Текст книги "Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена"

VII. Индейское лето

Представим, что человечество изобрело машину времени. Сядем в неё и перенесёмся немного в прошлое.

Родители Самата погибли, когда ему было одиннадцать. Отцовский «запорожец» накрыло лавиной в Боомском ущелье (типичное для горной Киргизии явление). Страшную весть мальчику сообщили спустя месяц. Нет, они живы, воспротивился он тогда, просто уехали далеко. Он не хотел принимать реальность. Он обманывал самого себя. Самат не плакал, замкнулся в себе и всё. Ох, и поносила же бабушка деда: «Куда спешил, старый ты дурень? Зачем проболтался?».

Мальчишка стал мало есть. У него не было ни братьев, ни сестёр, с кем он мог бы разделить горе. Дедушка тщетно уговаривал его съездить вместе с ним в аил, где похоронены отец и мать. Самат лишь отрицательно мотал головой и тараторил: «Живых не хоронят. Аилы полны опасностей. Сельские подстерегут и отмутузят».

Слова утешения, сыплющиеся на него со всех сторон, и сочувственные шушуканья причиняли боль. Они нагло проникали в его выдуманную, идеальную реальность, настойчиво стучали, призывая снять с глаз пелену самообмана. Он ещё был слишком мал, чтобы впустить правду в свои мысли, хотя в глубине души осознавал, что рано или поздно правда всё равно проникнет, как бактерия.

В пятом классе Бактыгуль Жаныбековна передала его с тридцатью другими учениками в заботливые руки Авдотьи Михайловны Свиридовой, не забыв предупредить, что Белеков – круглый сирота.

Между Саматом и новым классным руководителем поначалу не ладились отношения. Авдотья Михайловна вовсе не собиралась быть тёплой и ласковой. Вероятно, смекнула, что сюсюканья не помогут вывести ребёнка из депрессии. Она такая наблюдательная и прозорливая. Ненависть – более сильное чувство, нежели любовь, и более жизнеутверждающее, как бы странно это ни звучало. Люди не совершают суицид из-за ненависти. Авдотья Михайловна решила вылечить Самата, хоть в душе испытывала муки и жалость.

И действительно, Самат стал разговорчивым. Ему доставляло удовольствие грубить и возражать Авдотье Михайловне, которая беспрестанно упрекала его в вялости и неактивности на уроках. Она подкалывала мальчишку тем, что он самый старший в классе (Самат пошёл в школу в восемь лет), но служит плохим примером для своих младших «братьев и сестёр».

Дома Самат никогда не жаловался на Авдотью Михайловну, однако дед с бабкой заметили в нём перемену. К нему вернулся аппетит, и как-то раз он заявил, что хотел бы посетить могилу родителей. Его желание, несмотря на отговоры взволнованной бабушки, было исполнено. Самат долго рыдал возле двух холмиков, напоминающих верблюжьи горбы, орошая землю горючими слезами, зато освободился от тяжёлого груза.

Неприязнь к Авдотье Михайловне полталкивала его вперёд и служила идеальным мотиватором. Он хотел ей что-то доказать. Он из троечника превратился в ударника. И только по русскому языку и литературе получал одни пятёрки. Почему? Потому что Самат усерднее всего налегал именно на её предметы. Его радовало и изумляло, что Авдотья Михайловна судит объективно, не занижает оценки, а ведь он её «нелюбимый» ученик. Постепенно мальчишка начал уважать эту женщину, строгую, требовательную, но справедливую. Да и сама Авдотья Михайловна поняла, что цель её достигнута: Самат изменился и полюбил жизнь.

Однажды после уроков она попросила Самата задержаться. Класс опустел. Воцарилась тишина. Мальчик съёжился.

– Я хочу вознаградить моего лучшего ученика, – сказала Авдотья Михайловна, вытаскивая из сумки пластиковый контейнер с рисом и котлетами, и положила его прямо на парту. – Попробуй. Не бойся, они из говядины.

Лучшего ученика! Это было не так, у него четвёрки по другим предметам, он не был лучшим. Сезим и Алтынай, они круглые отличницы, они лучшие. Но детское сердце возликовало, и Самат потянулся к контейнеру.

С тех пор Авдотья Михайловна постоянно подкармливала его, ибо знала, что старые Белековы бедствуют. Поношенная одежда и многолетний рюкзак их внука красноречиво свидетельствовали об этом. Вдобавок одноклассники шутили и хохотали, рассказывая друг другу, что Самат не покупает новые ручки, у него куча запасок, которые стоят гораздо дешевле ручек.

В шестом классе Самат поднатужился и стал круглым отличником. Слова Авдотьи Михайловны «мой лучший ученик» и её щедрые угощения сыграли огромную роль. Дневник Самата кровоточил пятёрками и греющими душу комплиментами «Молодец!», «Умница!». Но по-настоящему сирота любил только русский язык и литературу. Полюбил и Авдотью Михайловну, полюбил настолько сильно, что временами обращался к ней «мама». Она отвечала ему взаимностью, расхваливала его на уроках и родительских собраниях, ставила в пример. Сезим и Алтынай люто возненавидели нового лидера и всегда сидели с недовольными лицами, когда Авдотья Михайловна с вдохновением зачитывала на весь класс его сочинения и изложения. А пересказы Самата они вообще не слушали, заткнув уши тонкими пальчиками. Девочки были из обеспеченных семей и не желали уступать первенство нищему голодранцу, чей дедушка сторожит больницу, а бабушка продаёт пирожки на базаре.

Со временем Самата признали легендой школы, вундеркиндом. Он участвовал на олимпиадах по русскому языку и литературе. Коллеги Авдотьи Михайловны по другим предметам боролись за Самата, но он хранил верность лишь ей.

Городской и областной этапы Самат проходил с легкостью и в сопровождении Авдотьи Михайловны ехал в Бишкек. На республиканской олимпиаде попадал в тройку лидеров, но не побеждал. Самат досадовал. Он же готовится с остервенением, со страстью зубрит грамматику, штудирует разные учебники, учит наизусть пословицы, поговорки, фразеологизмы и пишет гениальные сочинения! Впоследствии он узнал, что коррумпированные жюри подделывали результаты. Это выяснилось уже во время его студенчества, когда директор престижной частной школы, расположенной в Бишкеке, обвинённый в расстрате школьного бюджета, признался в интервью известной газете, что он не присваивал деньги, а тайно вручал учителям во время олимпиад, чтобы те «по-киргизски» договорились с членами жюри. М-да, не была, оказывается, эта пропиаренная школа «колыбелью будущих нобелевских лауретов». Если бы Самату хоть раз дали заслуженное первое место, он бы полетел в Москву на международную олимпиаду и поборолся бы с лучшими из лучших со всего СНГ.

Окончив школу, Самат пошёл в армию. Бабушка его уговаривала поступить в университет, тем более ему, сироте без братьев и сестёр, разрешат альтернативную службу, да и в вузе есть военная кафедра. Но дед, вскольз упомянувший, что в их роду мужчины ни разу не увиливали от армии, был убедительней.

Там Самат и получил кара кат («чёрное» письмо). Бабушка просила его приехать на похороны дедушки. Пенсионер сторожил больницу, а на досуге подрабатывал электриком. В дождливый октябрьский денёк у кого-то в округе сгорели провода, и он отправился на шабашку. «Я его не отпускала, – писала Майрам-апа, – осёл заартачился. Зрение уже не соколиное, на улице льёт, как из ведра, а он упрямо „На калым коплю, нашего внука женим“. Всю жизнь работал в „Советэлектро“, и ни разу его не ударило током. А тут… Аллах устроил ему ад здесь, на земле, пусть в Акырете (загробном мире) он будет в раю». Письмо покрылось пупырышками, на него капали вдовьи слёзы.

Самат не плакал, стоя возле свежей могилы. Напел триумфально несколько сур из Священного Корана, помолился за душу усопшего и уехал обратно в Джалал-Абад, где располагалась войсковая часть. Он любил своего дедушку, но ещё больше уважал. «Настоящему мужику не пристало уподобляться бабе», – учил его покойный. Жаль, Самату не суждено было похвастаться военным билетом перед предком. Об этом Самат и вправду горевал.

Когда дедушка был жив, к нему часто приходили друзья. Старики скрывались в спальне и играли в нарды, шахматы, шашки, карты. Самат тоже заглядывал туда и внимательно наблюдал за происходящим. «Всё ещё не убрал Ильича, Тынымсеит? – спрашивали дедушку, показывая пальцем на портрет вождя мирового пролетариата. – Повесь теперешнего, Горбачёва». «И не подумаю! – отвечал тот. – Благодаря Ильичу люди нынче грамотные. Он сверг царя и уравнял права всех граждан. Если бы не он, у нас в домах не было бы света». «Но он же был безбожником, – нападали друзья, – построил атеистическое государство, запрещал религию». Тынымсеит-ата краснел от злости и выкладывал: «А откуда вы знаете, что именно он запрещал религию? Вы это видели своими глазами, что ли? Если и так, то Ильич совершал много благих дел. Ему за это зачтётся на том свете. Позаботьтесь лучше о своих душах».

Тынымсеит-ата отличался принципиальным характером, всегда одерживал верх в спорах, не лез в карман за словом. Он был своенравен, самобытен. Только лишь его старушка могла воздействовать на него. «Подкаблучник ты наш», – похлопывали его по плечу друзья. «Ну, это естественно, что в семье жена – серый кардинал, – улыбался он. – Ведь на шахматной доске самая сильная фигура – это королева. Правда или миф, но читал где-то, что даже великий Владимир Ильич нет-нет да плясал под дудку Надежды Константиновны. А я кто такой, чтобы не плясать под дудку моей королевы?». Злая ирония судьбы в том, что Тынымсеит-ата ослушался Майрам-апа в тот роковой день и побежал шабашить.

Вернувшись из армии, Самат на бюджетной основе поступил в университет. Он выбрал факультет экономики. Молодому, развивающемуся государству нужны экономисты, твердили знакомые, будешь хорошо зарабатывать. Самату совершенно не нравились уроки и лекции, он чувствовал, что это не его. Хотя стоит сказать, учился он со рвением и получал стипендию.

Самат никогда не пользовался успехом у противоположного пола. Девчонок привлекали плохиши, Самат же был хорошим малым, как говорят, ботаником. И одному Всевышнему известно, чем он приглянулся Айдай, симпатичной бишкекчанке из параллельного потока. Впрочем, ей он ничем не приглянулся, если вдуматься. Просто судьба распорядилась так.

– Тебя Самат зовут? – обратилась Айдай однажды к нему на перемене.

– Да.

– А правда, что ты владеешь французским языком?

– Немножко, – признался Самат. – Недавно начал изучать.

– Моя мама обожает Джо Дассена, – промолвила Айдай. – Ты его знаешь?

Самат покачал головой.

– Вот послушай. – Она вытащила из сумочки кассетный плеер с динамиком и включила. – Ты мог бы перевести, о чём он поёт?

Нежная, меланхоличная мелодия разлилась по аудитории.

– Боже, нет, конечно, – ужаснулся Самат. – Я пока не дошёл до такого уровня. Некоторые слова понимаю, но весь текст, извини, мне не по зубам.

– Жаль, я так надеялась, – вздохнула Айдай и выключила плеер. – Мамочку интересует её смысл. Она такая у меня, ей недостаточно просто слушать песню, надо ещё обязательно знать, о чём она… Уф!

– Заберу кассету? – вдруг оживился Самат. – Попробую перевести. Попытка – не пытка. Разреши?

Самату повезло. Вместе с ним в одной комнате жил сибиряк Иван, пятикурсник из факультета международных отношений, выдающийся полиглот, хозяин толстенных словарей по разным языкам. Машина, а не человек, лучший студент вуза. Замечательный парень. Харизматичный, обаятельный. У него с Саматом сразу же завязались дружеские отношения. Именно он заразил нашего героя французским. За пачку сигарет Ваня согласился перевести песню Джо Дассена.

– Тихо, не шуметь! – приказал он всем, суя кассету в магнитофон. – У меня наушники вышли из строя. Так что, требую полной тишины.

Salut, c’est encore moi. Salut, comment tu vas. Le temps m’a paru tres…

– Чего? – Иван нажал на паузу и вскинул брови. – Не эта, что ли?

– Предыдущая, – уточнил Самат.

Иван перемотал кассету назад и снова включил.

– Она?

Самат кивнул.

– Послушаем до конца. – Иван закурил и сомкнул веки. Через несколько минут он с энтузиазмом объявил. – Что ж, приступим.

Вырвав двойной лист из тетради, он взял ручку.

– Аскар, будь добр, заткнись, – как-то мягко, дипломатичным тоном сказал он одному из студентов. – Анекдоты позже расскажешь. Итак, как по-вашему, бисмилла?

Иван действовал, как истинный профессионал: послушает пару строчек, остановит, запишет, послушает следующую пару, остановит, запишет… «Уникум, человечище! – восхищался Самат Иваном. – Такие рождаются раз в столетие».

– Ух, всё! – воскликнул наконец Иван, потянувшись. – Всё, братишка! Во я зверь, а! – мигнул он Самату. – Но надо обязательно проверить ещё раз. Контрольный выстрел, так сказать.

Композиция закончилась, и Ваня встал и достал с полки французско-русский словарь.

– Братишка, я бы обошёлся и без него, но хочу сделать максимально точный перевод. Какое-нибудь слово может иметь несколько значений, ты ж знаешь… Короче, песня называется, судя по всему, «L'été indien», индейское лето.

– Разве не индийское? – возразил Самат.

– Тут поётся про Северную Америку, поэтому «индейское». Бабье лето… Только вот интересно, кто такая Мари Лоренсон. Какие картины малевала?

Иван был перфекционистом. Если брался за что-то, всю душу вкладывал. Поэтому переводил он песню довольно долго. К тому же он часто прерывался на перекур. Наконец вручил Самату двойной лист. Слева – оригинальный текст. Справа – перевод.

– С твоими литературными способностями мой пресный перевод можно превратить в поэзию, – добавил он. – Ну, чтобы строки рифмовались и всё такое. Ты же говорил, что писал стихи.

– Стих, – поправил Самат. – Один-единственный стих. Ода классному руководителю.

– Короче, не мне тебя учить, братишка. Ты сам всё прекрасно понимаешь, девушкам нравятся стихи, да и её мамашу можешь, если надо будет, покорить. Охмуришь обеих, дерзай!

– Спасибо, брат! – Самат обнял Ивана.

Идея полиглота из Красноярска показалась Самату соблазнительной и манящей. Однако Самат победил своё желание и решил, что ода Авдотье Михайловне останется единственным созданным им поэтическим произведением.

Айдай пришла в восторг, увидев два альбомных листа, скреплённых полоской фиолетовой аппликации. На одном зелёными буквами выведена вся «L'été indien», на другом – перевод буквами того же цвета. Хорошо, что у Айбека нашлись фломастеры и клей, а у Тобокела – альбом для рисования и аппликация. Самат изрядно попыхтел, и листы с наружной стороны были украшены всевозможными цветочками.

– Какая прелесть! Мама будет очень рада, невероятно счастлива! – вскричала Айдай. Вдруг она не сдержалась, обняла его и поцеловала в щёку.

Её острые, твёрдые девичьи груди, прикоснувшиеся к нему, и мягкие губы обладали магическим свойством. Самат вознамерился перевести все песни Джо Дассена. Он не поленился купить для этого кассету в одном из супермаркетов. Слава богу, есть Иван. Незаменимый Иван. Великий Иван.

– Эх, я должен буду тебе целый блок сигарет, – почесал затылок Самат. – Рассчитаемся позже, братан, согласен?

– Просто достань пачку «Полёта» и три-четыре «сосиски» насвая, – великодушно попросил Иван. – В последнее время я уделяю больше времени испанскому, читаю «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса на языке оригинала. Как бы мой французский не захромал. Так что, не я тебе, а ты мне помогаешь. Твоя кассета – отличный тренажёр.

Золотой человек… Золотое время, полное романтики. Счастливая пора. Даже много лет спустя, уже потеряв Айдай, Самат всё ещё помнил субботу, ту субботу, когда Айдай заявилась к нему в общежитие и пригласила к себе. Он помнил квартиру в микрорайоне «Джал», помнил её строгого отца и улыбчивую мать, помнил её нагловатых братьев, неприлично крепко пожавших ему руку, помнил гостеприимный стол.

Язык Дюма сыграл неоднозначную роль в судьбе Самата. Стараясь овладеть им в совершенстве и обожествляя Ивана, он потерял интерес к учёбе и скоро окончательно осознал, что экономист – не его призвание. Лишь любовь к Айдай – взаимная, между прочим, – удерживала его в универе. Но после её признания, что родители зря тратят деньги на контракт, так как она вообще не учится, что почти все её одноклассницы выскочили замуж, а четыре из них даже беременны, причём у двух есть уже дети, сомнения рассеялись. Вдобавок бабушка Самата заболела и слегла.

Влюблённые первокурсники взяли академический и приехали в Нарын. Родители Айдай рвали на себе волосы от возмущения. «Это ж перерыв. Мы не бросаем учёбу», – убеждала их дочь. Майрам-апа также была против. «Чё припёрся? – укоряла она внука. – Разве я просила? У нас есть родственники, позаботились бы обо мне».

Она почему-то невзлюбила Айдай. «Валите, – бросала она Самату без обиняков. – Справлюсь без вас. Сдалась мне столичная келин (сноха, невестка), от такой смазливой рожи толку мало. Ей краситься да наряжаться. Рано тебе под венец, молокосос. Получи диплом, поднимись на ноги и тогда заводи хоть целый гарем. Уезжай!». Её неприязнь к Айдай сквозила во всём, она постоянно придиралась к ней – то комнаты плохо подметает, то чай с пеной, то мясо из резины. Айдай терпела, сносила старушечьи ворчания. Скоро академический закончится, успокаивала она себя, возвращусь в универ и с удовольствием примусь за уроки.

Жизнь – главный разрушитель планов. В мире нет никого, кто бы предвидел будущее наверняка. Майрам-апа с постели перебралась в инвалидное кресло. Нарынский Ромео и бишкекская Джульетта продлили академический и обвенчались.

VIII. Здравствуй, Мартин Иден!

С «Мартином Иденом» Джека Лондона Самат познакомился, когда Лола, его первенец, уже ходила в школу. Роман очень-очень понравился ему. Самат тогда и подумать не мог, каким значимым станет для него спустя годы автобиографическое произведение американского писателя.

Да, они с Айдай так никогда и не вернулись в университет. Молодожёнам было не до студенчества. Бедность принуждала к зарабатыванию денег. Айдай устроилась кассиршей в магазине. Самат же превратился, если можно так выразиться, во «фрилансера» физического труда: летом и осенью копал выгребные ямы и не только выгребные, горбился на стройке, косил траву серпом, делал пескоблок и глиняные кирпичи, зимой и весной таскал мешки с углём, убирал сугробы с чужих дворов, рубил деревья, колол дрова, занимался ликвидацией опасного талого снега на крышах и смертоносных сосулек. Выполнял любую работу. Руки покрылись мозолями и ссадинами, тело превратилось в сталь, лицо становилось то серым, то бурым, то синим, зубы потихоньку портились, Самат обзавёлся даже золотыми нижним правым клыком и верхним левым моляром (лишние расходы очень некстати!). От внешности ботаника ничего не осталось. Ну и что? Приносит домой деньги – и это самое главное. Если он перестанет работать, то кто будет кормить его семью, платить за свет, за воду, покупать лекарства и бальзамы для больной Майрам-апа? Её скудной пенсии и маленькой зарплаты Айдай не хватило бы на всё вышеперечисленное.

Бабушка смирилась с судьбой и больше не наезжала на невестку. Некогда холёная белоручка Айдай теперь готовила вкусно и мягко, кипятила чайник до струйки пара, тесно подружилась с веником и шваброй. С рождением Лолы счастливая прабабушка рассыпалась в похвалах, благословляла Айдай. Сидя в инвалидной коляске, она брала на руки младенца, гладила, нюхала, игралась с ней, улыбалась своим беззубым ртом. Уходя на работу, Айдай наливала в бутылочку тёплое молоко, вдевала в горлышко соску и отдавала Майрам-апа. Крохотной Лоле, вероятно, было безразлично, грудь это или бутылка, сосок или соска, материнское ли молоко или коровье, потому что она не плакала и спала, не тревожила прабабушку.

Лола появилась на свет не сразу. Супружеская чета, скрепив узы брака в загсе, долго тянула с этим. Сначала надо было немножко пополнить семейный бюджет, а затем только заводить ребёнка. «Если бы мы запланировали Лолочку чуточку пораньше, – сокрушался Самат после смерти Майрам-апа, – бабушка застала бы первые шаги своей правнучки». Но этого не случилось, Майрам-апа ушла к Тынымсеиту-ата на небеса, ушла тихо, не предупредив.

Лишившись бесплатной няни, родители наняли девушку из аила. Через месяц Айдай её уволила – та, якобы, слишком пристально смотрела на Самата. На смену ей пришла пожилая. Продержалась больше года, но однажды зазевалась и уронила малышку. Лола с шишкой на лбу попрощалась уже, получается, с третьей няней и отправилась в детский сад. Но там она долго не продержалась. Девочка поссорилась с одним из малышей из-за игрушки и, оказывается, ткнула его этой самой игрушкой в глаз. Ну и скандал же разразился! Воспитательницу вытурили из детсада, а Самат, подравшись с отцом пострадавшего малыша, потерял золотой клык и находившийся рядом с ним резец и с тех пор комплексовал, не открывал сильно рот при улыбке. Хочется успокоить читателя: с мальчишкой ничего страшного не случилось, глаз снова был в порядке. Правда, Самату пришлось оплатить лечение.

Хорошие были времена, несмотря ни на что. Самат души не чаял в дочери. Приличная (для небогатых) сумма денег, которую они с женой заработали, позволяла ему расслабляться и возиться с Лолой все дни и ночи напролёт. Лола росла счастливым ребёнком. Помнится, как она обожала гадать на ромашках. Внимательный папаша отметил про себя, что девочка всегда начинает со слова «любит» и специально приносил ей цветы с нечётным количеством лепестков. Лола сияла и восклицала: «В меня влюблены все мальчики!».

Когда ей исполнилось семь, она стала первоклашкой в «Раззакове». Училась не ахти как, но родители были рады, что отдали дочь в авторитетную школу, родную для её отца. Самат не сидел сложа руки, хоть и не имел постоянного места работы. То, что дочь четверть суток отсутствует дома, не значило, что он должен лентяйничать и лежать, плюясь в потолок. Наоборот, надо пользоваться этими моментами и подзаработать. Впрочем, досуга всё равно было много, и Самат налёг на книги, в основном беллетристику. Вот тогда и попался ему в библиотеке «Мартин Иден».

Самат клюнул на имя Джека Лондона. Он в юности читал его произведения, поэтому не сомневался, что «Мартин Иден» – про какого-нибудь мужественного старателя, преодолевающего трудности жизни где-то на Аляске. В процессе чтения Самат удивлялся не раз. Действительно, Мартину Идену не занимать мужества, и жизнь его отнюдь не изобилует светлыми полосами, однако он вовсе не старатель, и действие книги разворачивается не на Аляске, а в жаркой Калифорнии. Бедный матрос, представитель низшего сословия, знакомится с девушкой из буржуазной семьи, сходит по ней с ума и ни с того, ни с сего решает писать (впрочем, его всегда тянуло к книгам). Он желает «возвыситься» до неё, ибо его произведения приносили бы громадный доход, и он смог бы жениться на ней. После двух лет поражений и неудач наступает долгожданная победа. Увы, слишком поздно. Мартин, разочаровавшийся во всём и во всех, включая свою возлюбленную, теряет интерес к теперь уже богатой жизни и расстается с ней, утопившись в Тихом океане.

Потрясающая книга! Самат тяжело дышал. Почему он раньше не знал о «Мартине Идене»? Джек Лондон в очередной раз доказал, что он – мастер слова, знаток человеческой души, обладатель проницательного ума и огромного сердца.

Самат проникся симпатией к молодому моряку. Он нашёл много сходств между собой и Мартином Иденом – оба были выходцами из рабочего класса, оба умели пахать, оба отважные, оба умеют постоять за себя; оба книгочеи; оба стремились стать богатыми и оба – безуспешно. Было и немало отличий: Мартин холостяк, а Самат женат и воспитывает маленькую дочь. Мартин пишет, Самат же ничего не написал, кроме посвящённой Авдотье Михайловне оды. Мартин снимает каморку сначала у родной сестры, а потом у португальской гастарбайтерши, а Самат живёт в своём доме, пусть и разваливающемся под бременем лет. Мартин сам себе готовит еду, Самат ест то, что готовит ему жена. Как ни крути, отличий было больше, чем сходств. Самату по крайней мере не приходится закладывать костюм и велосипед у ростовщиков, чтобы как-то протянуть. Да, жизнь Мартина Идена гораздо тяжелее, чем жизнь Самата Белекова. Самат, слава богу, не голодает. Неа, он не собирался отождествлять себя с героем Джека Лондона. Он гораздо счастливее, чем Мартин, хоть ему и выбили два чёртовых зуба. Однако все эти отличия не помешали выдающемуся произведению глубоко засесть в сознании Самата. Оно тихо притаилось там в виде зёрнышка, которое когда-то начнёт произрастать.

В две тысячи четырнадцатом году появился на свет Бакыт. Самат от радости носил Айдай на руках и кружил. Она родила ему сына! Она подарила ему наследника! Она – богиня, достойна преклонения! Бакыт, к сожалению, оказался на редкость плаксивым и громкоголосым. Родители не высыпались. Самат валился от утомления, копая могильную яму или таская мешки с цементом, толкая тачку с булыжниками или поднимая чугун. Часто менялись няни, ни одна не хотела возиться с таким невыносимым ребёнком.

Айдай, бедняжка, спит мало, думал Самат, но ей всё ж легче – сидит в магазине, особо не напрягается, а мне приходится туго, голова и мышцы будто налиты свинцом, глаза готовы вылететь из орбит, не хватает воздуха, тошнит. Эх, кабы можно было проводить время дома, не потеть, не мучиться, не пачкаться, и при этом чтобы деньги текли в карман. До каких пор Самат будет вот так вот ишачить? Господи, неужто до конца своих дней? А что ждёт его детей? Разве он может обеспечить их всеми благами, сам будучи в буквальном смысле никем? До каких пор, Аллах, до каких пор ты будешь испытывать несчастного раба своего?

Самат предпочитал покупать книги на блошином рынке, чем посещать библиотеку. Времени не было на это, да и владеть книгой лучше, чем просто «арендовать» – прочтёшь в любые свободные часы. Книги на блошином рынке стоили гораздо дешевле, чем, к примеру, в магазине «Китеп дуйносу». К тому же в «Китеп дуйносу» они были новые, не имели того чудесного запаха, который свойственен старым книгам, и от которого Самат балдел и словно попадал в прошлое. И вот, как-то раз, возвращаясь вечером с работы, он заглянул в литературный отдел барахолки и увидел на полке «Мартина Идена» великого Джека Лондона.

– За сколько отдашь, отец? – спросил Самат у букиниста.

– Тебе, постоянному клиенту, уступлю за полтинник.

Держа покупку в руках, Самат по привычке понюхал страницы и улетел. Руки и ноги ныли, голова кружилась, Самат затрепетал. Он хорошо помнил, какое впечатление на него произвёл роман Джека Лондона несколько лет назад. Теперь эта шедевральная книга принадлежит ему, а не библиотеке. Она всегда будет рядом, всегда.

Прочитав её второй раз, Самат вдруг понял, что он и есть Мартин Иден. Почему бы нет? Самат вполне способен творить. Если невежественный, косноязычный Мартин, который начал всё с нуля, смог добиться ошеломляющих результатов и стать богатым, то почему этого не может сделать Самат? Конечно, за последние годы он превратился чёрт знает во что, но не пора ли ему вспомнить молодость? Он же писал отличные сочинения, когда учился в школе. Более того, он создал поэзию: оду Авдотье Михайловне. Значит, создаст и прозу, раз плюнуть, чёрт побери! Великий и могучий русский язык поможет ему достичь невиданных высот! Язык Пушкина не уступает в красоте языку Шекспира, кое-где даже превосходит. На русском было написано немало легендарных шедевров. Кто знает, может, из Самата, человека без диплома и постоянного места работы, выйдет популярный писатель, новый Айтматов, Айтматов двадцать первого века. Аж чешется внутри от мысли, что его, Самата, разрывают на куски толпы поклонников и репортёров. Белековы жили бы в здоровенном доме, Самат катался бы на шикарной машине, причём не за рулем, а на заднем сиденье. Большие конференции грохотали бы от аплодисментов, как только он войдёт в зал. Люди с благоговением внимали бы его речам. Его цитировали бы везде, по его произведениям снимали бы кино. Самат вложился бы в какой-нибудь выгодный бизнес. Как гордились бы им жена и дети, да и все нарынчане, все киргизы! Родную школу переименовали бы из «Раззакова» в «Белеков» и установили бы во дворе прижизненный памятник Самату. Его имя носили бы улицы, музеи, театры, парки, разные образовательные учреждения и премии. Его творения переводились бы на десятки, на сотни языков по всему миру! Дневник двоечницы Лолы был бы полон четвёрок, а то и пятёрок, учителя из уважения к знаменитому писателю Самату Белекову завышали бы оценки его бездарной дочери. Самат жил бы припеваюче, отправлялся бы с семьёй в круизы по морям и никаких идей о самоубийстве не вынашивал бы в голове. Ведь у Самата, в отличие от Мартина Идена, есть ради кого жить. Богатство реально осчастливило бы Самата во всех смыслах. Но не ради себя он хотел стать популярным писателем, а ради своих детей. Подумать только – Лолу и Бакыта ждало бы светлое и благополучное будущее без всяких забот. Им не пришлось бы батрачествовать.

Мечтать можно бесконечно. Действовать – другое дело. Но о чём или о ком писать? О романтической мощи французского языка, о том, что его недаром называют языком любви? О старике, сорок восемь лет добросовестно проработавшем в «Советэлектро», вышедшем на пенсию и по иронии судьбы погибшем от оголённого провода? Или о молодом чудаке, купившем «запорожец» с прицепом и вознамерившемся заняться зимой торговлей тепличными помидорами и огурцами, поехавшем в Бишкек вместе с женой, чтобы выгоднее сбыть овощи, а по пути домой задохнувшемся под лавиной? О молодой женщине, во всём подчинявшейся мужу, не возражавшей ему никогда, хотя и думающей, что лучше было бы приобрести несколько овец и барана, чем строить теплицу? О пожилой женщине, более тридцати лет стоявшей с ложкой в руках у кастрюли в столовой детского сада, на пенсии промышлявшей продажей пирожков, беляшей и мант на базаре в знойную жару и лютые холода, чтобы оплатить все долги своего сына, заработавшей тяжелую болезнь ног и ушедшей в мир иной в инвалидной коляске?

Самат мучился. Где вдохновение? Где план будущего произведения? Непроглядная тьма уже в самом начале пути. Пресловутый творческий кризис чё-то поспешил, мог бы и подождать. Что же делать? Отличным выходом из сложившейся ситуации стал бы детектив, эротический роман, фэнтези или фантастика. Самат даже читал где-то, что эти жанры пользуются большой популярностью. Но Самату хотелось создать что-то на близкую тему, что-то личное. Блин, неужели придётся отложить?

Одна турецкая фирма набирала рабочих, заключала контракт с подходящими кандидатами. Упускать такой шанс не стоило. Самат получил загранпаспорт и уехал в Стамбул. Трудно было оставить семью. Полгода – время немалое, достаточное для того, чтобы Самат стал рогоносцем, даже не подозревая об этом. Мало ли что может произойти?

Босфорский пролив, длинные и могучие мосты, гудящие корабли, незнакомая речь, чуточку похожая на киргизский, мешки, коробки, ящики, всякая тяжёлая хрень, дикая ревность, мнимый образ голой Айдай, сношающейся с любовником, сварщик Мустафа, ограбивший контейнер и задержанный полицией на глазах у сотен любопытных… Полгода тянулись вроде долго и в то же время пролетели, как миг. И снова аэропорт Стамбула, взлетающий самолёт, турбулентность, аэропорт «Манас», приземляющийся самолёт, шоссе, соединяющее аэропорт со столицей, западный автовокзал Бишкека, пятичасовая дорога в родной город, вокзал Нарына, дом.