил Андрей.– Их создает наше воображение.

– Но позволь,– возмутился Феликс,– я же чувствую тепло ее руки. И талия у нее упругая и губки свежие. Когда я к ним прикоснулся...

– Плоть есть,– согласился ибсянин,– но что это за плоть и как она выглядит на самом деле, я не берусь судить.

Просвещеннейший Пигал Андрею не поверил. Это была слишком уж фантастическая гипотеза. Конечно, на своем веку сиринский магистр повидал немало и был даже знаком с Великим Магусом Хруса, который менял обличья, как иные люди платья, но делал он это сам по себе, а не по желанию окружающих. Пигал, принимая хрустальный бокал из рук тетушки Елены, как бы случайно слегка коснулся пальцами ее бархатистой кожи. С научной, разумеется, целью. Феликс, между прочим, оказался прав – это настоящая плоть. Конечно, иной раз мы идеализируем предмет своей страсти, наделяя несвойственными ему чертами, но не до такой же степени, чтобы превратить кикимору в прекрасную женщину.

– А внешность брюнетки ты мог бы изменить? – спросил Феликс у ибсянина.– Нос, скажем, вытянуть или уши отрастить?

– Я протестую,– возвысил свой голос Пигал до такой степени, что сидящая напротив несравненная тетушка вздрогнула и взглянула на него с удивлением.

– Брюнетка – это мой идеал,– тихо отозвался ибсянин.– А идеал трудно поддается исправлению.

Феликс на эти слова только плечами пожал. Раздеть женщину – это, прямо скажем, не самый замысловатый фокус. Подобные фокусы барону Садерлендскому и прежде не раз удавались, и даже без всяких магических заклинаний.

Далее обед протекал без происшествий. Просвещеннейший Пигал являл собой образец сиринской галантности, а Феликс Садерлендский – образец либийской живости. Ну а Андрей Ибсянин если и являл собой что-то, то, скорее всего, образец каменного истукана. Во всяком случае, на все попытки несравненной брюнетки Хилены завязать более близкое знакомство отвечал лишь пожатием плеч. Пигал вскользь заметил мессонскому барону, что Ибис – чрезвычайно странная планета. Отсюда, видимо, и недоверие молодого человека к женщинам вообще. Во всяком случае, Пигал Сиринский странностям сына Леды нисколько не удивился. Ну а завязавшийся вскоре разговор с достойной женщиной и вовсе отвлек внимание любезного сиринца от сумрачного ибсянина. Разговор был, в сущности, ни о чем, но для погрязшего во вселенских делах Пигала таил в себе неизъяснимое очарование давно минувших дней, когда его еще волновали глаза встречных женщин, а шелест юбок заставлял сердце биться чаще. Если бы кто-нибудь сейчас предположил, что просвещеннейший магистр влюбился, то он бы отверг это предположение с негодованием. В его ли годы пускаться в подобные авантюры. С другой стороны, сиринское воспитание не позволяло Пигалу сидеть букой на ибсянский манер и молча пялить глаза на женщину, словно она стена или шкаф. Надо сказать, что поведение ибсянина вносило в непринужденную обстановку, возникшую после сытного обеда, нервозную ноту. Несравненная брюнетка выглядела несчастной, и бросивший в ее сторону случайный взгляд магистр вдруг заметил, что она сильно подурнела. Это его слегка обеспокоило и даже нарушило ход мыслей, которыми он собирался поделиться со своей очаровательной и мудрой собеседницей. Пигал не удержался и взглянул на печальную брюнетку во второй раз. Увиденное настолько поразило его, что он не смог удержаться от крика. Причем это был крик не удивления, а ужаса. Несравненная брюнетка куда-то исчезла, а на ее месте сидело существо, напоминающее кикимору с Селы.

– Что происходит? – воскликнул с удивлением барон Садерлендский.

А происходило нечто несуразное, поскольку несравненные вместе со своей тетушкой меняли внешность с невероятной быстротой, так что от обилия ликов у Феликса в глазах зарябило. Что же касается блондинки Милены, то она стремительно превращалась в урода, весьма напоминавшего чудище с карты, подаренной Феликсу просвещеннейшим Пигалом. Барон Садерлендский схватился было за меч, но его остановил голос Андрея Ибсянина:

– Не убивай ее, барон, она безобидна. Все эти образы она черпает из твоей головы.

Просвещеннейший Пигал хоть и с опозданием, что, разумеется, никак не красило магистра Белой магии, но обрел-таки себя. Во всяком случае, обрел способность мыслить, а следовательно, и говорить. С точки зрения ученого, планета Релан, бесспорно, была уникальным явлением, но для простого человека, имеющего чувства и нервы, климат здесь был неподходящим. Тем более что Андрей Ибсянин оказался прав: кто бы ни были эти существа, но в своих трансформациях они использовали образы, таившиеся в памяти собеседников. Среди гостей чудесного дворца объявился сильно постаревший Летучий Зен. А следом – канцлер Весулий, который откровенно смеялся Пигалу в лицо, чего прототип никогда себе не позволял. Ну и совершенно не было продыху от девиц, в том числе и самого вульгарного вида.

– Это перестает быть интересным,– сказал Феликс Садерлендский, когда какой-то дебошир запустил в него пивной кружкой.

От кружки барон благополучно уклонился и отвесил оплеуху наглецу. После чего начался ад кромешный. Существа завизжали на все лады и ринулись в драку на не ожидавшего подобного оборота событий Пигала Сиринского. Магистр не выказал доблести, а благоразумно ретировался за спины своих спутников, которые взялись за мечи. Кровь полилась бурным потоком. Во всяком случае, Пигал бежал уже по чудовищно скользкому полу, среди отсеченных рук и голов, причем руки норовили ухватить его за ноги, а отсеченные головы скакали мячиками и устрашающе щелкали зубами с явным намерением вцепиться в глотку. Пару раз Пигал ощущал хватку чужих пальцев на шее и только чудом успевал их отодрать. Трижды его спасал Феликс Садерлендский, причем однажды от Гига Сигирийского, который от настоящего отличался разве что неестественно бурым лицом и оловянными глазами.

– К лошадям отходите,– крикнул Андрей Ибсянин, отражая удар чудовищной палицы, которой орудовал лже-Весулий.

У самого выхода дорогу Пигалу перегородила очаровательнейшая Сабина, которая, однако, весьма нелюбезно вцепилась пальцами в волосы просвещеннейшего магистра. Счастье еще, что тех волос осталось мало, и потные пальцы просто скользнули по лысине. Очумевший от ужаса Пигал свалил лже-Сабину ударом кулака в челюсть, вспомнив очень ко времени мальчишеские забавы. К счастью для путешественников, этот сброд не только на них нападал, но и активно выяснял отношения между собой, иначе вырваться из сумасшедшего дома невредимыми им вряд ли бы удалось.

В седло Пигал взлетел легкокрылой бабочкой, чего с ним не случалось по меньшей мере лет тридцать. И, надо отдать должное вефалийскому жеребцу, упрашивать себя он не заставил. От бешеной скачки и пережитого страха у магистра едва не закружилась голова, и пришел он в себя только тогда, когда услышал у самого уха спокойный голос ибсянина:

– Хотите водички попить, магистр?

Воды Пигал выпил, тем более что в глотке у него пересохло, но прощать ибсянину его непостижимое легкомыслие он не собирался.

– Бросьте, просвещеннейший,– вступился за брата Феликс.– Если бы трефовый не расшевелил это гнездо, то неизвестно бы, чем все для нас закончилось.

– Нет, известно,– возвысил голос магистр.– До того, как этот неразумный человек затеял свои эксперименты с брюнеткой, мы полностью контролировали ситуацию и могли выйти из положения без лишних волнений.

– Не знаю,– покачал головой Феликс.– Вряд ли эти уроды нас так легко выпустили бы.

– Не знаю я никаких уродов,– даже взвизгнул от возмущения Пигал.– Это твой брат раскачал ситуацию, а потом не сумел удержать процесс в безопасном русле.

– Магистр прав,– сказал Андрей.– Я никак не предполагал, что столь поначалу вялый процесс превратится в чудовищную вакханалию.

Просвещеннейший Пигал словами молодого человека остался удовлетворен. Способность признавать собственное ошибки – это главное достоинство всякого порядочного человека. Конечно, очень может быть, что в данной ситуации и сам магистр оказался не на высоте, но обнародование собственных ошибок он счел непедагогичным. Причин для паники пока не было. Рассчитывать на гостеприимство планет Темного круга просто глупо, а молодым людям события сегодняшнего дня послужат хорошим уроком перед грядущими испытаниями. Что же касается самого Пигала, то для него подобные приключения в будущем нежелательны, поскольку мышечный тренинг ему ни к чему, а пищи для ума все эти передряги дают крайне мало.

Ночь прошла спокойно, а поутру просвещеннейший Пигал пришел к выводу, что выбранный им путь к цели вряд ли можно признать удачным. И даже не пережитое вчера приключение тому причиной, а осознание того, что темные силы, бросившие вызов Светлому кругу, никак себя не проявили до сих пор.

– Так вы считаете, магистр, что наши несравненные существуют сами по себе и вне зависимости от тех чудищ с карт, которые вздумали с нами потягаться? – спросил Феликс.

– Это совершенно очевидно, человек молодой,– снисходительно пояснил Пигал,– иначе они не оставили бы нас в покое.

– Возможно, я вас разочарую, просвещеннейший,– усмехнулся барон,– но мне кажется, что вы поторопились со своими оптимистическими выводами.

Поднявшееся в отдалении гигантское облако пыли приближалось слишком стремительно для того, чтобы у Пигала возникло желание вступать в дискуссию с молодыми людьми. Скачка возобновилась с новой силой, к большому неудовольствию сиринца, который был слишком стар, чтобы испытывать удовольствие от подобного способа передвижения. К тому же реланские ландшафты сильно разонравились Пигалу, а здешние дороги уж точно не шли ни в какое сравнение с сиринскими. Да и дорог, в общем-то, никаких не было, а было обширное кочковатое поле, по которому и неслись галопом запалившиеся кони.

– А вот и станция! – крикнул Андрей Ибсянин.– Наше счастье.

В этом Пигал был абсолютно согласен с молодым человеком, поскольку вефалийские кони вряд ли могли выдержать еще пятнадцать минут подобной скачки. Магистр первым и на удивление бодро ссыпался с седла и первым же припал ладонями к прохладному камню. Ворота станции распахнулись, пропуская беглецов внутрь вместе с храпящими конями, и тут же захлопнулись за их спинами, навсегда отрезая от планеты Релан, которая не оставила у Пигала никаких приятных воспоминаний.

– Вы не правы, магистр,– покачал головой Феликс,– где вы еще могли бы встретить свой идеал во плоти и крови?

– Покорнейше благодарю,– фыркнул Пигал,– но я уже не в том возрасте, чтобы гоняться за юбками.

Надо сказать, что путешествие по дороге гельфов – занятие скучное и однообразное, хотя практически безопасное. Кроме крыс, на этой дороге иной живности нет. Просвещеннейший Пигал, чтобы убить время, принялся объяснять любопытному барону, как устроена дорога. К сожалению, сам магистр знал об этом настолько мало, что очень быстро запутался в своих «значит» и «проще говоря». Люди молодые деликатно помалкивали, давая возможность сиринцу хоть как-то выгрести к берегу. Берег был, правда, тот же самый, от которого он столь самонадеянно отчалил, а океан гельфийских знаний так и остался недоступен и самому Пигалу, и его спутникам. Одно магистр мог сказать совершенно твердо: каждый шаг на гельфийской дороге равен тысячам, а может быть, и миллионам световых лет, а направление движения как-то сопрягается с той информацией, которую человеческий мозг считывал с ключа. Иными словами, нужно было мысленно избрать нужную планету, а потом так же мысленно ткнуть в нее пальцем. И после определенного количества шагов вы непременно окажетесь в нужном месте, хотя и не всегда в нужное время. Ворота, возникающие невесть откуда, распахиваются вдруг перед вами, и вы оказываетесь на планете, довольные и счастливые. Планету выбирает всегда впереди идущий, а всем остальным нужно лишь следовать за ним, не упуская из виду, чтобы не заблудиться.

В этот раз первым по дороге гельфов пошел Андрей Ибсянин. И выбранная им планета была настолько далека от Релана, что счет шагам вел не на тысячи, а, по крайней мере, на десятки тысяч. Во всяком случае, по мнению Феликса, отмахали они уже не менее двадцати либийских верст.

– А не пора ли нам передохнуть, магистр? – полюбопытствовал барон Садерлендский.

– Увы,– развел руками Пигал,– на дороге гельфов отдыхать нельзя, вы рискуете попасть невесть куда. Нельзя также пользоваться для передвижения лошадьми, потому что она рассчитана на человеческий шаг.

– Вы не правы, магистр,– запротестовал Феликс.– Расчет идет по трефовому кавалеру, поскольку он наш проводник и, следовательно, только его шаг важен. А мы с вами очень даже можем путешествовать в качестве груза, притороченного к седлу. Что я вам сейчас и собираюсь продемонстрировать.

Рассуждения барона были на редкость логичны, что, бесспорно, делало честь его мозгам. Сомнения Пигала рассеялись после двух тысяч шагов, которые Феликс проделал, комфортно покачиваясь в седле. Убежденный его примером магистр тоже взобрался в седло. И очень своевременно это сделал, поскольку силы как раз готовились его оставить, и, кажется, навсегда.

– По-моему, трефовый перестарался,– сказал барон Пигалу.– Как бы он не завел нас прямехонько в Черную плазму, Сагкхам на закуску.

Просвещеннейший магистр счел шутку человека молодого неудачной. Конечно, Андрей Ибсянин субъект со странностями, но все-таки более разумный, чем его батюшка Андрей Тимерийский, во всяком случае, на первый, хотя и придирчивый, взгляд. Вот тот точно помешан. Причем помешан именно на Черной плазме. Если, конечно, это помешательство, а не кое-что похуже. Магистр был почти стопроцентно уверен, что именно князь Тимерийский спровоцировал эту игру. А карты ему сдал, скорее всего, сам Сагкх. Такого же мнения придерживался и кентавр Семерлинг. Вопрос был только в том, зачем Сагкху понадобилась эта игра? Кентавр Семерлинг настаивал, что Сагкх был еще ребенком, а для любого ребенка игра есть способ познания мира. И что мощное, не поддающееся разумению сознание детеныша Черной плазмы отпечаталось в мозгах Андрея Тимерийского, который теперь просто обязан доиграть начатую его «маленьким» другом игру. Но беда вся в том, что Сагкховы забавы не под силу человеку, пусть и получившему от своего приятеля из Черной плазмы сверхъестественные способности. Впрочем, кентавр Семерлинг сильно сомневался и в этих способностях. Сверхъестественным пока что было только упрямство, с которым Тимерийский шел к неведомой цели. Просвещеннейший Пигал и соглашался с кентавром Семерлингом, и не соглашался. Что ни говори, а нечто Сагкхово в князе Тимерийском есть. Достаточно вспомнить, как он смирил гордых гельфийских баронов, которые в его присутствии и пикнуть не смели. А Великий Магус Хруса, обладавший сверхъестественным чутьем, он-то почему боялся князя Тимерийского? С другой стороны, в проклятом князе оставалось много человеческого. Этого магистр никак не мог отрицать. И как человек, Андрей Тимерийский был надежнее и кентавра Семерлинга, и канцлера Весулия, и многих достойнейших сиринцев, коих Пигал числил среди своих друзей, но которые, увы, предали его в час испытаний. Вот и думай тут, кто человек, а кто не очень. Единственное, что мог поставить в вину князю просвещеннейший, так это его страсть к игре, а играл Тимерийский всегда по-крупному, делая головокружительные ставки. Впрочем, очень может быть, что эту дурную привычку он перенял не у малолетнего дружка Сагкха, а у вполне зрелого и вроде бы мудрого наставника кентавра Семерлинга, который тоже без зазрения совести играл чужими жизнями, в том числе и жизнями близких друзей. Пигалу и сейчас казалось, что Семерлинг знает больше, чем говорит о том Высшему Совету. И, возможно, напрасно магистр, руководствуясь ложно понятым чувством чести, не раскрыл просвещеннейшим членам Высшего Совета глаза на странности в поведении кентавра.

Свет так неожиданно ударил Пигала по глазам, что магистр, откинувшись резко назад, едва не выпал из седла. Ворота станции гельфов наконец-то открылись. Радоваться этому обстоятельству было бы глупо, но все-таки сиринец почувствовал облегчение, хотя, возможно, и преждевременное. Никто не мог заранее предсказать, какой окажется новая планета. Оставалось только надеяться, что будет она более гостеприимной, чем покинутый в спешке Релан.

– А как называется эта планета? – потянулся в седле Феликс.

– Откуда мне знать? – пожал плечами Андрей Ибсянин.– Знаю только, что она шестая в своей системе.

На вид шестая была планетой так себе, не внушающей доверия своим кроваво-красным ликом. Чахлые деревца с буроватыми листьями не могли бы укрыть не только сиринского благородного оленя, но даже ибсянского пятнистого кабана. Несравненные тоже не спешили навстречу благородному барону.

– Должен тебе сказать, трефовый, что вкус у тебя много хуже, чем у нашего просвещеннейшего друга.

– Зато сейчас мы ближе к цели,– отозвался ибсянин, разглядывая перстень.

Камень действительно из черного стал багровым и пульсировал, разгораясь до цвета крови.

– Может, это местное светило так на него подействовало? – повернулся Феликс к сиринцу.

Но магистр отрицательно покачал головой. Цвет камня становился все более устойчиво-красным, а затухания все менее продолжительными. Видимо, Андрей Ибсянин очень удачно выбирал направление движения.

– Гора? – спросил Феликс, поднимая глаза к горизонту.

– Скорее, замок,– отозвался сиринец.

Замок, впрочем, был столь велик, что и вблизи казался горою. Сложен он был из огромных полированных блоков, которые блистали странным голубоватым светом.

– Такие замки строили гельфы,– пояснил встревоженный Пигал Сиринский.– В пору своего расцвета. А кто сейчас может жить в замке, я себе даже не представляю.

– А гельфы жили на всех планетах, которые связывала их дорога? – спросил ибсянин.

– Вероятно,– пожал плечами магистр.– Это было самое многочисленное племя во Вселенной. А нынешняя Гельфийская империя насчитывает не более полутора миллиардов человек, проживающих на Игирии и Вефалии.

– А где остальные?

– Есть основания полагать, что мы с вами тоже потомки гельфов. После Великого поражения племя гельфов раскололось на мелкие части и оказалось изолированным друг от друга на множестве планет. Более того, эти перепуганные гельфы сами постарались разрушить станции на своих планетах либо наглухо их закрыть, дабы не допустить прорыва Черной плазмы. И только много позже появились цивилизации, способные осуществлять межпланетные переходы.

– А кентавры?

– Кентавры – древнее племя, возможно более древнее, чем гельфы. Во всяком случае, по утверждению Семерлинга, кентаврийские хроники содержат сведения о Великом поражении гельфов. Кентаврия очень закрытая планета, и редкому счастливцу человеческого рода удавалось там побывать. Кентавры охотно делились с людьми своими знаниями, активно участвовали и участвуют в работе Высшего Совета и неоднократно, плечом к плечу с Героями Парры, выступали на защиту Светлого круга. Впрочем, племя это немногочисленное, и, по словам Семерлинга, население его планеты никогда не превышало ста миллионов особей. Однако малая численность кентавров компенсируется долголетием.

Молодые люди слушали просвещеннейшего магистра с большим интересом. Во всяком случае, Феликсу, выросшему на Либии, в гуще мессонских интриг, трудновато было поверить, что Мессонская империя, казавшаяся ему раньше самой могущественной в мире, это всего лишь глиняный горшок, который могут расколоть в любую минуту из вредности или просто по неосторожности более продвинутые племена.

– Надо признать, что наши предки гельфы умели строить жилье.– Феликс постучал по огромному блоку кулаком, но не вышиб из него никакого звука в ответ.

– Я подозреваю, что это не жилье,– покачал головой Пигал.– А по мнению князя Тимерийского, голубые замки содержат в себе исходные материалы для создания чудовищных монстров. Именно с помощью этих монстров гельфы и собирались противостоять Черной плазме. Разумеется, эти предположения еще нуждаются в проверке.

– Ну хорошо,– кивнул головой Феликс.– А почему наши камни вдруг покраснели, словно от стыда?

–Обычно они так реагируют на черную волну, на которой очень любят работать колдуны и ведьмы.

– Насколько я понимаю, эта волна исходит из Черной плазмы? – спросил Андрей.

– Разумеется,– любезно подтвердил магистр.

– Следовательно, гельфы, готовясь к войне с Сагкхами, должны были обезопасить свое оружие от исходящей из Черной плазмы волны?

– Это, пожалуй, правильное предположение,– задумчиво проговорил Пигал.– Но если продолжить его, то можно сделать вывод, что от этого замка не может исходить ничего, имеющего отношение к Черной магии. И если черная волна отсюда все-таки исходит, то это означает, что замок захватили какие-то посторонние существа.

– Об этом я вам и толкую, просвещеннейший,– усмехнулся ибсянин.

Феликсу схоластический спор ибсянина с сиринцем изрядно надоел. В конце концов, что может быть проще– сходить и проверить.

– А как ты собираешься проникнуть за эти стены?– иронически глянул на человека молодого Пигал.

– Сделаю дырку.

И прежде чем магистр открыл рот для протеста, из руки легкомысленного барона вырвался язык пламени, раскаленного добела. Гельфийские блоки надежд сиринца не оправдали и были прожжены насквозь силой плазмы мощностью всего в одну слезу Сагкха. Какими же самонадеянными болванами были эти гельфы, вздумавшие помериться силами со столь чудовищной по своей мощи субстанцией!

Первым в образовавшийся проем полез Феликс, просвещеннейший Пигал занял место в середине. Опыт подсказывал ему, что в подобных предприятиях одинаково опасно находиться как в авангарде, так и в арьергарде. Возможно, кто-то сгоряча заподозрит магистра в робости, но это будут люди, никогда в своей жизни ничего серьезного не испытавшие и оперирующие больше чувствами, чем разумом. Да и при чем здесь храбрость, если оба спутника превосходили сиринца силой мышц и быстротой реакции. Не говоря уже о мощном оружии, которое они носили на своих пальцах. По поводу этих камней у Пигала тоже имелись сомнения. Сам он даже не пытался ими воспользоваться, а вот кентавр Семерлинг пытался, но ровным счетом ничего не добился. Из чего был сделан вывод совершенно неверный, как теперь оказалось, что дело не в камнях, а в самом Тимерийском. Или, точнее, вывод был верен только отчасти – дело было и в камне, и в князе. Более того, Пигал пришел сейчас к еще одному весьма неутешительному выводу: качества, которыми наделил своего друга Тимерийского маленький Сагкх, оказались наследуемыми. А иначе чем еще объяснить тот факт, что люди молодые без труда добились огненного успеха там, где потерпел сокрушительную неудачу кентавр Семерлинг. И это сделанное Пигалом открытие сулило человеческой цивилизации большие проблемы в будущем. Дело в том, что князь Тимерийский был весьма плодовитым отцом. Та же императрица Лулу кроме дочери родила ему еще четырех сыновей, которые только в силу юного возраста не были пока приобщены к делу. Кроме того, Пигал разделял сомнения императрицы по поводу супружеской верности императора, а это означало уже полную потерю контроля над ситуацией.

– А у вас есть дети, барон? – спросил Пигал у Садерлендского.

– Я холост,– твердо ответил пиковый кавалер, разглядывая подозрительно вибрирующие стены подвала, в который они только что проникли.

– Я не спрашиваю о женах,– отмахнулся Пигал.– Я спрашиваю о детях.

– Видите ли, магистр, если я стану распространяться на столь деликатную тему, то это приведет к скандалу в некоторых весьма достойных мессонских семействах.

– Я так и думал,– в сердцах всплеснул руками Пигал.

О детях Андрея Ибсянина просвещеннейший даже спрашивать не стал. Просто вспомнил о милом обычае, существующем на этой планете, где количество женщин сильно превосходит количество мужчин. Судя по тому, что смурной Андрей к двадцати годам пребывал в полном здравии, он с честью прошел выпавшие на его долю испытания. И по меньшей мере девять женщин могут родить ему отпрысков. Кстати, ведь и Андрей Тимерийский в ту жаркую ибсянскую ночь тоже весьма расстарался. И не исключено, что не только Леда родила ему сына, но и остальные милые дамы не остались перед князем в долгу. Пигалу впору было хвататься за голову. Клан Тимер разрастался с невероятной быстротой, что в силу открывшихся обстоятельств с Сагкховой наследственностью могло привести к настоящей катастрофе. Самое ужасное, что Пигалу не с кем было поделиться своим открытием, и Высший Совет Светлого круга еще долго будет пребывать в счастливом неведении относительно грядущей опасности. Следует отправить посвященным взвешенное послание, чтобы они тихо и без паники взяли под контроль всех законно и незаконнорожденных отпрысков клана Тимер. Сообщение это можно передать только на черной волне – факт, конечно, прискорбный, но Пигалу сейчас не до чистоплюйства.

Лестница, к которой Феликс вывел своих спутников, была сделана из того же голубоватого материала, что и наружные стены, но этот материал странно пружинил под ногами, что вызывало острое ощущение ненадежности сооружения. Хотя снаружи гельфийский замок казался несокрушимой твердыней.

– Как вы это объясните, магистр?

– Я же вам говорил, что этот замок сделан не из камня. Эти блоки представляют собой сгустки энергии, и каждый из них способен вдребезги разнести целый город. Разумеется, при условии, что заключенная в нем сила внезапно вырвется наружу.

– В таком случае,– сказал Андрей Ибсянин,– я бы настоятельно рекомендовал существам, работающим на черной волне, прекратить безобразничать.

– Почему? – удивился магистр.

– А потому что энергия этих блоков, скорее всего, должна освободиться под воздействием Черной плазмы.

Просвещеннейший Пигал хлопнул себя по лбу, мысленно, конечно. Молодой ибсянин был совершенно прав. Нечто подобное случилось с гигантским замком Рогус. Стоило только Андрею Тимерийскому пустить в ход свои камни, как замок стал разваливаться на глазах и, кстати говоря, развалился, но уже после того, как князь изъял из него ключ гельфов. Рогус был гигантской ловушкой для Сагкхов, но, поскольку в замок пожаловал не Сагкх, а лишь слабое его отражение в лице Тимерийского, то распался он не сразу, а постепенно. Единовременного гигантского выброса не произошло, и, видимо, поэтому не сработал биологический потенциал, заложенный в той мине. Это обстоятельство и спасло Вефалию и Игирию от уничтожения орудием предков.

– Выходит, мы рискуем оказаться в пекле? – Феликс осторожно потрогал ногой вибрирующую ступеньку, которая больше напоминала кисель.

– Выходит, так,– кивнул головой ибсянин.– Надо найти источник излучения и не пользоваться больше слезами Сагкха. В противном случае мы рискуем оказаться в эпицентре взрыва.

Сиринцу казалось, что вибрация усиливается, и Феликс с ним был абсолютно согласен. Правда, и камень на пальце барона горел все ярче, указывая на то, что двигаются они в правильном направлении. Лестница вывела путешественников в просторный зал, стены которого дрожали как фруктовое желе, которым кормили магистра в детстве много лет тому назад. Зал был пуст. Не только живой души, но и мебели здесь не наблюдалось, и только в центре его вибрировали два огромных голубых шара.

– Вот оно, оружие гельфов! – воскликнул ибсянин.

И скорее всего, он был прав, тем более что, пройдя по залу еще шагов пятьдесят, исследователи наткнулись на шар третий, а потом и четвертый. Эти шары тоже дрожали в напряжении, готовые лопнуть в любую секунду. Легкомысленный Феликс прикоснулся к шару пальцем, тут же с криком его отдернув,– жжется. Вероятно, его крик был услышан. Справа вывалилось совершенно невероятное чудовище о двух клыкастых головах и четырех руках. И в каждой из этих рук было по энергетическому мечу.

– Трефовый, ваш выход,– сказал спокойно Феликс, оборачиваясь к брату.

Надо сказать, что достойнейший Пигал тоже узнал чудовище, да и мудрено было не узнать, коли он провел над изучением загадочных карт долгие ночи в раздумьях и сомнениях.

– Я на твоем месте помог бы брату,– сделал замечание Пигал скрестившему руки на груди барону.

– Сдается мне, магистр, что и меня не обделят вниманием в этом замке, слышите?

Звук был мерзким, а уж явившееся на всеобщее обозрение испускавшее его существо и того гаже. Все-таки Феликс был прав в своих претензиях – противник ему достался самый неказистый.

– Послушайте, магистр,– успел сказать барон опешившему спутнику,– пока мы с трефовым суетимся, поищите-ка источник черной волны. А то, чего доброго, эти трясущиеся своды рухнут нам на голову раньше, чем мы завершим свой беспримерный подвиг.

Ибсянин уже рубился с двухголовым чудовищем, отмахиваясь от мечей, летящих в голову со всех сторон, а имперский барон все еще раскланивался со своим противником. Пигал покосился на ближайший шар и понял, что Феликс прав и ему следует либо бежать отсюда сломя голову, либо немедленно приниматься за поиски. Феликсов монстр был тоже четырехрукий, но одноголовый и отвратительно шишковатый. Шишка торчала и на месте носа, что еще можно как-то стерпеть, но теми же шишками было усеяно все тело. А там, где наростов не было, густо росла шерсть зеленоватого цвета, очень похожая на сиринский мох. Голова чудовища была защищена огромным костяным гребнем, от которого отскакивал энергетический меч. Глазки монстра, красные от ярости, злобно косили в сторону Пигала, и магистр на всякий случай отодвинулся подальше в угол, дабы не мешать схватке. У четырехруких было явное преимущество в количестве мечей, но молодые люди оказались более подвижны и, пока хватало дыхания, вполне могли им противостоять.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации