Текст книги "Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена"

– Правда? – оживился Самат.

– Снюхалась со смазливым футболистом. В те времена я в ней души не чаял. Я ходил тогда с пустым карманом. Дура сбежала вместе с детьми. И это был переломный момент, братишка, я переосмыслил многое. Я был целеустремлённым, никогда не сдавался. Я открыл свой бизнес. Я нахально переступал порог жилища этого спортсмена, обнимал, целовал своих птенчиков. На неё мне было плевать. Ха ха ха, зато он с ума сходил от ревности. Видишь ли, ему не нравилось, что я почти не вылезаю из его дома. Я поступал очень коварно. Короче, я делал подарки не только моим детям, но и ей. Ха ха ха. Тот кретин умирал прям. Моя бывшая намеревалась даже снова переметнуться ко мне. Раскаивалась, жаловалась: «Какое будущее меня с ним ждёт? Я не могу больше. Он невыносимый! Ненавидит наше с тобой чадо». Естественно, я забрал у неё детей, а ей показал фигу. Вот такой я, сосед.

– М-да, c’est la vie, – отозвался Самат и призадумался. – А его случайно не Улук звали?

– Откуда ты знаешь? – удивился Жапар.

– Раньше здесь бродяга был. Его нет в живых. Говорили, что он когда-то увлекался футболом.

– Вот как. Я слышал, что они с моей бывшей продали дом и уехали во Фрунзе. Там он получил травму и бросил футбол.

– Тогда это он, поверьте.

– Хм, я не был в курсе, что он в Нарыне.

– Можно вас спросить?

– Валяй.

– А вы их простили? Жену и покойного Улука?

– Давным-давно, – искренне ответил Жапар. – Ещё до того, как встретил Зарину… Женившись на Зарине, я будто родился заново. Она молода, и вместе с ней молод и я. Я знаю, многие недолюбливают меня, сплетничают. Мне по барабану, о чём они шепчутся. Седина в бороду, бес в ребро. Ха ха ха. Эти овцы и бараны не понимают, что любой человек имеет право на второй шанс, начать всё с чистого листа. Грош цена карканьям завистливых ханжей. Зарина мне верна, поверь. Она вроде производит впечатление ветреной глупышки, готовой лечь с первым встречным. Однако это не так. Я много прожил, Самат. Я знаю людей. Киргизская поговорка «У красивой бабы задница всё время мокрая» лжёт. Наставить рога может и женщина с обычной внешностью. Зарина юна, и я стараюсь соответствовать ей. Веду здоровый образ жизни, занимаюсь спортом, вредных привычек не имею. Я счастлив. Зарина – очень умный зайчонок. Она понимает меня. Она даёт мне всё то, чего я был лишён в молодости. Поделюсь секретом – я завоевал её, бренча на гитаре. Да, братишка, о том, что я крупная рыба, она узнала позже, ведь я-то поначалу прикинулся простым пенсионером, увлекающимся струнными инструментами. Я и тебя научу играть на гитаре, Самат.

– Вы везунчик, байке. – Самат взирал на него с восхищением.

– Тебе тоже повезёт, алтыным (дорогой, золотой). Не отчаивайся. Соль горькая, но придаёт блюду вкус. Всё будет у тебя хорошо. Слушай, спою-ка тебе. – Жапар позвонил Зарине. – Милая, принеси гитару.

Начальные аккорды «Пачки сигарет» Виктора Цоя. На глаза Самата навернулись слёзы. Он вспомнил свои армейские годы, своих однополчан. Жапар был превосходным гитаристом, его пальцы ловко перебирали струны и умело били по ним. Ни он, ни Самат не курили. Но от этого песня не теряла своей прелести. Они оба тянули: «Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна…».

Капитан Мухтар находился все эти годы по соседству, а Самат и не подозревал. Удивительная личность, неординарная… Не воскресить ли Мухтара и всучить ему в руки балалайку или комуз?

XX. Мама и сын

Четырнадцатое августа. Почти что экватор последнего месяца лета. Канун дня рождения Самата. Мешок лука на плече. Зияющий кузов колоссального «хово». Внезапно – вибрация в кармане. Грузчик роняет мешок на землю. На дисплее обозначилась смска от Авдотьи Михайловны: «С наступающим юбилеем! Завтра явись ко мне. Отметим».

Обязательно, Авдотья Михайловна, обязательно. Пятнадцатого августа его подменит Алманбет. Святая Авдотья Михайловна! Единственная и неповторимая. До сих пор помнит, оказывается.

Возвратившись домой, Самат сбрил растительность на лице и искупался в корыте. Ложась в постель, он ощутил, что изнурённое тело благодарит его, и заснул сном ребёнка. Многоуровневых снов не видел.

Утром его первым поздравил Тишка.

– Мяу!

Более того, Тишка сделал ему подарок. Был ли подарок сей приятным или нет, пусть судит читатель. Самат чуть не наступил на него, когда заглянул в гостиную, чтобы вытащить из гардероба свой костюм. Хорошо, что у Самата есть обоняние. Он сразу почувствовал запах, как только открыл глаза.

– Спасибо хоть, что не на стол, – не очень любезно поблагодарил Самат, стоя на коленях и с гримасой вытирая ковёр тряпкой.

– Мяу.

– Ну, я сам вообще-то виноват, – признал наконец Самат.

– Мяу.

– Забыл поменять песок.

– Мяу.

Окна во всех комнатах были распахнуты настежь. Жизненно необходимо проветривать помещенья, жизненно!

После полудня Самат отправился к Авдотье Михайловне. Слава богу, месяц назад предусмотрительно купил одеколон.

– Ой, аккуратненький какой! – обрадовалась учительница, встречая ученика у своих ворот. – Чмокну в щёчки. Уу, черный костюм, белая рубашка, галстук, лоснящиеся туфли. Ого, ты нарядный, как в выпускной вечер.

– Тот самый костюм, который вы мне подарили в одиннадцатом классе. Я его и надел тогда на выпускном.

– Худенький ты, если он тебе до сих пор впору.

– Гены. Я не склонен к полноте.

– Сегодня встала пораньше – сороковник моему фавориту, должна успеть.

Запах варёного мяса проникал из кухни в гостиную. Желудок Самата хищно заурчал. Слишком долго он был вегетарианцем. Всё можно обмануть, кроме плотоядного организма. «День рождения – грустный праздник», – поёт Игорь Николаев. Золотые слова. А юбилей с цифрой «ноль» – вообще катастрофа. Самату уже не будет всего лишь тридцать с чем-то, целая декада уже позади осталась. В предвкушении непревзойдённого явства именинник забыл о грусти и печали. Сорок – это не сто.

Обгладывая огромную коровью кость, Самат мычал, награждая Авдотью Михайловну кулинарными степенями и возвышенными комплиментами. Он пил бульон, уплетал за обе щеки помидоры, огурцы, картошку с чесноком и болтал без умолку. Авдотья Михайловна не сердилась. Наоборот, она одобрительно кивала головой.

После чудесного праздничного стола Авдотья Михайловна и её ученик последовали в её кабинет. Ода по-прежнему висела на стене.

– Летом я уделяю время книгам, газетам и огороду. Делать-то ровным счётом нечего. Недавно освежила в памяти «Обломова». Гончаров.

– А я позавчера проглотил «Асю» Тургенева, в один присест, как говорится.

– «Ася» – это хорошо. Из всех работ Ивана Сергеевича мне больше всех нравится эта повесть. Эх, стать бы снова молодой, как Ася.

Самат улыбнулся.

– Авдотья Михайловна, я не изменил ни одну букву в «Из пепла». Пробовал, но ничего не получилось. Невольно ощущал себя переводчиком. Заодно понял, профессия переводчика, а именно художественного переводчика, – одна из самых сложных. Нижайший поклон талантливым людям, благодаря которым мы читаем зарубежную литературу. Если бы не они, то нам пришлось бы учить десятки, сотни иностранных языков.

Авдотья Михайловна кивнула.

– Да, переводчики – это мосты, связывающие разные страны и культуры. Ты оставь всё, как есть, Самат. Пусть это будет присущий тебе одному стиль, «почерк».

– Вряд ли я буду когда-либо снова так писать. Это был своего рода эксперимент. Кстати, о писательском стиле – как можно отличить один стиль от другого? Каким образом критики это делают? Я думаю, в мире нет человека, который сумел бы разделить «Двенадцать стульев» на два – строки Ильфа и строки Петрова. Или угадать, что создал Александр Дюма, а что – его помощник.

– Критики это делают. Они как парфюмеры – у них сильно развит нюх. Они могут отличить один аромат от другого. Касаемо «Двенадцати стульев» и Дюма, затрудняюсь ответить, честно говоря. Может, Ильф и Петров специально писали в одном стиле, а литературный негр Дюма – подражал своему работодателю?

Ученик пожал плечами.

– Позавчера смотрела мультфильм про мексиканского мальчика Мигеля. Он попадает в мир мёртвых. Ты знаешь, живые люди и призраки идеально смотрелись вместе, гармонировали. Почему бы и твоему творению не стать своеобразным шедевром? Архаизмы нужны автору. Ты прав, мертвецов надо помнить.

Солнце клонилось к закату. Самат и Авдотья Михайловна увлечённо беседовали, вспоминали прошлое. Вспоминали с улыбкой выпускной вечер, когда учительница и ученик вальсировали, и она случайно наступила ему на ногу (виноват вообще-то был Самат, танцевал неуклюже и волновался).

– Для меня тогда не нашлось партнёрши, – усмехнулся Самат. – В классе же было парней больше, чем девушек.

– Да, мальчиков семнадцать, девочек – шестнадцать.

– Верится с трудом, что «на десять девчонок по статистике девять ребят». Интересно, кого в мире больше – мужчин или женщин? Вроде пишут, что одинаковое количество. В некоторых странах мужчины доминируют, в других – женщины.

Не забыл Самат рассказать Авдотье Михайловне и о своих неудачах с microsoft word.

– И что ты планируешь? – поинтересовалась Авдотья Михайловна.

– Подумываю, не поехать ли мне в Болгарию. Завод по производству мебели. Оклад отличный. Постоянно передают по радиоузлу. Заложу в ломбард бабушкины серьги и своё обручальное кольцо, добавлю к займу заработанные на овощном рынке деньги. Эта поездка обойдётся недёшево, к сожалению. Затраты на билет и прочее. Посредническая контора тоже потребует энное количество денег.

– Вот оно что, – разочарованно выдавила Авдотья Михайловна. – В такую даль?

– Вернусь из Болгарии, обзаведусь компьютером, отремонтирую дом, поступлю заочно в университет или ПТУ. Без образования чувствуешь себя, как рыба, выброшенная на берег.

– С котом что делать будешь?

– Оставлю у своего кузена.

– У него дети есть, да?

– Сын и маленькая дочь.

– Ох, нелегко придётся котику. Племянница твоя замучит несчастное животное.

– Вы так думаете?

– Конечно. Знаю по собственному опыту. Когда Шура был маленьким, у нас в доме жила собака. Большая такая, добрая. Шура подходил к ней всё время, досаждал, хватал, не оставлял в покое, делал ей больно. И однажды она залаяла на него. Шура испугался и заревел. Василий Иванович, покойничек, вывел собаку во двор и…

Самат замер.

– И… – Учительница хитро прищурилась.

Самат ждал с поджатыми губами.

– Вывел её во двор и… – повторила Авдотья Михайловна.

Боже, Василий Иванович был военным, мелькало в уме Самата, он ведь мог носить оружие.

– … обрушился на меня с матом, – докончила Авдотья Михайловна и рассмеялась.

Самат глубоко вздохнул и вторил Авдотье Михайловне.

– Он начал ругать меня. Вперился строгими глазами и кричит: «Ты куда смотришь? Если случится ЧП, спрос с тебя, понятно?». С тех пор собачка жила в конуре, в дом её не впускали. Молодая я была тогда, не понимала. Заслужила, одним словом. Правда, Василий Иванович, мой покойничек, потом подлизывался ко мне, извинялся. Он умел заглаживать вину. Так что, если решишь всё-таки ехать в Болгарию, кота оставь у меня. Я присмотрю за ним в твоё отсутствие. Пошли пить чай! У меня для тебя подарок.

Какие чувства испытывают счастливчики, выигравшие крупный приз в лотерею? Представили? Аналогичные чувства испытал Самат, когда Авдотья Михайловна приподняла скатерть и вытащила из под неё спрятанные заранее деньги. Хрустящие купюры. На четырёх из них изображён Суйменкул Чокморов, на пяти – Жусуп Баласагын, на шести – Саякбай Каралаев и на десяти – Алыкул Осмонов. Авдотья Михайловна вручила их Самату.

– О боже! – возопил Самат. – Тридцать тысяч! Авдотья Михайловна, я сражён наповал. Ущипните меня!

– Я поначалу хотела подарить тебе сразу… ноутбук. Но потом решила, что ты сам посетишь торговый центр. Я ж не разбираюсь.

– Нет, не посмею к ним прикасаться, – вполголоса произнёс Самат, хотя рука инстинктивно потянулась к огромной сумме. – Пожалуйста, не искушайте.

– Обижаешь старушку, – проворчала Авдотья Михайловна. – Ты когда-то называл меня «мамой», помнишь? Так скажи мне, неужели ты не примешь подарка от матери?

Дрожа от волнения, ученик покорно положил деньги в нагрудной карман, ближе к сердцу и почувствовал, как оно бешено колотится под грудью.

– Распоряжайся ими по своему усмотрению. На билет хватит, надеюсь.

Самат молчал. Он был бледен и даже удручён. Мечта боролась с совестью.

– Не закладывай ничего в ломбард, понял? Чего? Что ты бубнишь?

– Вы… вы… копили столько месяцев… Я верну вам эти деньги когда-нибудь, клянусь!

– Тсс, – пресекла Авдотья Михайловна. – Не беспокойся, у меня достаточно сбережений. Давай сюда чашку! Нравится чай? Вот варенье.

Звёздное августовское небо. Запах полыни проникает в ноздри, возвращая воспоминания о якобы безвозвратно потерянном прошлом. Но оно, прошлое, никуда не девается. Оно везде. Прохладный ветерок ласково гладит лицо, шею, теребит волосы. Самат снова превратился в школьника. Учительница и ученик, вернее, мама и сынок, стоят у ворот. Авдотья Михайловна целует Самата в щёку и лоб.

– Не забывай, мой храбрый экспериментатор, изысканный язык, изобилующий устаревшими словами, украсит любую книгу. Я теперь понимаю, как ошибалась тогда, в мае, упрекая тебя за обилие архаизмов. Великий и могучий растёт, развивается, становится всё больше и больше. В нём нет никаких мертвецов. Все живы, помни это. А ещё один совет: не пытайся брать быка за рога. Не замахивайся на романы. Создай какой-нибудь интересный рассказ. Слушай, у меня к тебе просьба – напиши сказку, притчу, что-то поучительное, без убийств и тюрем, что-то светлое. И покажи её мне.

– Обещаю, мама, обещаю. Я последую вашему совету. Создам сказку, притчу. И покажу её вам.

Полярная звезда. Ярчайшая в созвездии Малой Медведицы. Полярная звезда прикреплена к небу невидимыми шурупами. Земля вертится вокруг своей оси и бежит по орбите, но этот далёкий газовый гигант не двигается с места. В этом Самат удостоверился ещё в отрочестве. Вечером и в предрассветные часы, в летний зной и зимнюю стужу, он прислонялся к двери сарая, и с восторгом лицезрел, как небесный бриллиант, веками служивший верным ориентиром для мореплавателей, неизменно продолжает венчать верхушку соснового электрического столба по ту сторону улицы.

Самат стоял с запрокинутой назад головой. Авдотья Михайловна похожа на Полярную звезду. Она не переедет в Бишкек, сколько бы Саша ни уговаривал её. Гипертония ей не страшна. Она никогда не покинет Нарын. Что может быть сильнее привязанности и пятидесяти лет, проведённых в этом затерянном среди гор Тянь-Шаня городе?

Киргизия – страна преимущественно рабочих и гастарбайтеров. Более миллиона киргизов разбрелись по всему свету. Кажется, на планете Земля не существует страны, где не было бы соотечественников Самата. Кто-то потеет на стройках, на заводах, на кораблях, на пристанях. Кто-то чистит уборные, подметает улицы, парки, скверы. Кто-то нянька, кто-то – сиделка. Господи, чем только они ни занимаются! Есть таксисты и дальнобойщики. Есть продавщицы и швеи. Есть садовники и сборщики ягод. Имеются и такие, чья работа связана с интеллектуальным трудом, им по-настоящему повезло, они нашли свою мечту, но это большая, большая редкость.

Очутится ли Самат среди тех, кого кормит мозг, известно одному лишь Всевышнему. В любом случае, он не полетит в Болгарию. Да ну её, эту заграницу. Он не хочет оставлять Тишку, не хочет оставлять свою маму. Великие подвиги он должен совершить, находясь в Нарыне. Благо, у него в руках грозное оружие – слово, русское слово, способное прогнуть под себя целый мир.

Литератор Самат завтра посетит магазин электроники и уже больше не будет сапожником без сапог. Ему предстоит пройти невероятно трудный путь, кто бы спорил, будет много неудач и разочарований, он это чувствует, много потрясений и поражений. Но он не имеет права на отступление, не имеет и всё! Рубикон перейдён. Жребий брошен. Неважно, что его ждёт впереди. Слишком поздно поворачивать назад.

А просьбу своей матери, Авдотьи Михайловны Свиридовой, Самат выполнит обязательно. Он же обещал. Обещания надо сдерживать. Самат создаст притчу.

«Притча о зубах»

Сквозь незанавешенное окно струился таинственный лунный свет. Предметы в комнате приняли призрачные очертания и казались сотканными из клубов дыма.

Рядом с окном нашла своё место габаритная кровать, на которой растянулся очень крупный мужчина. Он лежал на спине, и поэтому можно было внимательно рассмотреть его удивительную внешность даже при таком слабом освещении.

Одного взгляда на спящего гиганта хватило бы, чтобы с полной уверенностью воскликнуть: «Он очень хорош собой! Настоящий Геракл, Аполлон». Воистину, природа щедро одарила этого человека, походившего, скорее, на героя древнегреческих мифов, нежели на простого смертного. Длинные курчавые волосы разметались на подушке. Чёрные брови густыми арками растянулись над сомкнутыми веками. Нос, будто изваянный самим Фидием, был тонок и изящен, словно плавник косатки. Чувственные губы приоткрылись чуточку, напоминая две горные гряды и узкую долину между ними. Крепкая шея ничем не уступала в форме стволу баобаба.

И фигура заслуживала того, чтобы воспеть её: широченные плечи, стальные мышцы рук, богатырская грудь. Все остальное было прикрыто одеялом, но не возникало никакого сомнения, что и это остальное сказочно прекрасно. Сколько мощи и здоровья в теле этого молодого бога!

На вид исполину было лет тридцать, хотя мог он оказаться и моложе, так как густая щётка усов и борода заметно старили его на редкость идеальное лицо.

Лунный свет продолжал туманно освещать комнату. Ночь стояла тихая. В комнате тоже было тихо. Лишь ровное дыхание нашего спящего гиганта нарушало сей умиротворяющий покой. Создавалось подозрительное впечатление, что это лишь затишье перед бурей. И впечатление такое было небезосновательным.

Обладатели превосходного слуха могли бы уловить какой-то странный звук, примешивающийся к звуку дыхания. Этот звук напоминал отдаленное жужжание пчел. Но создатели мёда жужжат монотонно, не прерываясь, а тут можно было различить, что звук то прекращается, то снова продолжается.

Казалось, что он доносится оттуда же, откуда и дыхание, – изо рта спящего. Что же это такое? Давайте удовлетворим наше любопытство и заглянем прямо в ротовую полость.

Боже мой! Оказывается, это разговаривали его зубы! Да, да, именно, зубы! На их стенках появились глазёнки и маленькие прорези. Последние служили ртами.

– Он совершенно не чистит нас! – сказал один из зубов, и прорезь на нем задвигалась. – Такое впечатление, что ему наплевать на нас!

– А ему действительно наплевать, – молвил другой зуб.

– М-да, он издевается над нами, – задумчиво произнес третий.

Зубы были разного роста и толщины. Всего их было тридцать два.

– Он эксплуатирует нас, как хочет, а мы уже несколько лет не мылись! – сердито буркнул нижний клык.

– Не говори, – отозвался его брат-близнец, находившийся через четыре зуба правее его. – Хотя бы один раз прополоснул рот!

– Мы ему верно служим, а он обращается с нами так, будто мы – его рабы. А мы же ведь всего лишь его слуги, не вечно мы будем с ним. Ему следовало бы щадить нас, более уважительно относиться к нам.

– Мог бы жевать медленнее и осторожнее! А то мы со «сталагмитами» стукаемся настолько сильно, что недалеко и до трещин, – недовольно выразил свое мнение один из верхних зубов (верхние и нижние зубы в шутку называли друг друга «сталактитами» и «сталагмитами»).

– Не скажи!

– Нет, я не понимаю – зачем он грызет орехи и конфеты? – роптали большие коренные зубы, ибо на них приходились самые сложные работы. – Мы пашем, как волы, а ему всё равно.

– Да все мы пашем! – крикнули остальные зубы.

– Фу, от вас так и прёт! – скорчил гримасу верхний левый клык, обращаясь к своим двум соседям – резцу и малому коренному.

– Да и ты не благоухаешь, – иронично отпарировали те двое.

– Все мы грязные! Все мы источаем зловоние!

– Хоть бы перестал курить! Ведь дым губит нас. Мы не можем дышать!

– Не говори!

– А проклятые бактерии нагло облюбовали нас.

– Ну, в нас они проникнуть особо не успели, но вот бедный Старичок весь изъеден ими.

«Старичок» – такое прозвище дали зубы одному из малых коренных. Год назад на нём появился скол, и в образовавшееся отверстие просочились микробы. Они уничтожили почти всю коронку. Теперь бедняга напоминал руины.

– А ведь он почти такого же возраста, что и мы. Бедный Старичок. Рано он постарел.

– Это всё из-за привычки нашего Хозяина грызть твердую пищу! – выругались зубы. – Идиот! Неужели он не понимает, что мы не вечны. Не из камня же мы сделаны!

– Сколько лет он нас не чистит, но мы ещё продолжаем функционировать. Любые другие зубы уже давно бы сгнили. Наш Хозяин не ценит нас. Он продолжает пренебрежительно относиться к нам! Он игнорирует нас!

– Его можно понять, – вступился вдруг Старичок за Хозяина. У него имелись глаза и рот на небольшом куске одной из развалившихся стенок. – Несколько лет назад, когда мы были моложе, а зубы мудрости не родились, Хозяин чистил нас. После того, как его бросила девушка ради богатого бизнесмена, он и перестал уделять нам время. Конечно, это всё из-за депрессии.

– Тогда он целовался с этой девушкой, поэтому и следил за тем, чтобы изо рта его не пахло.

– Действительно, хоть бы нашёл другую девушку.

– Когда он лобзался со своей возлюбленной, у нас происходили свидания с ее зубами.

– Вот счастливчики – передние зубы! У них была возможность даже прикоснуться и обнять своих возлюбленных. А мы со своими лишь издалека обменивались словами любви.

– Но зато и это доставляло нам превеликое удовольствие. А теперь сидим мы, грязные, отвратительно пахнущие!

– Мы никогда не видели Хозяина, – обиженно молвили зубы мудрости. – Какой он из себя? Красивый?

– Раньше, когда он перед зеркалом улыбался или чистил нас, мы видели его отражение. Он был очень красивый подросток. А как выглядит сейчас – неизвестно.

– Знаете что, – сказал вдруг один из зубов, – у меня появилась замечательная идея! – и он поделился ею.

– Великолепно!

– Гениально!

– Так и надо сделать!

– Да, да, я – за!

– Я тоже!

– Надо же было такое придумать, а! Сверхгениальнейшая мысль! Молодец!

– А я – против! – запротестовал Старичок. – Ведь это будет жестоко! Он может не выдержать. Что, если у него лопнет сердце?

– Не лопнет!

– Ничего, выдержит!

– Точно.

– Будет знать, что надо было ухаживать за зубами!

– Но я очень боюсь за него! – не сдавался Старичок. – Вы все знаете его душу. Она у него очень ранимая.

– Пойми, Старичок, мы же ведь не навсегда собираемся. Просто посмотрим, как он поведёт себя.

– Нет, я не пойду! Я останусь здесь! Я буду с ним!

– Ну, как хочешь, – ответил автор «сверхгениальнейшей» идеи. – Но нас ты не переубедишь… Итак, пошли, ребята!

Тишина продолжала царствовать. Ничто не смело свергнуть её с ночного трона. Лунный свет всё так же проникал в комнату. Правда, некоторые предметы покрылись тенью, потому что луна сдвинулась.

Хозяин спал, рот у него по-прежнему был приоткрыт. И лишь чуть слышное дыхание бросало жалкий вызов тишине.

Странный звук, похожий на отдаленное жужжание пчёл, прекратился.

Внезапно из уголка губ спящего выглянуло что-то белое. Оно выкарабкалось наружу и прыгая двинулось дальше. Потом выглянуло ещё что-то белое и, тоже выкарабкавшись, последовало за первым. За вторым появилось третье, за третьим – четвёртое, за четвёртым – пятое, за пятым – шестое, за шестым – седьмое, за седьмым – восьмое, за восьмым – девятое, за девятым – десятое, за десятым – одиннадцатое и так далее, пока не образовалась длинная цепочка, состоящая из тридцати одного звена.

Некоторые из звеньев имели по одной ноге и прыгали. У других было две ноги, и они шагали, словно люди. А были и такие, которые имели аж три ноги. Их ходьба была очень необычной, не похожей ни на что.

Цепочка, извиваясь, подобно змее, двигалась вверх по лицу, огибая усы, растительность на щеке, нос, глаз. Пересекая широкий лоб, она начала исчезать в густых волосах. Окончательно очутившись там, эта удивительная цепочка распалась на отдельные звенья, каждое из которых крепко засело во вьющихся «зарослях».

Ночь сменилась утром, лунный свет сменился лучами солнца. Ночная тишина отправилась во временную отставку: за окном слышался рев моторов, вопль гудков, смех людей, лай собак и мяуканье кошек.

Город проснулся. Проснулся и Хозяин. Потянувшись и зевнув, он пошел умываться.

Глядя на себя в зеркало, он заметил, что щёки у него стали какими-то впалыми. Он потрогал их и ощутил неестественную мягкость.

– Штйанно, – сказал Хозяин (он любил вести монологи). – Вшейа я вйоде бы ушинал. Што это вдйуг я так похудел?.. И йешь у меня какая-то дйугая. Яшык шаплетаетшя. Ш тйудом выговайиваю шлова… Што-то тут шлишком подошйительно.

Он открыл рот и вздрогнул – зубы пропали куда-то, а вместо них зияла черная пустота.

Хозяин тряхнул головой, желая согнать с себя это чудовищное наваждение, но никакого результата – пустота, всё такая же черная.

– Нет, этого не мошет быть! Я не вейю! Это шон. Вшё это мне шнитшя!

Он несколько раз всполоснул лицо холодной водой и, посмотрев в зеркало, снова увидел свое беззубое отражение.

– Мошет, шубов нет только у отйашения? – с надеждой предположил он и засунул палец в рот. Увы, не одно отражение было беззубым.

Хозяин вернулся в спальню, лег на кровать, закрыл глаза на несколько минут, затем быстро открыл их и побежал обратно в ванную: таким образом он хотел проснуться от этого ужасного «сна», ибо всё ещё сомневался, что это происходит на самом деле. Ничего не вышло – зубы не показывались.

Бедный Хозяин метался из комнаты в комнату, а потом опять и опять возвращался в ванную. Он ожесточённо тряс головой, мыл лицо водой, жмурил глаза очень сильно, а потом быстро открывал их, но с зеркала смотрел всё тот же молодой человек с длинной лохматой шевелюрой, усами, бородой и с разинутым беззубым ртом.

– А-а! – кричал бедняга. – А-а! А-а!

Он кричал и бегал по своей небольшой квартире, не зная, что делать. В висках сосуды отбивали барабанную дробь, под ложечкой сосало, ноги подкашивались, в горле пересохло и свербело, глаза широко открылись, и в них ярким пламенем горели недоумение, страх, отчаяние.

Хозяин тяжело дышал, бегал по комнатам, вспоминая, где он был вчера и что делал, но не мог припомнить ничего такого, что послужило бы ключом к разгадке этой дьявольской тайны.

«После работы я вернулся сразу домой, – мелькало в его раскалённом от напряжения мозгу, – поужинал и лег на кровать. Я-то хорошо помню, что зубы были на месте… По крайней мере я чувствовал их, когда грыз миндаль, лёжа в постели и читая книгу перед сном… Что же такое могло случиться?.. Что это за напасть такая?.. Что за чертовщина! За что мне такое наказание?.. За что мне такое наказание?..».

– Ша што мне такое накашание! – заорал он в истерике. – Шем я шашлушил это! Ведь я ше никому не шделал шла!

Прошло изрядное количество часов. Солнце уже опускалось к горизонту.

Несчастный Хозяин сидел, прислонившись к стене и обхватив голову руками. Он уже не в силах был бегать и кричать – растрачено было слишком много энергии. Тело и ум его обмякли.

«Такое впечатление, что желудок переваривает сам себя, – думал он. – Со вчерашнего дня ничего не ел я… Пойду, поем чего-нибудь…».

В кухне он открыл холодильник, вытащил колбасу, отрезал от нее кружок, жадно положил его в рот и начал жевать. Дёсны не сумели раскромсать еду. Сколько бедняга ни жевал, кружок этот колбасный остался целым.

– А при моих шубах с легкоштью дробил орехи, – сказал Хозяин, грустно вздохнув. – Неушели придетшя теперь ношить вштавные челюшти?

Взяв в руки влажный кружок, который так и не смогли одолеть беззубые десны, он заметил, что кое-где на нём остались небольшие вмятины.

– Нет, этого не мошет быть! – взволнованно воскликнул он и, сунув палец в рот, начал проводить им по мягким дёснам. Очень скоро палец нактнулся на что-то твёрдое и режущее.

Хозяин опрометью кинулся в ванную, разинул рот перед зеркалом и тут только заметил зуб, вернее, остатки зуба, которые напоминали руины.

– Боше мой! Вше-таки ешть один шуб! Какой бы ни был, но ведь мой шобштвенный. Я не одинок.

Он смотрел на Старичка и качал головой: ему было больно, что он так запустил этого верного слугу.

«Мой бедный зуб, какой же ты старый и больной. Почему я раньше не обращал внимания на это? Ведь тебе очень плохо. Ты же ведь страдаешь от болезни, правда?.. Мой дорогой зуб, ты теперь у меня единственный. Конечно, мне сделают искусственные зубы, но лишь тебя я буду любить».

К горлу подступил ком, из глаз брызнули росинки. Не желая видеть себя плачущим, Хозяин отвернулся от зеркала, медленными шагами поплёлся в спальню и зарылся лицом в подушку.

Его сильные плечи судорожно вздрагивали. Он плакал так, как не плакал никогда в жизни. То, что его бросила девушка, было ничто по сравнению с трагедией, постигшей его сейчас.

– Мои дойогие шубы! Мои йодные шубы! Я так шалею, што не тшенил ваш… Ведь шеловек, для того, штобы шить, долшен кушать. А для того, чтобы кушать, у него долшны быть шубы. У меня нет шубов – шледовательно, я не шиву… Беш шубов нет шишни.

«А ведь я еще так молод. Мне чуть больше двадцати. Как же рано я превратился в старика. Мои дорогие, мои родные зубы! Каким же глупцом я был, не ухаживая за вами. Да, я понял, что обязан был каждый день чистить вас. Я обязан был ценить вас. Я был таким идиотом… Всё это время вы честно служили мне. А разве отвечал я вам благодарностью? Нет! Я был невыразимым эгоистом. Из-за этой коварной девчонки я совершенно забыл про вас. Я курил сигарету за сигаретой, грыз и щелкал орехи и миндали, но не удосуживался открыть свой ненасытный рот и посмотреть на вас… Да, без зубов и жизни быть не может. Теперь только до меня дошло, какое колоссальное значение имеют зубы для человека. Зубы – сама жизнь. Очень поздно я понял это. А ведь я наивно полагал, что зубы вечно будут с человеком. Нет, я глубоко ошибался. Когда имел я зубы, это казалось для меня само собой разумеющимся, ничем не примечательным. А теперь я понимаю, каким огромным богатством обладал тогда… Лишился я этого богатства… Я не знаю, каким образом это случилось, но факт остаётся фактом – у меня уже нет зубов».

Слёзы текли из его распухших глаз, а подушка превратилась в мокрую тряпку.

– Мои бедные шубы. Мои дойогие шубы. Я вшегда буду помнить ваш. Вы оштанетешь в моей памяти как шамое дойогое, што было у меня… Ишкуштвенные шубы никогда не шаменят ваш. Они никогда не шйавнятшя ш вами.

Наступила ночь. Хозяин уже лежал на спине, устремив отчужденный взор на потолок. Он перестал плакать.

«Мой единственный зуб, – проносилось в уме, – я завтра пойду в клинику и вылечу тебя. Я всегда буду любить тебя. Я всегда буду беречь тебя. Да, мне придётся теперь носить вставные челюсти, подобно какому-нибудь пенсионеру. А я ведь так молод… Но ничего не поделаешь – время вспять не повернешь… Жаль только, я не успел сказать своим зубам, как сильно я их люблю. Если бы они хотя бы на короткое мгновение снова появились у меня во рту, я бы выразил им свою бесконечную благодарность. Пусть потом они и исчезнут навечно, но зато я бы успел сказать им: «Я так люблю вас, мои родные, мои бесценные зубы, мои братья, мои верные слуги. Я всегда буду помнить вас! Спасибо за всё!».