Текст книги "Rusкая чурка"

– Так, сейчас пять часов… – в мозгу завертелась золотая, с бриллиантами, часовая швейцарская шестеренка, – Петя должен заехать через тридцать минут. Можно покурить.

Достала длинными, средней ухоженности пальцами с яркими кроваво-вишневыми ногтями, напоминающими издалека когти голодной тигрицы, запущенные в растерзанную, разодранную домашнюю корову (почему корову? почему домашнюю? – потому!), красивый брикетик медленной смерти (а мы и не торопимся) под названием «Мальборо». В миллионный раз, как и миллионы других, подумала глупость: интересно, сколько таких надо выкурить, чтобы убить лошадь? Чушь какая-то: курит кто-то, а умирает лошадь… Пусть бы лошадь сама и курила тогда… Достала элегантную сигаретку, поднесла к губам, вульгарно, викториеобразно зажав ее между двумя пальцами. Вдруг поняла, что не накрасила губы, хихикнула:

– Да, ладно, тут вон смерть рядом ходит, а я о такой ерунде думаю… в машине накрашу…

Чиркнула подаренной кем-то зажигалкой. Затянулась. Вышла на балкон. Вернулась. Взяла сумочку, открыла, задумалась… Как сказать Пете, что планы поменялись. Он ведь ее куда-то везти собрался, что-то планировал, ресторан вроде заказывал. Как сказать, как сказать… так и сказать – планы изменились. У меня, может, жизнь меняется… Не хочешь везти и ждать, уматывай, не велика потеря. Ты ведь не весь мой жизненный план, а только его небольшая, начальная, да еще и женатая, часть. Тоже мне, возомнил о себе! Бабки есть, так все можно?! Такие, как я, не продаются. Задешево уж точно. Ладно, что заводиться раньше времени.

На всякий случай положила в сумочку презервативы. Вдруг с Петей не поругаемся и поедем к нему… на дачу… Или, наоборот, вдруг с Петей поругаемся. И останусь у… Как его зовут-то хоть? Как, как? Продюсер его зовут. Какое красивое имя! А кстати, почему Розка меня с ним знакомит, она сама до мужиков охочая? Тем более до продюсеров, режиссеров, актеров, вахтеров, таксистов, милиционеров… Шутка. Вот бы она услышала. Убила бы. Или задушила в объятиях. Да, но почему знакомит? Просто на сваху она не похожа… Почему? А, поняла – внешне Розка очень эффектная: ростом метр семьдесят четыре, грудь четвертого размера, своя, натуральная. Держится с мужиками уверенно, даже нагло, недавно вон известного в прошлом хоккеиста захомутала (его в Канаде то ли «русским паровозом», то ли «русским самосвалом» прозвали), а параллельно – еще и ведущего молодежной телепередачи «Ночное солнце», пердуна старого. А все туда же, любитель молоденьких девочек. А запал он на нее после того, как она ни к селу ни к городу заявила за столиком в компании на какой-то модной вечеринке, что первый секс в ее жизни был с действующей пожарной командой, причем со всей сразу.

– Только пожарные, и то – на время, смогли потушить во мне бушующий огонь. Настоящую девушку нужно проверять только пожарными, – томно сузив глаза и выпятив вперед подбородок и, естественно, грудь, шептала Розка налево, направо и за два соседних столика.

Почему именно с пожарной командой, а не с моряками Балтийской флотилии, она и сама толком не знала, но впечатление произвела. Потом расхохоталась и сказала, что пошутила, пожарных было только двое. А он подумал, надо же какая раскрепощенная, талантливая девушка, далеко пойдет… с моей помощью… И снял Розке квартиру, правда недорогую и на окраине Москвы (но не в Перловке же), денег начал подкидывать, они ей тогда очень были нужны. Впрочем, как и сейчас. Так почему? Двигается Розка вроде неплохо, как танцует, правда, не видела… Но попочкой крутит очень сексуально. Ё-мое, так она, видимо, тоже в группу хочет, а вот петь она точно не умеет, даже в ноты не попадает. А всем уметь петь и не обязательно. Одна поет, другие попочками вертят, батманы бросают да богатеньким папикам глазки строят. А главное качество современной певицы у нее есть. Вон посмотрите, Семигрудич эта… Как ее представляют – певица, пятый размер груди (в общем, звезда пятой величины). Класс! А Розка поинтересней будет. И грудь своя, да и не намного меньше. И ростом выше. А что петь не умеет, так даже лучше (хотя как будто Семигрудич умеет…), не кинет продюсера, не уйдет никуда. Готовая, почти надежная звезда. Ладно, посмеялась, хватит.

Вон, кажется, и Петя подъехал. «БМВ» свой никак не может втиснуть между двумя «жигулями», дергается туда-обратно. Как будто время вышло, а кончить не может… Деятель… Что-то мысли все об одном. Что-то будет! Ну вот, запарковался, вышел. Бедный мужик, устал даже.

Хотя заметила, продолжила выяснять отношения со своим внутренним миром Алина, не любят все эти начинающие олигархи (да и кончающие, собственно, тоже), чтобы их мужиками называли, они все – мужчины. Кинжал им в зубы! А с ними – не бабы, не телки, а женщины. Женщины! С одним – королева, с другим – принцесса. Ведь все должно быть достойно (в их кругу). Элита хренова! Это потом надоевшие женщины становятся шлюхами, девками, их бьют, дарят товарищам, проигрывают в карты, продают друг другу через этого ублюдка жирного – Изю Клистермана, похожего на стриженый и выцветший на палящем московском солнце пожухлый кактус. У, мерзость! Кактус, обоссанный идущим в страну золотой мечты верблюдом демократии… А сейчас этот кактус еще и в телевизоре выставили, как в витрине, две передачи собственные дали – «Ночь с Клистерманом» и «Красавицы под чудовищем», где этот мерзопакостный очкарик учит девочек продаваться…

– Муж, – говорит, – это как работодатель. Поживете года три с олигархом, бабки, квартиру с него получите и отвалите…

Вон недавно эта потасканная красавица Аэлита Барабаш во всех СМИ заявила (правда, после развода), что муж ее заставлял с детьми играть, посуду мыть, еду готовить – в общем, издевался, как только мог, держал на положении рабыни… Ну, прямо изверг! Вот уродка… Сумасшедший дом! А пока они жили вместе, были граф с графиней да князь с княгиней. И сам Кирракоров был у них на посылках – то ли на Евровидении, то ли где-то еще подальше…

Ух ты, какой букет шикарный! Красные розы. Я, как чувствовала, платье такое надела. Красные розы – это, кажется, страсть. Ну, что ж, стражди! Я тебе покажу, недораскрученный мой… Подать и мне Кирракорова!.. Хотя на кой хрен мне этот расейскоподданный болгарского происхождения, похожий на грустного турецкого султана?! Пусть за старушками бегает…

– Петенька, ку-ка-ре-ку-у, я уже выхожу, – размахивая обеими руками и оскалившись издали кошачьей улыбкой превосходной степени (это, видимо, когда большая кошка уже наступила на маленькую мышку и открыла страшную зубастую волосатую пасть… Почему волосатую? Волосатую, пожалуй, можно убрать), Алина поприветствовала дорогостоящего ухажера.

И уже в ту же секунду она спускалась в этом отмороженном черепашьем, почти стоящем на месте лифте навстречу своему так давно ожидаемому временному счастью, вернее, благополучию, а может, к своему билету в мир больших возможностей, в мир выбора возможностей, в мир возможного выбора – в общем, в выбор большого мира… Совсем запутали бедную девочку.

Пусть сам придумает, как сказать, халявщик, а я сделаю так…

* * *

Алина чмокнула Петю в растопыренные губки и, небрежно вдохнув запах дорогих метровых роз с полуметровыми шипами-колючками, подождала, пока он распахнет перед ней переднюю пассажирскую дверцу роскошного семьсот пятидесятого «БМВ» черного цвета, уже подмигнувшего ей всеми своими стоп– и прочими сигналами… А потом сама, с очаровательной виноватой улыбкой, открыла заднюю. Но уже сев упругой попочкой в мягкий салон, она не спешила занести в него правую ножку, заметив, что на нее с большим вниманием и явным интересом уставились два симпатичных парня из серебряного джипа. Смотрите, голуби, смотрите…

Улыбнувшись им и слегка поерзав по приятной коже сиденья, она, медленно осмотрев себя сверху вниз и обратно, все-таки занесла изящную ножку в сладко пахнущий дубленой кожей, дорогим пластиком и заморским деревом салон и закрыла за собой дверку полностью тонированного автомобиля. На мгновение исчезли все звуки, и внешний мир просто перестал существовать. Как будто не было только что весны на свете, не пели веселые птички, не кричали детишки на площадке, не гавкали и не гадили в детской песочнице недодрессированные собаки, не визжали на них и их невозмутимых козлов-хозяев испуганные мамаши, в истерике похватавшие своих расплакавшихся чад. Не было ничего. Даже обычного в таких случаях полумрака не было. Была… черная дыра… открывающихся перед ней возможностей и перспектив. Эта дыра оглушала ее, обволакивала горячее выпуклое тело, ощупывала ее множеством рук, смотрела на нее тысячами болезненно блестящих черных глаз, словно примеривалась к ней, привыкала к ней, сживалась с ней. И похоже, они понравились друг другу. Сработались, как бы сказали раньше.

Где-то далеко-далеко, в глубине, тихонько, как игрушечный, заработал, зарокотал мощный мотор. Глухо-глухо, тихо-тихо, ненавязчиво-ненавязчиво. Засветились красивыми цветными огонечками, закрутили белыми стрелочками различные датчики, циферблаты, спидометр, полилась негромкая классическая, немного вязкая музыка. Машина медленно тронулась, объехала дом и выплыла на шоссе Энтузиастов. А вот включился климат-контроль – не услышала, а скорее почувствовала Алина: накатила приятная волна свежего воздуха. Розы затрепетали, как живые, зашептались, стали раскачиваться в руках, шурша листьями и лепестками в такт покачиванию автомобиля.

Алина положила цветы на сиденье, расстегнула пуговицы на своем белом итальянском плаще, подаренном ей на день рождения (кажется, не Петей), закрыла глаза, словно сразу потеряв часть силы. Петя что-то рассказывает – кажется, хвалится удачной сделкой? А чем ему еще хвалиться? Не длиной же своего недостойного достоинства, немного доставшего ее, несмотря на Петин достаток… Жестоко улыбнулась своей шутке. Донесся будоражащий запах дорогого Петиного парфюма. Глаза стали улавливать вспышки за стеклами, силуэты домов, тень промелькнувшего мотоциклиста. Вот тоже смертнички, носятся как угорелые, тарахтят громче тракторов. Да еще и радио на всю улицу включают, чтобы все вокруг слышали. Чтоб он свалился, прости господи! Вот уж точно – умирать, так с музыкой!

Открыла глаза, оказывается, еще даже до площади Ильича не доехали.

Виновато прищурилась, ласково улыбнулась.

– Петь, а мы куда, опять в «Космос» к твоим друзьям едем? – вкрадчивым – даже не голосом, а каким-то утренним дыханием ангела прошелестела Алина.

– Ну да, нас ждут. Артурчик Артурыч уже звонил. Вначале на втором этаже у Леши посидим в узком кругу, потом Сема подгонит свою команду королев красоты из агентства – кажется, «Барановические узоры», – и поедем на «Баранович» зажигать, помнишь, корабль такой. Удачно он его тогда купил… Кстати, Лебс с Глызиновым подъедут, попоют. Аленка Апкина обещалась. В общем…

– Петь, я сейчас не могу… – Алинин ангел прикрыл бессовестные уста вздрогнувшим черным крылом.

– Как не можешь, Линочка, мы же заранее договаривались… А что случилось? – Петя, повернувшись вполоборота и откинув назад правую руку, положил ее на левое бедро девушки.

– Да ничего, просто мне надо срочно заехать в одно местечко… Не одной, с Розой, ты же ее знаешь… – почти пропела Алина, озорно сверкнув глазами и делая вид, что не заметила, где находится Петина рука и что она делает. Ангел вылетел и забился под велюровый потолок автомобиля.

– Да мало ли кого я знаю, нас же ребята ждут.

– Ну, ты поезжай, а я потом приеду. Мотор поймаю. Мне там надо-то побыть всего часа два, три от силы… А ты едь. – Алина спокойно убрала руку Пети со своего бедра. Ангел с победой вернулся обратно.

– Мотор она поймает. Триппер ты поймаешь. Знаю я эту твою Розу.

– Ты чё, охренел. Ты что обо мне думаешь, ну-ка, останови, я выйду… Останови, или я на ходу выпрыгну. – Разгневанная, она попыталась на самом деле открыть дверку. В гневе и боли ее лицо с четкими, правильно прорисованными чертами было великолепно… Богиня! Ангел вытащил разящий меч.

– Ну, прости, милая, я не то имел в виду.

– Что не то?! Вам там королев с принцессами подвезут. Сами чего-нибудь не поймайте. Рыбаки… – Ангел с размаху поразил Петю в голову.

Петя почувствовал абсолютную правоту в словах подруги и полностью сдался, да и ругаться ему сегодня ну совсем не хотелось. К тому же девочка эта с некоторых пор стала иметь над ним некую непонятную ему власть.

– Ну это не мне, это для ребят, точнее, для компании, чтобы веселее было. И девчонки порепетируют, ну там, как держаться в свете. Они же летом в Грецию на фестиваль какой-то там едут. Ну, прости, Линочка, прости. Мир, да? Знаешь, давай я тебя довезу и подожду.

– А как же твои ребята, вдруг они без тебя королями станут? – уже чисто по-женски, почувствовав полную победу, напоследок надавило на выступившую чужую мозоль очаровательное создание… Алина, обиженно замолчав, закрыла глаза, давая Пете возможность еще помучиться в горниле страдающей совести… Ангел, торжествуя и похихикивая в ладошку крыла, чуть не обгадился от счастья.

Машина, плавно оставив позади себя аквамаринового цвета красивый храм Сергия Радонежского начала девятнадцатого века, с высокими, врывающимися в небо золотыми стрелообразными головками-наконечниками колокольни и самой церкви, помчалась вниз по узкой Николоямской улочке мимо старинного здания Рогожской полицейской части с пожарной вышкой-каланчой, приближаясь к Садовому кольцу. Поднырнула под мост эстакады и направилась мимо старинных, с подновленной лепниной, особняков, отданных под банки, рестораны и различные деньгозарабатывающие представительства, к великолепной громаде сталинского ампира. Проскочив высотку на Котельнической и опять повернув направо под Большой Устьинский, кажется, мост, гордость немецкого автопрома с длинноногой гордостью московского банкира в чреве, поплыла вдоль кованого парапета Москвы-реки, рядом с разрушенным и непонятно как перестраиваемым, как и сама наша страна, зданием гостиницы «Россия». Ехать, вернее, пробиваться сквозь уплотнившиеся потоки сверкающих, сияющих и сигналящих членовозов стало труднее. Тем более что почти в каждом из них были свои начинки из отечественных и даже импортных гордостей и гордостаев. Но пока еще можно. Показались величественные башни и стены старого Кремля. Изящная, зажженная еще отцом Ивана Грозного, Василием Третьим, свеча колокольни Ивана Великого освещала и золотила облака, проплывающие над Москвой, словно посылая с ними свое благословение всем городам и весям государства Московского… Впереди, чуть левее, мелькнул новодельный облик храма Христа Спасителя, напоминающего своей белизной огромное, придавленное к земле, но пытающееся взлететь тяжелое облако.

– Ну, ладно, Алиночка, хватит, ну, прости дурака. Куда ехать-то?

– На Кутузовский, – все еще дулась, демонстративно прикрывая глаза девушка.

– Ну Алинка… Перебор уже… Ты же видишь, другой бы убил, а я сам голову под топор кладу. Точнее, под твою туфлю, под твою шикарную ножку… Или между… Вот достойная смерть… Приятная… – Прощенный Петя, перегнувшись через спинку сиденья, восстанавливал свою, мужскую, справедливость.

– Ты что, обалдел, убери руку, смотри на дорогу, а то сейчас врежемся куда-нибудь. Будет тебе и достойная и приятная… Смотри на дорогу! Убью… Убер-р-р-и!!! Балбес… Ха-ха.

«БМВ» уже проезжал корпуса бывшей Ленинки. И с ее строгих серых стен на Алину безразлично взирали каменными лицами тени великих писателей и мыслителей прошлого, кого-то из них она даже узнала и даже где-то в глубине души поздоровалась, сказав: «Привет, как жизнь?!» И опять закрыла глаза.

Мимо дорогого салона автомобиля, словно мимо Пупа Земли, временно обосновавшегося на Воздвиженке, пролетело административное серо-зеленое здание, принадлежащее, судя по вывеске, Государственной думе, с неизменным милиционером, обкуривающим вход и, видимо, так защищающим его от нечистой силы. Потом показался Дом дружбы народов, напоминающий небольшую, серого цвета крепость, с арочными проемами окон и дверей и большими, круглыми, почти боевыми башнями на фасаде, венчающимися зубчатой оградой (вероятно, и дружба должна быть с кулаками). Слева, как корабль, вклинившись между Старым и Новым Арбатами, качался на волнах ресторанной моды ее законодатель – ресторан «Прага». Вокруг во все стороны сновали люди. Где-то, собравшись группами, пели песни, где-то танцевали, где-то что-то продавали и что-то покупали. Прямо на проезжей части суетились два толстых низеньких гаишника, крутили, махали своими палками, изображая кипучую деятельность. Алина, уже окончательно открыв глаза, улыбалась солнышку, мальчикам с гитарами, бело-серой крепости и даже этим смешным регулировщикам… Проехали красивое дореволюционное здание бывшего элитного роддома имени Грауэрмана, прижатое к задам «Праги» и подарившее миру на этих самых задах Окуджаву и Миронова, Ширвиндта и Державина, Кира Булычева и даже, простите за выражение, Веру Глаголеву. Алина несколько дней назад видела передачу про этот канувший в Лету вместе с Большой Молчановкой роддом. В фильме «Место встречи изменить нельзя» Володя Шарапов с Варей Синичкиной именно сюда отвозят малыша, брошенного матерью… И теперь у Алины вдруг мелькнула тут же подавленная надежда на то, что и она могла бы тут быть… Раньше… Вот Барабаш – сучка, с детьми ее заставляли играть!.. Она отмахнулась от этой мысли, как от наваждения, натужно зевнула и стала дальше беззаботно смотреть в окно. Мимо проплывали большие, раскрытые всегда на одной и той же странице стеклянные книги, у подножия которых вальяжно расположились магазины, рестораны, казино. Все это сверкало, мигало, переливалось бенгальскими огнями, зазывало зайти внутрь, попытать судьбу.

Въехали на мост над Москвой-рекой. Взорам открылись безбрежные, по московским меркам, дали, повеяло свободой и простором, захотелось взлететь и улететь куда глаза глядят… А глаза уже глядели на Дом правительства, бывший Дом Верховного Совета, или Белый дом, как его на американский манер стали называть в эльцинские времена, безжалостно расстрелянный выжившим из ума, но цепляющимся за власть, явно не страдающим парурезом, то есть боязнью мочеиспускания на людях, аморальным алкоголиком и его предавшими свою страну приспешниками в погонах…

…Тогда она была еще маленькой, но помнит, как мама и все соседки, собравшись у них дома, плакали, не отходя от телевизора, в котором стреляли танки, полыхал адовым огнем и коптил черным дымом большой белый дом, проклинали по-женски, твердо и неотступно, беспалого варвара… Впрочем, Бог не фраер, все видит, как сказали бы неформальные лидеры теневой стороны нашей жизни. Хотя даже они содрогнулись, увидев содеянное и транслируемое CNN на весь мир – с заранее раскупленных мест – безумие. А Бог уже покарал многих из тех, кто проливал невинную кровь. Кого взорвали, кого убили сослуживцы, кто сам сошел с ума, как хиросимский убийца-летчик… Это она уже услышала позже и совсем от других людей. С кем только не сводила ее судьба…

– Как там тепло… Мечта поэта… Дай руку-то погреть… – не унимался прощенный банкирчик.

Похоже, его сексуальная активность начинала вскипать и подниматься, как на дрожжах. Словно Алина была такой феромоновой ловушкой для крупногабаритной моли.

– Смотри, куда едешь, осторожно, долбанешь ведь его сейчас…

В сторону от огромного «БМВ» шарахнулся синенький «смарт», маленький, новенький, блестящий, похожий на еще не растоптанный башмак, который до этого гордо, неторопливо и, главное, безнаказанно гулял по самой середине проезжей части, не обращая ни на кого никакого внимания. Разлетелась, как стайка воробьев, группка еще каких-то игрушечных машинок. «Смарт», нелепо надетый на какую-то отмороженную блондинку, стал отставать.

– Да ладно тебе… Не долбану…

– Кончай уже хренью страдать, вон менты впереди…

«БМВ» резко притормозил, а «смарт», наоборот, вильнув задом (или задником) и набрав обороты, стал, прихрамывая от обиды, словно потеряв один каблук, гордо удаляться от обидчика. Все эти телодвижения на дороге не остались не замеченными незаметными до поры до времени гаишниками, которые ну просто ждали какого-нибудь подобного подарка судьбы. И вот уже один из них, чья очередь подошла доить знатного лоха, энергично жестикулируя деньгозарабатывателем, приглашал водителя к неформальному, но продуктивному общению.

– Оппа, накаркала, вот он, враг народа, уже машет, как мельница. Свисток не проглоти… Засунуть бы ему эту палку кое-куда… Сам идет, не дождется… Ладно, выйти, что ли? Чтоб на тебя не глазел. А то ведь еще придумает сейчас шмон какой-нибудь. Ведь раз красивую девушку везешь, значит, куда-нибудь и оружие спрятал…

– Ни пуха.

– К черту!

– А может, мне с ним поговорить, попросить, поулыбаться?

– Ты что, хочешь, чтобы мы здесь на вечное жительство остались, сиди и не двигайся. И даже не смотри в его сторону. Прошу тебя!

Петя с усилием выправил серьезное, спокойное выражение лица. И направился навстречу степенному, медведеобразному, уверенному в своей почти спортивной победе, хотя и хромающему сразу на две ноги, две руки и голову, среднестатистическому гаишнику, знакомому каждому из нас по той доброй сказочной игре для взрослых мальчиков и девочек под названием «московская дорога с засадой». Со стороны казалось, что встретились два грустных заботливых одиночества, показывающих друг другу дорогу к счастью. Оба то по очереди, то сразу вместе махали руками, указывая куда-то вдаль, на видимое только одному из них место, в котором он, видимо, по доброте душевной очень хочет увидеть собеседника. Они то, кланяясь, приближались на почти интимное расстояние, то, расшаркиваясь, отскакивали друг от друга на дистанцию дуэльного выстрела. Потом опять сходились, взявшись за руки, как девушка с лихим гусаром в повторяющемся в сто пятьдесят шестой раз па французского менуэта времен Людовика Четырнадцатого. Внезапно музыка закончилась, выключился свет, и музыканты ушли. Петя поблагодарил свою (свое, своего) партнершу (партнера) за прекрасный танец. Что-то протянул ей (ему) в знак благодарности и, не провожая, развернувшись, зашагал к машине. Петя шел к автомобилю, и реальность, медленно и неуклонно, неуклюже возвращалась ко всем, кто имел счастье наблюдать эту поэтическую картину…

Алина всем телом подалась навстречу открываемой двери, так что в разрезе ее платья нескромно, почти в полную величину, засветилась, качнувшись, так волнующая Петю и, надеюсь, нас с вами, уважаемые читатели, молодая, та, что не совсем умещается в ладони, теплая женская грудь.

– Ну что, как?

Петя неторопливо сел в водительское кресло, тихонько, почти про себя, самодовольно засмеялся, бесшумно завел двигатель. Машина, вальяжно заурчав пятилитровым движком, неумолимо тронулась с места.

– Я его спрашиваю: я что-нибудь нарушил, в чем дело? А он: вы пили сегодня? Я говорю, да нет, только собираюсь, не составите компанию? А он без юмора… Это нельзя, лучше дыхните, говорит. Я дыхнул, а он свой нос почти мне в рот засунул, нюхает долго так. Кайф поймать пытается… Потом говорит: вы ехали, виляя. Это почему так? Это правилами запрещается! Так что мы можем проехать на освидетельствование. Далеко? – спрашиваю. А он так спокойно: в медсанчасть. А это на час-полтора как минимум. Я говорю: я вильнул, потому что CD-диск уронил, пытался поднять. А он смотрит на меня, как филин, глаза выпучил: а это кто у вас в салоне? Разглядел ведь, собака… Говорю, а вам какое дело? Может, и никакого, говорит. С вас – сто баксов. Я охренел, говорю: ты чё, командир?! А он так по-доброму, с улыбкой: да ладно, тебе что, жалко?

– Ну и что, ты отдал?

– Отдал, конечно. Ну, во-первых, я такой наивной наглости еще никогда не слышал… А во-вторых, у тебя регистрация есть, а место работы, учебы? Нет. Ну, и так далее… Ладно, поехали… А мне понравилось, продолжим?

– Обалдел совсем? – засмеялась Алина, убирая шаловливую Петину ручку со своей строптивой ножки.

– Ладно, куда ехать, жадина? Не дает ребенку поиграться.

– К «Кофе хаусу». Знаешь?

И Петино авто продолжило свой бесшумный, но, как мы уже понимаем, бесславный (для Пети) путь к Алининому счастью.

* * *

Вот и он, Кутузовский проспект. Дорога в гордую и трагическую историю нашей многострадальной Родины (где она это прочитала?). За окнами машины грациозно проплывала, как гигантская жирафа, великолепная, поражающая своими пропорциями гостиница «Украина», расположенная в одной из сталинских высоток в излучине Москвы-реки. Справа и слева мелькали, как разлетевшиеся брызги золотого шампанского, шикарные, всегда практически пустые рестораны и бутики. В стеклянные двери не спеша заходили ухоженные, сладко благоухающие божественными духами и несмываемой, сверхщедро оплачиваемой похотью молодые загорелые самки. Причем верхняя их часть вплывала, несомая крыльями норковых горжеток, а нижняя семенила на высоких звенящих, вечно запинающихся каблуках. Заходили в сопровождении мускулистых охранников и не очень-то внешне заметного папика-бойфренда, пахнущего дорогим коньяком и нафталином одновременно. Это им бросались навстречу официанты, продавцы и топ-менеджеры, это им подмигивали шикарные манящие блондинки в бриллиантовых колье с обнаженными плечами с будоражащих сознание витрин и многочисленных реклам. Это для них конструирует свои замысловатые, сверхсложные платья стоимостью, сопоставимой с ценой дорогого автомобиля, маэстро-кутюрье Валентин Юдашкин, чья золотая крепость-мастерская занимает весь первый этаж проезжаемого сейчас слева дома. Большие окна занавешены золотыми плотными шторами с массивными золотыми набалдашниками, за которыми мелькают беспокойные тени маленьких юрких исполнителей. А к главным дверям, постоянно сменяя друг друга, подъезжают, подплывают, подлетают представители золотого миллиарда планеты Земля (российского розлива, с несдутой пеной)… А вот и шикарный, желто-розового цвета, с лепниной по фасаду, магазин детской моды для детей олигархов. Петя ей рассказывал, как однажды зашел туда с другом и охренел от цен. Он себе покупает дешевле… Из машины не видно название, но Алина, рассмеявшись, подумала, что назвала бы его «Олигаша»…

Вот на секунду перед ее взором выскочила из проема в домах маленькая, но гордая бронзовая конная фигурка полководца Петра Багратиона с золотой саблей в откинутой руке. Она вынырнула, словно преследуемая, уже обступаемая сзади, возвышающимися над ней, громоздящимися, словно чудища-терминаторы, полумертвыми, отливающими предсмертным металлическим синим блеском, шевелящимися нелепыми глыбами Москвы-сити…

Алина вдруг явственно увидела выплывающую из-за этих стеклянно-каменных уродин, словно материализующуюся из спрессованного там воздуха и нависающую над ней довольную рожу Магомеда Каримова и четко услышала сопровождаемые гуляющим эхом слова «Все равно ты будешь мое-е-ей! Ником-у-у-у не достанешься. Ты только моя-я-я!»

Все это потом преследовало Алину по всему Кутузовскому…

…Из-за резко выехавшей с парковки маленькой спортивной, почти игрушечной машинки «БМВ» с Петиными не произносимыми здесь комментариями притормозило у знаменитого в прошлом дома (Кутузовский, 26), с отломанными благодарными потомками мраморными досками (другими благодарными теперь восстановленными) в честь «выдающихся деятелей» нашей славной партии и государства. Здесь жил Брежнев, здесь жил Андропов, здесь жил… Всё, больше не живет… Другая жизнь, другая реальность. Рыжий Чибас рулит. Проехали…

А вот и «Кофе хаус». Кстати, их тут два… С пристроенным к дому и занимающим две трети тротуара фирменным тентом-навесом, под которым расположились болтающие и жующие граждане нашей дружной и до сих пор еще необъятной Родины. А вот и Розочка – сочная, аппетитная, но одноразовая, как все эти хаусные кофе, пирожные или тортики… Как все модное и ненастоящее, заполонившее в последнее время души людей и пространство нашей страны с гораздо более чем тысячелетней историей. А где-то там дальше (секунд двадцать – сорок езды) Триумфальная арка, музей «Бородинская панорама», Поклонная гора, где ждал ключи от Москвы самонадеянный, со всеми договорившийся, все просчитавший и привезший в Отечество наше тонны фальшивых денег, удачливый завоеватель Европы… Все это Алина слышала и надолго запомнила от смешного, длинного, но умненького мальчика-студента Славика Ерошкина, так искренно и по-доброму старомодно, с кино, мороженым и вечерними неторопливыми прогулками по уставшей Москве, пытавшегося за ней ухаживать. Наивный мальчик… Пусть у него все будет хорошо…

– Слушай, Алинка, что-то я завелся, может, по-быстрому, а? Прямо здесь, в салоне… Хочется очень… Запаркуемся где-нибудь подальше, во дворах…

– Совсем с ума от горя съехал? Потерпи до лучших времен, дорогой…

…И запылала Москва синим светом, ярким пламенем. И остались от мечты заносчивого корсиканца только рожки да ножки… Не видать ему не только грезившейся Индии, не только Питера, но уже и ликующего и салютующего в его честь Парижа почти не видать (ну, разве что совсем ненадолго), как своих чистых белых панталон. Финита ля, как говорится… Наполеон, капут! Шерше ля фам, господа!

То есть здравствуй, дорогая Розочка! Вот и мы…

Отливая на солнце блестящими решетками, ручками, фарами и дисками, дорогое авто с достоинством подкатило к жующим и пьющим под шатром и тихо встало в ряду таких же достойных, включив стоп-сигналы и выключив габариты. Алина выпрыгнула из машины, затмив своими буферами, ручками и ножками все их ручки, фары и стоп-сигналы. И, крикнув Пете на ходу: «Жди!» – она обнялась с подругой. Буфера, ручки и ножки Розочки были отполированы по последней моде. Они, блестя и сияя, с неподдельной радостью переливались в лучах заходящего солнца, как глаза папуаса из Новой Гвинеи, увидевшего солнцезащитные очки, потому что ими очень удобно, отломав дужки, ковыряться в земле и доставать вкусных червячков и личинки. И очень хорошо, что девушки пошли в одну сторону, потому что разглядывающая Розочку и даже не глотающая слюну мужская братия теперь была вынуждена визуально желать еще и Алину и цепкими липкими взглядами сопровождать теперь обеих. И если бы девушки пошли в разные стороны, то зрачочки в глазенках многих персонажей не нашего романа могли и не выдержать, разъехавшись в разные стороны, как колеса хорошего спортивного велосипеда, привязанного за раму у темного подъезда в не самом спокойном районе города. Но сильная половина человечества не окосела, а, как ветер в спину, точнее, чуть ниже, дула в паруса надежды и взаимопонимания и подталкивала наших героинь побыстрее скрыться с шумящего и лоснящегося на вечернем солнце респектабельного проспекта. И уже через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами сталинского дома.