Текст книги "Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647"

IV

В Лондоне росло недовольство и страх. Раздавались возмущенные жалобы на повышение налогов. Король объявил, что любой, кто заплатит не санкционированные им таможенные сборы, будет обвинен в измене. Запрет испугал фермеров, и в начале января они объявили, что больше не могут давать парламенту денег в кредит. Горожане, которые под давлением или в порыве преходящего энтузиазма подписались летом на предоставление займа, теперь приуныли от перспективы затягивания конфликта.

В палате общин преобладало мрачное настроение. Дензил Холлес, раненый и расстроенный поражением своих людей в Эджхилле и Брентфорде, инициировал требование начать мирные переговоры и был поддержан юристами Мейнардом, Уайтлоком и Джонном Глинном. Против этих обеспокоенных людей выступил ряд экстремистов: суровый молодой Вейн, несгибаемый республиканец Гарри Мартен, Александр Ригби – депутат-пуританин от Вигана, возмущенный выходками лорда Дерби в Ланкашире, и другие им подобные. Среди тех 200 членов, которые оставались в палате общин, не было единства, и только лидерство Пима удерживало палату от раскола и анархии, вызванных разногласиями депутатов, принадлежавших к разным фракциям. В Комитете безопасности царил такой же разлад, как и в палате в целом, и ожесточенные высказывания экстремистов грозили пробить непреодолимую брешь между ним и более умеренной и миролюбивой палатой лордов.

И снова Джон Пим, благодаря своему спокойствию и хитрости, сумел обойти эту опасность. В отличие от Вейна и Мартена он не был готов идти на любые крайние меры против короля. Он искренне верил в те слова, которые парламентская комиссия направила графу Эссексу, и хотел, чтобы король вернулся к своему верному парламенту и правил под присмотром такой гвардии, которую парламентарии сочтут приемлемой для этой цели. Но он ясно видел то, что отказывались понимать Холлес и другие: что на данный момент мирные переговоры не приведут к желаемому результату. Король должен быть разбит на поле боя, только тогда он может согласиться на такое ограничение своей власти, которого хотел Пим. (Пим не мог знать, что даже поражение на поле боя не изменит отношения короля, изложенного им 2 декабря того же года в одном личном письме – полушутливом и в то же время совершенно серьезном, – где он писал, что будет либо «увенчанным славой королем, либо терпеливым мучеником», и никакая другая роль его не устроит.) Но для Пима, который, вполне естественно, предполагал, что король смирится с логичными последствиями военного поражения, проблема состояла в том, чтобы сражаться и победить в войне против него.

Но войну невозможно вести, если парламент расколот, а самым верным способом расколоть парламент было дать партии войны волю блокировать любые возможные попытки договориться с королем. Такая непреклонность оттолкнула бы лордов, напугала растерянных и неуверенных в том, стоит ли им примкнуть к партии мира или вообще уйти из парламента. Кроме того, она и вызвала бы опасения среди сомневающихся или нейтральных обитателей Сити, чьи деньги и поддержка были совершенно необходимы. Партия войны, предоставленная сама себе, шла бы вразрез с их общей целью. Снова, как и год назад, Пим понимал, что может заставить большинство принять те меры, которые действительно необходимы, только если обнадежит и сохранит контроль над сомневающимися членами палаты, людьми, которых пугают крайности. С хладнокровной ловкостью он всю зиму поддерживал требования партии мира о переговорах, но одновременно с этим любыми способами стимулировал поддержку партии войны во всем, что касалось реального развития конфликта: в голосовании о выделении денег, в формировании военных сил, в поддержании хороших отношений с Шотландией.

Он был совершенно убежден, что король в его нынешнем положении не предложит и не примет никаких приемлемых для парламента условий. В то же время лондонский Сити уже слишком предан делу парламента, чтобы отказать ему в помощи, когда снова дойдет до войны. В результате Пим убедил своих друзей в Сити просить заключения договора с королем, но только для вида, а не для того, чтобы предложить ему мир по существу.

Традиционное презрение двора к Сити под действием войны меньше не стало. И когда делегация лондонских олдерменов в холле Крайст-Черч стала убеждать короля, что они желают лишь того, чтобы он гарантировал свободы своих подданных и вернулся в Лондон, окружавшие его придворные разразились издевательским хохотом. Сам король вежливо ответил: «Я не знаю, как заставить вас доверять мне, но было бы лучше, чтобы вы верили тем, кто меньше лжет». После такой оценки правдивости парламентариев он отпустил делегацию, пообещав в свое время дать письменный ответ. Покидая город, они попытались отблагодарить часового на мосту Магдален, но тот отказался, сказав, что ничего не возьмет у «круглоголовых». Позднее король наградил его за это проявление лояльности.

V

Визит делегации Сити совпал с новым поворотом в политике Карла. Джордж Дигби, который по-прежнему доминировал в его политической – но не военной – стратегии, предложил публиковать роялистский новостной листок, что стало бы ответом на официальные и неофициальные бюллетени, бурным потоком лившиеся из Лондона, нанося урон делу короля своими рассказами о его зверствах и сообщениями о его поражениях. В январе 1643 г. появился первый новостной листок кавалеров Mercurius Aulicus. В дальнейшем он стал выходить в Оксфорде еженедельно по цене в один пенни и регулярно переправлялся в Лондон. По-видимому, этим занимались женщины, которые бродили по дорогам под видом нищенок. Они забирали в условном месте пакеты с запрещенными оксфордскими памфлетами и передавали дальше. Чтобы удовлетворить спрос, который не покрывали оксфордские издатели, лондонские роялисты тайно печатали свои листки, не всегда полностью совпадавшие с оксфордскими прототипами, и продавали сочувствующим аж за 18 пенсов. Обычно Aulicus стоил этих денег. Издателем был Джон Биркенхед, молодой член совета колледжа Всех Душ, живое и нелестное описание которого дал Джон Обри: «Он был очень уверенным, остроумным, не питал большой благодарности к своим благодетелям и умел чертовски врать. Роста он был среднего, с большими выпуклыми глазами и выглядел не слишком приятно». Джордж Дигби следил за тем, чтобы его снабжали информацией, но Биркенхед очень скоро превратил свой новостной листок в нечто большее, чем просто календарь событий. Он свободно владел искусством высмеивать и быстро поднял на смех парламентских борзописцев: «Сэр Джейкоб Астли, недавно убитый в Глостере, желает знать, как его убили, из мушкета или из пушки». Но не он, а его лондонский подражатель утверждал, что недавно один проповедник воззвал к Всевышнему: «О Боже, когда же ты возьмешь стул и сядешь в палате среди пэров и когда, о Боже, когда, спрашиваю я, ты будешь голосовать в палате общин?»

Насмешки кавалеров потекли рекой. В сотнях издевательских баллад они пародировали торжественный стиль своих оппонентов.

Роялисты с удовольствием взяли себе некогда оскорбительное прозвище «кавалеры». Сам король дал добро на его использование. «Доблесть кавалеров прославила это имя… – сказал он, – оно означает всего-навсего джентльмена, который несет службу своему королю на коне».

В ответ парламентские авторы попытались изменить слово «круглоголовые» на «здравомыслящие»[20]20
  На английском Roundhead (круглоголовый) заменой одной буквы превращается в Soundhead (здравомыслящий).


[Закрыть] и, если непременно нужно упомянуть голову, то называть роялистов Rattlepates (пустоголовые) или еще каким-то унизительным именем, не подразумевающим никакого благородства. «Пусть мы круглоголовые, но мы не бессердечные», – утверждал один памфлетист. Однако их пропаганда и даже рассказы о зверствах были чрезвычайно скучными: жуткие истории об изнасилованных девицах и зажаренных младенцах, о сделках с дьяволом и небесном правосудии, а иногда о кавалере, который заживо сгорел, потому что пламя из его пистолета подожгло его локоны, и это показало, что думает Господь о таких неподобающих прическах.

Естественно, лучшими сочинителями баллад были роялисты. Популярный сочинитель дурацких стишков Тейлор и самый известный автор песенок на злобу дня Мартин Паркер были убежденными сторонниками короля, и вскоре Паркер преподнес своей нетерпеливой публике балладу, которая, будучи положена на знакомую мелодию, стала неофициальным гимном кавалеров: «Когда король снова возьмет свое».

Парламентарии в своих людях поощряли – поначалу не очень успешно – торжественную набожность. «Разве кому-нибудь весело? Пусть поют псалмы», – советовал один автор, и для удобства использования войсками было выпущено много маленьких книжечек, из которых услужливый пастор составил «духовный рюкзак», а командующий лондонской милицией Филип Скиппон опубликовал свои личные молитвы под заголовком «Христианский центурион». Если Мартин Паркер и Джон Тейлор отдали свои бойкие таланты на службу королю, то парламент использовал Джорджа Уайтера, чтобы праздновать свои победы и пропагандировать свои идеи. Однако им нечего было противопоставить Aulicus, пока в Лондоне не появился – не санкционированный официально, но поощряемый – Mercurius Britanicus, «прелестная новая вещица, родившаяся на этой неделе», – насмехался Aulicus. Он вместе с его неправильно написанным названием стал самым долгоживущим сатирическим изданием со стороны парламента. Его успешные редакторы Томас Одли и Марчмонт Недхем так же стремительно, как Биркенхед, вцеплялись в слабости оппонентов и поднимали их заявления на смех. Пока шла война, дуэль между Aulicus и Britanicus продолжалась. Они бросали друг другу вызов, высмеивали друг друга и забивали друг другу голы. Это длилось неделя за неделей и стало привычным аккомпанементом конфликта.

В ту первую зиму войны роялисты получили возможность ведения своевременной и разумной пропаганды. Определенный эффект имело осуждение парламента, сделанное королем в декабре по случаю первой попытки парламентариев собрать налоги. В январе анонимный памфлет, в котором обсуждалась та же тема, получил в Лондоне широкое хождение и совпал с ответом короля на предложение Сити о мире.

«Жалоба в палату общин», как предполагалось, была написана теми в Лондоне и Вестминстере, кто хотел мира. В ней парламент обвинялся в затягивании ненужной войны, поскольку больше года назад король провел ряд «хороших и полезных законов» и положил конец тирании епископов и Звездной палаты. Тирания по-прежнему существует, как и ограничение свобод подданных, но король не имеет к этому отношения. Теперь парламент без суда сажает людей в тюрьму, отбирает их землю и имущество. Парламент принимает и насильно собирает налоги и пошлины. Парламент, отменивший монополии и изгнавший из палаты общин монополистов, которые были друзьями короля, теперь благоволит и поощряет монополистов, предложивших ему деньги. Поскольку всех депутатов, которые были в оппозиции Пиму и Хэмпдену, заставили молчать или изгнали, теперь у нас нет ни законного, ни справедливого, ни свободного парламента, а есть фракция, которая покупает и продает власть в зависимости от «поддержки той или иной стороны», которая грабит граждан, чтобы вести несправедливую войну, и продвигает «сектантов-раскольников и попрошаек» на должности офицеров своей армии, которая с помощью хитроумного сочетания силы и мошенничества «под видом защиты наших законов и религии»… нашла «новый способ лишить нас законов, свободы и собственности».

В то время как аргументы, подобные приведенным выше, стимулировали рост политического недовольства, посланец, который привез ответ короля на мирные предложения Сити, распространял сказки о том, какие опасности сгущаются вокруг Лондона. Он рассказал венецианскому послу, несомненно, с намерением, чтобы тот пересказал это другим, что весной войска Карла начнут одновременное наступление в Эссексе и в Кенте и зажмут Лондон в клещи, завладев обоими берегами устья Темзы выше Сити и перекрыв любые поставки.

Ответ короля на мирные предложения был официально оглашен в Гилдхолле 13 января 1643 г. К тому времени в городе сложилась очень напряженная обстановка. Казалось бы, Карлу следовало еще больше расшатать своими убедительными словами настрой и без того обеспокоенных горожан. Вместо этого он обвинил лорд-мэра и трех олдерменов в измене. Пим, который находился в Гилдхолле вместе с другими представителями парламента, использовал это, чтобы показать, насколько опасно вести переговоры с королем. Этот ответ ослабил с таким трудом созданные позиции роялистов в Сити. Несмотря на это, спустя три дня они предприняли еще одну отчаянную попытку переломить ситуацию на заседании Городского совета, созванного для сбора денег. Возглавил атаку олдермен Гаррауэй (который, будучи лорд-мэром, так старался помочь королю в 1640 г.). Он обвинил парламент в ограблении горожан и, заявив, что король – истинный защитник и свободы, и собственности, потребовал ареста тех, кого король назвал тварями, продающими Сити коррумпированной фракции парламента. После его слов поднялся страшный шум, раздались крики: «Никаких денег! Мир! Мир!», и заседание пришлось закрыть из-за беспорядков.

Однако Гаррауэй недооценил реальную силу парламента в Сити. Филип Скиппон был предан ему, и, пока он командовал милицией, друзьям Пима в Сити ничего не угрожало. Исаак Пеннингтон остался лорд-мэром, и главным результатом беспорядков стало укрепление позиций Пима за счет замены строптивых фермеров-традиционалистов на людей, имевших большую готовность служить делу парламента. Таков был неоднократно повторявшийся паттерн попыток роялистов вернуть себе Сити. Им хватало сил для того, чтобы устроить беспорядки, но не для того, чтобы пересилить противника, поскольку колеблющиеся, чья помощь была им необходима, всегда оказывались ненадежны. В решающий момент они отворачивались от роялистов, и каждая новая попытка перехватить контроль над Сити служила предлогом для новых арестов и преследований сторонников короля.

В Сити осудили ответ короля, но Пим продолжал аккуратно разыгрывать в парламенте карту мирного договора. Он видел, что ничего не теряет от замедления военных действий, и даже может довольно много выиграть. Он хотел выиграть время, чтобы поставить финансирование войны на более регулярную основу, и знал, как использовать период переговоров, чтобы провести через парламент ордонансы, необходимые для содержания и увеличения армии. Таким образом, Пим положительно отнесся к тому, что уполномоченные от обеих палат во главе с графом Нортумберлендом сделают еще одну попытку отправиться к королю по поводу договора.

В Оксфорде делегация парламента приватно намекнула королевским советникам, что если разрешение на переговоры будет получено, они постараются взять под контроль и усмирить неистовую партию войны и предложат его величеству разумные условия. Говорить так было опрометчиво, поскольку настроение палаты менялось чуть ли не ежедневно, но Пим очень искусно играл на страхах и предубеждениях колеблющихся. Пока делегация находилась в Оксфорде, поступавшие в Вестминстер сообщения из Йоркшира от Ферфакса, в которых говорилось, что граф Ньюкасл вооружает католиков и открыто нанимает их в качестве офицеров своих войск, вызвали тревогу и возмущение и существенно ослабили позиции умеренных, ратовавших за мир.

Король, со своей стороны, как и Джон Пим, тоже был не прочь использовать замедление военных действий в своих интересах. Он не питал иллюзий в отношении конечных целей лидеров парламента, поскольку не питал их и в отношении своих целей. «Нужно обладать силой того, кто создал мир из ничего, чтобы сотворить мир из этих переговоров», – откровенно писал он Ормонду. Как и Пим, он собирался воевать. Исподтишка по двору пустили слух, что, возможно, ирландские бунтовщики будут сражаться за короля Англии. Эту чрезвычайно опасную идею, которая была высказана королевой в письме мужу, продвигал лорд Тааффе, один из лордов Пейла, служивший в кавалерии Руперта. Но независимо от того, был ли Карл согласен с этим планом, он и сам видел, что, заполучив правительственные войска из Ирландии, он мог бы пополнить ими свою английскую армию. Правда, для этого там нужно было прекратить военные действия. Имея это в виду, он написал письмо своему Совету в Дублине, приказывая заключить с повстанцами какой-нибудь мир.

В Оксфорде король, стараясь выиграть время и изображая честные намерения, подыгрывал своим умеренным советникам, позволив им сделать некоторые предварительные шаги в сторону договора с парламентом.

Его первое требование, которое, как он знал, приведет к полезной для него отсрочке, заключалось в том, чтобы на период переговоров сложить оружие. Карл выставил это требование, имея сильную позицию, поскольку прибытие уполномоченных от парламента в Оксфорд совпало с победой роялистов.

VI

С юго-запада нежданно пришли хорошие новости. Вытесненный из Дорсета и Сомерсета маркиз Хертфорд, этот сбитый с толку вояка-любитель, сел в Майнхеде на корабль и переместил свою активность в Южный Уэльс, чтобы набрать людей и поспорить о первенстве с другим дилетантом, лордом Хербертом Регланом. Защищать интересы короля на юго-западе он предоставил двум более упорным профессиональным военным, сэру Роберту Хоптону и сэру Джону Беркли. Они с горсткой кавалерии отступили в Корнуолл, где к ним присоединились четверо корнуолльских дворян: сэр Бевил Гренвилл, сэр Николас Сленнинг, Джон Тревенион и Джон Аранд ел. Все четверо были храбрыми, состоятельными и имели большое влияние в графстве. Они набрали 15 сотен человек и приготовились дать отпор силам парламента, посланным против них из Девона. Перспективы корнуолльских роялистов выглядели безрадостно, поскольку в плане лояльности графство было разделено, численно противник превосходил их, к тому же они были плохо экипированы, хотя Сленнинг носился с планом купить оружие во Франции в обмен на корнуолльское олово и с этой целью уже снарядил корабль. Как раз в это время четыре корабля, направлявшиеся в Лондон с грузом оружия и деньгами, были прибиты ветром и непогодой в прибрежные воды недалеко от Фалмута. Небольшая команда Сленнига, воспользовавшись этим, быстро загнала их в зону досягаемости пушек замка Пенденнис, находившегося под контролем Джона Арандела. Не найдя другой возможности, они причалили в гавани Фалмута, где их встретили люди Хоптона и забрали их драгоценный груз. Усилив себя таким образом, корнуолльские роялисты выступили против сил парламента, которые после того, как заняли Лоствитиль, пошли через возвышенность на север в сторону Бодмина, чтобы перекрыть им путь.

Войска парламента, имевшие численное преимущество и лучшую экипировку, чувствовали себя уверенно. Они находились в двух шагах от обширных поместий дружественного лорда Робартеса, видного парламентария, чей великолепный дом в Ленхидроке особенно ярко свидетельствовал о размере его состояния. На неровном обманчивом гребне Бреддок-Доун в зарослях утесника они увидели то, что, по их мнению, было жалкими остатками корнуолльцев Хоптона, и сразу же быстрым шагом пошли на них в полной уверенности, что один бросок решит исход дела. Но Хоптон основную часть своих войск спрятал за выступами гребня и замаскировал шесть отличных пушек, которые теперь имелись в его распоряжении. Неожиданная канонада остановила наступающих, а когда из зарослей утесника выскочили кавалеры, заминка обернулась разгромом. Войска парламента в беспорядке бросились бежать вниз в Лоствитиль. Их кавалерия, натыкаясь на пехоту, топтала ее на узких улочках городка. В результате им не удалось восстановить строй, и они просто бежали, бросив свой обоз, деньги, почти тысячу мушкетов и «четыре отличных орудия», которые достались победоносным корнуолльцам.

Новости, пришедшие к королю из других частей страны, были не такими приятными. Город Честер остался верен ему, благодаря влиянию епископа Бриджмена и его сына Орландо, некогда успешного барристера, который потратил свое состояние на содержание гарнизона и укрепление обороны города. Но остальная часть графства после тщетной попытки объявить его нейтральным была мобилизована на борьбу против короля сэром Уильямом Бреретоном, выбившим роялистов из Нантвича и поставившим его под контроль парламента. В Ланкашире грубое насилие, которое применил лорд Дерби при наборе рекрутов, привело к тому, что молодые мужчины начали уходить в гарнизоны пуританских городов, где их лучше вооружали, лучше расселяли и обращались с ними более гуманно. Оценив ситуацию, ланкаширские пуритане захватили и укрепили замок Ланкастер, заняли Престон и стойко защищали Болтон от атак кавалеров.

В Йоркшире шла упорная борьба за контроль над Западным Райдингом с его процветающей торговлей шерстяными тканями. 18 января 1643 г. роялисты потеряли Бредфорд, где жители графства, вооружившись косами, поднялись, чтобы помочь маленькому отряду парламентских войск, захватившему церковь. За восемь часов упорной перестрелки на улицах маленького городка и на соседней вересковой пустоши они вытеснили роялистов, при отступлении потерявших несколько человек, оружие и деньги.

Через неделю младший Ферфакс взял Лидс. Город был хорошо укреплен, но, как и в Бредфорде, на помощь войскам парламента пришли местные добровольцы, вооруженные дубинками. Последние дрались с особенным упрямством, проистекавшим отчасти из их веры, отчасти из местной вражды, поскольку большинство этих людей были из Галифакса, а Галифаксу, более старому городу, не нравилась возрастающая значимость Лидса в производстве шерсти. Ферфакс, «человек, снискавший самую большую любовь и доверие мятежников севера», понимал и разделял религиозный пыл этих людей. Он выбрал девизом дня имя Иммануил, и атака началась с громкого пения псалма «Да восстанет Бог, и враги Его рассеются». К позднему вечеру в город проникло столько сторонников парламента, что дальнейшее сопротивление стало невозможно, и лучшее, что могли сделать роялисты, – это бежать в сторону Понтефракта. По дороге они встретили своих товарищей из Уэйкфилда, тоже не устоявших в схватке. Ферфакс захватил в плен около 460 человек, но затем отпустил их, заставив поклясться, что они больше никогда не будут воевать против парламента. Эта процедура, которая была также применена к пленным в Чичестере, со временем стала для роялистов серьезным препятствием при наборе рекрутов.

Контрибуция в виде ткани, денег или чего-то еще, чем мог быть интересен Западный Райдинг для каждой из сторон, зависела от поддержания производства и коммерции, что, в свою очередь, определялось сложным взаимодействием фермеров-овцеводов и производителей ткани. Между ними имелись посредники, которые покупали необработанную шерсть и распределяли ее по деревням, где ее мыли, пряли и ткали из нее ткань, после чего ткань собирали и продавали на рынке. Посредники проходили свой путь по дорогам от горных ферм до карабкающихся по крутым склонам деревень, где сбегавшие вниз потоки воды вращали сукновальные машины, а потом вели в рыночные городки своих вьючных лошадей, груженных тюками с шерстью и рулонами ткани. От этих хождений зависела вся экономика региона. Но в последние месяцы дороги стали небезопасны из-за солдат враждующих сторон. Ткани могли отобрать, стада разогнать. И пока та или иная сторона не могла полностью завладеть Западным Райдингом, от обеих не было никакого толку. Тем временем одной из главных причин беспокойства фермеров и торговцев была предстоящая зима, грозившая беднякам безработицей и голодом. Ткацкие станки в домах Западного Райдинга замерли, а неумолчно журчащие ручьи вращали мельничные колеса вхолостую.

Армии обеих сторон предлагали здоровым голодным мужчинам еду, шансы узаконенного воровства и – для обиженных и озлобленных – мести богатым фермерам и алчным торговцам. Это опасное настроение подметил сын Джона Хотэма. «Вскоре потребности людей во всем королевстве возрастут многократно, – хмуро предсказал он. – Если такой неуправляемый элемент станет всадником с оружием, он пронесется по всем графствам Англии, подобно лесному пожару». Что-то похожее действительно было отмечено дворянами и в других регионах, когда в руки простых людей попало оружие и им дали указание сражаться с теми, кто стоял выше их на социальной лестнице. Не стоит удивляться, что это навело их на мысль о восстании против традиционного общественного устройства. «Дворяне, – говорили они, – долгое время были нашими хозяевами, а теперь у нас есть шанс стать их хозяевами». Их мнение обобщил один роялист: «Теперь они знают свою силу. Это будет тяжело, но они ею воспользуются».

Капитан Хотэм, не стесняясь, выразил свои сомнения в письме графу Ньюкаслу. Его отношение, высказанное в переписке с командующим роялистов, было типично, учитывая вновь вспыхнувшее желание добиться какого-нибудь умиротворения если не во всей стране, то хотя бы в Йоркшире. Так, сэр Хью Чолмли, губернатор Скарборо от парламента, сообщая в палату общин о своем поражении от роялистов в Гисборо, писал: «Я был вынужден обнажить меч не только против своих земляков, но против многих из тех, кто были мне почти друзьями и союзниками, кого я знал как больших поборников религии и ценителей свобод».

Благородные сомнения, менее благородные страхи и предчувствия овладели обеими сторонами. На Севере в Ньюкасле был арестован сомневающийся роялист лорд Сэвил по подозрению, что он участвовал в заговоре с целью захватить королеву, когда она высадится в Англии, и передать ее парламенту как заложницу, чтобы заставить короля заключить мир.

Королева была на пути домой. Под залог драгоценностей короны она получила заем в 180 тысяч фунтов частично в Испанских Нидерландах, частично в Соединенных провинциях. Фламандские ростовщики потребовали 12 процентов годовых, город Амстердам, со своей стороны, сделал ей небольшой беспроцентный дар. Так или иначе, к январю 1643 г. у нее было несколько кораблей с оружием для мужа и ряд выдающихся профессиональных военных, ждущих отправки в Англию в сопровождении адмирала Тромпа. Ее первая попытка закончилась неудачей не из-за бдительности парламента, а вследствие вмешательства сил природы. Ее конвой в течение шести дней боролся со штормом. Фрейлины королевы, которые не могли подняться с кроватей, оглашали узкую, качающуюся каюту криками ужаса. Сама королева пребывала в героическом настроении. Страдающая от морской болезни, но неустрашимая, она уверяла их, что королевы Англии никогда не тонули, и смеялась, слыша, как они готовились к смерти, признаваясь в самых интимных грехах такими громкими голосами, что перекрывали шум волн и треск ломающегося дерева. Отброшенные назад, корабли в конце концов снова причалили к берегам Голландии. «Королева роз и лилий» была измучена, больна и перепачкана в грязи, но решительно настроена – чем вызвала восхищение адмирала – плыть снова, как только он сможет отремонтировать свои поврежденные суда.

Генриетта Мария страстно желала быть с мужем, помогать ему сопротивляться умеренным, которые хотели переговоров и которым она не доверяла. Но она могла не опасаться, что он даст слабину. Карл только что опубликовал в Оксфорде «Толкование государственной измены» сэра Роберта Холборна, сочинение, посвященное в основном эссекскому восстанию 1601 г. и судьбе его участников. Холодность, с которой он отнесся к недавно прибывшим в Оксфорд уполномоченным парламента, показала, как мало у них надежд на заключение договора. Хорошие новости с Запада от Хоптона и от Руперта, находившегося неподалеку, подталкивали короля требовать много и предлагать мало. В один из унылых дней уполномоченные увидели, как по улицам Оксфорда провели огромную толпу пленных, полураздетых, замерзших и голодных, которых затем затолкали в церковь Святого Михаила. Это было все, что осталось от защитников парламента в Сайренсестере.

Два дня назад город взял Руперт. Для роялистов это было жизненно важно, поскольку открывало линии коммуникаций с юго-западом. Кроме того, они надеялись перекрыть доставку шерсти из Лондона в Глостер и, если получится, перенаправить прибыль от торговли и пожертвования производителей шерсти и тканей в королевские сундуки. Растущие войска короля нуждались в еде, одежде и корме для лошадей, и наилучшим источником всего этого были фермы, амбары и склады региона Котсуолд. Руперт планировал совершить нападение в начале января, соединившись с войсками маркиза Хертфорда, набранными последним в Южном Уэльсе, но Хертфорд не сумел прибыть вовремя, и попытка не состоялась.

Сильный снегопад в конце января не позволил сторонникам парламента перебросить в Сайренсестер подкрепление. Как в большинстве мирных английских городов, стены Сайренсестера не предназначались для ведения современной войны, а окружавшие его сады, дома и прочие строения служили хорошим прикрытием для нападавших. Руперт привел из Оксфорда кавалерию и привез пушки, и на этот раз Хертфорд, вопреки снегопаду, успешно встретился с ним. Утром 2 февраля 1643 г. они пошли в атаку. Сам Руперт с основной частью своих войск находился к северо-западу от города и начал пробиваться по пригородной улице к главным городским воротам. Небольшому отряду конницы он приказал напасть с северной стороны, чтобы заставить и без того перегруженный гарнизон вести бой в двух направлениях. Тем временем его огромная пушка «дала грозный залп по домам». Защитники вели отчаянный бой. Мушкетеры стреляли из маленьких окошек крытых соломой хижин, на каждой улице выросла баррикада из телег и различной крестьянской утвари. Но ничто не могло устоять против натиска сил кавалеров, и менее чем через два часа они штурмом ворвались в город и завладели им.

Карл использовал эту победу, чтобы укрепить свое преимущество в переговорах с представителями парламента. Он отправил к Руперту человека с указанием обеспечить поставку шерсти, белья, льняного полотна, серы, веревки, скобяных изделий, конской сбруи и сыра для его растущей армии. Руперт, который был на пути в Сайренсестер, получил для своей кавалерии около 2000 лошадей при помощи незамысловатого процесса под названием «прочесывание общин» и теперь собрал дворян и фермеров региона и получил от них обещание платить по 4000 фунтов в месяц деньгами или как-то иначе на содержание королевских войск.

Новости усилили стремление к миру среди колеблющихся парламентариев, в особенности членов палаты лордов, и подтолкнули более фанатичных противников короля, рупором которых выступал молодой Вейн, потребовать более решительного ведения войны. 11 февраля этой партии удалось добиться, чтобы палата общин отклонила запрос палаты лордов о продолжении работы по заключению договора, несмотря на слишком незначительную заинтересованность короля. Лорды, возмущенные этим оскорблением со стороны палаты общин, отказались поддержать билль, который фиксировал суммы взносов на ведение войны от каждого графства. Вейн выступил за то, чтобы порвать с лордами, но Пим и его йоркширский приспешник Филип Степлтон не допустили этого, и на втором голосовании палата общин высказалась за продолжение контактов с королем. В ответ на это палата лордов, следуя уговорам друзей Пима, утвердила билль о взносах. В результате этой сложной торговли лорды и партия умеренных получили лишь воображаемое преимущество, а Пим – реальное. Они продолжили переговоры, которые никогда не привели бы к миру, а Пим обрел средства для финансирования войны. Эти средства были ему необходимы, поскольку требования оружия и жалованья становились все более настоятельными, и он посчитал, что будет разумно, чтобы он сам написал сэру Джону Хотэму в Халл и попросил его проявить терпение в ожидании прихода денег. Существовала постоянная опасность, что люди неустойчивые в своих пристрастиях выберут ту сторону, которая сможет лучше платить.