Текст книги "Петр I. Том 3"

Адмирал, казавшийся очень любезным и веселым человеком, также как другие, не знал, где Царь. Он обещал сделать распоряжение относительно производства мне содержания согласно заключенного между Даниею и Россиею договора, заверял меня, что во всем, в чем может, будет оказывать мне помощь и вообще проявил большую предупредительность.

За тем же обедом в гостях у ген. – адмирала был Сибирский принц, называвшийся царевичем, подобно сыну Царя. Звали его так в виду того, что предки его, прежде чем подпали под Русское владычество, были царями в Сибири. Царевича этого Царь постоянно возит на свой счет по России, путешествуя с ним сам или заставляя его путешествовать с своими главными министрами. Делает он это частью из сострадания, частью из опасения, как бы Сибирский царевич не попал обратно на родину и, в стремлении вернуть себе значение и власть предков, не произвел бы там восстания.

22-го Сентября.

Комендант позвал меня обедать. На его обеде присутствовали также генерал-адмирал и другие важнейшие должностные лица. Тут мне пришлось познакомиться еще с одним Русским обычаем: жена хозяина, одетая во Французское платье, стояла посреди комнаты, неподвижная и прямая, как столб: мне сказали, чтоб я поцеловал ее (так мол принято), и я исполнил это. Затем она подносила мне и другим гостям водку на тарелке, шаркала как мужчина и принимала обратно пустую чашу.

23-го Сентября сюда пришло несколько полков с полевою артиллериею и боевыми припасами. Они разбили лагерь за городом; прибыл и генерал-майор Брюс, командующий этими 10-ю тысячами солдат. Брюс родился в Москве от Немецких родителей и, следовательно, был Alt Teutscher: так называются дети иностранцев, рождающиеся в России. Но как здесь новоприбывшие Немцы презирают Старых, то название это считается унизительным.

24-го Сентября.

Я был зван обедать, вместе с генерал-адмиралом и генерал-майором Брюсом, к бургомистру Христиану Гётте. Здесь мне в первый раз пришлось увидать Калмычку. Как у женщин других Татарских племен, лице ее имело особенное, необычайное строение. Оно было гораздо шире обыкновенного, с совершенно расплющенным и вздернутым носом и с крошечными глазами, посаженными гораздо дальше друг от друга, чем обыкновенно, причем наружные их углы немного закруглялись, спускаясь на щеку, точно были прорезаны книзу. Один офицер, побывавший в стране Калмыков и знакомый с их бытом, рассказывал мне, что они язычники, религии не имеют и только вырезают себе из дерева истуканов, которым поклоняются, ежедневно обмазывая им рот, вместо пищи, салом и ворванью. Однако, если зима сурова, то Калмык не обмазывает своего идола, но ставит его на дерево, приговаривая: «мерзни себе, мерзни без еды и питья; ведь сам ты не даешь нам ни того, ни другого»; ибо, в случае суровой и продолжительной зимы, Калмыки во всем испытывают недостаток.

25-го Сентября.

Два полка под командою полковников Buski и Bolovni, выступив из Нарвы, присоединились к прочим войскам, расположенным в лагере за городом, так что всего там собралось 12 000 пехоты. При войсках находились, в готовности для предполагавшейся осады Ревеля, 20 полукартоверов, 20 восемнадцатифунтовых орудий с 16 000 ядер и 7 мортир с 700 семидесятипятифунтовых каменных бомб. Из числа этих орудий двадцати штукам с прогоревшею от долгой пальбы затравкою и потому негодным к употреблению, залили дно на толщину ядра металлом и затем впереди этого залитого слоя просверлили новую затравку. Русские артиллерийские офицеры уверяли меня, что большая часть их орудий оттого подвержена такому быстрому прогоранию затравок, что вылиты они из металла, обыкновенно употребляемого для колоколов и заключающего в себе слишком много олова: ибо в настоящую войну духовенство было вынуждено предоставить правительству из церквей со всего края известное количество колоколов для переливки оных в пушки.

Того же 25-го числа по возвращении домой секретаря миссии Фалька, видевшего в 1¹/₂ мили за городом три полка драгун, комендант послал просить меня, чтоб на будущее время я предупреждал его всякий раз, когда сам я или кто-либо из моей свиты пожелаем куда-нибудь поехать, дабы при поездках моих за город можно было отряжать кого-либо для oxраны меня от нападений с стороны простого народа, а также своевременно принимать меры для оказания мне должного почета. Таков был предлог его просьбы, на самом же деле главными ее причинами являлись его прирожденные высокомерие и подозрительность. Вслед затем он вторично послал ко мне человека просить, чтоб пришел к нему секретарь, побывавший за городом. В ответ на это, поняв, что комендант хочет сделать секретарю выговор по поводу его поездки за город, я велел ему сказать, что ему не подлежит требовать к себе кого бы то ни было из моей свиты, но что он может передать мне то, что имеет сказать моему секретарю, дабы я мог подобающе отвечать ему за моих людей. На это он приказал мне передать, что вполне довольствуется моим объяснением, а что за секретарем он посылал только для того, чтоб переговорить с ним о моем отъезде. Но тоже самое, незадолго перед тем, он уже сообщал мне через местного плац-майора. Упомянутые выше орудия с ядрами, бомбами и гранатами были распределены в лагере между полками, главным образом затем, чтоб, в случае несчастья с определенными под эти орудия и боевые припасы лошадьми, их можно было увезти солдатам. Но порох и другие мелкие принадлежности должны были идти исключительно с артиллериею.

На наш вес, 16 рублей 74 копейки серебром представляют один фунт; 10 рублей весят 19 лотов, и таким образом 100 рублей копейками весят 5 фунт. 30 лот. Один ригсдалер in specie равняется по весу 104 копейкам, но вес одной монеты в рубль и одного ригсдалера in specie почти тождественен, и даже рубль на 3–4 копейки легче ригсдалера. Относительно копеек следует заметить, что отчеканены они крайне небрежно, так что мне случалось находить между ними настолько крупные, что две из них равнялись по весу трем другим обыкновенным копейкам. Говорят, в прежние времена 100 рублей копейками весили 10 фунтов; теперь же, в силу распоряжения Царя, 100 рублей должны бы весить 7 фунтов, но обыкновенно, вследствие утаек монетного двора, весят всего 6 фунтов и даже меньше, как указано выше. Рубль заключает в себе 100 копеек, полтина или полрубля 50 коп., гривна 10 коп., алтын 3 коп., копейка содержит две денежки или 2 шиллинга, денежка 2 полушки. Со времени Шведской войны Царь приказал чеканить копейки, денежки и полушки из Шведской меди. В России при прежних царях была в ходу только мелочь, копейки и т. д., прочие же монеты каковы рубль, полтина, полуполтина, гривна, алтын были только отвлеченными понятиями, как в Англии фунт стерлингов. Но ныне царствующий Государь приказал чеканить монеты всякой из этих ценностей, с его изображением на одной стороне и гербом на другой.

27-го Сентября.

Комендант отдал приставленному к моим дверям караулу приказ, чтоб мои люди как по городу, так и за город ходили не иначе, как в сопровождении одного солдата. Приказ этот был отдан под предлогом их охраны от насилия со стороны пьяных и другой сволочи. Под тем же предлогом комендант приказал, чтоб и сам я предупреждал его о моих выездах. Но истинною причиною подобного распоряжения были его высокомерие и подозрительность, а также, без сомнения, любопытство, ибо таким путем он рассчитывал выведывать чрез посредство солдат, какие поручения были даваемы моим людям и что я сам предпринимал. Солдаты в точности исполняли его приказание, вследствие чего по улицам я ходил всегда как пленник. Не видя другого исхода, я вынужден был письменно жаловаться генерал-адмиралу на такую невежливость со стороны коменданта, равно как и на неприличное его отношение ко мне в прочих отношениях. При этом я требовал той свободы, которою во всех странах мира пользуются посланники, требовал права свободно выходить из дому и возвращаться домой, когда я хочу, не испрашивая на то позволения у коменданта; я просил также генерал-адмирала, чтобы он своею властью разрешал всякие скучные вопросы между комендантом и мною и оказал бы равным образом содействие относительно выдачи мне по праву суточных денег, дров, свечей и воды, согласно договора, заключенного между его величеством королем и Царем. Вследствие таковой моей жалобы генерал-адмирал приказал отменить конвоирование меня солдатами, но комендант за причиненный мне срам не понес никакого наказания. В виду моего требования мне стали также выдавать суточные деньги, дрова, свечи, воду, однако всякий раз не иначе, как после частых напоминаний и долгого выпрашивания. Что касается выдачи денег, то она всегда производилась копейками, среди которых нередко попадались фальшивые, а то и самый счет был неверен. Ригсдалеров in natura я никогда не получал. И несмотря на все это, я постоянно должен был делать подарки лицам, приносившим мне мое положенное содержание, которого мне и без того едва доставало. Следует вдобавок отметить, что как в Нарве, так впоследствии и в самой России, Русские при выдаче мне денег намеренно меня обсчитывали. Если бывало их проверишь, они сосчитают снова и говорят, что счет верен. Проделывали они это хоть десять раз кряду и до тех пор изводили получающего деньги, пока ему не надоедало их проверять, и он не мирился на обмане. За каждый ригсдалер in specie я получал только по 80 копеек.

28-го Сентября.

В Нарву прибыл Нарвский обер-комендант Нарышкин и был встречен салютом из 24 орудий. Он одновременно состоит и обер-комендантом во Пскове.

29-го Сентября я послал секретаря миссии Фалька к генер. – адмиралу и к обер-коменданту: к генерал-адмиралу, чтобы просить его отобедать у меня завтра; к обер-коменданту, чтобы поздравить его с приездом (хотя сам он ни чрез кого не известил меня об этом) и тоже пригласить его на завтрашний обед. Но обер-комендант велел только кланяться и сказать, что мы, без сомнения, еще перед тем увидимся. Хотя ответ этот мог иметь двоякий смысл, однако я отлично угадал в нем намек, что я первый должен посетить обер-коменданта, о чем ему, в сущности, не следовало напоминать даже, если б он был прав. Впрочем, я знал, что Русские, в том числе и он, стали учиться в школе вежливости лишь при теперешнем Царе и еще сидели там за азбукою. Поэтому мне оставалось только сожалеть о них и ждать, чтоб они чему-нибудь научились.

30-го Сентября.

Согласно обещанию, генерал-адмирал и Петербургский комендант ген.-м. Брюс пришли ко мне обедать. Что же касается до обер-коменданта, то в виду его неприхода, я вторично послал его звать. Он велел благодарить и сказать, что не придет, причем не извинился и не сослался ни на какой предлог, из чего я заключил, что он не намерен быть у меня первым. Я дал понять генерал-адмиралу, что объясняю себе отсутствие обер-коменданта тем, что он на меня в претензии, но что я имею большее основание быть в претензии на него, так как до сих пор он еще не сделал мне чести известить меня о своем приезде.

1709 г. 1 Октября.

Без сомнения генерал-адмирал доверительно передал мои слова обер-коменданту Нарышкину, и последний, кажется, принял этот урок к сведению, ибо с утра прислал ко мне одного капитана извиниться, что не мог явиться на мое приглашение, а также поздравить меня с приездом и уведомить о своем прибытии, но вместе с тем велел сказать, что жаждет со мною видеться; а это опять-таки имело вид намека, что я должен прийти к нему первый.

2-го Октября.

Ездил я осматривать лагерь, разбитый в красивой местности, на возвышенной равнине, приблизительно в расстоянии одной мили от города. По моей просьбе для этой поездки генерал-адмирал одолжил мне свою карету, запряженную шестериком, и шесть белых верховых лошадей под сопровождавших меня людей. В лагере я обедал у генерал-майора Брюса. Хотя у Русских этот день считался постным, тем не менее с нами обедало несколько Русских офицеров, из коих иные, за отсутствием на столе рыбы, ели мясо; впрочем, другие довольствовались хлебом с солью, огурцами, свеклою и тому подобными появлявшимися на столе яствами. После обеда генерал Брюс приказал трем полкам произвести для меня учение и сделать в мою честь залп, что было исполнено удачно. У генерала Брюса было два одногорбых верблюда, возивших в походе его палатки и одеяла. Обыкновенно Русские офицеры выписывают себе этих животных из Астрахани. Для похода они весьма полезны, так как два животных подымают столько же, сколько везут десять Русских телег или полуш. Если только в волю кормить верблюдов соломою, подстилать им мягкую подстилку и каждые три-четыре дня давать соли, служащей для них как бы лекарством, то они довольствуются небольшим количеством осоковатого сена. Признаком их бодрости служит прямое положение горба на спине: у слабых и истомленных животных он свешивается в ту или другую сторону. При каждом из 10-ти полков, расположенных здесь лагерем, численностью в общей сложности в 12 тысяч человек, находится по 2 полевых орудия. К лафету каждого из этих орудий прикреплены по сторонам две маленькие ручные мортиры.

3-го Октября.

Обедал у обер-коменданта Нарышкина. Тут мы свиделись с ним в первый раз. Таким образом догадка моя о его гордости оправдалась, тем более, что он не только не встретил меня в дверях, но и в горнице не сделал двух шагов в мою сторону, чтоб поздороваться со мною, и если б я первый ему не поклонился, он, мне кажется, и по сие время все стоял бы и думал. Здесь, как и в других домах, где я обедал одновременно с генерал-адмиралом, я сидел на втором после него месте. Caмый обед происходил почти так же, как описанный выше, у коменданта; подавалось такое же количество плохо приготовленных, дурно сервированных и неумело расположенных блюд. Обер-комендант, как всякий Русский хозяин, сам служил за столом и при каждой чаше обносил кругом гостей стакан на тарелке. До того дня Русские пили чашу Царя прежде чаши короля Датского; но от моего урока стали настолько покладчивы, что в этот раз здоровье обоих наших государей было выпито одновременно, также как в свою очередь и обоюдное здоровье наследников престола.

Следует заметить, что колеса здешних телег и полуш, т. е. маленьких закрытых возков, изготовляются совершенно иначе, чем наши. Их обод согнут из одного куска дуба или бука, причем такое колесо крепче Датского, составленного из нескольких крупных кусков дерева. Обтянутые железными шинами, Русские колеса так крепки, что в походе перевозят большие мортиры.

Мне рассказывали, что очень многие генералы в Русской армии уполномочены Царем назначать в подведомственные им части обер-офицеров, капитанов, майоров и подполковников. Последствием такого порядка вещей является большое послушание и покорность со стороны офицеров к генералам, в руках которых сосредоточена вся их судьба. Поэтому, когда офицеры приходят к генералу, то кланяются ему в землю, наливают ему вина и вообще служат ему как лакеи. Относительно здешних поклонов наблюдается следующее. Когда Русский хочет выказать какому-либо важному лицу наибольшую степень почтения, то падает пред ним ниц, т. е. становится на правое колено, упирается руками в землю и так сильно стукается лбом об пол, что можно явственно слышать удары. О таких поклонах часто упоминается в Священном Писании: «молиться, падая на лице свое». При менее почтительном поклоне Русские становятся на правое колено и кладут на пол правую ладонь. Вообще же, приветствуя какого-либо боярина, они кланяются так низко, что правою рукою дотрогиваются до земли.

5 Октября.

Генерал-адмирал Апраксин уведомил меня о предстоящей посылке в армию гонца, в виду чего я немедленно написал письмо к великому канцлеру Головкину. Вечер провел я у генерал-адмирала и там сделал наблюдение, что Русские чаще называют друг друга по крестному имени, без упоминания фамилии, чем по должности. Так адмирала звали не «г-н адмирал», а «Феодор Матвеевич». И при том к нему обращался так всякий, какое бы низкое положение он ни занимал. Даже самого Царя Русские нередко называют «Петром Алексеевичем».

6 Октября.

Обедал у коменданта. За такими обедами хуже всего то, что Русские принуждают друг друга пить сверх меры, так что почти нельзя урваться с их обеда не напившись через край.

В крепости по утрам и по вечерам караулы сменяются выстрелом, как на корабле. Когда барабанщик бьет утреннюю или вечернюю зорю, то выбивает вперемежку все существующие барабанные сигналы: марш, зорю (reveil), тревогу, сбор и проч.

В России есть секта схизматиков, называемых раскольниками. Они отстраняются от прочих Русских, избегая всякого сообщения с ними. Некоторое время раскольников жестоко преследовали, многие из них были сожжены, другие выселены; но теперь гонение на них прекратилось. Раскол их заключается главным образом в том, что они не едят и не пьют с другими Русскими, считают смертным грехом брить бороду и волосы на голове и крестятся тремя Первыми пальцами (sic). По их словам, при благословении сам Христос, а равно и ветхозаветные патриархи, складывали так персты. Остальные Русские, когда крестятся, соединяют большой палец, безъимянный и мизинец. В общем раскольники честнее, богобоязненнее и трезвее прочих Русских, по части христианских догматов начитаннее и просвещеннее их. Более подробные о них сведения приведены в книге Bergii «De Religione Muscovitica».

8 Октября.

Посетил обер-коменданта. С последнего раза он настолько преуспел в вежливости, что встретил меня внизу лестницы и до туда же проводил меня.

9 Октября.

Прибыл из Петербурга адмиралтейский советник Александр Васильевич Кикин. Говорят, он в великой милости у Царя.

10 Октября.

Обедал в лагере у генерал-майора Брюса, вместе с генерал-адмиралом Апраксиным, обер-комендантом Нарышкиным и адмиралтейским советником Кикиным. Когда генерал-адмирал вышел из возка, ему салютовали 21-м пушечным выстрелом, и обе шеренги войска, одна за другой, сделали по залпу; войска всего лагеря были расставлены в две шеренги. Гонец привез в Нарву известие, что в непродолжительном времени сюда придет еще семь полков, под предводительством бригадира Черникова.

Князь Александр Данилович Меньшиков владеет под Нарвою весьма живописным садом, разбитым в местном вкусе. Сад расположен в долине между двумя высокими скалами. Мимо этих скал протекает та самая река, которая отделяет Нарву от Ивангорода. В саду есть прекрасная оранжерея со многими узкими отделениями, снабженными каждое печкою. В отделениях имеются люки для регулирования температуры. В саду также есть много красивых сводчатых аллей.

13 Октября.

Прибыли сюда вышеупомянутые 7 полков: 6 пехотных и 1 драгунский. Они принимали участие в Полтавской битве. Полки эти прошли чрез город в лагерь и, соединившись там с прочими войсками, поступили под команду ген.-м. Брюса. Главное начальствование над войсками в лагере и вообще над военными силами в этом краю России принадлежит ген. – адм. Апраксину.

15 Октября.

Рано утром посетил я адмиралтейского советника Кикина, остановившегося на царском подворье в Нарве. В тот же день у меня обедали ген. – адмирал, ген.-м. Брюс, Кикин, оба коменданта, старший и младший, и несколько человек офицеров. Здесь на обедах в обычае угощать на славу, не только званых гостей, но и слуг их, приводимых ими с собою в большом числе. Если же последних хорошо не примешь и не употчуешь, не накормишь и не напоишь через край, то добрый прием, оказанный их господам, идет не в счет. Таким образом, в России оправдывается Датская пословица, что «пир должна хвалить прислуга». За этим моим обедом у меня украли серебряный нож, что я отмечаю лишь в виду приводимого ниже примера строгости здешних наказаний, постигающих виновных за малейшие проступки.

17 Октября.

Гонец привез генерал-адмиралу письмо с тремя печатными экземплярами манифеста короля Польского, в котором его величество указывает причины, побуждающие его снова искать Польской короны и объявить Швеции войну. Чтобы досадить Шведам, Царь приказал генерал-адмиралу переслать этот манифест в Выборг Шведскому генерал-майору Любекеру.

Украденный у меня серебряный нож нашелся у одного из комендантовых слуг. Вора наказали батогами и заставили принести мне нож обратно. Комендант прислал его ко мне с двумя профосами, чтоб показать, как окарнали ему спину, и при этом просил, чтобы я велел его бить еще, сколько пожелаю, хоть до смерти. Но так как ему и без того досталось довольно, я не захотел наказывать его вторично. Однако немалого труда стоило мне уговорить профосов не бить его больше; ибо, по их словам, они получили на то формальное приказание от коменданта.

19 Октября.

Осматривал крепость с плац-майором Грековым. Нарва укреплена так хорошо, что может считаться одною из сильнейших крепостей в Европе. Близ города протекает река и отделяет его от Ивангорода. Вокруг Нарвы рвов с водою нет; но те, что просечены в скале, на которой она построена, так глубоки, что без штурмовых лестниц невозможно взобраться на вал, и притом так отвесны, что в них нельзя спрыгнуть, не убившись до смерти. Парапет крепости сложен из цельных каменных блоков. Крепость снабжена несколькими прекрасными бастионами: имена их написаны по-латыни на столбах, нарочно для того поставленных Шведами. Впоследствии те же имена, по приказанию Царя, приписаны внизу по-русски. Один из бастионов, первоначально названный Шведами «Honor», переименован Царем в «Божий Бреж», так как за несколько дней до штурма сам собою, без того, чтоб по нем был сделан хотя один выстрел, он рушился до основания. Чрез это Царь получил возможность ускорить приступ, а потому по взятии города и возобновлении бастиона, назвал его вышеприведенным именем в воспоминание счастливой случайности, посредством которой Бог предал город в его руки. С восточной стороны, по распоряжению Царя, действительно была пробита брешь орудиями. Так как городские стены стоят у самой реки, то орудия были расставлены на противоположном берегу; через реку же был наведен мост. Эту брешь Царь тоже велел заделать и соорудил на ее месте великолепные ворота, украшенные его гербом. Пушки, мортиры, ядра и другие боевые припасы, во множестве находившиеся на валах, достались Русским. Некоторые орудия были увезены в Петербург, но на месте еще оставалось более 300 штук. Любопытно, что многие 24 фунтовые орудия стояли не на лафетах, а на рапетах, каковые употребляются на судах. Рапеты были сделаны исключительно из железа, кроме одних колес, которые, впрочем, не уступали в крепости железным: так плотно они были обтянуты железными шинами. Укрепления Шведской Нарвы состояли из шести бастионов и нескольких равелинов, вооруженных в общей сложности приблизительно 350-ю орудиями. Бастионы назывались: Honor, Gloria, Fama, Victoria, Fortuna, Triumph. В тот день чрез город прошел еще полк, участвовавший в Полтавской битве; бывший полковник его, Вихтенгейм, убит в этом бою пулею; в настоящее время место его занимает Гиорд. Всему полку, за исключением недавних новобранцев, розданы Шведские капюшоны.

В Нарве караулы вызываются со знаменем, а потому всякая назначаемая на караул часть приносит с собою знамя и уносит его обратно. Всякий, кому позволяют средства, ездит здесь шестириком. Ездит так и ген. – адмирал, и ген.-м. (Брюс), и обер– и унтер-коменданты, при том по самому городу, когда иной раз им не приходится проехать и ста шагов.

Я забыл упомянуть в своем месте, что, по моем приезде в Нарву, комендант прислал просить меня сообщить ему именной список моих людей с обозначением их должностей, каковую его просьбу я и исполнил. О его высокомерии и тупости, проявлявшихся во всем, можно судить и по следующей истории, сообщенной мне здешним пастором, Гейнрихом Брюнингом. Комендант, получив подробные сведения о Полтавской битве, приказал ему начать в следующее Воскресение службу не в 8 часов как обыкновенно, а в 5, с тем, чтобы она отошла прежде, чем начнется служба в Русской церкви, и прочесть с проповедной кафедры от слова до слова все сообщение о Полтавской битве с поименованием взятых в плен Шведских офицеров; по окончании же богослужения Лютеранской общине собраться в полном составе в Русскую церковь, чтобы выслушать то же сообщение по-русски. Сделал он это отчасти, чтоб проявить свою власть, отчасти чтоб досадить Нарвским жителям, некогда Шведским подданным. Исполняя приказание, пастор прочел с кафедры сообщение о Полтавской битве и объявил пастве, что она имеет собраться в Русскую церковь, после чего некоторые из лицемерия, другие из страха перед комендантом действительно туда отправились. Но сам пастор, по его словам, не пошел.

Начиная от города и на протяжении полумили за город, река, протекающая мимо Нарвы, имеет с обеих сторон высокие скалистые берега, у основания которых вода образовала пещеры с отверстиями в роде печных устоев. В такие пещеры обыватели, частью перед осадою города, частью перед тем как их увели из Нарвы, должно думать, спрятали и замуровали большое количество золота, серебра и денег. Лица, заслуживающие доверия, говорили мне, что, без сомнения, в эти пещеры запрятано больше богатств, чем можно себе вообразить.

28-го Октября.

Генерал-адмирал передал мне через бургомистра Гётте содержание полученных им от Царя писем. Узнав о моем прибытии в качестве Датского посланника в Россию, Царь предписывал Апраксину, если я еще в Нарве, задержать меня здесь до его приезда, если же я выбыл, но отъехал недалеко, вернуть меня немедленно назад; ибо сам он рассчитывает приехать сюда в скором времени, лишь только побывает в Мариенвердере, где должен свидеться с королем Прусским.

29-го Октября.

Генерал-адмирал и генерал-майор Брюс крестили у подполковника Мангейна дочь. Крещение происходило в доме священника Брюнинга. Я заметил, что при совершении таинства Брюнинг обливал ребенка обеими руками и, вопреки принятому у нас в Дании обычаю, не сказал крестным отцам, что в случае смерти родителей ребенка на их обязанности лежит воспитать его в правилах христианской веры. В России у иностранцев соблюдается на крестинах тот же обычай, что у Русских: а именно по окрещении ребенка крестные отцы идут к родильнице, лежащей еще в постеле, целуют ее и дарят ей золотой дукат или более крупную монету, смотря по желанию. Когда жене Мангейна дарили червонцы, генерал-адмирал велел мне передать, что обычай этот существует в Греческой церкви с незапамятных времен, и что деньги дарят собственно ребенку в воспоминание того, что волхвы после рождения Христа подносили ему золото.

30 Октября.

Разрешилась от бремени жена плац-майора, Русская по рождению. Так как здесь принято посещать родильниц тотчас после их разрешения, то, желая соблюсти этот обычай, я пошел к ней, поцеловал ее и положил ей в руку червонец, при чем произошло нечто довольно забавное: несмотря на крайнюю ее слабость, майор подал ей тарелку с чаркою водки, а она, продолжая лежать в постели, поднесла ее мне. Так делается по всей России. Ребенка назвали Иваном, т. е. Гансом. Имя, по заведенному обычаю, он получил еще до крещения, как только, после его рождения, священник осенил его крестным знамением. В каждой Русской семье, для всех детей, крестным отцом бывает одно и тоже лицо: как бы долго оно ни отсутствовало, его все поджидают на крестины и откладывают их до его возвращения. Впрочем, если ребенок настолько слаб, что по-видимому не может жить, его крестят не дожидаясь прежнего крестного отца. Если новорожденное, но уже окрещенное, дитя находится при смерти, его приобщают святых таин. Таинство крещения совершается только по Воскресениям, исключая случаев крайней необходимости, т. е. слабости ребенка.

В лагере, под городом, положение дел было незавидное: одна треть крестьянских лошадей пала, часть крестьян умерла от голода, а 400 человек разбежалось; остальных распределили по полкам. В начале лошадей под прибывшими подводами насчитывалось тысяч восемь. Причиною смертности среди крестьян послужило то обстоятельство, что им велено было взять с собою хлеба всего на два месяца; на самом же деле, с тех пор, как они покинули свои дома, прошло четыре месяца, так что ни для людей, ни для лошадей корма не осталось; между тем в походе крестьянам не выдавалось от правительства ни хлеба, ни воды.

1 Ноября.

Я заметил, что генерал-адмирал и другие Русские сановники всегда неровны в соблюдении своей чести и достоинства. В то самое время, как их офицеры, до бригадиров включительно, ухаживают за ними, даже наливают им вина и служат, как лакеи, они вдруг, ни с того ни с сего, становятся с ними запанибрата, как с товарищами. Удивительнее всего, что генерал-адмирал и другие сановники могут от обеда до полуночи курить, пить и играть на деньги в карты с самыми младшими своими подчиненными – поведение, которое у нас считалось бы неприличным и для простого капрала. Таким образом, хотя в настоящее время в своем обращении Русские и стараются подражать, как обезьяны, другим нациям, хотя они и одеваются во Французские платья, хотя по наружному виду они немного и отесаны, тем не менее внутри их по-прежнему сидит мужик.

Генерал-адмирал, если у него есть досуг, охотно спит после обеда. Так, впрочем, поступают все Русские. Зато утром они встают рано и с утра принимаются за дело; обедают тоже рано, часов в 10, ужинают же редко: ибо, как сказано выше, проводят вечер в курении табаку и в распивании водки и других крепких напитков.

Один из полков, прибывших из-под Полтавы, по имени Фихтенгеймский, имел при каждой роте известное количество солдат, вооруженных пиками. Когда такие солдаты назначались в караул к моим дверям, они стояли на посту с пикою в руке. Кроме пики у каждого за поясом был пистолет.

3-го Ноября.

Так как в этот день плац-майор крестил своего сына и по сему случаю позвал меня обедать, то, желая посмотреть, как совершается крещение у Русских, я допросил у него позволения присутствовать при оном, на что и получил его согласие.

В Нарву из Пскова приехал отец коменданта, некогда состоявший дядькою при Царе. В настоящее время его зовут патриархом, хотя на самом деле он вовсе не духовное лицо.

Осмотрел крепость Ивангород, стоящую близ самой Нарвы. Ивангород получил имя от знаменитого царя и великого князя Ивана Васильевича, построившего его, как пограничную крепость, у пределов Лифляндии. На стенах крепости несколько башен, так что орудия стоят в два яруса. В нижней части стен, изнутри, устроены просторные сводчатые помещения для хлебных и других зерновых запасов. Своды сооружены так прочно, что никакая бомба не может их пробить. В скале под стеною, с наружной стороны высечены один под другим три свода, из коих нижний приходится на одном уровне с рекою. С этого свода можно стрелять рикошетом по воде. Хотя стены весьма ветхи и в предохранение от падения обтянуты плотными железными полосами, тем не менее, в последнюю осаду, они оказались настолько крепкими, что до самого взятия Нарвы в них не удалось открыть брешь даже при помощи самых больших орудий. По взятии же Нарвы, Ивангород вынужден был добровольно сдаться, за недостатком продовольствия.