Текст книги "Rusкая чурка"

Продюсер (продолжение)

…Так вот, Александр Глынин писал песни. Писал, писал, да надоело ему это прибыльное, но неинтересное занятие. Надоела эта беготня по директорам или продюсерам «звезд» с предложением очередной песни и внушением того, что именно эта песня – «хит», именно она и нужна сейчас твоей просевшей или, наоборот, поднявшейся «звезде». А директора эти, или продюсеры, или мужья (жены, мамы, папы) отвечали, что песня ничего, но такая уже была, или нужна такая, как у Кати Дрель, или у Долининой, или у Кирракорова. Или все устраивало, но цену надо сократить, потому что, к примеру, тысяча долларов – это очень много, так как две тысячи они должны будут заплатить парикмахеру, три тысячи – аранжировщику. И еще они уже заказали два новых концертных платья по десять тысяч. А еще надо заплатить за статьи в журналах-газетах, а еще… В общем, оказывалось, что в этом самом певческом шоу-бизнесе песня для певца-певицы стоит месте на пятом-шестом, где-то между прической, макияжем и новыми трусами. Я уж не говорю о том, что нормальные русские песни, имеющие не американскую музыкальную основу, вызывали у всех этих исполнителей зевоту, а у некоторых приступы рвоты и поноса (и не только в фигуральном смысле). Ну, и пишите тогда сами и сами за собой бегайте, да и сами себя в чем угодно убеждайте, подумал Александр и решил создать свой собственный коллектив. Но как это сделать, он не знал, да и боялся немного нового, неизведанного, хотя оно, как все неизведанное, манило невероятно. Не знал и боялся, пока не встретил одного «директора», как потом выяснилось – выгнанного за безделье из группы «Стрелки Амура», но представившегося неопытному Саше в качестве крутой акулы отечественного шоу-бизнеса. Звали его Джоном. Это был тонкий, с бегающими глазами и очень похотливой крысиной физиономией человечек непонятного возраста, непонятной национальности и опять же очень понятной сексуальной ориентации. Превозмогая брезгливость, Саша согласился (в надежде, что когда-нибудь все изменится или стерпится-слюбится…) с ним работать. Договорились, что Саша будет писать песни, искать композиторов, аранжировщиков, сидеть в студии, подбирать коллектив, работать с хореографом, то есть заниматься творческими вопросами, а Джон найдет спонсоров с деньгами и договорится насчет первых (ну, и конечно, последующих) концертов. То есть Саша станет условно художественным руководителем, а Джон условно – директором. Сбросились по триста долларов, арендовали зал в грязном, вечно то ли ремонтируемом, то ли ломаемом кинотеатре и объявили кастинг, развесив объявления в музыкальных и театральных институтах и училищах, а также в Интернете. Еще Саша передал эту информацию через знакомых певцов, певиц и околомузыкальных тусовщиков.

– Единственно, – сказал Джон, – чтобы я смог вставить группу в какие-нибудь концерты, у тебя должны быть хотя бы две готовых песни… Ну, и группа, как таковая, разумеется.

Договорились, пожали друг другу руки (она у Джона была маленькая и потная) и разошлись. Правда, на кастинг Джон приперся, проявляя большой интерес почему-то и к самим девочкам, и к тому, что они могут и на что они согласятся, если…

Шло время. Вместо трех по штату Саша набрал восемь девчонок (они все рвались покорять вершины шоу-бизнеса, не выгонять же!) и с головой окунулся в незнакомый ему, но чем-то очень интересный и манящий мир. Саша чувствовал себя Пигмалионом, окруженным целым отрядом ручных Галатей. Все они были с разными характерами, манерами, уровнем образования и воспитания. Похожими у этих Галатей были только рост (выше метра семидесяти), возраст (порядка двадцати, двадцати с небольшим лет) и устремления (желание славы и денег практически любой ценой). Лена и Аня очень хорошо пели, но терпеть друг дружку не могли (точнее, убили бы друг друга, если бы не Саша). Оля, Ира и Надя прекрасно танцевали, имели потрясающие фигуры и каждый день спрашивали, когда они начнут зарабатывать, как группа «Виагра». Правда, их абсолютно не смущало, что петь никто из них не умел. А Таня и Розочка (наша с вами знакомая) были просто очень эффектными девочками. И им было абсолютно нечего делать. А еще кто-то им сказал (и, кстати, был прав), что, будучи в шоу-бизе, намного легче найти себе папика-спонсора. Они не умели петь и танцевать, это правда. Но правда и то, что ничего другого они тоже не умели. А тут хоть приятное нечегонеумение. К тому же они вдруг решили, что пению и танцам очень легко научиться, и упросили Сашу оставить их на репетициях. Денег они не просят, есть и пить – тоже. Они были нескандальные, просто солнечно улыбались, и от них, как от русалочьего омута, тянуло таким женским затягивающим обаянием, что Саша, посоветовавшись с саунд-продюсером (появился и такой тип), сдался. К тому же Розочка через несколько репетиций заявила, что все эти девочки так себе и она скоро приведет к нему готовую «звезду», а может, и двух. И они, разумеется с Розочкой, тут же заткнут «Виагру» за пояс… на котором, как я понимаю, чулки носят…

Время тикало. Песни записывались (в долг, за счет прежнего авторитета Саши) в дорогой студии у знакомого хорошего человека. Вначале записали три песни. А концертов все не было… Хореограф Семочка, опять же ярко выраженной ориентации (ну, не идут шахтеры в хореографы!), кидаясь в девочек тапочками и всем, что попадется под руку и под ногу, ставил на эти песни «ну, самые современные и продвинутые» танцы. Двигался он при этом плавно и бесшумно, как макаки в мультфильме «Маугли», причем таз его (не медный) всегда находился либо по ходу справа, либо по ходу слева, а обе ладошки, соответственно, на противоположной стороне. При этом его белая безбровая голова, совершая вращательные, на триста шестьдесят градусов, движения, то вкрадчиво шептала, то капризно-пискляво выкрикивала про девушек различные непристойности, кажущиеся ему верхом остроумия и сексуальности.

– Куда сиськи выпятила, убери их в жопу, дура! – с этой обыденной и самой спокойной фразы обычно начиналась ежедневная репетиция. Эта фраза как бы заменяла доброе приветствие, она же служила и добрым прощанием – до завтра!

Когда, правда, зарыдали все девушки одновременно, с Семочкой пришлось расстаться, отработав его любимую фразу на нем же самом. Получившийся «ежик в тумане» немного примирил девушек со скорбной действительностью, и ненадолго мир и дружба в большой семье были восстановлены. Аня даже подарила Лене заколку для волос, которую нашла где-то под лавкой около туалета. Лена в это время надевала чулки. Она посмотрела на Аню, улыбнулась и, откинув с лица длинные, волнистые золотые локоны, с нежной змеиной улыбкой спросила:

– А правда, Анечка, у меня в группе самые красивые ноги?

Время тикало. Девушки пикали. Вначале пришлось выгнать Лену, которая записала первые три песни и, начав считать себя хозяйкой коллектива, стала ставить свои совершенно невыполнимые условия (Аня торжествовала), потом – Надю и Олю (это очень понравилось Розочке). Теперь солировала Аня, которую по времени пребывания в коллективе и какой-то общей стати назвали Большой, ей помогала новая Аня, которую для отличия назвали Маленькой. Анечка (Маленькая) была очень хорошей девушкой, пела почти мужским голосом и была немножко деревянненькой, то есть движения ей все-таки давались, но давались… все-таки… Правда, людям со стороны думалось, что это какой-то новый стиль движения, просто продвинутая девочка, Тимати в юбке (и не рэпер при этом). А Саша и не разубеждал. Еще Анечка была очень скромной, глаза иногда поднять боялась, только тихо-тихо сама себе периодически улыбалась. Иногда курила. Но постепенно Анечка втянулась. И голос потеплел, и суставы немножко расшатались. И ноги от этого короче не стали. И даже вместо колготок начала носить чулки. В общем, ее стали ненавидеть и Ира с Таней, и Розочка. То есть нормальная человеческая жизнь в обходительном женском коллективе. Или, как говорила Ирэн Аллегровян, в террариуме друзей. Но Анечка, как девочка отмороженная, не замечала этого или только делала вид. А потом вдруг взяла и, не сообщив продюсеру, снялась обнаженной в эпизоде одного художественного фильма про бандитов, который снимал близкий в то время товарищ Саши, бывший военный журналист Леша Поспешкин. А оператор фильма Олег Фиглов, большой, рыхлый, с золотыми зубами, любитель выпить и закусить на халяву, будучи приколистом, сообщил Саше об этом и пригласил его на съемки, сообщив адрес и время. Саша немного опоздал и, пропустив прелюдию, приехал как раз в тот самый момент, когда абсолютно голая скромница Анечка, боящаяся когда-то глаза поднять, выйдя на середину комнаты и остановившись перед наглухо застегнутым в штаны и рубаху с галстуком актером, несла какую-то неважную в данном случае ахинею. А потом, спокойно пройдя мимо актеров, осветителей и администратора и улыбнувшись режиссеру, пошла на кухню одеваться, где и столкнулась с Сашей. И опять стояла, опустив глаза, с трудом шевеля своими вдруг опять одеревеневшими красивыми суставами.

– Ну, что, будем считать, что ты полностью растанцевалась и готова к нормальной работе, но чтобы подобное больше не повторялось! По крайней мере, без моего ведома, – деловито сказал Саша и вышел из кухни, услышав сзади то ли отчаяния всхлип, то ли скрип благодарных суставов. И боковым зрением увидел, как шевельнулись и поплыли за ним следом, как подвижные зрачки в скользких глазах, темные соски вместе с благодарной девичьей грудью на бесстрастном одеревеневшем теле.

С этого момента Анечка Маленькая вошла в основной состав коллектива, и Саша ни разу не пожалел, что взял ее.

Группа уже относительно активно начала выступать на различных площадках Москвы и области, имея шесть своих песен. Остальное время заполнялось известными советскими и зарубежными хитами. Но песня «Размножайся» имела такой бешеный успех, ее так активно крутили по радио, хвалили на концертах и так активно и непредсказуемо ругали в крупных известных газетах (например, в «Аргументах и фактах» наравне с песнями Киркорова, группы «Руки вверх» и «Бумера» Сереги), что Сашиных девочек стали понемногу приглашать на Дни города и корпоративные мероприятия. Вездесущий директор Джон, акула отечественного шоу-бизнеса, так и не сделал ни одного платного концертного выступления (а деньги-то за песни в студии надо было отдавать), но все говорил, периодически появляясь, о каких-то спонсорах с чемоданами денег (только девочки должны быть посговорчивее). Однажды он притащил к Саше «сбитую летчицу», выгнанную из «Виагры» за бездарность и склочничество – певицу-танцовщицу с совершенно дикими огромными амбициями и таких же размеров почти надувными грудями, каковых Саша и не видал-то никогда в своей жизни. И которые, кстати, после того, как эту певичку вытурили из группы, почему-то увеличились раза в два с половиной. Александр даже смутился при знакомстве, как будто он должен будет нести за них персональную ответственность… Ну, или нести их куда-нибудь, например за ней следом… Или перед ней. Иногда казалось, что из-за этого богатства она не видит носков своих туфель и ей надо показывать дорогу (Саша тут же вспомнил анекдот: «Сара, я в калошах?»). В общем, Саша, уже немного освоившийся с нравами шоу-биза, предложил этой самонадеянной крикливой парочке петь дуэтом (или раком, уже не помню…) и выгнал их обеих. Дышать стало легче, жить – нет…

Как я уже сказал, группу «Фейс» (на таком названии Саша остановился, перебрав их несколько десятков) стали понемногу приглашать на Дни города и корпоративные мероприятия. На одном из них Анечка Маленькая даже поимела такой сногсшибательный успех, что один пьяный новый русский стал звать ее «попить чайку» (через продюсера, разумеется), предлагая за это пять тысяч долларов. А когда Саша категорически отказался, сказав, что если бы он хотел стать сутенером, то и избрал бы себе другую профессию, папик вытащил пачку банкнот с баксами и со вздохом подмигнув, сказал:

– Ну, тогда десять, уломал, чертяка…

– Спасибо, но я ведь вам уже ответил, уважаемый…

Дальше пришлось вмешиваться охранникам заведения, потому что, услышав Сашин ответ, богатенький дядя решил, что над ним издеваются, и пошел в реальный бой. Пришлось Саше забирать в темпе своих красавиц и ретироваться через запасный выход ночного клуба, пока папик со своей челядью блокировал парадный вход и обещал «поиметь» уже и Сашу, и заведение, и маму этого заведения. Когда, правда, на следующий день на репетиции Розочка, которой не было на этом знаковом мероприятии, узнала об инциденте, то, растекшись в плотоядном умилении, назвала всех девочек полными дурами и, искренне негодуя на них, в сердцах воскликнула:

– В следующий раз меня берите, я весь чай в Москве выпью! – И при этом даже вспотела от предвкушения.

Но чаепитие в Мытищах с Розочкиным телом все откладывалось и откладывалось, а сильное женское либидо требовало своего выхода в большие люди. Да и душа не могла смотреть спокойно на «бесцельно прожитые годы» выступлений без нее. Поэтому Розочка решила взять инициативу в свои ухоженные пальчики. И позвонила Алине. Дальнейшее вы знаете…

Через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами, сталинского дома.

Часть третья – знакомство

После шумного, душного, почти без единого дерева, проспекта, попав во двор этого большого каменного, с эркерами и лепными фасадами, дома, девчонки в первые секунды почувствовали себя в раю или, по крайней мере, в хорошо поливаемой и аккуратно ухаживаемой клумбе. Дом по форме представлял собой квадрат, если смотреть сверху, и четыре отдельные его части исполняли роль бордюров, а деревья, практически загораживающие пустое, без единого облачка, небо, казались снизу огромными цветами или неведомыми сказочными растениями… Девушки цокали своими каблучками в густой тени, наслаждаясь ласковой прохладой и необъяснимой тишиной. Стало даже слышно, как поют невидимые глазу птички, невесть как и откуда залетевшие почти в центр этой грохочущей пыльной каменной Москвы.

Розочка, уверенно миновав детскую площадку, выключенный фонтан и хоккейный корт, с несколькими бегающими по нему и пинающими пятнистый, уставший мяч ребятишками, направилась к четырнадцатому подъезду и набрала записанный на бумажке номер. Раздался приятный мужской голос, домофон запикал, и дверь открылась. Ленивая пожилая консьержка, нехотя повернув в их сторону голову и отложив газету, два раза переспросила, к кому они идут, и, поправив очки, снова уставилась в белый бумажный лист. Новенький лифт, с аккуратным шумом (словно для отчета) захлопнув двери, быстро доставил их на шестой этаж. Пока кабина поднималась по сетчатому прозрачному стволу шахты, девушки деловито и с пристрастием осмотрели друг дружку с ног до головы и обратно. Потом каждая – себя персонально сразу в трех лифтовых зеркалах одновременно, расположенных так, словно эта кабина раньше была vip-каморкой в дорогой сауне для озабоченных клиентов. Не сговариваясь, одернули Алина плащ, а Розочка легкую куртку и юбку, неторопливо проведя ладонями по бедрам и лобку, потом под грудью (словно готовили себя к секс-закланию). В заключение встряхнули волосами… и стали готовы к балу в доме Ростовых.

Роза уверенно, как бывавшая здесь уже много раз, нажала кнопку звонка семьсот семьдесят седьмой квартиры. Через секунду щелкнул замок, дверь открылась, и улыбающийся продюсер (для нас он просто Саша) пригласил девчонок войти внутрь.

Это была небольшая, уютная, предназначенная ориентировочно для молодоженов двухкомнатная квартира со смежными комнатами, балконом, большим холлом, огромной ванной комнатой и очень маленькой кухней. В кухне, правда, был мусоропровод, занимавший треть площади.

– Привет, привет, Саша, знакомься, это Алина. Алина, это тот самый Саша, прошу любить и жаловать. Но главное, любить… – весело то ли намекала, то ли констатировала то ли расчетливая, то ли просто не очень умная, но оттого не менее привлекательная Розочка…

– Проходите, девчонки, раздевайтесь… – гостеприимным голосом начал Саша с профессиональным интересом, не лишенным, разумеется, и чисто мужской окраски, разглядывая новую, показавшуюся ему чересчур скромной и немножко диковатой, как лесная козочка, девушку. Вначале хотел сказать «серна», но «серну» он никогда не видел, а правду надо беречь! – Нет, нет, обувь не снимайте, можете вот о тряпку вытереть… Раздевайтесь, проходите.

– Как, сразу раздеваться, может, хотя бы чайку с дорожки попьем? – приподняв край юбки и засветив кружевной верх гладкого телесного цвета чулка, веселилась Розочка.

Неторопливо скинула легкую голубую курточку и на правах уже бывавшей здесь ранее, подав Алине черную пластмассовую вешалку, забрала у нее и повесила в раздвижной шкаф ее белый роскошный, выразительно подчеркивающий фигуру плащ.

– А чай получишь, если понравишься и оправдаешь ожидания и надежды взыскательной публики, – включился в опасную игру Саша.

– Я да не понравлюсь?! Мы да не понравимся?! Ну-ка, Алиночка, повернись кругом, встань к двери передом, к продюсеру задом… И, как в известном анекдоте, нэмножько накланис… – совсем уже вошла в раж Роза.

– Ладно, ладно, сдаюсь, верю, не разводи здесь порнуху… Я ведь не только продюсер, но и мужчина, кстати, – примирительно заулыбался Саша. – Проходите, сейчас чай поставлю. Или кофе будете?

– Из кофе и чая мы выбираем коньяк и виски, а из всех частей тела… ха-ха-ха, – не унималась Розочка и, повернувшись к Саше, передала ему белый пакет с продолговатой коробкой с виски «Блэк лейбл». И с загадочной улыбкой повлекла Алину в сторону ванной комнаты, весело бросив: – Ты не возражаешь, Саш, если за знакомство… ну, чтоб легче общаться было в первый раз? А пока девочкам надо попудрить носики…

– Да нет, конечно, пудрите что угодно, только не мозги. И не мне. Хорошо? И вообще, успокойся, я что-то тебя не узнаю, – строгим тоном начальника-продюсера как-то не очень убедительно произнес Александр.

– Ну, конечно, милый, как скажешь, – вдруг внезапно наигранно переходя к интимному панибратству, томно прошептала Розочка, смотря на Сашу своими пустыми-препустыми и от этого, как заметил поэт, удивительно прекрасными глазами.

Саше было даже приятно, что Розочка потащила Алину в ванную. Показывать. Это была гордость квартиры, она и ему самому очень нравилась. Ведь он сам ее планировал, сам снес стенку, разделявшую ванную с туалетом, убрал маленький, соединявший их коридорчик. Она была отделана светлой, двух тонов, испанской плиткой. Из гипсокартона рабочие под бдительным руководством Саши соорудили трехуровневый потолок, нашпиговав его красивыми золотыми встроенными подсветками. В дальнем левом углу стояла большая гидромассажная ванна, напротив нее «мойдодыр» с большим зеркалом и тумбой. Остальные предметы мы оставим без внимания, по крайней мере до того момента, пока не приспичит или в них не возникнет другая физиологическая потребность.

Саша пошел на кухню, нашел в холодильнике яблоки, два апельсина, шоколадку «Аленка», которая всегда живо напоминала ему о счастливом советском детстве, нарезал сырокопченой колбасы и немного найденного «чуть ржавого» сыра. Нашлась и оставленная кем-то из гостей коробка конфет «Вдохновение». Упаковка берлинского печенья была вскрыта, но все печенюшки были целы и годились для застолья. Апельсиновый сок «Джей Севен» и бутылка минералки «Новотерская целебная» придали импровизированному столу совсем уж законченный (точнее, только начинающийся) вид. Ну, и еще мы промолчим о бутылке хорошего дагестанского коньяка «Россия», присланного Саше замечательным аварским поэтом Абдуллой Магомедовым, стихи которого он переводил на русский. А Абдулла, кстати, переводил Сашины стихи на аварский.

Из ванной доносились веселый шепот, переходящий в смех, томные Розочкины вздохи и бесстрастный плеск воды. Через пять минут девушки появились – веселые, сильные, румяные, как сказали бы раньше, наполняя комнату запахом французских духов и свежестью молодого женского, уверенного в своей правоте тела.

– Ну вот и мы. Это та самая Алина, о которой я столько раз тебе рассказывала… Поет, танцует, делает все, что нужно для дела… Ну, и для тела, разумеется…

– Ты что, подруга, охренела? – возмутилась Алина.

Как же все-таки яркие эмоции – боль, ярость, возмущение – украшают красивых женщин! Как будто меняются настройки дисплея – яркость, резкость, контрастность. Хорошенькая Алина, с румянцем возмущения на лице, сбившейся на глаза челкой, ставшими более яркими и как-то даже более прорисованными глазами, чувственными, словно обведенными ярко-красным фломастером подрагивающими губами, произвела на Сашу визуальное впечатление. Он торопливо сморгнул это наваждение. Девушка как девушка. Пришла устраиваться на работу… Да и Роза поняла, что немного перегнула, переафишировала подругу.

– Все нормально, Алина… Саша, а где у нас бокалы? – двусмысленно улыбаясь, заливалась расхозяйничавшаяся Розочка.

– Где всегда. Вот на полке. Ну, рассказывайте Алина. А то я до этой вашей обиженной реплики еще даже вашего голоса не слышал. А как же вы будете петь, если у вас голоса почти нет? – начал шутить и брать наконец-то инициативу в свои руки Саша. – А ты, Роза, не суетись, сядь. Про тебя я все более-менее знаю.

– Что ты про меня знаешь? – как бы обидевшись, не унималась старающаяся тянуть на себя одеяло, не очень скромная по жизни Роза.

– Что ты так много болтаешь, что некоторые люди не могут даже слова сказать. Мы тебя сейчас на балкон выставим – для охлаждения. И еще свяжем – для получения нами эстетического, а тобой физиологического удовольствия.

– Может, тебя там комары покусают, – радостно отомстила подруге Алина.

– А мужчин там нет? Ну, тогда сами меня разденьте и отшлепайте по попке, пожалуйста. Говорят, есть такая терапия в Таиланде вроде… От порки человек испытывает удовольствие большее, чем от секса. Если уж поговорить не даете, то хотя бы приласкайте… Ну, выпорите меня! Выпорите! Я готова… Не хотите… Ну, я тогда пошла курить, милый, – примирительно зашептало-защебетало не умеющее обижаться, перевозбужденное создание.

– Но только вначале, прежде чем оставить вас вдвоем, я хочу выпить. Налейте бедной, изнасилованной жестокой волей тирана-продюсера совсем молоденькой женщине. Что мне еще остается? Только вздыхать и подчиняться… – закончила Розочка под примирительное журчание струйки «Блэк лэйбла» в ее невысоком широком стакане.

– А вы не многовато налили? – скорее для приличия или для поддержания разговора поинтересовалась Алина.

– «Ты что, краев не видишь?!» – любимая фраза нашего продюсера. К тому же за знакомство и за любовь надо пить полной чашей. Мужчины пьют стоя, женщины до дна, – радостно чокаясь и тут же осушая бокал, пыталась еще и говорить Розочка.

– А ты лежа и на дне! Аминь. Будем считать это тостом. За нас с вами и …хрен с ними, – с колкой улыбкой проговорила малоразговорчивая сегодня Алина и залпом, не морщась, опрокинула в себя полный бокал виски.

Щеки ее мгновенно начали розоветь, в глаза вернулись покинувшие их было веселые чертики, губки, словно их подкачали велосипедным насосом, надулись, напряглись и приняли обычную форму здорового и ненасытного поцелуя.

– Ну, тост не особо элегантный. Я слышал и поизощреннее. А второй тост обычно за женщин. Это, правда, у мужиков… А у девушек так же?

– Ты что, в детском саду, где ты тут девушек увидел, – почти оскорбилась прибежавшая с балкона с пустым бокалом и дымящейся сигаретой аппетитная Розочка.

– Ну-ка, кыш отсюда, квартиру провоняешь, давай бокал и иди. Я тебе туда принесу, – отбирая бокал у несопротивляющейся Розочки и наливая туда и в две других емкости золотистый напиток, громко приказал Александр.

Он отнес бокал Розе на балкон, но она тут же вернулась вместе с ним и с Сашей, заявив, что соскучилась по людям и больше курить не хочет.

– Предлагаю тост за Алину, потенциальное новое лицо в нашем многоликом коллективе… – Глынин поднял свой пузатый стакан.

– И не только многоликом, но и многожо… – потянулась чокаться уже немного забалдевшая Розочка.

– Да угомонись же ты, достала, сколько можно? – грубо перебил ее продюсер и продолжил: – За вас, Алина, за тебя! На «ты» можно? Так легче общаться…

Алина кивнула, заулыбалась. Бокалы, столкнувшись, издали глухой короткий звук. Тык. И все. Вот все и друзья… Потом были еще тосты – за Сашу, за группу, даже за бестактную Розочку. Потом в ход пошла уже бутылка коньяка. Даже Саша почувствовал легкое опьянение… Девчонки держались, только раскраснелись, и глаза стали блестеть так, словно спиртное они заливали туда, а не вовнутрь.

– Алина, Роза говорила, что ты хорошо поешь, что была в группе. Расскажи об этом, почему ушла, что случилось. Ты петь-то не разучилась?

– Можно, я потом расскажу об этом? Сейчас не могу… А пою я дома постоянно, в караоке хожу…

– Она там звезда, ее уже в некоторые бары бесплатно пускают, чтобы пела там и мужчинок своим пением заводила. А когда они заводятся, то легко на бабки разводятся, – с легким хохотком вставила уже поплывшая Розочка.

– Так ты у нас сиреной работаешь…

– Ага, автомобильной, сейчас на таком автомобиле прикатила, – по-булгаковски сострила Роза, – да еще с шофером богатеньким…

– А сейчас что-нибудь спеть можешь, без музыки, а капелла? И желательно на русском языке. На английском, как говорится, любой дурак споет… Что-нибудь близкое к тому, что делаем мы. Попсу какую-нибудь…

Саша не успел закончить фразу, как Алина встала и хорошо поставленным голосом запела знакомую не только ему одному песню…

Зазвучала песня «Три астры белых, или Черно-белая печаль». Алина пела сильным, почти оперным голосом. У нее было красивое грудное, достаточно низкое меццо-сопрано с восточным тембром… Саша подумал, что такое исполнение могла бы оценить даже крайне самолюбивая Лора Долинина.

– Алина, тебе ведь не пятьдесят с лишним, как Лоре, подвигаться-то можешь? Представь, что ты на сцене, а мы зрители…

Алина начала медленно двигаться на одном месте, виляя в такт песне бедрами, двигая локтями, подражая Долининой. И вдруг, улыбнувшись и озорно сверкнув газами, отступила на шаг, к окну, и, резко нагнувшись, распрямилась, взмахнув руками, отклонилась в сторону, как байкер на вираже. Потом выпрямилась и, задрав выше талии платье, обнажив стройные, красивые ноги и красные кружевные трусики, резко бросила почти вертикальный батман сначала левой, а потом и правой ногой, что, конечно, совсем не подходило к этой песне. Но смотрелось очень эффектно. Она металась по комнате, размахивая руками и задирая к самому потолку ноги, и при этом из ее луженой глотки еще продолжали извлекаться какие-то ноты и почти членораздельные звуки. Она падала на колени, вскакивала, делала мостик, садилась на шпагат. Песня уже давно закончилась, и Саша, манипулируя серебряным пультом, включил громкость на телевизоре, бесшумно сопровождавшем их странное застолье. Перещелкнул на какой-то музыкальный канал, передающий в данный момент активные западные хиты, что, конечно, более соответствовало тем резким, спортивным движениям, которые демонстрировала Алина. Она начала понемногу задыхаться. В конце концов ее влажное скомканное платье полетело в дальний угол комнаты, и взглядам зрителей предстала оголившаяся красивая грудь. Розочка, не выдержав, вскочила тоже и стала помогать, подыгрывать Алине. Двигала бедрами, выгибала спину, наклонившись, пыталась достать носок вытянутой ноги. Получалось это у нее значительно хуже, чем у подруги, но сама фигура молодой красивой женщины, участвующей в композиции, значительно усиливала визуальный эффект. Приподняв юбку, Роза сделала несколько широких, достаточно плавных, но быстрых шагов. А Алина успевала, сгруппировавшись перед каждым шагом, нырнуть между ног Розы, встать и, опять группируясь, проскочить между медленно двигающихся ног подруги. Девчонки практически точно скопировали один из элементов концертной программы одной известной западной группы.

В конце концов Саше стало жалко девчонок, особенно запыхавшуюся Алину, танцующую без остановки не менее тридцати – сорока минут (даже профессиональные танцовщицы на концертах периодически имеют возможность отдыхать между номерами).

– Ладно, девчонки, хватит, садитесь, отдохните. Ты молодчина, Алина!

– А я, – обиженно надулась Розочка, – я так старалась…

– Ты тоже молодец, но между старанием и мастерством, как говорят в Одессе, две большие разницы. И я сейчас не о тебе говорю. Помолчи. Вот, Алина, послушай, пока вы будете отдыхать, несколько наших песен…

Саша встал и, найдя на дисплее нужную папку, открыл ее и нажал кнопку на клавиатуре компа. Раздалась веселая жизнерадостная песня. Девчонки заулыбались, заерзали, словно захотели пуститься в разгульный пляс. Потом полилась томная медленная музыка, Розочка тут же прошептала, что это ее любимый трек. Одна мелодия сменяла другую, веселая песня чередовалась с грустной. Саша внимательно разглядывал почти обнаженную, но, похоже, не обращавшую на это внимание девушку.

«Как она внимательно слушает, – думал он, – как потрясающе, как чувственно блестят глаза. А фигура… Длинная, упругая, волнующаая. Какая-то есть в ней скрытая сила, мощь, злость даже какая-то творческая. Она больше молчит, но как выгодно отличается от этой томной болтливой дурочки Розы…» Наконец, где-то после шестой-седьмой песни, Саша, сказав, что хватит, все и так должно быть понятно, остановил музыку и с тихой улыбкой сел напротив очень внимательно слушавшей Алины:

– Вот такие у нас песни, Алиночка… Ну что, давай поговорим. Двигаешься ты просто потрясающе… Что касается пения, сходим с тобой на днях на студию Володи Косиновского, мы там все наши песни писали. Послушаем тебя в студийных условиях, с музыкой. Наш саунд-продюсер будет. Толик Зубилкин. Он же наш композитор. Побольше меня в музыке и в пении понимает… Кстати, многим исполнителям отечественным пишет. Хороший парень, мой друг, только ворует много, берет чужую мелодию и делает из нее свою, но все молчат, всех всё устраивает. Правда, со мной у него это не проходит, пишет оригинальные вещи. Кроме «Размножайся», правда… Она сильно похожа на кое-что… «Чумбу-Чмумбу»… Ну, с классиком советской эстрады я договорился, заплатил и вставил его в титры как второго композитора. Любит старик деньги… Получился суперхит, дурацкое слово. Но петь тебе его придется….

– Так я что, могу считать, что подошла вам? – Алина сдула с лица налипшие волосы и поудобней, уже как-то поуверенней уселась в кресле, даже не думая прикрыть свою очаровательную наготу.