Текст книги "Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647"

На острове Гернси сэр Питер Осборн укрепил свой замок и удерживал его во многом вопреки желанию местных жителей. Франкоговорящие кальвинисты, населявшие острова в Канале[14]14
  Имеется в виду пролив Ла-Манш.


[Закрыть], в целом не одобряли политику короля и склонялись в сторону парламента. Жители острова Джерси подали в палату общин петицию против своего губернатора-роялиста сэра Филипа Картерета, но он посадил на все значимые посты своих людей и не обращал внимания ни на подателей петиции, ни на парламент.

Тяжелейшим ударом для короля стала потеря Портсмута. Согласно его стратегии, Горинг должен был держать эту важнейшую гавань в готовности принять помощь из Франции. Но план потерпел неудачу. Кардинал Ришелье отказался прислушаться к мольбам королевы о помощи, а Горинг вовсе не предполагал удерживать Портсмут, когда против него был флот и остров Уайт находился в руках врага. Атакованный на суше со стороны Госпорта и Саутси, заблокированный с моря и находившийся под угрозой бунта в самом городе, он сдался, после чего дальнейшее сопротивление капитана Берли на острове Уайт стало невозможным. Сам Горинг, не потерявший присутствия духа, уплыл в Голландию, чтобы помогать королеве.

Теперь по всей стране то тут, то там происходили вооруженные столкновения. В воскресенье 28 августа сэр Джон Байрон и его кавалеры были вытеснены из Брекли силами парламента. Превратив отступление в наступление, они появились в Оксфорде. Горожане попытались закрыть ворота, но вице-канцлер вышел на мост Магдален-Бридж со всем высшим руководством университета и вооруженными студентами, кричавшими «Добро пожаловать, джентльмены!», и Байрон занял Оксфорд. Такого раздора между горожанами и университетом древний город не видел в течение многих лет.

Граф Бедфорд в сопровождении Дензила Холлеса выступил из Дорсета, чтобы изгнать роялистов Хертворда и Холтона из замка Шерборн. Когда замковые орудия открыли огонь, войска парламента – сельские парни, не привыкшие к таким делам, – «шлепнулись на брюхо» и больше не могли пошевелиться. С приходом ночи они начали дезертировать, и Бедфорду пришлось отступить.

III

9 сентября 1642 г. граф Эссекс, сопровождаемый аплодисментами, покинул Лондон и спустя 24 часа присоединился к силам парламента в Нортамптоне, где обратился к жителям с просьбой о предоставлении довольно большого займа, предназначенного для «завершения этой великой работы». Парламентарии заявили, что у него под началом 15 000 человек, что было явным преувеличением. Его войска были недисциплинированны, не обучены и жадны до грабежей. Предпринимались лишь слабые попытки сформировать из них полки. Командиры и их отряды действовали сами по себе, что создавало страшную неразбериху. Но, по меньшей мере, верховное командование не подвергалось сомнению, и Эссекс обладал абсолютной властью.

На стороне короля, напротив, самая большая неразбериха царила наверху. Верховный главнокомандующий так и не был назначен. Граф Линдси после своей не слишком удачной попытки набрать рекрутов на севере Мидлендса сохранял пост главнокомандующего, но его власть признавала только пехота, состоявшая по большей части из людей, которых он привел с собой. Ему было 60 лет, свою репутацию и рыцарство он заслужил еще юношей при взятии Кадиса в 1597 г., но уже почти двадцать лет он не участвовал ни в каких активных боевых действиях. Принц Руперт, как генерал-лейтенант кавалерии, считался не зависящим от него, да и Гарри Уилмот, как генеральный комиссар, пользовался аналогичной независимостью.

При приближении многократно превосходящих сил Эссекса король отошел к уэльским болотам, где надеялся набрать людей. Теперь все надежды на мир окончательно канули в Лету, но, пятясь назад, Карл послал парламенту еще одно последнее скорбное послание. «Бог и небеса направят вас, – писал он, – и милостью своей отвратят наказание, нависшее над этой нацией, и потому поступайте с нами и нашим потомством так же, как мы желаем сохранения и развития истинной протестантской религии, закона и свободы подданных, справедливых прав парламента и мира в королевстве». Во время похода он провел в Веллингтоне смотр своей маленькой армии и в очередной раз почти в тех же выражениях торжественно заявил об умеренности своих целей и справедливости своей войны.

В регионах Стаффордшира, где добывали металлы, король нашел достаточное количество сторонников, чтобы организовать мануфактуру по изготовлению оружия и пуль. Там же иногда случались более светлые моменты. Так, в Стаффорде принц Руперт продемонстрировал свою меткость в стрельбе из пистолета, сбив флюгер со шпиля церкви Святой Марии. По мере того как Карл отступал, Эссекс продвигался вперед, но делал это с осторожностью. Он отдал приказ «спасти его величество, а также принца Руперта и герцога Йорка из рук тех отчаянных людей, которые преследуют их» и привезти государя домой к любящему его парламенту.

Роялисты не тратили даром ни времени, ни людей в попытках удержать те населенные пункты, которые поначалу оккупировали. Оксфордом пожертвовали очень быстро. Байрон и его кавалерия ускакали прочь по Вустерской дороге, прихватив с собой кое-какое университетское серебро и столько студентов, сколько нашлось лошадей. Остальных бросили на милость разгневанных горожан и парламентских войск.

В Вустере принц Руперт присоединился к Байрону, чтобы прикрыть его отступление, пока король спешил к границе Уэльса, где, как ему говорили, в Шрусбери для него готовили 5000 пехотинцев. Вустер переживал краткий миг первого триумфа кавалеров. 23 сентября Руперт и ряд его высших офицеров проводили рекогносцировку местности между реками Северн и Тема и вблизи деревни Повик обнаружили, что отряд вражеской кавалерии, перейдя Тему по мосту Повик-Бридж, вышел к ним в тыл с очевидным намерением перебить их. Маневр был неплохо задуман, но исполнение оказалось плачевным. Роялисты находились в открытом поле, и войскам парламента, чтобы добраться до него, нужно было идти между изгородей по узкой тропе, на которой принц Руперт быстро поставил несколько драгун, открывших беспокоящий огонь. После вызванной этим небольшой задержки принц Руперт собрал своих людей и приготовился атаковать нападавших, как только они появятся в конце тропы, но до того, как они успеют развернуть строй. Таким образом, когда неподготовленные солдаты парламента вышли на открытое место, на них обрушилась вся сила кавалерийской атаки. Они, моргая, пятились назад, натыкаясь на своих товарищей, которые еще только подходили по тропе. Кто-то отдал приказ «кругом», будто это было возможно в таком узком месте, и люди парламента, еще не успевшие как следует усвоить разницу между «кругом» и «спасайся, кто может», в беспорядке бросились бежать, оставив роялистов хозяевами положения. Эффект от перестрелки у Повик-Бридж оказался непропорционально большим относительно ее военной значимости. Превосходящие наступающие силы Эссекса потерпели позорное поражение при первом же столкновении с гораздо меньшим по численности отрядом кавалеров. В один момент никому не известный принц Руперт стал героем всех молодых храбрецов, служивших королю, и ужасом для парламента. Такая репутация закрепилась за этим суровым, энергичным, целеустремленным молодым воином справедливо и надолго.

На следующий день граф Эссекс выпустил предписания для своих офицеров, что они должны не тратить время, «упражняясь в церемониальных видах воинской дисциплины», а безотлагательно учить своих людей «необходимым зачаткам поведения во время войны, чтобы они умели нападать осмотрительно и отступать с осторожностью».

Несмотря на свою победу, роялисты не собирались удерживать Вустер. В мирные времена, наступившие за последними войнами в Англии, его стены и ворота разрушились, и защитить город от превосходящих сил противника не представлялось возможным. Кавалеры отошли назад, чтобы присоединиться к королю в районе уэльских болот, и под уныло капающим дождем войска парламента вошли в этот «ужасный папистский атеистический» город, арестовали мэра, разграбили кафедральный собор и разбили отличавшийся прекрасным звуком орган, который был красой и гордостью всего региона.

IV

В то время как войска парламента оскверняли Вустер, по юго-восточной части страны пронеслась яростная волна иконоборчества и антипапизма. В пуританском городке Колчестер, долгие годы пребывавшем в упадке, озлобленная толпа разорила дом, где проживало семейство богатого роялиста Лукаса. Налетчики сорвали портьеры, разбили стеклянную утварь и украшения в домашней часовне, вскрыли фамильные захоронения и разбросали кости умерших. Они набросились и чуть не убили старого викария церкви Святой Троицы, а затем, выйдя из города, направились к сельскому дому католички леди Риверс. Она послала за помощью к управляющему графа Уорика, но тот ничего не сделал, и она, спасая свою жизнь, бежала в Лондон, оставив дом на произвол судьбы.

Волна безумия перекинулась через устье Темзы и обрушилась на Кент. Дома католиков и предполагаемых кавалеров взламывались и обыскивались, оружие, серебро и лошади отбирались. Бархам-Плейс, дом сэра Уильяма Ботелера, был ограблен, и, пока одни налетчики мучили его управляющего, другие съели все запасы, хранившиеся в кладовой. Банда моряков разбила образа и стеклянную утварь кафедрального собора в Рочестере и уничтожила библиотеку, с любовью собранную деканом и поэтом Генри Кингом. В Кентербери солдаты парламента разорвали в клочья богато иллюстрированный требник, изрезали гобелены и разрядили свои мушкеты в распятие, стоявшее у южных ворот. В Лондоне очередной жертвой антипапистской ярости стал священник Томас Буллакер, которого схватили во время мессы и повесили в Тайберне.

Пуританство, показавшее свое отвратительное лицо в этих триумфах фанатизма, в минуты опасности демонстрировало свои лучшие черты. Упрямые жители Манчестера с момента своего первого столкновения с кавалерами в июле решительно удерживали свой город от всех нападений. Приезд короля в Честер по дороге из Шрусбери стал сигналом для нового всплеска энергии роялистов в этих местах, и Манчестеру предстояло столкнуться с очередными испытаниями.

Улыбающегося монарха со свитой галантных кавалеров радостно встретила половина населения, но другая половина шепотом проклинала «чертовых кавалеров» и лордов-папистов из королевской свиты. Этот регион уже на протяжении трех поколений отправлял большое число поселенцев в Ирландию, и теперь у многих жителей были родственники, оказавшиеся в трудном положении или в опасности. За последние десять месяцев страх и тревога по поводу того, чем кончится ирландское восстание, особенно остро ощущались здесь, а сам Честер наводнили беженцы, рассказывавшие жуткие истории о бойнях, устроенных ирландскими папистами. Эти люди были в шоке, когда король для своих нужд присвоил несколько повозок и тягловых лошадей, ожидавших отправки английским войскам в Ирландии. А то, что он дал местному католическому дворянству разрешение на ношение оружия для самозащиты, вызвало возмущение.

Теперь пуританское дворянство почувствовало свои методы на собственной шкуре. Двое его самых видных представителей были арестованы, их дома обыскали, лошадей, оружие и ценности отобрали. В то же время молодой красавец лорд Грандисон с отрядом всадников ворвался в Нантвич и разграбил дома лорда Кру и других нелояльных дворян, забрав их лошадей для нужд короля.

Лорд Стренж, который в сентябре, унаследовав титул своего отца, став графом Дерби, набрал в Чешире рекрутов, чтобы присоединиться к осаде Манчестера. «Я полагаю, что все паписты страны готовы оказать содействие в захвате этого города», – писал один убежденный пуританин из Ланкашира. Но когда дошло до дела, люди из Чешира отказались сражаться за пределами собственного графства. Подобное ограничение лояльности и энтузиазма еще не раз создавало проблемы командующим обеих сторон. Несмотря на это, Манчестер был взят в плотное кольцо, однако моросящий дождь, который подмочил порох и боевой дух нападавших, оказался верным союзником осажденных, которые поднимали себе настроение пением псалмов как на посту под дождем, так и в свободное время в пивных. После нескольких недель интенсивных атак и 10-недельной блокады кавалеры сдались и оставили Манчестер «распевать песни освобождения». Его упорное сопротивление сохранило для парламента важный форпост в этой бесплодной труднодоступной местности, которую вскоре захватили неуправляемые отряды лорда Дерби.

В Йоркшире партия парламента набирала обороты. Командующий войсками короля Камберленд, обходительный ученый, не желавший наживать себе врагов, мало что делал, чтобы препятствовать им. Суетливый епископ Джон Уильямс, назначенный на это место в июне, поначалу, казалось, рвался помогать королю, но потом его напугала легкость, с которой его замок Кавуд-на-Узе, стоявший на полпути между Йорком и Селби, был захвачен силами парламента. Отряд роялистов, вышедший из города в вечерних сумерках, чтобы вернуть это владение, ошибочно приняв ветряную мельницу, стоявшую среди поля стручковой фасоли, за войска противника, развернулся и убежал. После этого Джон Уильямс решил, что сможет лучше послужить королю на собственной земле в Северном Уэльсе, чем в своей епархии, где у него было слишком мало друзей и влияния. Он уехал из Йорка и укрылся за стенами своего замка Конвей.

Северные кавалеры искали себе более эффективного командира, чем бедный Камберленд, чтобы побороть фамильные альянсы, территориальное влияние и рвение, с которым Ферфаксы отстаивали здесь интересы парламента. В районе Пик и низинном регионе, расположенном вдоль берегов Трента в сторону Хамбера, доминировало большое семейство Кавендишей. Глава дома, гордый и элегантный граф Ньюкасл, тем летом продемонстрировал неожиданные качества. Как губернатор при принце Уэльском и как командующий в войнах с Шотландией он, похоже, больше беспокоился о своем величии, чем об интересах короля. Но в последние недели граф с неожиданной энергией и умением добился того, что Ньюкасл – на-Тайне и окружавшие его угольные месторождения оказались в руках короля. Как следствие, теперь к нему обратились северные роялисты, предлагая занять место Камберленда и подготовить их силы для противостояния врагу.

Король надеялся получить доход от экспортных пошлин на уголь из Ньюкасла. Но обладание шахтами и портом мало чего стоило, если у него не было господства на море. Эта фатальная утрата преследовала Карла на каждом шагу. Единственные корабли его флота, которым удавалось избегать патрулей Уорика, «Бонавентура» и «Сволоу», были захвачены в начале октября при попытке прорвать блокаду устья Тайны. Почти в то же время торговый корабль, отправленный королевой с грузом оружия, боеприпасов и группой профессиональных военных, был захвачен в Ярмуте. Людей задержали для допроса, а груз отправили на склады парламента.

Король, находившийся далеко от побережья и окруженный своими солдатами, не придал большого значения этим неудачам на море. В приятной атмосфере оживленного маленького городка, где в базарные дни мелодичная речь его валлийских подданных смешивалась с английским говором, его настроение улучшилось. В город начали приходить лояльные дворяне из Монтгомери и Вендора со своими людьми. Они жили за счет продажи шерсти овец, которых разводили у себя в горах, и легких шерстяных тканей, которые производились в деревнях для последующей продажи торговцам из Шрусбери. В период своего полновластия король защищал их права от попыток алчных купцов-авантюристов из Лондона¹ установить монополию на торговлю шерстью. Теперь этот регион, обязанный ему своим недавним процветанием, выражал свою благодарность.

Дальше к югу в Монмаутшире и Гламоргане сын графа Вустера лорд Херберт Реглан оставил свои дилетантские проекты по созданию подводного транспорта, шагомера и использованию водяной энергии и набирал армию. Старый граф Вустер был столь же богатым, сколь и преданным королю. Теперь король предложил ему титул маркиза за 20 000 фунтов. Дополнительным проявлением его милости стала отправка 20-летнего принца Уэльского с визитом к Реглану. Молодой Карл весело провел время с валлийскими дворянами в большом обеденном зале графа Вустера, с благодарностью получил в дар их фамильное серебро для передачи его в казну отца, отведал домашнего метеглина[15]15
  «Компания лондонских купцов-авантюристов» – торговая компания, основанная в лондонском Сити в начале XV в.


[Закрыть]<sup>[16]16
  Метеглин – традиционная валлийская медовуха, приготовленная с добавлением трав и пряностей.


[Закрыть]</sup> за здоровье «древних бриттов» и поклялся навсегда остаться их принцем Уэльским.

В Шрусбери к королю присоединился Патрик Рутвен, старый солдат, который в 1640 г. удержал в руках короля Эдинбург, защитив его от наступавших ковенантеров. Получив этой весной титул графа Форт, он с тех пор находился в Германии и теперь прибыл к королю с группой офицеров-шотландцев. Форт был выдающимся опытным солдатом, занимавшим высокие посты в армии Швеции. Несмотря на то что ему было почти 70 лет и он страдал глухотой и подагрой, Форт был более активным и современным командиром, чем Линдси, и вопреки своему возрасту имел гораздо больше общего с молодым энергичным Рупертом, который ежедневно натаскивал королевскую кавалерию на лугах долины Северна. Прибытие Форта и валлийской пехоты, которая по численности вскоре превысила английскую, уменьшило влияние графа Линдси, по-прежнему остававшегося номинальным главнокомандующим, хотя основную работу делали двое других, да и авторитет их был выше.

Тем временем к королю присоединился Томас Бушель, инженер и бизнесмен, арендовавший валлийские рудники. Он обязался за свой счет одеть три батальона пехоты, предоставить пушку и снаряды из собственных запасов, а также печатать монеты (частично из серебра со своих рудников, остальное из переплавленных серебряных предметов) в количестве 1000 фунтов в неделю для выплаты жалованья войскам. На некоторых из этих монет красовалась надпись: «Exurgat Deus, dissepentur inimici»¹, на других более трезвая фраза: «Pro religione et Parliamento»[17]17
  «Да поднимется Господь, и да будут рассеяны его враги» (лат.).


[Закрыть]<sup>[18]18
  За религию и парламент (лат.).


[Закрыть]</sup>. Последняя надпись отражала официально используемую королем теорию, что он защищает истинную религию и законные права парламента от негодяев из Вестминстера. Однако умеренно настроенные люди, которые отвергли парламент, чтобы служить королю, оценивали девизы на его монетах и его безупречные публичные заявления в сравнении с реальными свидетельствами о компании, которую он вел. Карл был окружен профессиональными солдатами, вооруженными людьми, исповедовавшими римско-католическую веру, и даже ирландскими лордами – Диллон и Тааффе, – которых подозревали в участии в восстании и которым он теперь жаловал офицерские звания в своей армии. Видя такие вещи, люди умеренных взглядов боялись победы короля не намного меньше, чем его поражения.

Лорд Спенсер в письме к жене, написанном в расположении войск короля, обозначил дилемму, стоявшую перед ним и другими молодыми людьми: «Если человек не был полон решимости сражаться на стороне парламента, что для меня хуже смерти, про него, без сомнения, сказали бы, что он боится воевать. Если бы можно было разумно разрешить этот вопрос чести, я не остался бы здесь и часа». Растущее влияние папистов глубоко тревожило его. Он считал, что, если король окажется в Лондоне до конца года, это станет триумфом жестоких людей и экстремистов, и для людей умеренных протестантских взглядов, таких как он, не будет альтернативы, кроме добровольного изгнания. Его письмо заканчивается на неожиданной ноте. «Я никогда не видел, чтобы король выглядел лучше, – писал он. – Он очень весел, судя по непристойным разговорам, которые я слышал, когда был в гостиной».

Возбуждение и жизнь на открытом воздухе хорошо подходили неугомонной натуре короля. После двух лет разочарований и поражений он чувствовал, что готов нанести удар и постоять за то, во что верил. Его решимость поддерживали письма жены, призывавшей не слушать тех робких советников, которые говорили о мире и компромиссе.

В Шрусбери король собрал 6000 пехотинцев и 15 сотен драгун, а также кавалерию, которую обучал его племянник. Более того, его злоключения вызвали в его сторонниках такую пылкую преданность, которой он не знал в дни своего полновластия. Она обострила чувства, которые он так долго сдерживал, и стала бальзамом для его задетого самолюбия. Атмосфера войны уже немного смягчила его излишнюю непреклонность. Людям, которые готовы за него умереть, многое было простительно.

V

Теперь пугавшая всех гражданская война стала свершившимся фактом. Армии короля и парламента были готовы идти вперед. Встревоженные мужчины и женщины искали в своем сердце оправдание выбору, который они сделали или должны были сделать в ближайшее время. Возможно, у искренних сторонников той или иной стороны имелись убедительные доводы, хотя политическая теория, в которой было воспитано большинство англичан, почти ничем не могла им помочь. Поскольку король и парламент являлись частями единого политического организма, война между ними была абсолютно невозможна. Каждый человек решал проблему, стараясь наилучшим образом определить, кто из них временно утратил свои функции. Правда ли, что король, сбитый с толку «вредоносными советниками», больше не хозяин своих суждений и его власть на данный момент перешла к парламенту? Правда ли, что парламент, контролируемый злонамеренной фракцией и запуганный всяким сбродом, больше не может представлять нацию и ее истинные права отстаивает король?

Для таких, как сэр Джон Оксинден, король являлся королем лишь в своей взаимосвязи с государством. Те, кто стоит за государство, утверждал он, «делая это, стоят за короля и, следовательно, и за короля, и за государство». Таков был аргумент Пима, Хэмпдена, Эссекса и всех лидеров партии парламента. Они чтили королевскую персону и боролись за то, чтобы вернуть ее парламенту и восстановить утраченное единство.

Такой аргумент озадачивал более умеренных роялистов и приводил в ярость более решительных. Различие между Карлом-человеком и Карлом-королем казалось им опасной софистикой. «Я умоляю тебя помнить, что его величество священно, – писал молодой Эдмунд Верней своему старшему брату, который выбрал сторону парламента. – Я верю, когда все вы говорите, что не намерены причинить королю вред, но может ли кто-нибудь из вас гарантировать, что ни один выстрел не несет опасности ему лично?» В одной из шутливых баллад, написанной неким кавалером, приведена яркая пародия на утверждения «круглоголовых»:

 
Чтобы сохранить его величество,
Мы сражаемся против него.
 

Те, кто не мог принять идею, что существует различие между Карлом Стюартом и королем, были вынуждены – даже если не одобряли его действия и политику – встать на его защиту, когда парламент начал против него войну. Переход умеренных в лагерь роялистов ускорила их нелюбовь и подозрения в отношении парламентских лидеров. Продуманная умеренность заявлений, которые в последние месяцы готовил для короля Хайд, выгодно контрастировала с выраженными в резкой форме возражениями парламента, из-за чего Пим и его партия выглядели более непримиримыми, чем король. Возмущение, охватившее многих, когда Карл решил применить силу, чтобы арестовать пятерых депутатов, остыло за лето, когда стало ясно, что Пим и его друзья не только избежали опасности, но и использовали ее, чтобы усилить свои позиции, дискредитировать короля и изгнать его из столицы. Ловкость, с которой они захватили флот, главные морские порты, королевские верфи и склады боеприпасов, возможно, вызывала невольное восхищение, но не могла тронуть сердца. В то же время бедственное положение короля мгновенно дало ему право претендовать на бескорыстную рыцарскую преданность. Парламент не мог возбудить подобные чувства. На благочестивые восклицания: «Боже, храни короля и парламент!» – циники склонны были отвечать: «Боже, храни короля, а парламент прекрасно сам о себе позаботится».

Были люди, которые думали, что Пим и его хунта развязали войну с единственной целью – защитить себя от короля, на которого они постоянно нападали. Но простые люди за пределами узкого круга хорошо информированных, сомневающихся и настроенных критически делали выбор, исходя из своего понимания веры, преданности и упрощенного представления о политике последнего десятилетия. Лондонцы еще помнили кровь, текущую из отрезанных ушей Принна, Бертона и Баствика, и полосы, оставленные бичом на теле Лилберна, а пуританские проповедники не позволяли им забыть препятствия и притеснения, чинимые архиепископом Лаудом. И если теперь парламент просил денег на финансирование армии, то в памяти людей были еще живы королевские поборы в виде «корабельных денег» и оплаты двух войн с Шотландией. Добавьте к этому неудобства, связанные с монополией на мыло, соль и табак.

Призыв парламента постоять за свободы подданных выглядел более убедительно, чем возражения короля, утверждавшего, что он и есть их поборник, поскольку все хорошо помнили введенные им многочисленные ограничения этих свобод, и они широко обсуждались, а ограничения, введенные парламентом, касались только меньшинства. То же самое было справедливо в отношении уверений короля, что он стоит за истинную протестантскую религию. Какой бы ни была его личная вера, за последние двенадцать с лишним лет Карл показал, что отдает предпочтение папистам перед пуританами, и, делая это, бросал на англиканскую церковь подозрение в глазах большого числа своих подданных. Именно на этом основании огромная часть искренних протестантов сделала свой выбор, когда дело дошло до войны. «Когда я приложил свою руку к делу Господа, – писал солдат-протестант, – то сделал это не сгоряча. У меня было много дней и ночей, чтобы искать Бога и понять, где мой путь». Благочестивые сыны англиканской церкви, которые молились с не меньшим жаром, получили другой ответ и присоединились к кавалерам.

Однако активное участие в войне по-прежнему было уделом меньшинства. Даже те, кто с большим пылом принял сторону короля или парламента, ждали, что все ограничится одной короткой кампанией. Большая часть населения по всей стране все еще надеялась, что буря минует раньше, чем им придется решать, на чьей они стороне.

И король, и парламент рассчитывали на короткую войну, единственное испытание боем, которое не оставит побежденному дальнейших шансов. Цель короля состояла в том, чтобы уничтожить армию Эссекса и войти в столицу если не победителем, то, по меньшей мере, неоспоримым хозяином. Как только он докажет свое превосходство на поле боя, ему будет несложно заставить молчать Пима и его хунту (возможно, негодяи облегчат ему задачу, бежав из страны), добиться от парламента самороспуска и заново начать свое царствование с новым парламентом, который этот урок заставит быть более сговорчивым, чем его предшественник.

Цель парламента была даже проще. Ему нужно было разбить армию короля, привезти его назад в Вестминстер в целости, сохранности и с должными почестями (но не свободой) и там добиться от него ратификации двух требований: парламентского контроля над военными силами королевства и над назначением королевских советников.

Король был искренен, утверждая, что желает защитить парламент и свободы своего народа. Парламентские лидеры были столь же искренни, настаивая на своем уважении к королю. Но значение таких слов, как «защита», «свободы» и «уважение», стороны понимали по-разному. Король хотел покончить с этим конкретным парламентом, но не желал уничтожения парламента как института. Лидеры парламента были готовы уважать его как личность, но не те прерогативы, которые он требовал. Каждая из сторон исполнилась решимости сделать другую зависимой и, значит, безвредной для себя. И обе были убеждены, что через несколько недель – самое большее месяцев – Бог благословит правое дело.

VI

К середине октября король начал поход на Лондон. Когда он проезжал по улицам Бриджнорта, люди радостно встречали его и над городом звучал приветственный колокольный звон. Рекруты продолжали прибывать. «Дорогая мама, – писал чеширский паренек, извиняясь за то, что убежал с армией, – мне было очень тяжело расставаться с тобой, но я подумал, что лучше поступить так, чем прощаться, как положено. Меня сильнее мучили бы угрызения совести, но это никак не изменило бы моего решения». В Уолверхемптоне последние валлийские рекруты влились в армию короля, у которого теперь насчитывалось более 13 тысяч человек. Солдаты пребывали в добром расположении духа и были более-менее дисциплинированны, но плохо вооружены. Склады местной милиции не покрывали их нужды. У пехоты не хватало мечей, у кавалерии защитного снаряжения и стрелкового оружия. Кроме того, у них не было палаток и было слишком мало грузовых повозок. В Кенилворте король назначил сэра Роберта Хита лордом – главным судьей, поскольку осторожный Бремстон, сказавшись больным, отказался ехать с королем и вести дело по обвинению графа Эссекса в измене.

Тем временем войска парламента выступили из Вустера в Уорик, чтобы перехватить королевскую армию. Из-за нехватки тягловых лошадей Эссекс к вечеру 22 октября дошел только до маленького торгового городка Кинетон, расположенного в нескольких милях южнее Уорика, а значительная часть его артиллерии отстала еще на день. В ту ночь король остановился в Саутеме, а Руперт с передовым отрядом – в Уормлейтоне, где его заметил отряд парламентской кавалерии, когда он добывал фураж. Эссекс, которому наверняка доложили о местонахождении Руперта, не стал ему мешать, возможно полагая, что при дневном свете он сможет более точно оценить королевские силы и направление их движения. На следующее утро, когда он шел в церковь, разведчики доложили, что крупные силы королевской армии обнаружены в трех милях к югу на склоне доминирующего на местности Эджхиллского холма, а также между ним и главной дорогой на Бенбери, Оксфорд и Лондон. Ночью сообразительный Руперт отправил королю сообщение и в темноте быстрым маршем занял со своей кавалерией вершину холма, где теперь ждал, когда подойдет пехота.

С Эджхиллского холма открывается один из самых красивых видов в Англии: обширные зеленые пастбища и плодородные поля, простирающиеся в сторону долины Эйвон. Но в то ясное холодное октябрьское утро офицеров короля больше волновало, чтобы их пехота заняла нужную позицию, а также передвижения Эссекса, чем роскошный пейзаж, освещенный осенним солнцем. Вершина холма давала прекрасный обзор лежащей внизу равнины, но склон был слишком крутым для действий кавалерии. В результате Эссекс беспрепятственно двинул своих людей занимать позицию для боя, и Руперт, видя, что противник намерен драться, стал спускать свою кавалерию с вершины холма на более пологие склоны. Позиция кавалеров была выгоднее, и Эссекс с беспокойством обнаружил, что вопреки тому, в чем его убеждали, у него нет существенного перевеса в численности. Армии были почти равны: у Эссекса около 2000 кавалерии и 11 000 пехоты, у роялистов около 3000 кавалерии и драгун и около 9000 пехотинцев.