Текст книги "Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647"

Однако у Эссекса имелось дополнительное преимущество: он мог положиться на доверие и подчинение своих офицеров. Его войска были едины, и, хотя Эссекса нельзя назвать гением, он был спокойным, решительным и компетентным. Он вывел свои войска на позицию, так что правый фланг его кавалерии стоял на границе деревушки Редвей и был в некоторой степени защищен тропой и изгородями, поднимавшимися от деревни вверх по склону холма. В центре разместилась пехота с теми орудиями, которые успели добраться до места. И только левый фланг оставался полностью открытым для врага.

Роялисты занимали более сильную позицию, но последние два дня они шли по суровой местности, где с трудом находили еду и укрытие на ночь. Люди были голодны, а настроение командиров приближалось к точке кипения. Линдси, соблюдая интересы пехоты, советовал идти по долинам между многочисленных деревень, но возобладало мнение Руперта, и наступление пошло по открытой местности на большей высоте, где открывался хороший обзор для кавалерии и она могла двигаться легче. В быстром захвате Эджхиллского холма и при составлении плана сражения снова возобладало мнение Руперта. В результате Линдси запретил ему отдавать приказы пехоте во время боя. Руперт, ставивший военную целесообразность выше светского такта, возразил, что нельзя планировать сражение по частям, и настаивал, чтобы в дальнейшем копейщики и мушкетеры перемежались друг с другом по шведскому образцу. Недовольство Линдси перешло в ярость. Прямо перед войсками он швырнул на землю свой жезл и заявил, что если он «не годится командовать армией, то готов умереть полковником во главе своего полка». В таких неблагоприятных обстоятельствах место командующего пехотой занял сэр Джейкоб Эстли, опытный знающий солдат, который в свое время был наставником Руперта и знал, как с ним поладить.

На этом ссоры закончились, и они завершили планирование сражения. Руперт с четырьмя полками кавалерии и лейб-гвардией должен был стоять на правом фланге, Уилмот с пятью конными полками – на левом, пехота – в центре. Штандарт короля, который нес сэр Эдмунд Верней, реял над головами его одетых в красные мундиры пеших лейб-гвардейцев. Конная лейб-гвардия под началом кузена короля и брата герцога Ричмонда, лорда Бернарда Стюарта получила разрешение присоединиться к принцу Руперту.

Король в черном бархатном плаще, подбитом горностаем, проехал вдоль фронта со словами ободрения. Еще раньше в своей палатке он произнес краткую речь, обращаясь к офицерам. «Ваш король – это ваша цель, ваша стрела и ваш командир, – сказал он. – Возвращайтесь живыми или мертвыми, ваш король пребудет с вами и навсегда сохранит этот день, это место и это поле в своей благодарной памяти».

Руперт тоже обратился к своим войскам, но говорил не о политике, а о тактике. Он понимал, что его недостаточно хорошо обученная кавалерия, у которой слишком мало стрелкового оружия, должна добиться максимального результата в ходе первого удара, и потому велел своим людям держаться как можно ближе друг к другу и не открывать огонь, пока они не сблизятся с врагом.

Пока обе армии занимали позиции, наступил вечер, и Эссекс, надеясь захватить инициативу и внести определенный беспорядок в строй королевских войск, открыл из пушки огонь. В ответ на это король собственной рукой поджег фитиль, и пушки роялистов дали залп. Сэр Джейкоб Эстли прошептал короткую молитву: «О, Господи, ты знаешь, как я буду занят сегодня. И если я забуду тебя, то ты не забудь меня». Руперт не стал больше ждать, и Эссекс внезапно увидел слева кавалерию роялистов, летящую вниз по склону, чтобы обрушиться на его колеблющийся фронт. Люди Руперта неслись косым углом, сметая не только кавалерию парламента, стоявшую во фланге, но и ближайшую к ней часть пехоты. Люди парламента не устояли и бросились бежать, «а конница врага гналась за ними по пятам и была между ними». Убегая, они пробивались через свой собственный резерв, располагавшийся сзади, и, хотя Дензил Холлес отважно «встал прямо у них на пути» и попытался задержать бегущих, остановить удалось лишь несколько человек. Остальные позорным образом разбежались, спасаясь от преследовавших их всадников Руперта. Несколько человек оторвались от преследования и, сделав большой крюк по дороге на Лондон, донесли известие о поражении парламента до Аксбриджа. Большая часть бежала в Кинетон, где была добита роялистами. В миле от этого города Джон Хэмпден со своим полком, сопровождавший отставшую часть артиллерии, встретился с испуганными беглецами и, со знанием дела установив батарею поперек дороги, сумел остановить преследователей или, по меньшей мере, заставил их повернуть в сторону.

Все это время у войск короля, оставшихся на склоне Эджхиллского холма, дела шли плохо. Вопреки указаниям совсем небольшой резерв кавалерии на правом фланге, которому полагалось оставаться на месте, чтобы прикрывать пехоту, устремился за принцем Рупером и присоединился к погоне, оставив центр, где находилась пехота, пушки и королевский штандарт, без защиты с одной из сторон. Прежде чем принц и немногие из имевшихся у него опытных офицеров смогли оторвать своих людей от увлекательной погони и повернуть их назад, пехоту очень сильно потрепали.

Решимость Эссекса и искусство старого шотландского ветерана сэра Уильяма Бальфура предотвратили полный разгром армии парламента. Уилмот, стоявший на левом фланге роялистов, пошел в атаку одновременно с Рупертом и вытеснил с поля большую часть кавалерии противника. Однако хитрый Бальфур с отрядом парламентской конницы отступил за пределы зоны атаки роялистов и, пока те преследовали бегущих, поднялся по холму под прикрытием живой изгороди, а затем внезапным броском налетел на королевскую пехоту и пушки, стоявшие в центре. Когда пушки роялистов замолчали, пехота парламента воспрянула духом и приблизилась к оставшемуся без защиты центру противника, который продолжал мужественно удерживать позицию. Тяжело раненный Линдси попал в плен, сэр Эдмунд Верней, державший королевский штандарт, погиб, а сам штандарт оказался в руках врага. Принц Уэльский внезапно с радостью обнаружил, что стоит почти вплотную к мятежникам. «Я не боюсь их!» – вскричал он, вскинув пистолет, но потрясенные адъютанты поспешили оттащить юношу назад.

Теперь часть всадников Руперта начала разрозненными группами возвращаться назад. Капитан Джон Смит, развернув пару сотен человек, напал на фланг парламентских войск и отвлек их от добычи. В какой-то момент этой жаркой схватки он, сойдясь с врагами в рукопашной, смог вернуть королевский штандарт. Усталость и яростный натиск возвращавшихся роялистов заставили парламентскую пехоту оставить позицию и в наступающих сумерках отойти назад.

Обе армии заночевали на поле боя, – ни та ни другая не желала позволять противной стороне единолично завладеть им. Ночь выдалась очень холодной, и солдаты тщетно пытались согреться, а на следующий день Эссекс, несмотря на официальное заявление о своей победе, отошел к Уорику. Его кавалерия пребывала в полном раздрае, он потерял около 50 флагов, значительную часть обоза и снаряжения. По дороге в Уорик его постоянно тревожила кавалерия Руперта, и ему пришлось оставить несколько пушек и четыре повозки с боеприпасами. Теперь роялисты оказались между ним и Лондоном на почти пустой дороге, и он отправил в Вестминстер срочное сообщение призвать все имеющиеся у парламента войска для защиты столицы. Тем не менее его заявление о «победе» было во многом справедливым. Благодаря неоценимой помощи Бальфура и его собственному спокойствию и упорству, Эссекс не допустил того, что могло с легкостью стать непоправимой катастрофой.

VII

Среди тех немногих, кто поначалу действительно поверил в победу парламента, были пленные роялисты, оказавшиеся в лагере армии парламента. Лорд Линдси, злой и страдавший от боли, заявил, что больше никогда не пойдет в бой с мальчишками. Так и случилось, потому что в этот день он умер. Те, кто наблюдал атаку принца Руперта с другой стороны, проклинали этого 23-летнего юнца по иной причине. Он был солдатом, с которым следовало считаться, а боевому духу его людей лишь немного не хватало дисциплины, чтобы стать несокрушимыми. Позднее Оливер Кромвель вспоминал разговор со своим кузеном Хэмпденом, состоявшийся примерно в это же время. «Ваша конница, – сказал я, – это по большей части жалкие слуги, разносчики пива и прочий люд того же сорта. Их кавалерия – это дети джентльменов, младшие сыновья и другие люди благородного происхождения… Вам надо набрать людей, боевой дух которых не уступал бы духу джентльменов, иначе вас всегда будут бить». Кромвель был не вполне справедлив к качеству кавалерии парламента и к тому, из какого источника ее набирали, но видел, что у Повика и под Эджхиллом кавалеры продемонстрировали превосходство, которому очень трудно было что-то противопоставить.

В настроении жителей Лондона ужас сменился решимостью. Одни возмущались действиями парламента, другие – и мужчины и женщины – добровольно трудились на строительстве оборонительных укреплений. На улицах устанавливали столбы, на них поперек дороги натягивали цепи. В помощь набору рекрутов был спешно выпущен ордонанс, гарантировавший подмастерьям и их хозяевам сохранение всех прав и договоров на случай, если они записывались в армию парламента. На общем собрании в Гилдхолле лидеры парламента выступили с горячим призывом сдавать деньги на ведение войны. Милицию держали в боевой готовности. В Виндзоре разместили небольшой гарнизон. А Джон Милтон, встревоженный рассказами о бесчинствах кавалеров, усердно распространяемыми в городе, написал сонет, призванный смягчить их сердца:

 
Капитан, или полковник, или вооруженный рыцарь,
Которому может выпасть шанс у этих беззащитных дверей…
 

Король этот шанс упустил. То, что он увидел – жестокость, потери, – потрясло его. Молодой кузен Карла лорд д’Обиньи был смертельно ранен, Линдси мертв, Верней убит. Шестьдесят человек из его лейб-гвардии остались лежать на клочке земли, над которым развевался его штандарт. Когда он созвал военный совет, Руперт и лорд Форт выступили за то, чтобы с кавалерией идти вперед, захватить Лондон и силой распустить парламент. Но граф Бристоль, выражая мнение умеренных, не советовал совершать таких жестких действий. Карл уступил доводам умеренных. Уверенный, что его подданные сами видят, как глупо противостоять ему, он предпочел не брать Лондон силой.

Пока Руперт и другие профессиональные военные курили в расстроенных чувствах, он, немного отдохнув в Эйнхо, 27 октября двинулся на Бенбери. Гарнизон, набранный самым крупным магнатом тех мест лордом Сеем, сразу же сдался и в полном составе записался в армию короля. Карл назначил губернатором местного соперника Сея лорда Нортемптона, разжился одеждой и обувью для своих солдат и спокойным маршем пошел в Оксфорд. Преданный ему неунывающий университет поспешил поприветствовать Карла. «Теперь наш Оксфорд разогнал все тучи недовольства и стоит озаренный золотыми лучами присутствия Вашего Величества», – гласило официальное приветствие, хотя прибытие такой большой армии и размещение артиллерии в парке колледжа Магдалины вызвало небольшие неудобства.

В Вестминстере обе палаты обсудили возможность заключения какого-нибудь договора, но парламентарии думали скорее о том, чтобы оттянуть время, чем о том, чтобы сдаться. Они перевезли двух младших детей короля, принцессу Элизабет и принца Генри, из незащищенного пригородного дворца Сент-Джеймс в дом на территории Сити – действие, указывавшее на их намерение сопротивляться до последнего и, если понадобится, использовать этих ценных заложников. Ответ на их призыв сдавать деньги оказался неутешительным, и им пришлось арестовать более 70 горожан, отказавшихся давать деньги на войну. Парламентарии все более настойчиво обращались к шотландцам с просьбой помочь им справиться с папистской армией короля и одновременно с этим писали королю, предлагая договориться.

Получив их запрос в Рединге, Карл в ответ попросил назвать уполномоченных для заключения договора и продолжил наступление на Лондон. Руперт со своей летучей кавалерией напал на Виндзор, надеясь отрезать подачу воды в столицу по долине Темзы, но потерпел неудачу, поскольку замок был занят силами парламента под началом свирепого депутата от Лондона Джона Венна. Прочесав Эйлсбери-Вейл в поисках еды и фуража, принц присоединился к королю в Эгаме.

Эссекс выбрал более северный маршрут. Держась в стороне на безопасном расстоянии от Руперта, он пересек Чилтернс в самой восточной части и теперь приближался к Лондону. Из деревни Маркьят он написал нарочито мягкое обращение к дезертирам, сбежавшим от него в Эджхилле и теперь слонявшимся вблизи Лондона. «Сомневаюсь, что многие из вас отправились навестить друзей, – писал он, – но я уверен, что те, кто так отважно сражался, не бросят свои знамена». В этом официальном заявлении он тактично преуменьшил недостойное поведение беглецов и назвал сражение неоспоримой победой. Когда 7 ноября он вошел в Лондон, его встречали как победителя, и парламент проголосовал за награждение его в знак доверия специальной премией в 5000 фунтов.

Спустя несколько дней, пока Пим в Гилдхолле убеждал Городской совет Лондона проголосовать за дальнейшие денежные вливания на войну, уполномоченные парламентарии предстали перед королем в Колнбруке. Они не рассматривали никаких положений договора, а обсудили только предварительные условия переговоров, на которых они согласны «прекратить военные действия». Значение этой фразы осталось неопределенным, и в пятницу 11 ноября Эссекс со своей кавалерией и Филип Скиппон с лондонской милицией выступили из Сити и с развевающимися знаменами под барабанный бой двинулись в сторону короля. Все девушки от Чипсайда до Хаммерсмита выбежали на улицу с корзинками запеченного мяса для этих храбрых парней.

В ответ на это король установил свои аванпосты на подступах к Брентфорду. Этот маленький городишко удерживали отряды лорда Брука и Дэнзила Холлеса. «Сплошные мясники и красильщики», – презрительно фыркали родовитые кавалеры. Руперт, решив, что движение войск парламента означает конец перемирия, туманным субботним утром 12 ноября напал на город. Он застал защитников врасплох. Люди Холлеса вступили в бой, но полк лорда Брука разбежался, за исключением одного капитана, который в отсутствие вышестоящих командиров попытался взять командование на себя. Схватив знамя, он хотел повернуть людей назад, чтобы они помогли своим товарищам. Подчинились немногие, а самого молодого капитана вскоре схватили. Его имя, Джон Лилберн, уже было знакомо кавалерам.

В Брентфорде кавалеры и «мясники и красильщики» Холлеса вели яростный бой, разрушая парки и сады. Два дома загорелись. Стрельба шла из окон и в окна, на улицах и на извилистых дорожках, сбегавших к реке. Кавалеры рубили защитников и загоняли в воду. Пленных бессовестным образом сгоняли в загон для скота, как заблудившихся свиней. Закончив драться, они вламывались в погреба и амбары, уносили полотно, запасы еды и посуду, вспарывали перины и разбрасывали пух и перья. Они были молоды, пьяны, чувствовали себя победителями и никого не слушали. Возмущенные пуритане могли бы сказать, что разграбление Брентфорда хуже, чем погром в Магдебурге – эта самая позорная катастрофа германских войн. На самом деле не было даже отдаленного сходства. От Магдебурга, города с 70 000 жителей, остались один угли. В Брентфорде, по-видимому, не погиб ни один гражданский, но буйство, битье окон и поджигание соломы надолго оставило недобрую память о принце Руперте.

Новости распространялись быстро. Вечером того же субботнего дня сообщение о погроме в Брентфорде поступило в палату общин и вызвало шумное возмущение нарушением перемирия со стороны короля. В воскресенье утром Эссекс отправил баржу с большим грузом боеприпасов вверх по реке, чтобы помочь людям, все еще остававшимся вблизи Брентфорда, но люди Руперта выгнали их из парка Сайон-Хаус, нескольких утопили, а одного взорвали прямо в воде. Взрыв довершил деморализацию войск парламента в регионе, и армия короля продолжила движение.

Однако войска Эссекса, получившие пополнение за счет милиции и теперь по численности вдвое превосходившие кавалеров, окопались во фруктовых садах, полях фасоли, укрылись в хозяйственных постройках пригородных деревень, расположенных вокруг Лондона и в Тернхэм-Грин. Королю было бы глупо рисковать, давая генеральное сражение с превосходящими силами в таком неудобном для наступления и благоприятном для обороны месте. Кроме того, сейчас, после долгого марша, люди короля устали, замерзли и проголодались, в то время как войска парламента получали все необходимое из Лондона.

Роялисты отступили. Отход усталой пехоты прикрывала кавалерия Руперта, поскольку Эссекс отчаянно пытался отрезать им путь назад. Король, минуя свой дворец в Оатлендсе, уехал в Рединг. Тем временем в Вестминстере обе палаты парламента обсуждали, стоит ли продолжать работу по заключению договора. Лорды были за это, палата общин скорее против. Пим и его Комитет по безопасности продолжали принимать меры для дальнейшего ведения войны. На всех дорогах по направлению в Лондон реквизировали повозки в пользу армии парламента, что вызывало большое беспокойство рыночных торговцев и перевозчиков. Капитан Джордж Уайтер, который когда-то писал фривольные стишки, а теперь преобразился и стал богобоязненным пуританином, поскакал в Кент с приказом забирать лошадей у всех, кто недоволен парламентом. «У мистера Диксона из Хилдена, известного своей принадлежностью к „зловредным⁴⁴, хорошая карета и лошади», – замечал он. Палата общин планировала помочь флоту, убедив каперов нападать на суда, которые везли оружие и припасы королю или Ирландии. Снова и снова они обдумывали, как организовать всеобщий сбор денег на продолжение войны.

Король все еще оставался в Рединге, где принц Уэльский, получавший большое удовольствие от войны, заболел корью. Карл принял посла своего дяди, короля Дании, который, как выяснилось, имел намного меньше желания помогать ему, чем он надеялся. Затем он написал правила для обеспечения дисциплины и содержания его армии на предстоящую зиму. И наконец, в последнюю неделю ноября отказался принять условия, предложенные парламентом в качестве предварительной основы для договора, а именно то, что он должен был вернуться в Вестминстер и передать всех правонарушителей правосудию. Такое предложение парламентариев означало победу партии войны над колеблющимися, поскольку никто не мог предположить, что король станет заключать договор на такой основе. Оставив гарнизон Рединга контролировать подступы к Лондону, он отступил в Оксфорд, где разместил свой двор и штаб-квартиру.

На той же неделе поймали джентльмена, пытавшегося проскользнуть через Лондон по воде с тайным письмом для одного из королевских секретарей. Письмо было от кого-то из свиты королевы, возможно от Джорджа Горинга, и с подчеркнутым оптимизмом и не меньшей уверенностью описывало весьма существенную помощь, которая вскоре прибудет к королю из Дании, Франции и Нидерландов. В письме выражалась уверенность королевы и ее друзей, что вскоре война закончится взятием Лондона. Парламент не мог получить лучшего доказательства, подтверждающего его мудрость и мужество в сравнении с беспринципными методами вредоносных советников короля. После того как содержание письма обнародовали, общество с меньшими возражениями, чем можно было ожидать, встретило парламентский ордонанс, предписывавший всем состоятельным людям сделать обязательный взнос на покрытие военных расходов. Деньги, полученные путем такого насильственного заимствования, были обеспечены «общественной верой» – выражение, которое вскоре зазвучало горькой насмешкой в устах всех, кто не желал давать денег. Этот всеобщий насильственный заем стал самым крупным из всех, когда-либо предписанных подданным, и среди парламентариев, голосовавших за него, было много тех, кто громко и искренне протестовал против насильственных займов, которые требовал король Карл в 1626 г., а также десять лет спустя против «корабельных денег». В течение пятнадцати лет постоянной темой их жалоб были налоги, вводимые королем без согласия парламента. В дальнейшем за пределами Вестминстера будут раздаваться все более громкие, более долгие и поддержанные большим числом людей жалобы на налоги, вводимые парламентом без согласия короля.