Текст книги "Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647"

Помимо огромного преимущества, полученного от принятия билля о взносах, сторонники более решительной военной политики в парламенте и вне его предприняли еще одно действие, призванное возместить поражение в Сайренсестере. Они назначили члена палаты и влиятельного землевладельца, который в молодости был профессиональным военным, сэра Уильяма Уоллера на должность главнокомандующего в Глостершире. Пока не поздно, им нужно было консолидировать свои силы в богатой пуританской долине Северна и создать барьер между победоносными кавалерами из Оксфорда и новыми войсками, набранными в Корнуолле, и теми, набором которых занимался лорд Херберт в Южном Уэльсе.

VII

На последней неделе февраля королева, не обращая внимания на предостережения астрологов, указывавших на опасное сочетание планет, снова пустилась в плавание. Воспользовавшись своим вынужденным пребыванием в Голландии, она настояла, чтобы голландцы отпустили корабль с оружием для короля, который они удерживали по запросу посланца английского парламента. Она дала обет Пресвятой Деве Лиесской, любимой святой ее семейства, что пожертвует ей корабль чистого серебра, если благополучно доберется до английского берега. Пресвятая Дева посредством адмирала Тромпа успешно довезла ее до Бридлингтонского залива. Корабли парламента с вооруженными угольщиками, патрулировавшими район Ньюкасла, прибыли слишком поздно, чтобы остановить ее высадку, но начали обстреливать дома вблизи причала, пока Тромп не пригрозил открыть ответный огонь, после чего они – то ли от страха, то ли из-за прилива, который отнес их слишком далеко, – сдались. Опасность ничуть не испугала королеву, которой пришлось, встав с постели, прятаться в канаве, после чего она вернулась назад, чтобы забрать свою комнатную собачку, которую ее фрейлины забыли на борту.

На следующий день ее настроение улучшилось, поскольку прибыл капитан Хотэм под предлогом обмена пленными. Его ненадежная преданность делу парламента и ревность к семейству Ферфакс были хорошо известны королеве и ее советникам, которые сочли, что могут расположить его к себе. Когда в течение следующих дней королеву сопроводили в Йорк, было замечено, что Хотэм не делал попыток ее задержать. В Йорке королева с комфортом устроилась в роскошном доме сэра Артура Ингрема, расположенном неподалеку от собора. Здесь она приняла нескольких шотландских роялистов, младшего сына Хантли лорда Эбойна и сына Эирли лорда Огилви, приехавшего вместе с Монтрозом, чтобы убедить ее, что репрессивное правление Аргайла в Шотландии непопулярно. Роялисты ждали только знака от короля, чтобы восстать против правительства, узурпировавшего его власть. Таким образом, королева, которая всего за несколько недель до этого убеждала короля в необходимости создать военную партию в Шотландии, была рада обнаружить, что ее надежды и прожекты подтверждаются.

Она меньше всего думала о мире и в Йорке увидела войну, ведущуюся с такой элегантностью, что ей это понравилось. Но вежливые беседы и хорошие манеры при дворе, который держал в Йорке граф Ньюкасл, производили хорошее впечатление не на каждого наблюдателя. Один злобный критик писал, что этот «изнеженный генерал лежал в постели до одиннадцати, причесывался до двенадцати, потом шел к королеве, и на этом вся его работа заканчивалась». Даже мягкий Филип Уорик, позднее писавший мемуары о войне, сомневался, что Ньюкасл на своем месте: «Он был величавым джентльменом, великодушным, обладавшим твердостью и смелостью, но… в нем был какой-то налет романтизма, и он имел несчастье быть в некотором роде поэтом. В результате он выбрал в качестве своего генерал-лейтенанта сэра Уильяма Дейвенанта, выдающегося поэта и преданного джентльмена…» Эти комментарии в отношении Ньюкасла были несправедливы, поскольку до сих пор он успешно поддерживал боевой дух йоркширских роялистов. Он нанял профессионалов, чтобы восполнить пробелы в своих знаниях, оказывал неоценимую помощь двум талантливым кавалерийским командирам – сэру Мармадьюку Ленгдейлу и Джорджу Горингу – и с готовностью принял выдающегося ветерана шведской армии генерала Джеймса Кинга, которого привезла с собой королева и который вскоре стал его правой рукой.

В такой благоприятной обстановке королева оценивала ситуацию на Севере. В Ланкашире граф Дерби взял и безжалостно сжег город Ланкастер, хотя ему не удалось ни выгнать мятежников из крепости, ни надолго удержать город. Он снова взял Престон, который недолгое время удерживали сторонники парламента, разграбил Блекберн, увел скот и лошадей у фермеров-пуритан и заставил их вступить в свои разбойные войска. К устью реки Вайр штормом прибило испанский корабль, который вез в Нидерланды солдат и пушки. Прежде чем Дерби успел до него добраться, сторонники парламента напали на беззащитное судно и захватили восемь бронзовых пушек. Потом появился Дерби. Не имея возможности увезти груз, он сжег корабль до ватерлинии и – как странным образом назвал это – «освободил испанцев» в количестве 400 человек. Высадив на негостеприимный берег, он бросил их там, предоставив самим позаботиться о себе. Оставшуюся часть груза – пушки и оружие – вытащили из болтавшегося на воде каркаса судна солдаты парламента.

Граф Дерби был ограниченным, тщеславным и глупым. Он вел войну жестоко, поскольку считал и внушал своим солдатам, что восстание в Ланкашире – это личная обида для дома Стенли (к которому он принадлежал. – Пер.), называл его бунтом неблагодарных вероломных холопов против законного хозяина. Его манера вести кампанию вызывала возмущение и критику со стороны более разумных роялистов Ланкашира, которые видели, какой вред он наносит делу короля, сообщая об этом в Йорк как о череде славных побед.

В Йоркшире во главе кавалерии, собранной местным дворянством, встал Джордж Горинг. Этот эксцентричный, амбициозный военный был на пике формы и, как грамотный командир, пользовался популярностью у подчиненных, благодаря своей изобретательности, веселости и храбрости. Он присоединился к королеве в Нидерландах после того, как прошлой осенью сдал парламенту Портсмут, где был губернатором, но без особого труда объяснил свое поведение. Его отец, долгое время бывший ее фаворитом, не сомневаясь, помог ему вернуть расположение королевы, и оба – и отец и сын – приложили немало усилий, договариваясь о займах и покупке оружия от ее имени. Свой первый подвиг весной 1643 г. он совершил в Сикрофт-Муре, где неожиданной атакой разбил младшего Ферфакса, который в то время отводил войска своего отца из Селби в безопасный Западный Райдинг. Горинг оттеснил его назад в Лидс, при этом Ферфакс понес большие потери. Горинг мог бы пойти дальше и напасть на город, но его более взрослые коллеги-профессионалы, особенно генерал Кинг, не верили, что Лидс можно взять штурмом, и, поскольку у них не было ни ресурсов, ни приспособлений для осады, от этой мысли отказались.

Королева добилась бескровного успеха, когда сэр Хью Чолмли, губернатор Скарборо от парламента, после нескольких месяцев самокопаний и сомнений объявил себя сторонником короля. Таким образом, достаточно ценная крепость и гавань перешли в руки кавалеров. Они не без оснований надеялись, что Хотэм в Халле может последовать примеру Чолмли. Перспектива войны казалась королеве куда более светлой, чем унылая картина мирных переговоров с Пимом и его хунтой. Сообщая своему мужу о бескровной победе над Чолмли, она предупредила, что он не должен заключать мир без роспуска «вечного парламента», поскольку, если он это сделает, «я абсолютно точно уеду во Францию, чтобы снова не оказаться в руках этих людей».

Однако перспективы роялистов в Мидлендсе выглядели куда менее благоприятными. Силы парламента под началом лорда Брука захватили Личфилд. Последний оплот кавалеров, кафедральный собор, был взят только после отчаянного штурма. В минуту затишья лорда Брука, сидевшего у окна, сразила шальная пуля, что было воспринято благочестивыми роялистами как приговор, вынесенный ему патроном Личфилда святым Чадом, поскольку бой пришелся как раз на день этого святого. Для парламента это стало серьезной потерей, так как в Мидлендсе Брук, благодаря своей энергии и влиянию, являлся доминирующей фигурой. Но через две недели роялисты сами понесли не менее тяжелую потерю. Почувствовав себя в безопасности в Личфилде, командиры парламентских войск увидели возможность соединиться с силами сэра Уильяма Бреретона из Чешира и консолидировать свой контроль над севером Мидлендса. Когда сэр Джон Гелл пошел через Стаффордшир, чтобы соединиться с Бреретоном, стаффордширские роялисты обратились за помощью к графу Нортамптону, который поспешил спасать их и на Хоптонской пустоши близ Стаффорда встретился с Бреретоном и Геллом. Несмотря на неудачное место, испещренное предательскими кроличьими норами, кавалерия Нортамптона остановила войска парламента и заставила их отступить с потерей практически всей артиллерии. Но сам Нортамптон, человек не менее влиятельный в стане короля, чем Брук в стане парламента, был убит еще в начале боя. Бреретон и Гелл отказались выдать его тело для похорон, если роялисты взамен не вернут им пушки. Разгневанный сын лорда Нортамптона, принявший командование вместо своего отца, отказал им, и кавалеры надолго запомнили непристойную сделку, которую пытался заключить Бреретон.

На юго-западе принц Руперт пошел в атаку на Бристоль. Если бы королю удалось взять этот морской порт, второй по величине в королевстве, это значительно усилило бы его позиции как на суше, так и на море. Но в Бристоле стоял сильный гарнизон, а заговор городских роялистов, собиравшихся открыть Руперту одни из ворот Бристоля, был своевременно раскрыт защитниками. В городе арестовали свыше 80 подозреваемых, что положило конец надеждам кавалеров получить помощь изнутри. Руперт отступил, чтобы обдумать другие планы.

К тому времени генерал-майор войск парламента в Глостершире, сэр Уильям Уоллер, набрал среди местных йоменов-пуритан достаточно рекрутов и пошел на Бристоль, чтобы помочь губернатору, сыну лорда Сея Натаниэлю Файнсу, советом и людьми. По пути он выбил роялистов из Малмс-бери и повернул в сторону Северна, чтобы разобраться с армией, которую лорд Херберт вел к королю из Южного Уэльса. Эти достаточно большие силы уже пять недель находились без движения в Хайнеме прямо напротив Глостера, расположенного на другом берегу реки, и не могли перейти ее, поскольку в Глостере стоял гарнизон парламента. Судя по всему, они не хотели предпринимать никаких действий, пока Руперт или какой-нибудь другой опытный военный им не поможет. Уоллер быстро и с мастерством профессионала перешел эстуарий Северна чуть ниже Глостера по наведенному мосту из лодок, прошел через Форест-оф-Дин и 24 марта рано утром напал на людей лорда Херберта. Самого лорда Херберта в лагере не было, как не было ни одного другого опытного офицера. Их разведка оказалась никуда не годной, и они не знали, что Уоллер перешел Северн, поэтому для них стало сюрпризом, когда его армия внезапно появилась на валлийском берегу реки, отрезав им отступление в родные места. Когда Уоллер приблизился, гарнизон Глостера предпринял стремительную вылазку. Немногочисленная кавалерия роялистов бежала из закрывающейся ловушки, а вся валлийская пехота сдалась без боя. Король потерял 14 сотен человек, а Уоллер получил ценный обоз с оружием, порохом и артиллерией.

В то время как Уоллер спасал ситуацию сторонников парламента в Глостершире, Оливер Кромвель топтал тлеющие угли роялизма в Восточной Англии, за неделю заняв нелояльные парламенту города Лоустофт и Кингс-Линн. В Лоустофте он застал врасплох отряд дворян-роялистов, которые надеялись удержать этот маленький порт, и отвел их пленными в Кембридж. Здесь обнаружил заседание консистории, окружил его и продержал всех взаперти долгой холодной ночью, пока они не проголосовали за оказание помощи силам парламента. Чистка университета не заставила себя долго ждать.

VIII

Несмотря на эти неудачи, король считал себя сильным. Кавалерия Руперта контролировала территорию вокруг Оксфорда, его отряды прочесывали Чилтернс до самого Эйлсбери в поисках лошадей, скота и фуража. В самом Оксфорде в начале марта король принял уполномоченных парламента во главе с графом Нортумберлендом, которые слегка повеселили кавалеров, поскольку привезли с собой большие запасы еды, ошибочно полагая, что у короля и его сторонников не хватает провизии. Парламент выдвинул следующие условия: ликвидация епископства, ужесточение уголовных законов для католиков и наказание главных злодеев, под которыми подразумевались нынешние советники короля, в особенности лорд Дигби и принц Руперт. Король, со своей стороны, требовал, чтобы ему передали все укрепленные пункты королевства, чтобы парламент распустил все свои войска и чтобы парламент переехал из Вестминстера в какой-нибудь нейтральный регион, где он мог бы собираться без угрозы применения силы.

Таким образом, условия были совершенно несовместимы друг с другом, и понимающим людям с обеих сторон было очевидно, что ни парламент, ни король не считали, что они будут всерьез рассмотрены противоположной стороной. Секретарь Николас в письме к Руперту определил политику Пима следующим образом: «Правда в том, что парламент не желает договариваться, но был бы рад, если бы люди поверили, что он не смог добиться мира». Король в своих письмах королеве ясно дал понять, что не считает условия, выставленные парламентом, достойными обсуждения, но хотел бы переложить вину за окончательный разрыв на парламентариев. В ответ она сердито повторила совет, который уже давала ему: «Не вздумайте соглашаться на роспуск своей армии или заключать какой-нибудь мир, пока с этим парламентом не будет покончено… Помните: если согласитесь заключить мир прежде, чем будет распущен парламент, вы погибли». И король, и королева надеялись – и в значительной мере верили, – что могут выиграть войну за несколько месяцев, одержав такую громкую победу над своими врагами, что их позиция станет сильной, как никогда, и они вернут монархии блеск и данную Богом безусловную власть.

На время проведения переговоров из-за вынужденного четырехдневного перемирия между армиями Эссекса и Руперта воцарилась тревожная тишина. Нежелание каждой из сторон заключать более длительное перемирие демонстрировало истинные намерения их командиров. Знаковым для представителей парламента стало частое присутствие на переговорах принца Руперта. Он молча сидел рядом с более взрослыми и сведущими гражданскими представителями короля, но все знали, что за последние недели благосклонность короля к Руперту заметно возросла, и на данный момент он был «абсолютным фаворитом двора».

Само его присутствие, больше чем его слова, усиливало впечатление, что Карл не имеет намерения заключить мир. Но гораздо более неприятным было перехваченное парламентом письмо от короля королеве, где он откровенно признавался, что мирный договор его нисколько не интересует, и приводил несколько «прекрасных идей» для продолжения войны. Помимо этого, из докладов, приходивших в Вестминстер от друзей, находившихся в Дублине или около него, парламент наверняка знал, что Карл планировал получить помощь из Ирландии. Частные письма Карла к Ормонду, возможно, и избежали чужих глаз, но то, что он поручил дублинскому Совету договориться с ирландскими повстанцами, стало достоянием общественности, как и его категорический приказ, изданный в марте в Оксфорде, что двое уполномоченных парламента в Дублине должны быть изгнаны без промедления.

Всем этим король играл на руку Пиму. Имея желание заключить постоянный мир не больше, чем король, Пим мог спокойно позволить умеренным и колеблющимся в Вестминстере играть в заключение мира до тех пор, пока они окончательно не разочаруются. Тем временем он использовал любую новую информацию о двуличии короля, чтобы стимулировать принятие необходимых для ведения войны ордонансов. До конца марта ему удалось добиться принятия самой важной меры для получения денег – общего порядка секвестра всех поместий роялистов. Были назначены комитеты для надзора за проведением секвестра в каждом графстве, расходы которых предполагалось покрыть за счет захваченной собственности. На самом деле эта мера узаконивала и делала всеобщей практику, которая уже применялась, поскольку в каждом регионе, контролируемом парламентом, лидеры его сторонников захватывали запасы и деньги противоположной партии. Этот ордонанс, узаконивавший грабеж, не сильно отличался от санкционированных королем мер по перенаправлению ренты «недовольных» землевладельцев в королевские сундуки и захват их продовольствия и скота для удовлетворения собственных нужд. Таким образом, обе партии расшатывали структуру английского сельского сообщества, нарушая глубоко укорененные права собственности, на которых оно зиждилось. Но на тот момент ни одна из них не давала себе труда задуматься о последствиях своих действий.

Только в одном Пима, похоже, перехитрил один из его умеренных сторонников. Ни он, ни другие уполномоченные парламента в Оксфорде не догадывались, что кто-то из них вел свои частные переговоры с королем. И это были переговоры совсем иного сорта. Эдмунд Уоллер, член парламента от валлийского округа Святого Айвза, поэт, одно время придворный, друг Фолкленда и Хайда, чувствовал себя в партии парламента не совсем уютно. Он искренне желал мира и понимал, что мир не входит в планы Пима. Уоллер поддерживал контакты с лондонскими роялистами, которые еще не утратили надежду и готовы были действовать. Под прикрытием переговоров в Оксфорде он обсуждал с Фолклендом план отвоевания Лондона сторонниками короля и, таким образом, прекращения войны. Детали плана были весьма запутанными. Друзьям короля в Лондоне, видимо, следовало подготовиться и начать внезапную общегородскую демонстрацию. Руперт и его кавалерия подошли бы к городу как можно ближе. Король, имея в своих руках Рединг, мог без труда дойти почти до внешних укреплений. В назначенный момент в Сити предполагалось зачитать документ о королевских полномочиях на проведение военного набора, и роялисты должны были приветствовать это одобрительными криками. Тогда парламент, оказавшийся между двух огней – вторжением извне и восстанием изнутри, был бы бессилен. Война закончилась бы в один момент. Создатели этого не в меру оптимистичного «мирного заговора» недостаточно серьезно отнеслись к тому, что Филип Скиппон и лондонская милиция были беззаветно преданы парламенту, а также исключили из своих расчетов мощную линию фортификаций, которую всю зиму строили вокруг внешнего контура Лондона, и внутренние городские укрепления, брустверы и непробиваемые из мушкета заставы во всех стратегических точках.

Король не утратил своего пристрастия к разнообразию планов, поэтому среди его прожектов на март и апрель были шотландский, ирландский и лондонский. К тому времени до Оксфорда добрались шотландские представители – канцлер Лоудун от эдинбургского Совета и Хендерсон от Церковной ассамблеи Шотландии. Они привезли петицию о глубокой, не терпящей отлагательств реформе англиканской церкви. Лоудун передал королю, что если он согласится с их просьбой, то в нынешней войне может рассчитывать на поддержку своего Совета в Шотландии. Если же он откажется, то Лоудун сможет предложить ему только свои услуги в качестве посредника между королем и парламентом. Гамильтон посоветовал Карлу обойтись с этими представителями любезно, но не дать им поехать в Лондон. Тот последовал второму совету, но проигнорировал первый. Он принимал шотландцев исключительно на публике и с подчеркнутой холодностью. Даже подумывал арестовать Хендерсона, у которого, в отличие от Лоудуна, не было охранного свидетельства. Следуя примеру короля, кавалеры оскорбляли их на улицах, все их письма были вскрыты, предложения, как и петиция, отвергнуты.

Обхождение короля с шотландскими представителями давало основания предполагать, что он намерен порвать с ковенантерами и принять план роялистского восстания в Шотландии, с которым Монтроз, Эйбойн и Огилви обратились к королеве в Йорке. Но Карл, напротив, считал, что следует совету Гамильтона, и с присущей ему непоследовательностью отговаривал королеву от принятия предложений Монтроза, пока у нее не будет возможности узнать мнение Гамильтона на этот счет. Последний, когда добрался до Йорка из Эдинбурга, заверил ее, что может гарантировать нейтралитет Шотландии, по крайней мере, до конца лета, если какое-нибудь роялистское восстание не спровоцирует кризис. Поскольку, по мнению королевы, война в Англии почти наверняка закончится к осени, было бы глупо принимать план Монтроза, подразумевавший ненужную дополнительную войну в Шотландии.

Таким образом, король, отказав ковенантерам в Оксфорде, настаивал, чтобы его жена успокоила их в Йорке. Принимая точку зрения Гамильтона, что Шотландия может сохранить нейтралитет, Карл не сознавал, что она не будет оставаться нейтральной бесконечно, если войне суждено продлиться больше года, и тем более если он будет настаивать на своей нынешней политике, подразумевающей заключение мира с Ирландией.

Ковенантеры, в особенности Аргайл с его смотрящими на запад прибрежными землями, уязвимыми для ирландских налетчиков, никогда не приняли бы никакого иного итога ирландского восстания, кроме полного разгрома «папистско-ирландских мясников». Любая договоренность короля с ними наверняка подтолкнула бы Аргайла и ковенантеров в целом к более тесному сотрудничеству с парламентом.

Весна в 1643 г. пришла рано и принесла с собой ясную теплую погоду. «Светло, спокойно и благоприятно для роста растений, – написал в своем дневнике один сквайр-роялист и добавил: – Боже, помоги нам и избавь нас от проблем и бедствий». Однако армии, за исключением зоны перемирия между Лондоном и Оксфордом, продолжали действовать. В Ланкашире сторонники парламента взяли, но почти сразу же снова сдали Виган, а люди из Манчестера после поражения в Уоррингтоне отступили за линию фортификаций и положились на молитву, пока своевольные отряды лорда Дерби терроризировали графство. Но нежданное возмездие было не за горами. Депутат парламента от этого графства Ральф Эшертон собрал своих соседей из Рочдейла, вдохнул в них боевой дух и сформировал войско, усилив его несколькими ротами мушкетеров, вооруженных соответственно и имеющих некоторое представление о своем оружии. Лорд Дерби стремительно рванулся вперед по холмистой местности, чтобы бросить им вызов и разгромить. Возле аббатства Уолли он перешел Колдер и, оставив основные силы с пушками в низине у воды, отправил отряд конницы и пехоты вверх по склону в сторону деревни Падихам на поиски врага. Рельеф в тех местах – крутой и холмистый, с узкими дорожками, обрамленными сухими каменистыми стенами. Мушкетеры Эшертона затаились вдоль этих стен и встретили беспечно наступавших кавалеров жалящим огнем, от которого лошади взвились и понесли. Теперь мушкетеры пошли вперед, за ними последовали остальные силы Эшертона. На звуки стрельбы из коттеджей стали выглядывать мирные жители. Когда они увидели, что люди лорда Дерби бегут, то достали оружие, у кого какое было, и присоединились к армии Эшертона. Основные силы кавалеров, стоявшие внизу, услышали стрельбу и с ужасом увидели яростную толпу солдат и местных жителей, несущуюся с холма прямо на них. Чернь, составлявшая пехоту, бросилась врассыпную и, побросав оружие, пошла вброд через реку. Кавалерия сделала попытку устоять. Дерби с трудом удалось бежать. Он спас несколько своих орудий и горстку солдат. Больше ему никогда не удавалось собрать для короля армию.

В Мидлендсе судьба роялистов складывалась лучше. Когда мирные переговоры безнадежно застопорились, главной заботой Руперта стала расчистка прохода от Оксфорда на север, чтобы роялисты могли более свободно связываться со своими силами в Ньюкасле и с королевой. Взяв с собой артиллерию и часть лучшей кавалерии, он отправился брать Личфилд. В Пасхальный понедельник 3 апреля он стоял перед небольшим враждебно настроенным городком Бирмингем, занимавшимся производством железа и ножевых изделий. Когда началась война, город занялся изготовлением мечей для парламента. Чтобы пробить себе дорогу внутрь, Руперт поджег пригород и расстрелял гражданских, которые сопротивлялись. Подчинив Бирмингем, его можно было использовать для изготовления оружия для армии роялистов. Через три дня Руперт вызвал на бой Личфилд. Гарнизон, повиновавшийся парламенту, лишившись храброго лидера в лице лорда Брука, отступил из нижнего города и закрепился во внутреннем дворе кафедрального собора. В то же время Руперт начал спускать грязную воду, скопившуюся на южном склоне ниже собора, и устанавливать там батареи орудий, чтобы выбить его оттуда.

Граф Эссекс, проявивший некоторую медлительность, к началу второй недели апреля замкнул кольцо вокруг Рединга. Теперь призрачные надежды на мир окончательно растаяли. 7 апреля король в Оксфорде окончательно ответил Лоудуну, что не потерпит посредничества шотландцев между ним и его английскими подданными. Никакого посредничества здесь быть не должно. 8 апреля парламент объявил, что предложения короля неприемлемы. Карл, желая переложить вину за разрыв на парламентариев, слегка изменил свои предложения, но они снова были отвергнуты. В субботу 15 апреля парламент отозвал своих уполномоченных. На следующий день пушки Эссекса ударили по Редингу, а Руперт бросил на Личфилд осадные отряды с раздвижными лестницами и ручными гранатами.

Карл отправил из Оксфорда письмо Руперту, в котором пытался урезонить его, поскольку сожжение Бирмингема дало очередную порцию пищи парламентским памфлетистам. Он призвал принца избегать кровопролития и стремиться не наказывать заблудших подданных, а исправлять их, «завоевывая более их расположение, чем их города». Но как бы изящно ни выражался король на бумаге, наказание одних пленных лидеров оппонентов и полное равнодушие к судьбе других более правдиво отражали его чувства к мятежным подданным. Джон Лилберн, приговоренный к смерти за измену, был спасен от виселицы только благодаря тому, что парламент угрожал ответными репрессиями, и если не королю, то всем остальным командирам его армии было очевидно, что суд над военнопленными мог подать очень опасный пример. Рядовых пленных, которые не пожелали вступить в армию Карла, держали в церквях Оксфорда и в Оксфордском замке без тепла и постели. Иногда им давали так мало воды, что они пили из луж, стоявших в жалких загонах, которые выделяли им для прогулок. Врачей им не полагалось, а горожан, которые хотели помочь, отгоняли прочь. В то же время комендант замка плохо обращался с ними, бил их, желая заставить вступить в армию короля. Более эффективной мерой убеждения было предложение денег и еды, если они согласятся работать на строительстве городских укреплений.

Король подготовился вести войну до конца любыми доступными ему способами. После провала переговоров он написал своему шотландскому Совету, разоблачая английский парламент и предупреждая против любых посулов и предложений с его стороны. «Мы никогда не отказывались давать ничего, что нас просили дать по закону, и сами не просили ничего, что по действующим законам нам не принадлежит». Условия мира были «полностью и с презрением отвергнуты» жалким меньшинством, узурпировавшим название «парламент». Шотландцы не должны обманываться и верить, что Пим и его друзья принимают близко к сердцу интересы пресвитерианской церкви. Их ряды пополнили анабаптисты, которые способны принести церкви Шотландии только беспорядок, разрушение и анархию. В таком же ключе король написал городу Эдинбургу, напоминая обо всех прошлых благодеяниях, которые он оказал ему, и предупреждая его против потока лести и лжи, льющегося на него теперь из Лондона.

Сразу же после этого, в воскресенье 23 апреля 1643 г. – День святого Георгия – он дважды написал графу Ормонду в Дублин. Первым было официальное письмо, в котором снова убеждал его в необходимости заключения мира с ирландскими повстанцами, вторым – личное письмо, в котором приказывал ему, как только этот мир будет заключен, записать на королевскую службу в Англии столько солдат, сколько он сможет, как английских, так и ирландских.

Фатальная неразбериха усугублялась. Вблизи побережья Англии голландский адмирал Маартен Тромп останавливал дюнкеркских пиратов, которые теперь демонстративно утверждали, что действуют на законных основаниях, предоставленных им властью Ирландской Конфедерации или королем Англии, а иногда обоими вместе. Дело короля было справедливым протестантским и конституционным, когда он защищал его на бумаге, но для его защиты на море и на суше он с готовностью привлекал незаконных морских разбойников и ирландских мятежников. По этой причине среди его подданных находились те, кто никогда не простил бы его.