Текст книги "Человек и другое. Книга странствий"

Сейчас я попробую написать одну фразу, в конце которой, у точки, обернусь – навсегда.

В том краю, куда ни на чем невозможно добраться, кроме едва существующего автобуса, идущего в ночь по лесному серпантину на дикой скорости, а за рулем – недвижный индус с перевязанной головой и руками, вцепившимися в руль, отдельный от этого автобуса, просто летящие в космосе руки и руль, а в салоне странные люди, перекатывающиеся вдоль и поперек с лесными топориками и древесными темными лицами, и кондуктор, бьющийся лбом о стекло, смеясь и заговариваясь своими прошлыми жизнями; в том краю, который называется Калитмара – имя той деревушки, где опустеет автобус и останется ночевать в лесу, в заповеднике Пенч, где бродят вселенские гауры, эти многотонные пуруши мира в белых носочках, гауры, один из которых растоптал отца Рамдаса, когда тот был ребенком, того самого Рамдаса, в хижине которого я поселился, а в соседней хижине в эту же ночь – два колдуна: один – только что зарубленный, другой сидит над ним, говоря: «я не мог поступить иначе, ты навел на меня порчу, ты встревожил меня»; в том краю, где вдоль пустынной реки, как руины крепостных стен с проломленными зубцами, лежат исполинские крокодилы, которых зовут здесь «макар», и, улыбаясь, глядят ввысь, где на пути к этой реке, в заболоченном безлюдье, стоит невесть с какого неба свалившийся лебедь с педалями и сиденьем, на котором, как в страшных сказках, нужно переплыть «на ту сторону» жизни; в том краю, где живет маленький верткий старик, которого, когда ему было сто с лишним лет (но этого в деревушке уже не помнят), загнал на дерево тигр и изрядно потрепал снизу (старик смеется, показывая шрамы, и, сидя на скамье, болтает ногами, не достающими до земли); в той деревушке в одну улицу, уходящую в джунгли, где хмурые крестьяне не говорят ни на одном из человечьих языков, где я однажды ранним утром спускался к реке и, проходя мимо крайней хижины, увидел в дверном проеме мальчика, полуголого, где-то двухлетнего, очень внимательным взглядом взглянувшего мне в лицо и потом, уже в спину, совершенно отчетливо, спокойно, на тихом, ясном русском языке сказавшего: «Куда ты?» – я замер… и не обернулся.

Оставалось у меня несколько дней до отъезда, и отправился я вдоль побережья по разбитым океаном деревенским дорогам, то завинчивающимся серпантинами в горные джунгли, то падающим к воде, через паромные переправы и кукованье в полях в ожидании попуток.

На третий день, находясь в веселой паромной калоше, нагруженной людьми и мотоциклами, я увидел вдали остров. Когда причалили к берегу, я пересел в лодку с «натруженным полотном», которое заполоскалось над головой и выгнулось, и мы поплыли к острову.

Это остров Джанджира. Который можно пересечь пешком за полчаса. Город-форт, построенный в XVII веке народом сидди (или сиддхи – не путать с сикхами), переселенцами из Африки (начиная с VII века), основавшими здесь свое крохотное государство Джанджира – единственное в Индии, сохранившее независимость вплоть до середины XX века.

А дело было так. В XV веке рыбацкий атаман Раджар Патим построил на этом острове деревянный форт и стяжал со всех кораблей – и торговых, и пиратских – все, что мог и хотел. По соседству находились владения шаха Ахмаднагара, который был, как многие княжества в Индии того времени, «сам за себя», воюя и с мусульманами Делийского султаната, и с индусами земли маратхов. Ему обрыдло видеть этот произвол под носом, и он послал корабли – захватить остров. Корабли ушли на дно, потопленные атаманом. Тогда он собрал весь флот и поставил капитаном над 200 000 воинов Пирем-Хана, сидди по происхождению. Тот взял крепость и был назначен ее комендантом. Но как взял! Как Трою. Нагрузив корабль дарами – бочками с ликером, из части которых ночью вышли воины.

В течение 20 лет после захвата острова он перестроил его в неприступный каменный форт с улицами, дворцами, гарнизоном в несколько тысяч человек, стенами 12-метровой толщины и 500 многотонными пушками. И тихой сапой перетащил туда всех своих соплеменников. И объявил независимость. В государство входили остров-крепость и небольшой городок на берегу – Муруд. С тех пор кто только не пытался сломить их – и многомиллионные Великие Моголы, и империя маратхов, и всевозможные шахи, и короли, и португальцы, и британцы… Ничего ни у кого не получалось. Даже туннель пытались прорыть под океаном. На острове – два неиссякающих озера с пресной водой и неприступные стены. И створ входа в крепость, видимый лишь с нескольких метров при приближении с моря. Даже британцы, подмяв под себя всю Индию, после нескольких попыток принуждения смирились с их независимостью.

К началу XX века Джанджира начала понемногу хиреть и с объявлением независимости Индии прекратилась. Последний потомок Пирем-Хана принц Роби Филип эмигрировал в Нью-Йорк. В Муруде на холме стоит туманный замок (особенно дивный рядом с одноэтажными домиками городка), куда не пускают, принадлежащий, видимо, династии абиссинских правителей. И по пустынному пляжу бродят белые лошади. Сами сидди разбрелись по Индии, теперь их осталось около нескольких десятков тысяч. Воспринимают их внекастово, вроде протоцыган. Они живут и в Муруде. Нищенствуют, подворовывают, танцуют на свадьбах под барабаны свои dhamal.

А форт – в сказочном прозябанье: зацветшие зеленые «васнецовские» затоны, оплетенные лианами руины, висящие, как сети, стены и громадные длинные пушки, лежащие с открытым ртом в безвременье.

Помню я смутно, но в своих 20-летних странствиях Марко Поло был взят на службу одним из потомков Чингисхана с тем, чтобы объезжал глухие провинции и по возвращении рассказывал императору, что видел. И лучшего остранения для взгляда на реальность император себе не желал. Так длилось много лет. Хорошая метафора. Примерно то, что я сейчас делаю в этих рассказах на два голоса.

Индия, 2016-17

Ну как жить после этого, а? Прилетели в Индию, сели на лапоть-паром, где на корме – буржуйка и гальюн, а на мостике – капитан в игрушечной будке, и поплыли в какую-то Мадву, высмотренную мной еще в Мюнхене под лупой на карте, а потом на веселом автобусе, исхлестанном ветками, добрались до Муруд-Джанджиры – крохотного острова-государства, основанного беглыми абиссинцами, сняли домик у кромки океана, и вот наутро мир – как в день Седьмой…

Фантасмагория здешней моей жизни льется через все края, и в хозяйской суете я не успеваю даже обернуться на все эти чудеса. От красоты слепнут. А это здесь на каждом шагу. Вот найденный мной в землянке блаженный и ветхий мусульманин по имени Адам красит стены в нашем доме. Вот застенчивый манговый король зовет к себе погостить в края далекие. Вот мебельщик в соседнем городке, у которого по ходу купили стол со стульями, грузит все это в три этажа в салон маленькой легковой машины вместе со своей семьей и нами, и мы едем по ночному серпантину в нашу рыбацкую деревушку, и дорогу перебегают лисы, зайцы и черные виверры. Вот в соседней деревне лесники вырыли экскаватором могилу рядом с пальмой и положили туда 14-метрового кита, выбросившегося на берег. Вот хозяин дома, где живем, вместе с дочерями убирает мусор на берегу, чего не делалось здесь последние несколько тысяч лет. Вот полицейские, закончив пуджу и развесив веселую иллюминацию в своем садике, готовят корабль, чтобы показать нам индийскую рыбалку. Вот я лежу в изумрудной чаше лесного ручья и думаю о Ману, индийском Адаме – сыне Солнца, брате Смерти, – как он однажды окунул руку в ручей и малёк меж ладоней затрепетал, обернувшись Вишну. Вот местный художник, а-ля Пиросмани, рисует гавань, и я вешаю эту картинку в изголовье, за которым эта же гавань. Вот портной за углом, он же главный змеелов (босой ногой чуть прижимает кобру к земле и берет рукой). Вот музыкант, играющий на табле, он же зеленщик. Вот дивный мороженщик, сочиняющий лучшее на свете мороженое ручной выделки, на стене его лавки висят патент и благодарность от государства. Вот в наш дом несут новую кровать, срубленную как Кижи, а главный мусульманин деревушки, двухметровый шах, утопающий в белом балахоне и черной бороде, выкатывает на берег лодку, на которой будет возить нас на необитаемый остров согласно составленной нами бумажке – с днями и временем, которых тут нет. А на веранде нашей над океаном горят гирлянды огней и лодочка луны. И радуюсь я – чудеса побеждают. Именно они, как я знал всегда, и есть настоящая реальность.

Сегодня я потрясен сильно и так неизъяснимо, как никогда прежде. Три с половиной часа (на бешеной скорости) длилась операция под местным наркозом: вырван зуб, разрезана десна, пробуравлена челюстная кость на 2 см вглубь, а затем наращена, вставлены сваи под имплантаты (сразу две, в один присест, одна из них – прямо в свежую лунку вырванного зуба). Не то что боль – вообще ничего не чувствовал, даже вздремнул. Встал, пошел в город по делам, к вечеру с мешками всякой хозяйской утвари вернулся в деревушку, навернул ужин, забыл даже о том, что было и что наркоз давно отошел. Мало этого, в дверях врач сказал, чтобы я приехал завтра утром – мост ставить (рядом с имплантатами). То есть вечером в хлам разворотить челюсть, ввинтить в кость шурупы, а наутро – мосты ставить! И это мне сказал тот, которого я считал свами стоматологии, тот, у которого рядом с инструментами стоит компьютер, чтобы тут же видеть все, что происходит у меня во рту (через мгновенный рентген, подключенный к ноуту). Так вот, он – мастер, какие нам и не снились, оказался просто способным брахмачарьей рядом с настоящим махатмой, пришедшим специально на этот сеанс, который они проводили в четыре руки.

Что я вам скажу, друзья мои: я видел в деле настоящих немецких мастеров, видел американских, не говоря о наших. Пусть все они низко пригнут голову и тихонько выйдут. О великие и непостижимые индусы! И где – на едва ли не самой пропащей периферии штата сродни какому-нибудь нашему недоурюпинску.

Да, а когда я сказал ему, что через пару дней уезжаю, он дал мне пинцет и нарисовал швы, которые наложил у дальнего зуба, мол, чтобы я снял их через неделю. Там три узелка, говорит, подденете пинцетом и маленькими ножницами – чик-чик… Ну и от острой пищи, говорит, пока воздержитесь… нашей. И смеется. Хорошо еще, что не предложил по возвращении вместо него прием вести.

Купил на рынке двухметровую рыбу-меч за 1000 рублей, взвалил на плечо и унес. О великая рыба начала времен! Внутри она выстелена воздушной подушкой, похожей на пузырчатую полиэтиленовую пленку для перевозки стекла. А над спиной – парус. В животе у нее я нашел кальмара. Никто не знает, зачем ей такая чудовищно избыточная скорость – 110 км в час (а в пересчете на воздушную среду, наверное, под 800) – и зачем ей меч. Перворыба мифологий. И та самая, из «Старика и моря»… На местном языке маратхи она зовется та́рмаса. Были грандиозная уха в огромном чане со свастикой и жаренные на ореховом масле ломти. (Да-да, истекайте завистью – белой и разной, ничто вас уже не спасет. Я еще покажу истому погребенных под лангустами, и тигровые креветки, не помещавшиеся больше одной на большую сковороду, и нежнейших морских угрей на углях в руинах форта с лунной дорожкой океана, я еще покажу этот гастрономический рай, из которого не была изгнана ни одна из наших душ.) Праздновали с друзьями Дивали – победу Света над Тьмой.

Прямо за углом от нас, в соседней деревне, есть храм, о котором очень мало кто за пределами этой деревни знает. С могучей молчаливой энергией, гудящими корнями времени. Тысячелетний. В переводе с индийского времени на европейское – можно сказать, трехтысячелетний. Поскольку здесь время никогда не было эстетической ценностью и мало что сохранялось. Так вот, храм этот стоит в стороне, редко кто ходит сюда, все идут в другой, где брамины побойчее и дорожка живописнее. А этот – редчайший – тих и заброшен. Ни души, только брамин сидит в гарбхагрихе (алтаре) и тихо творит свою огненную пуджу. По фасаду на уровне земли храм опоясан умопомрачительным фризом с танцующими гандхарвами – мифическими музыкантами, полубогами-полулюдьми, падкими до человечьих женщин. Они почти не видны, заросшие кустами и травой. Такой же орнаментальный фриз внутри храма – со слонами и тиграми вперемеж с людьми. Понятно, что в любой другой стране он был бы сенсацией. А здесь – тихое счастье для редких гостей. На подворье лежат вросшие в землю фигурки богов – большие и малые, расколотые и целые. Я в шутку спросил брамина, можно ли взять что-нибудь на память. Он всерьез ответил: бери что хочешь, хоть все. Потому что бог для них – не в этих бесценных для нас фигурках и не в этом храме, который, как прохудившийся горшок, они с легкостью поменяют на новый, а в тебе. Который никогда не есть ты, а странствие всего во все.

С нашей веранды виден остров Суварнадурга, он в полумиле от берега. Форт на нем был построен в XI веке, а в XVII его захватил и перестроил король маратхов Шиваджи Махараджа (именем которого назван бомбейский аэропорт). Губернатором острова был выросший на нем Конхаджи Ангри, ставший потом адмиралом первого индийского флота, который он построил на этом острове. Да-да, до XVII века у индийцев не было флота и на океан они смотрели лишь как на задний двор (рыба и отхожее место): ни воевать, ни открывать земли, ни налаживать торговые пути им вообще в голову не приходило – тысячелетиями. Адмирал был яростен и прекрасен, за что получил прозвище Самудратла («гроза морей»). Остров стал неприступен и вошел в историю как «Золотое перо в шапке королевства». Теперь там все в чудесном забвении: руины, необитаем, только небольшое стадо бог весть откуда взявшихся коз живеттам. Есть поверье, что это души тех, кто искал там сокровища короля. Стадо коз и колония летучих лисиц, этих сладострастных демонов-веганов с размахом крыльев до полутора метров. Неизъяснимые создания. Питаются они фруктовыми плодами, цветами и нектаром. И – что еще удивительнее – сочетают перечисленное с морской водой, которую пьют, когда не хватает минеральных солей. Обладая эхолокацией, они обычно не пользуются ею, предпочитая зрение (как если бы мы обладали крыльями, но не пользовались ими, предпочитая ноги). Живут колониями до тысячи особей на одном, как правило, старом дереве и, улетая, всегда возвращаются на него же – всю жизнь, а живут до 15 лет. Но самое дивное – любовные связи: самец всегда начинает с куннилингуса и им заканчивает, а между – оплодотворяет. Так вот, ученые в недоумении по поводу последнего этапа, поскольку, вылизывая самку, он сильно рискует вылизать свои же сперматозоиды. То есть страсть, чтобы не сказать – любовь и нежность, оказывается сильнее природного инстинкта. Самка рожает одного детеныша и кормит его до полугода, более-менее самостоятельным, но еще не половозрелым, он становится лишь к двум годам. Такие дела. До свиданья.

Отправились на джипе в горы – в поднебесную резиденцию короля Шиваджи. Этот великий король, освободив пол-Индии от моголов, взметнул знамена над 500 (!) огромными фортами, которые он воздвиг на неприступных вершинах гор Декана. Самый большой и главный, избранный им столицей, – Райгад. Полгода назад мы на него восходили пешком с полчищами индусов, празднуя День короля. В этот день миллионы индусов бегут с факелами, флагами и барабанами по всем дорогам Махараштры, восходя в небо. Памятники этому народному кумиру стоят повсюду, изображения его в домашних алтарях – рядом с Шивой. Внешне он похож на Дон Кихота, Дульсинеей которого стала Индия (она же и Санчо Панса). Форт-город, вернее, руины его грандиозны, виды на ущелья и пропасти – тоже. Один из утесов называется Так-Мак – место казни, оттуда сбрасывали живьем в мешке. Рыночные ряды – длиной в улицу – сделаны так, чтобы всадник мог делать покупки, не сходя с лошади. Шесть спален императрицы – каждая площадью с кремлевский зал – оснащены были туалетами и ванными. Король упокоен в этом же форте, его склеп расположен рядом с могилой и памятником его любимой собаке.

Свадьбы шли косяком. Февраль вообще самое время свадеб в Индии, когда они прокатываются по всей стране, накрывая ее. Накрыло и нас в нашей рыбацкой деревушке Харни. Так накрыло, что теперь индийский плясовой эпос навсегда обогащен русской кадрилью и иже с нею. И мы так вовлеклись в этот дивный местный танец со вскидыванием рук и проворотом тела с наклоном вокруг оси, что уже наутро после первой свадьбы (а мы были на трех или четырех) вся деревня была озарена и развернута в сторону наших женщин и рыбачки обнимались с ними на рынке, в деревне и на дорогах, пританцовывая. С того дня посланцы с других свадеб уже дежурили у нашего крыльца, уговаривая, чтобы мы хоть на часок стали гостями и у них. А выглядит это так. Свадебная процессия длиной в полкилометра движется в течение трех дней, описывая круги по деревне, уходя по дороге в соседние, встречаясь с другими свадьбами и не вполне возвращаясь. Ослепительные жених и невеста сидят на лошади, которую ведут под уздцы родные и близкие. Впереди несколько человек тянут за собой на веревках генератор, от которого протянуты провода к светильникам, которые несут в руках и на головах светоносцы, за ними движется помост на колесах, на котором сидят музыканты, дуют в трубы и дубасят в барабаны, за ними движется пляшущая процессия, за которой – лошадь с молодоженами, за которыми… И так – от горизонта до горизонта – все три дня и ночи, которые переходят в следующие свадьбы.

Пошел в гавань за скатом на ужин. Но скат лежал на песке один – огромный, пятиспальный. Хожу, смотрю, что взять взамен. И вдруг – это! Небывалое, ни один рыбак не смог назвать имя ея. Нет у ея ни имени, ни семьи, ни родины. Тело тонкое, змеиное – цвета бронзы в патине. Губки «скажи: изюм» и крохотный хвост как корона принцессы эльфов. Шедевр пучинного Боттичелли. Взял ея, прижал к сердцу. Днем спустя нашел в сети ее имя: глубоководная рыба-флейта!

В 30 км от нашей деревни находятся буддийские пещеры II века до н. э. – Панхалекаджи, обнаруженные совсем недавно. То есть о них, конечно, знали – пастухи и крестьяне. Начиная с VII–VIII веков пещеры были заселены индуистами, так что обе религии там переплелись. 29 высеченных в камне пещер. Во многих – дивной красоты резьба по камню, барельефы и скульптуры – буддийские вперемеж с индуистскими. Есть вырезанные на камнях надписи на деванагари и, возможно, пали. Место совершенно дикое, рядом течет речка, в ней живут крокодилы и выдры. В одной из пещер лежали порознь ноги Будды и тело, и я решился их соединить – что-то, быть может, сдвинется в космосе, как я понадеялся, в лучшую сторону. Когда в следующий раз я приехал туда, обе части тела лежали как до воссоединения. Все пещеры открыты, лишь одна заколочена, с хлипким навесным замком. Приехав в третий раз, я все же дерзнул приоткрыть ее. Во тьме стояли и лежали вразброс десятки фигур, многие из которых сделали бы честь любому музею мира. Но даже не в этом дело. Во тьме. Запертые в маленькой каморке пещеры. Две религии, десятки богов и их осколков: рука одного, тянущаяся к плечу другой. Ступня. Пол-лица. А в углу – невероятный молодой Будда, отрок, глядящий на Ханумана… Или другой, без головы, прижавшийся к Шиве… Сделал несколько снимков почти вслепую, во тьме, и закрыл дверь на тот же детский навесной замок.

На всенощный праздник вишнуистского бога Виттала (покровителя и подданного Кундалини) и его храма, расположенного в глухой деревушке на юге Махараштры, куда съехались из разных городов четыре брата, поддерживающие этот храм, и сошлись со всей округи около полутысячи гостей, мы приехали с молодым профессором физики и моим другом Шреасом (отец – брамин, а мать зовут Река). Неописуемая ночь. Именно то, что я и мечтал показать моим друзьям. Настоящая Индия. И совместный семейный ужин на 100 человек, и наши женщины, уведенные под руки в дом хозяйкой и вернувшиеся неузнаваемые – в ослепительных сари, и потом, уже в храме на ночном холме, – музыканты с неизменными за тысячелетия инструментами, и сводящее с ума хоровое пение – с детьми и взрослыми, и гимны на священные тексты поэтов XII–XVII веков (св. Тукарам, св. Аканат и др.), и ритуальный танец вокруг храма с факелами и обносом его богом Витталом, сидящим в паланкине, и молчаливые разговоры у костра в стороне, и дрема вповалку на земле между плясками… А наутро туман над деревней, дорога, паромы через устья рек, впадающих в океан…