Текст книги "Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена"

XV. Память превыше всего

Участились также просиживанья в компьютерном клубе «Мичиган». Скорость интернета бесила, сказать по правде. Прожорливая, беспощадная улитка. Не исключено, что администратор специально это сделал, чтобы посетители подольше задерживались в клубе и тратили больше денег. Тридцать сомов в час – грабёж средь бела дня.

Самат, естественно многократно гуглил «как создать бестселлер?» и даже натыкался на весьма занятные статьи. Потом ему стало противно: как можно творить произведение, пользуясь шаблонами, рецептами! Создаваемый тобой текст должен исходить от сердца, быть неким криком души и тогда он сработает. Если вспомнить, Мартин Иден ненавидел свои изготовленные по схеме ремесленные рассказы, хотя вначале именно они и приносили ему деньги (небольшие, правда). Да и насколько эффектны эти рецепты? «Как написать бестселлер» – ёлки-палки, это звучит так наивно, так нелепо, анекдот просто. Это всё равно что предложить: «Я помогу тебе соблазнить принцессу». Однако пошаговую инструкцию, как построить «каркас» будущего произведения, Самат попросил администратора распечатать на принтере. Это может ему действительно пригодиться когда-нибудь в будущем, когда он воспрянет духом и решит создать следующее произведение.

Ах да, статья одного автора, вероятно, неизвестного, поколебала в Самате дух и принципы. «Профессия писателя невыгодна, – доказывал человек. – Ретируйтесь, пока не зашло слишком далеко. Тернистый путь, не ведущий ни к каким звёздам – исхожу из собственного опыта. Остановитесь, пока не поздно. Остановитесь, иначе окажетесь у разбитого корыта, затеряетесь в толпе графоманов. Редакторы нынче жестоки, читатели прихотливы, а конкуренция – громадная. Издательства редко принимают самотёк. Неизвестным никогда не удастся отбросить приставку «не-«».

Этот автор публиковал свои произведения на одном из немногочисленных сайтов для начинающих писателей, где любой желающий мог зарегистрироваться и безвозмездно выложить свой текст – он тебе ничего не принесёт, зато будет обязательно прочтён. Так вот, Самат посмотрел плоды литературного мастерства этого бескорыстного автора и поразился его талантом. Его рассказы, повести, романы, пьесы ему очень понравились. Самат пришёл от них в восторг. Ей-богу, эти игнорируемые творения ничем не уступали бумажным творениям счастливчиков, юркнувших под уютное крылышко надёжного издателя. Как такое возможно?

«Я отправлял рукописи в десятки издательств, – признавался российский Мартин Иден в одной из „жалобных“ статей. – Месяцами, годами ждал ответа. Но никто не откликался. Никто! Молчание. Полное равнодушие. Я не раз впадал в депрессию. Но с помощью Христа выкарабкивался из неё и снова рассылал свои детища по разным издательствам, журналам, газетам. Опять никакого ответа. В конце-концов отчаялся и стал публиковаться на этом сайте. Сейчас я счастлив. Ни копейки не зарабатываю, но тёплые комментарии и отзывы читателей служат для меня моральной опорой, поддерживают во мне жизнь. Сегодня очень трудно, почти невозможно пробиться в издательства, если у тебя нет имени. По-настоящему умные люди – это основатели вот таких литературных сайтов, уж кто-кто, а они пожинают обильный урожай. Короче, пишите не ради денег, а от души. Не продавайте, а дарите. Тогда вас вознаградит Господь, помяните моё слово. И вообще, постарайтесь лучше найти другое занятие. Так будет выгоднее. Я, например, работаю сапожником. Сижу, чиню обувь, и это меня кормит».

Самат перестал посещать просторы всемирной паутины. Струсил. Жаждущий бедуин, он нуждался в оазисе и источнике, а не в раскалённой лаве. Демотивирующая исповедь безуспешного автора представляла угрозу его вдохновению, стремлению к небесам, к Олимпу. Боже мой, что если и Самата ждёт такая же участь? Что если история капитана Мухтара ничем не приглянется редакторам, не сможет зацепить? Что если и Самату придётся месяцами, годами безрезультатно рассылать «Бакинского корсара» в разные издательства, журналы? И почему Самат вознёсся так высоко на крыльях своей мечты, которая может оказаться неосуществимой? Почему он представлял мир в розовом цвете? А вдруг он сам из числа так называемых графоманов? Вполне возможно, чёрт побери. Он не носитель русского языка, как бы хорошо им ни владел, не учился на каких-нибудь литературных курсах, не брал мастер-классы у известных профессионалов. Самат даже узнал, что есть институт имени Горького в Москве, где студенты получают диплом, лишь проучившись несколько лет. Значит, искусству писать всё-таки учат. И Самат ещё думает соперничать с выпускниками этого престижного литинститута и других подобных?

Талисманом для потерянного, уронившего, рассыпавшего уверенность на землю Самата служил совет именитого литературного светила: писать надо от души, не опираясь ни на чьё мнение. Самат вслух твердил его и продолжал нырять в море библиотечных книг. Кто знает, может, он сделает невозможное? Может, ему, киргизу без образования и без писательского опыта, удастся снести все преграды и пробиться туда, в эти вожделенные российские издательства? Ничего нельзя исключать. Разве фортуна не существует? Тем более, то самое литературное светило, чьи слова служили для Самата талисманом, тоже ничего не заканчивал. Он был самоучкой, как и Самат, как Мартин Иден, как Джек Лондон, как и все гениальные писатели прошлого и настоящего.

Самат четвёртый раз прочитал «Мартина Идена». Он нуждался в нём, как телефон нуждается в зарядке. Самат теперь только понял, насколько глубок выдающийся роман. Он гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд, гораздо сложнее. Священная книга, самая правдивая, самая актуальная, самая пророческая. Имей Самат достаточно средств, слетал бы в далёкую Калифорнию, положил бы венок из ароматных цветов на могилу Джека Лондона, побеседовал бы с надгробным камнем. Попросил бы совета. И надгробный камень ответил бы Самату, откликнулся бы.

Почему американцы не считают Джека Лондона своим величайшим писателем? Почему не поют дифирамбы этому редчайшему мыслителю, этому мудрому, очень мудрому человеку? Неужели не простили ему «британскую» фамилию? Такое впечатление, что «Мартин Иден» популярен везде, кроме Америки. Кинематограф Соединённых Штатов производит множество фильмов, основанных на всяких произведениях, однако «Мартин Иден» никогда не был экранизирован (так думал Самат). Спасибо Советскому Союзу, воздавшему должное заокеанскому гению: Самат из интернета узнал, что есть телевизионный спектакль с Юрием Богатырёвым в роли Мартина Идена и озеро в Магаданской области, носящее имя великого американского прозаика; с озером этим связана интересная легенда: исследователи, якобы, обнаружили на его берегу книгу «Мартин Иден» и назвали живописное озеро «озером Джека Лондона».

В областной библиотеке наличествовали разные энциклопедии. Самат принялся за них. Одной лишь беллетристикой сыт не будешь.

– Уважаемый, помилуйте! – остолбенела библиотекарша.

Самат целовал сверкающий переплёт «Ста великих писателей». Он не сдержался, встретив имя гениального автора в этой сотне.

– Я просто нюхал, – соврал Самат, покраснев до корней волос. – Типографский запах очень приятный, кружит голову.

– Вы там поосторожнее, – холодно бросила женщина. – Нюхайте лучше волосы своей жены. Вы знаете, во сколько нам обходятся эти книги?

Самат не слушал её. Он с благоговением погрузился в жизнеописание Джона Гриффита Чэйни, уроженца Сан-Франциско.

Мать писателя, Флора Веллман, была учителем музыки, увлекалась спиритизмом. Она происходила из семьи строителя Пенсильванского канала. Биологический отец Лондона – некий Уильям Чэйни, этнический ирландец, астролог по профессии. Он обрюхатил музыкантшу, а потом велел ей сделать аборт. Она отказалась, он покинул её, она от отчаяния пыталась застрелиться, но лишь слегка ранила себя. В связи с этим событием в газетах поднялась шумиха. Уильям Чэйни был опорочен, проклят и так и не признал отцовство.

Родился будущий автор «Мартина Идена» в январе тысяча восемьсот семьдесят шестого года. Мать временно оставила ребёнка на попечение темнокожей женщины, которая нянчилась с ним и почти заменила ему мать. Впоследствии Джек Лондон вспоминал о ней с такой же теплотой и благодарностью, с какой Александр Сергеевич вспоминал Арину Родионовну.

В конце того же 1876 года Флора Веллман вышла замуж за фермера по фамилии Лондон, инвалида и ветерана Гражданской войны. Этот добрый человек усыновил мальчика. У него у самого также были дети – две дочери, ставшие для маленького Джека сёстрами. Беспрестанно испытывая нужду, семья переезжала с места на место, пока не поселилась в Окленде, соседнем с Сан-Франциско городе.

Благородный отчим умер. И Джек Лондон рано начал трудовую жизнь, полную лишений. Он только и делал, что пахал. Семья, оставшаяся без кормильца, еле сводила концы с концами, поэтому мальчику приходилось работать. Боже, кем только он не побывал – в школьные годы продавал утренние и вечерние газеты, по выходным расставлял кегли в кегельбане, чистил пивной павильон в парке. После школы устроился в консервную фабрику. Затем нелегально ловил устриц и вдруг стал служащим в рыбацком патруле, также плавал матросом на промысловой шхуне. Вернувшись из плавания, работал на джутовой фабрике, после неё – гладильщиком в прачечной и кочегаром. Тогда он написал очерк «Тайфун у берегов Японии» и получил премию местной газеты.

Господи! Участвовал в походе безработных на Вашингтон, бродяжничал и был арестован за бродяжничество. Во время этого похода заинтересовался социалистическими идеями. В 1895 году вступил в Социалистическую трудовую партию Америки. Года через два отправился золотоискателем на Аляску. Потерпел там полную неудачу, ни доллара не заработал, заболел цингой и лишился почти всех своих зубов.

Возвратившись в родную Калифорнию, серьёзно занялся литературным творчеством и со временем стал коммерчески успешным автором, чуть ли не самым высокооплачиваемым. Он имел всё, что называется американской мечтой. У него была яхта, спроектированная им самим, и на которой он пытался совершить кругосветное путешествие. У него было ранчо в Гленн-Эллен, которое в последующие годы он расширял и расширял. Увлекся сельским хозяйством и намеревался создать «идеальную ферму», но его смелые планы привели к многотысячным расходам. И Лондон вынужден был, дабы покрыть долги, прибегнуть к написанию низкопробной литературы на потребу популярным журналам.

Биография Джека Лондона изобиловала киношными историями. Военный корреспондент во время Русско-Японской войны, военный корреспондент в Мексике и так далее. Были взлёты и падения. Был творческий кризис и покупка чужого сюжета. Был алкоголь. Были женщины. Имелись ли у Джека Лондона дети? Да, две дочурки. Их родила ему его первая жена, от которой он ушёл к другой. Вкратце не опишешь всю бурную жизнь Джека Лондона. Он сам описал её в своих бесчисленных произведениях.

Сделало ли богатство его счастливым? Навряд ли. Умер в сорок лет. Причина смерти до сих пор остаётся загадкой – то ли переборщил с дозой морфия, прописанного ему врачом (писатель страдал от уремии), то ли намеренно совершил суицид. Кремирован и похоронен в принадлежавшем ему ранчо в Гленн-Эллен.

Американец-социалист! Необычное явление. Неудивительно, что литературным критикам и правительству Соединённых Штатов этот писатель сегодня не по душе. Не совсем американская биография, согласитесь. И даже не стоит спрашивать, почему «Мартину Идену» уделяют в Штатах так мало внимания? Ответ прост: Джек Лондон устами героев разносит в пух и прах звёздно-полосатый флаг.

Мартин Иден ненавидит богатых американцев, называет Америку «государством рабов, получивших свободу от Британии, но всё ещё продолжающих быть рабами уже „внутренних“ правителей – торгашей и ростовщиков, поработивших их не открыто, по праву сильного, а незаметно, разными махинациями, хитростью, обманом и ложью». В разговоре с судьей Блоунтом и мистером Морзом Мартин без обиняков награждает американскую демократию эпитетом «ублюдочная». «Я исконный враг социализма, – выдаёт Мартин перед достопочтенными господами, когда те обвинили его в социализме, – впрочем, как и вашей ублюдочной демократии, которая, в сущности, есть псевдосоциализм, только прячущийся под сложной игрой пустых слов». Иден, конечно, был ницшеанцем, индивидуалистом, он не был социалистом даже при всём том, что сочувствовал родному рабочему классу. Он не был социалистом, хоть и был нищим. Но иногда в качестве лазутчика посещал социалистические митинги. И как ни крути, он уважал этих голодных, тощих, умных людей, которые много читали и знали о всяких «логиях» больше, нежели рядовые капиталисты. Один раз Мартин побывал со своим другом Рэссом Бриссенденом в социалистическом клубе и произнёс речь, вызвавшую там ожесточённые протесты. А молодой, глупый, невежественный газетный репортёр наврал с три короба, написав про Мартина в газете: «виднейший лидер оклендских социалистов, лидер организованных врагов существующего порядка, отравляющий ежедневно умы и собирающийся устроить революцию».

Рэсс Бриссенден – друг Мартина Идена, худой и сутулый тип, пишет гениальные стихи, вечно недовольный, болен чахоткой. Рэсс, судя по всему, выходец из высшего сословия. Он, бесспорно, состоятелен, всегда при деньгах. И немножко странно, что он ненавидит богачей, собратьев своих, столь же сильно, как и Мартин, а возможно, и ещё сильнее. «Буржуазные свиньи», – твердит постоянно Бриссенден. Он социалист! Богач-социалист! Парадокс. Думается, Рэсса Бриссендена было в Джеке Лондоне не меньше, чем Мартина Идена.

Социализм. Социалистическое прошлое Киргизии. В Нарыне находилось несколько огромных, заброшенных зданий – остатки советских заводов и других предприятий. Когда-то они были новыми, живыми, в них кипели работы, не прекращаясь ни на минуту – слава труженикам! Сейчас же от них осталась лишь унылая оболочка. Выбитые окна, потрескавшаяся штукатурка, голые кирпичи, заржавевшее железо, древний запах. Эти здания облюбовали голуби, бродячие собаки и бездомные алкоголики. Выглядели они мрачновато, мёртво, но всё-равно в них присутствовало величие. В них была сила. Заброшенные, никому не нужные, они всё же смотрелись куда более впечатляюще, чем сверкающие супермаркеты, бары и клубы.

Киргизский Мартин Иден часто ходил в эти здания. Он не успел достаточно пожить в Советском Союзе, мал был ещё, когда Киргизия получила независимость. Самат ходил в эти забытые всеми здания для того, чтобы почувствовать атмосферу той грандиозной эпохи, перенестись в прошлое, зарядиться энергией, энергией колоссального, могущественнейшего государства, частью которого была маленькая Киргизия тридцать лет тому назад. Ни от одного киргиза невозможно услышать плохого слова об СССР. Наоборот, старшее поколение расхваливало те «благословенные времена», когда всё стоило в разы дешевле, когда они были молоды, те далёкие времена, когда все пятнадцать стран дружно жили в одном большом доме, когда они были друг другу сёстрами, когда их народы были друг другу братьями, когда общность судеб крепко связывала их.

В восточной части города в своём гордом одиночестве покоится бывшая ремонтно-тракторная станция (весь тот район зовётся «РТС»). Зайдёшь внутрь, шепнёшь что-то, и пустой интерьер подхватывает твой шёпот. Он громким эхом отзывается в потолках и стенах. Изумительная акустика. Поразительный усилитель звука. Выйдешь наружу, обойдёшь здание и узришь над фасадом гигантскую голову вождя мирового пролетариата, мастерски вырезанную из твёрдого металлического листа. Это разве не великолепно? Это настоящее искусство. Это невозможно описать словами. Сквозь лицо и лысину Ленина видно порою безоблачное небо, порою грозовые тучи, но зачастую розовый закат. Владимир Ильич строго смотрит на тебя, будто желает сказать: «Не забывай. Никогда не забывай».

Если наберёте в гугле «Чингиз Айтматов», результаты выдадут следующее: «Советский и киргизский писатель». Да, творчество Чингиза Торекуловича пришлось на советскую эпоху. Он застал войну подростком и прекрасно был осведомлён, что такое тыл. Он был двуязычным писателем, в совершенстве владел как родным киргизским, так и вторым родным русским языками и творил с удовольствием на обоих. Гордость Киргизии, национальное достояние, легенда во веки веков, притча во языцех, один из самых переводимых и издаваемых авторов во всём мире, этот великий литератор, безумно влюблённый в Киргизию, свою крохотную родину, являлся советским писателем, да, да, советским. В бессмертных произведениях, не теряющих актуальности и поныне, Айтматов описывал жизнь простого советского человека – честного, смелого, бесстрашного, благородного, великодушного, откровенного.

Расспалась дружная семья. Расспалась. Образовалось пятнадцать новых государств. Но воспоминания никогда не сотрутся из памяти киргизов. Мы живём, пока есть память. Память превыше всего. Память – то, благодаря чему душа держится в теле, благодаря чему каждый из нас – личность. Не посвятил ли Чингиз Айтматов в романе «И дольше века длится день», а точнее, в притче «Птица Доненбай» целый панегирик памяти? Ни у кого нет права отнимать у нас воспоминания о нашем общем доме, о наших общих подвигах, о нашем общем прошлом.

XVI. Братья наши меньшие

В начале две тысяча восемнадцатого, кажется, года Самат встретил Айдай на автовокзале. Бывшая жена стояла возле аптечного пункта и консультировалась с продавщицей. Самат хотел спрятаться, но она такая внимательная!

– Здравствуй, дорогой! – приветствовала она. – Как дела? Женился?

– Нет, – буркнул он.

– Молодой ты ещё, всё впереди.

Взгляд Самата скользнул вниз, и у него будто отнялся язык. Он был шокирован, увидев округлившийся живот матери его детей. Самат почувствовал, как земля уходит из под ног. Он зашатался и присел на скамейку. Мозг охватили математика и биология. Зародыш в утробе Айдай не мог быть зачат Саматом. Наука не лжёт. Плод чресел другого мужчины развивался в теле Айдай, его Айдай!

– Девочка или мальчик? – с усилием выдавил он.

– Не посещала ещё УЗИ, – смущённо и как-то мило улыбнулась она. – Родненький, ты исхудал совсем. Угу, вот это растительность! Карл Маркс прям… Подожди, я щас.

Скрывшись в бакалейной лавке, беременная вышла с дородным пакетом и вручила его Самату.

– Эже (сестра), едем, – обратился к ней парнишка с крючковатым носом, водитель чёрного минивэна «фольксваген». – Последний пассажир уже здесь.

– Так быстро? – вскинула брови Айдай.

– Повезло, – прокомментировал таксист. – Мои коллеги нервно курят в сторонке. Представляете, девушка примчалась сюда и сразу же предпочла меня.

– Ах ты, негодник! – весело пожурила парня Айдай и повернулась к Самату. – Санжар щас в Бишкеке по делам. Лола с Бакытиком остались в аиле (селе). Я заместитель мужа. Боже, поясница так болит. Пока, родной! – Она обняла Самата, слегка прижавшись к нему круглым животом. – Побрейся, хорошо? И не пей!

– Я уже давно не пью, – протянул задумчиво Самат. – Не пью.

«Фольксваген» удалялся и уменьшался, унося с собой ту, которую Самат когда-то считал смыслом всей своей жизни, ту, которая родила ему Лолу и Бакыта, ту, которая была первой и пока что единственной женщиной для него. Скоро превратился в точку и испарился среди гор.

– Индейское лето, прощай! – Самат запел. – Ла ла ла, ла ла ла ла, ла ла ла ла…

Его сердце отпустило Айдай, хотя далось ему это нелегко. Она не принадлежала ему. Французская любовь прошла. Нужен развод, официальный развод. Где же предприятие этого Санжара? Нужно с ним всё обсудить, формальности там и прочее.

– Благодарю вас, байке! – радовался Санжар в здании загса. Ещё бы, ведь Самат не колеблясь чиркнул ручкой. – Айдай подпишет в Ат-Башы, и всё. Вы молодец, Самат-байке. Погостите на досуге у нас. Мои двери всегда открыты для такого человека, как вы. Знаете, мне не хочется говорить, но Лола очень соскучилась по вам.

– Спасибо, Санжар.

– Кстати, Самат-байке, давайте обменяемся номерами.

– Зачем? – удивился Самат.

– На всякий случай, как говорится.

– Ладно.

Оба продиктовали друг другу свои номера, держа в руках телефоны разного размера и разной цены: у Самата простая, чёрно-белая «nokia», у Санжара – айфон новой модели. Потом распрощались. Санжар сел в свой шикарный серебристый «kia» и на высокой скорости покатил в село Ат-Башы, а Самат на поскрипывающем велосипеде отправился на кладбище, располагавшееся в пригороде Нарына. Там его ждала работа. Он с Мирбеком должны были до завтрашнего утра успеть выкопать могильную яму. Самат иногда перебивался случайными заработками. Иначе нельзя. Расстраты всегда актуальны – визиты к стоматологу, покупка угля и тому подобное.

– Ассалом Алейкум, братан, – обрадовался Мирбек. – Я боялся, что ты не явишься.

– Ваалейкум Ассалом. – ответил Самат, прислоняя велосипед к кирпичной стене одного мавзолея. – Нелегкий наш ждёт труд. Зимой почва твёрдая, как лёд. Неужели семья усопшего не могла нанять экскаватор?

– Да что ты? – раскрыл рот Мирбек. – Согласно Шариату, могилы надо копать лопатой. И от этого в выигрыше только мы: зимой платят больше, учитывают погодные условия и другие неудобства.

– Справимся ли? – засомневался Самат, надевая перчатки и беря в руки лопату. – Я ж никогда не копал зимой.

– Я тоже.

– Тогда какого хрена ты подписался на эту авантюру? – рассердился Самат. – Ещё и меня сюда приплёл.

– На кладбище запрещено материться, братан, – изрёк Мирбек и опрокинул насвай под губу.

Самат стиснул зубы от ярости и приступил к делу. Мёрзлая земля поддавалась тяжело. Изо рта клубился пар. Холодный воздух проникал в лёгкие, и они горели прям. Вскоре Самат с Мирбеком вспотели и скинули с себя куртки.

– Нужна передышка, – пыхтя объявил Мирбек спустя пару часов и вытащил из своего рюкзака термос, алюминиевые кружки и пакет с едой. – Ничего, ничего, братан, до полуночи будем копать, но закончим. Хвороста здесь вдоволь. Разведём костёр, будем греться. Закончим, не беспокойся. Садись давай.

– Согласно Шариату, запрещено возводить вот такие вот недодворцы, – указал Самат пальцем на мавзолей, обошедшийся в не одну тысячу долларов, и глотнул горячего чаю. – Согласно Шариату, нельзя ставить портрет, фотографию или скульптуру усопшего. Думаю, Шариат также не приветствует всякого рода эпитафии и тем более стихи на надгробии, так?

Мирбек пожал плечами:

– Мы же киргизы. Нам всё можно. Мы – народ противоречивый. Да чё ты придрался к этой могиле? Вон смотри – видишь, сколько таких? Вон там ещё одна, и там, и там.

– Блин, лучше бы беднякам раздали эти деньги, – разозлился Самат. – Они благословляли бы покойника, и тогда у него было бы больше шансов очиститься от грехов и попасть в рай. А так, какая польза от этой роскоши?

– С каждым годом могил здесь становится всё больше и больше, – философски заметил Мирбек, жуя хлеб с куском посоленного курдюка. – Казалось бы, относительно новое кладбище – выделили-то землю лет пятнадцать – двадцать назад, а уже свободного места не сыщешь.

– Знаешь, что делают в некоторых странах? – спросил вдруг Самат. – Они сжигают тела.

– Да, в Индии, Японии, Корее…

– Не только там, – прервал Самат. – Почти во всём мире. Даже в России. Есть специальные учреждения – «крематории» называются. Туда отвозят тело, его кладут в печь и сжигают дотла. Прах кладут в урну – делай с ним, что хочешь. Можешь у себя дома поставить на почётном месте, можешь развеять в горах или над озером. Читал где-то, что кремация сейчас набирает бешеную популярность.

– В России? – обомлел Мирбек. – Ты шутишь? Разве православие это разрешает?

– Откуда я знаю, разрешает, не разрешает, – вспылил Самат. – Но в России кремируют усопших – это факт. Когда-нибудь такая практика, уверен, доберётся и до нашей страны. Она у нас маленькая, земли мало. Если вдуматься, это очень удобный способ.

– Мусульмане вряд ли согласятся, – скептически скривил рот Мирбек. – Это же противоречит законам Шариата.

– А это разве не противоречит законам Шариата? – спросил Самат, кивая в сторону «крутых» могил. – Скажи мне.

Мирбек отвел взор в сторону и промолчал.

– Ух, холодеет что-то. – Самат встал и надел куртку. – Зря ты подписался на это, Мирба, зря. Несдобровать нам, если не успеем до завтра.

– Соберём хворост, братан. Приступим прямо сейчас. Солнце уже садится.

– Зубы ещё разболелись, – скорчил гримасу Самат, трогая правую щёку рукой. – Простудил, наверно. Нужно было шарф взять. Не пойму, честно, не то зубы, не то дёсны, не то кость. Дёсны, скорее всего. Напасть какая-то. Выпьешь или съешь что-то холодное, и сразу боль начинается. Длится несколько дней.

– Сходи к стоматологу, – посоветовал Мирбек. – Он тебе укол в дёсны сделает, им витамин требуется. У моей жены точно такая же проблема.

– Да и зубы вылечить надо. Они тоже мучат меня временами. Иногда те, что на левой стороне, иногда те, что на правой. Но щас точно дёсны.

Прошла неделя. Самат опрокидывал огромное корыто со снегом у мусорной свалки. Шея обмотана в тёплый шарф, рот прикрыт им. Корыто и сани принадлежали ему. Надёжные, верные товарищи. Они всегда выручали Самата и теперь выручают. Они – его хлеб в зимнюю пору. Самат чистил от снега двор одного коммерсанта, проживающего недалеко от его дома.

Две коровы и целая свора собак мирно рылись в свалке. Коровы – травоядные животные, собаки – плотоядные. Но они даже не обращали друг на друга внимания. Правда, иногда корова и собака не могли поделить какой-нибудь пакет, и первая угрожающе выставляла перед собачьей мордой свои рога, и собака пугливо отбегала, обиженно поскуливая.

Самат уже водружал пустое корыто на сани, как вдруг на свалке началась потасовка.

– Гав-гав, гав-гав!

– Мяяяууу!

– Гав-гав, гав-гав!

– Мууу!

– Гав-гав, гав-гав, гав-гав-гав-гав! Рррр!

– Мяяяяяуууууу!

Самат обернулся. Семь агрессивных псин образовали полукруг и теснили кого-то к мусорному контейнеру. Вероятно, этот кто-то по размерам заметно уступал собакам, ибо его не было видно за их вибрирующими от злости тушами.

– Мяяяяуууу! Мяяяуууу!

Киргизский Мартин Иден подошёл поближе и тут только увидел тощую кошку. Она с яростью скорчила свою мордашку и крохотными лапками храбро отбивалась от крупных соперников, норовящих разодрать её на куски. Одна из бурёнушек с любопытством уставилась на этот неравный бой, другая выгнула шею и равнодушно хавала шкурки картошки.

– А ну-ка, твари, оставьте кошку в покое! – заорал Самат, прогоняя свору. Та с лаем рассыпалась в разные стороны.

Маленькое существо всё ещё жалось к контейнеру. Инстинкт самосохранения заставлял это тщедушное тельце не двигаться с места, так как собаки продолжали заливаться лаем оскорбления, не смея, однако приблизиться из-за присутствия Самата, грозного защитника слабых.

– Иди сюда, – поманил Самат.

Кошка не шелохнулась.

– Кыс-кыс-кыс.

Есть животные очень умные, смышлёные. Так вот, кошка, на радость Самату, оказалась из их числа. Она поняла, что большое двуногое создание, которое сейчас подзывает ее, не причинит ей никакого вреда, не обидит, не растерзает. Она неуверенно подошла к нему. Самат быстро схватил её руками и поднял.

– Мяу. – Кошка стала биться.

– Ах ты, бедняжка, у тебя не было шансов против них. Да не сопротивляйся ты, тупица.

Хорошо ещё, что на руках Самата были перчатки, а то бы зверёк расцарапал ему кожу.

– Мяяууу.

Самат распахнул куртку и засунул кошку под неё. Собаки ожесточённо гавкали неподалёку. Кошка панически вцепилась коготками в грудь Самата. А напрасно. Ведь человек спас её и никому не позволит тронуть.

Впоследствии, когда тощее четвероногое существо уже приютилось у киргизского Мартина Идена, выяснилось, что оно-то не она, а он. Да, это был кот, причём взрослый, зрелый кот. Из-за постоянного недоедания он получился таким маленьким и больше уже не мог вырасти. Некрасивый, невзрачный, непородистый бродячий кот, на своём веку повидавший многое. Хвост полностью отсутствовал. Шкурка имела серовато-бурую окраску, кое-где на ней остались следы от многочисленных укусов. На морде тоже имелись давно зажившие раны. Многое повидал котяра, многое. Если бы он умел разговаривать, то рассказал бы немало интересных историй.

Киргизы – это кочевники по натуре. Они не испытывают особой привязанности к животным. Собак они держат лишь потому, что те охраняют дом. Кошек же недолюбливают из-за разнообразных суеверий. Век интернета и технологий, двадцать первый век, но всё равно кричат бабы испуганно «брысь!», завидев кошек, порою возьмут камень и кинут в неё. В Киргизии считается, что кошка – животное эгоистичное, которое желает, чтобы в доме не было ребёнка и чтобы хозяева баловали лишь её. Так это или не так, пусть спросят самих кошек, пусть интервьюируют их. А сочинять за них речь лучше бы не стоило. Конечно, в редком случае найдётся киргиз, у которого обитает кошка. Вы уже начинаете благодарить этого киргиза за доброе сердце, как вдруг узнаёте, что его замучили мыши, потому он и вынужден был завести кошку. Сплошное разочарование.

Впрочем, собаки тоже не пользуются особым почётом в Киргизии. К ним тоже не пылают страстью. Приезжайте и собственными глазами увидите задавленную на дороге псину, бьющуюся в предсмертных конвульсиях, или мужика с маниакальным лицом, нахлобучившего на голову малахай из меха угадайте кого; мужик стоит с широко расставленными ногами, в позе Криштиану Роналду, готовящегося нанести штрафной удар, целится ружьём в доходячную сучку с набухшими сосками, ковыряющуюся носом в мусорной урне. Вы не успеваете его остановить, он с наслаждением нажимает на курок. Подойдёте к этому живодёру и недовольно пробурчите: «У неё, возможно, были новорождённые щенки, которые ждали её возвращения. Кто их кормить теперь будет?». А он в ответ: «А моих детишек кто кормить будет? Ты, что ли?». Потом он схватит мёртвую тушу многодетной матери и бросит в фургон, заваленный кучей туш. Он сдерёт с них шкуры, а мясо выбросит. Раньше он бы и мясо сбыл, пусть и по дешёвке, но, к сожалению для него, китайские и корейские рестораны давно покинули Нарын, а болеющих туберкулёзом уже лечат в клиниках современными методами.

Мужик этот, надо отдать ему должное, меткий стрелок. Опытный, видать. Прикончил несчастную собаку одним выстрелом в голову. А ведь есть кретины, которые промахиваются и попадают в другие части тела. Кошмар. Описывать не стоит даже, что творится с жертвой. Имеется в Киргизии и категория так называемых «экономных охотников на собак». Они не станут расходовать пули, они самые изощрённые. Зачастую орудуют просто тяжёлым булыжником, палкой, трубой, топором, кувалдой и чёрт знает чем ещё. Любители эффектных сцен могут и пращу смастерить. Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир!