Текст книги "Болонская кадриль"

– А теперь, синьор, протяните мне руки, чтобы я смог застегнуть на них эти красивые браслеты!

– С удовольствием, сержант!

Роналд резко выбросил руки вперед, и улыбка застыла на губах Коррадо – в правой руке англичанина поблескивал пистолет, и его дуло смотрело явно в живот сержанту. Карло поглядел на оружие, потом – на англичанина и снова перевел взгляд на револьвер.

– Ma gue, синьор! – возмутился он. – Неужели вы собираетесь меня прикончить?

– Если понадобится – да!

– Синьор, я женат…

– Ну и что?

– Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?

– Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.

– Уверяю вас, синьор, и не подумаю!

– В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.

– Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!

– Вы предпочитаете умереть?

– По зрелом размышлении – нет, синьор.

Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.

– Лучше разрезать, так будет гораздо проще…

– Гораздо проще, Мортон, было бы утопить «Мэйфлауэр»[19]19
  Корабль, на котором в Америку прибыли первые эмигранты. (Примеч. авт.)


[Закрыть], тогда мы не получили бы американцев на свою голову!

Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.

– У вас есть чувство юмора, Ронни!

– Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!

Мортон повиновался.

– Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?

– Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?

– Спросите у него сами!

– Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.

Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:

– А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?

– Поищите!

– Нет времени. Куда вы его спрятали?

– Это мой секрет.

– Хотите помучиться, Субрэй?

– Не особенно.

– Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.

– Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?

– Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я – да!

– Интересно было бы взглянуть…

– Пожалуйста!

Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.

– Вы все еще не хотите говорить?

– Нет.

– Что ж…

Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:

– Ронни!

– Отвяжитесь, Майк!

– Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?

– Запрещаю вам упоминать о моей жене!

– По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!

Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:

– Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?

– Вне всякого сомнения, Ронни.

– Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!

– Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…

– Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?

– Понятия не имею, старина…

– Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…

– Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…

– Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!

– Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…

– И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?

– Повторяю, старина, нас облапошили!

Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию – он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, – и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…

Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное – больше не видеть Жака.

– Санто… вам непременно нужно оставаться в Болонье?

– Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей…

– А что вам дороже: работа или счастье?

– Разве это несовместимо?

– В Болонье – да.

– Из-за Субрэя?

– Да.

Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:

– Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска… Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.

– А ваш дядя?

– Он может обойтись без меня, как и я – без него.

– Тогда нам надо уезжать поскорее.

– Положитесь на меня!

Так разговаривая, они подошли к дереву, у которого мыкался несчастный сержант, и боясь, и надеясь одновременно, что его обнаружат. Тоска первой увидела Коррадо. Молодая женщина остановилась и указала на него мужу:

– О, смотрите, Санто!

Фальеро подошел к сержанту:

– Ну и ну! В вашем-то возрасте…

Покраснев от стыда за то, что женщина застала его в столь плачевном положении, Карло все же пытался сохранить достоинство.

– Прошу вас, синьор… По-моему, это совсем не смешно…

Неожиданное примирение с Тоской вернуло Санто отличное расположение духа.

– Я вовсе не шучу, сержант. Просто я не знаю, имею ли право вмешиваться в вашу игру…

– Издеваетесь, да? А ну отвяжите меня, или я вас арестую за отказ содействовать человеку в опасности!

Субрэю осточертело слушать нытье коллег.

– Развяжите меня – тогда я вам, может, и расскажу всю правду о досье Фальеро.

Хантер впился в него глазами:

– В самом деле?

– Даю вам слово…

Немного поколебавшись, англичанин разрезал путы Жака, но тот, указывая на привязанного к стулу Мортона, заявил:

– Можете отпустить и его – все равно у вас нет ни единого шанса получить…

В это время со стороны кухни послышались сдавленные стоны и приглушенное бормотание. Француз сурово посмотрел на Роналда.

– Надеюсь, вы ничего не сделали с Эмилем?

– Я?

– Тогда… это вы, Майк?

Американец смущенно опустил голову, как нашкодивший мальчишка.

– Я его только малость связал…

– Пойдем посмотрим, что с Эмилем!

Субрэй бросился вон из комнаты. Хантер собирался последовать за ним, но услышал жалобный вопль Мортона:

– Неужто вы оставите меня в таком виде, Ронни?

Англичанин быстро освободил коллегу, и они оба присоединились к Субрэю. Жак развязывал тряпки, а Эмиль объяснял, что произошло:

– Она вошла сюда, как домой, видимо даже не боясь наделать шуму и как будто ожидая увидеть нас в таком положении. Потом улыбнулась нам, право же, очень мило, и прямиком пошла к тайнику, вытащила кейс, еще раз одарив нас улыбкой, и была такова.

– Кто? – в один голос спросили трое мужчин.

– Как – кто? Наташа Андреева… если нам удалось правильно запомнить имя молодой особы, которую совсем недавно пришлось так грубо ударить…

Однако они уже не слушали, а, отталкивая друг друга локтями, торопились к машинам в надежде догнать советскую шпионку. Но на пороге гостиной неожиданно вырос сержант Коррадо с револьвером в руке, а следом за ним шла чета Фальеро.

– Стойте, синьоры! Вы не пройдете!

Мужчины попытались оттолкнуть Карло, но он выстрелил в воздух в знак того, что совсем не шутит. Преследователи Наташи отступили.

– Именем закона я вас арестую!

– Всех троих?

– Всех троих!

Санто повернулся к Тоске:

– Кажется, мы сможем остаться дома, моя дорогая…

Субрэй попытался вступить в переговоры:

– Сержант, вы обязаны нас пропустить! Речь идет о государственной тайне!

– А вы, надо думать, наш Святой Отец[20]20
  Папа римский.


[Закрыть], путешествующий инкогнито? Все вы уже и так вволю поиздевались надо мной, синьоры, и пора положить этому конец! Руки вверх, или вас ждут крупные неприятности!

Не видя иного выхода, все подчинились. Через плечо сержанта Жак обратился к Тоске:

– Тоска… уверяю вас, дело очень серьезное… Русской удалось стащить мой кейс… Не поймать ее – значит изменить стране, превратиться в сообщника! А этот дурак ничего не понимает!

Коррадо подскочил от возмущения:

– Это меня вы обозвали дураком, синьор?

– Что же я могу сделать, Жак? – с беспокойством спросила Тоска.

– Не вмешивайтесь, дорогая… – проговорил ее муж. – Все эти грязные истории нас не касаются!

– Вы что, рехнулись, Фальеро? – крикнул Субрэй. – Уж вы-то знаете, что поставлено на карту!

– Я не верю вам! Вы просто пытаетесь произвести впечатление на Тоску!

Со стороны сада появился Эмиль. Судя по всему, он уже оправился от пережитых волнений. Дворецкий настолько спокойно взирал на представшую его глазам странную картину, что можно было не сомневаться: он все слышал из кухни. Тоска хотела заговорить со слугой, но тот знаком попросил ее молчать. Проскользнув за спину сержанта, Эмиль неожиданно издал такой вопль, что вздрогнул не только Коррадо, вообразивший, будто на него налетел бешеный бык, но и все остальные остолбенели от удивления. Кому бы пришло в голову, что респектабельный Эмиль Лауб способен на такую штуку? Карло, вне себя от ярости, повернулся к дворецкому.

– Что это на вас нашло? Вы просто…

Но никто так и не узнал, что именно сержант думает об Эмиле, поскольку Субрэй, Хантер и Мортон плечом к плечу, как нападающие в меле во время матча по рэгби, налетели на Коррадо. Сержанту показалось, будто его сшиб грузовик. Ноги Карло отделились от земли и, пролетев сквозь закрытое окно гостиной, он в вихре осколков приземлился в саду. Оставив сержанта без чувств, его победители ринулись к машинам в тщетной надежде догнать Наташу.

Когда трое мужчин выбегали из сада на дорогу, Майк Мортон рукоятью револьвера стукнул Субрэя по голове. Француз упал, а Хантер быстро вытащил пистолет.

– Без глупостей, Майк!

– Он бы помешал нам, Ронни…

– Согласен, но и вы тоже мне мешаете, Майк!

– Послушайте, Ронни, вы ведь не хотите…

– Бросьте пушку!

– Но…

– Бросьте, и подальше!

– О'кей.

Американец швырнул револьвер на противоположную обочину дороги. Хантер вытащил нож.

– Опять вы за свое, Ронни? – проворчал Мортон.

Англичанин молча проткнул две задние шины автомобиля Майка.

– Это нечестно, Ронни, – застонал тот.

– А мы с вами вообще далеко не чемпионы по честности!

И, не тратя больше времени на препирательства, Роналд добросовестно вывел из строя машины всех обитателей виллы, но джип карабинеров не тронул.

– На таком драндулете вы далеко не уедете… So long, old chap![21]21
  До скорого, старина (англ.)


[Закрыть]

После этого Хантер сел в машину и, предоставив Мортона его судьбе, выжал газ.

Санто, Тоска и Эмиль поспешили на помощь сержанту, подняли его, отнесли в гостиную и уложили на диван. Пока Фальеро внушал жене, что Субрэй ведет себя как настоящий убийца, молодая женщина растирала Коррадо виски, а Эмиль поил его с ложечки кофе с коньяком. Мало-помалу туман, окутавший мозг сержанта, начал рассеиваться. Он открыл глаза и, явно никого не узнавая, уставился на окружающих.

– Со мной что-нибудь случилось? – чуть слышно прошептал сержант.

Ответить никто не отважился.

– Я умру?

Все начали дружно отрицать подобное предположение, и Карло немного успокоился.

– Почему тут нет Антонины?

– Она ничего не знает.

– А я думал, в больнице всегда…

– Но вы не в больнице, синьор сержант!

Коррадо привстал и огляделся:

– Тогда где же я?

Однако прежде, чем кто-либо успел открыть рот, взгляд карабинера упал на вдребезги разбитое окно, и он тотчас же все вспомнил. Карло вскочил с дивана.

– Где они прячутся?! – завопил он. – Пусть никто не выходит! Всех арестую!

– Но они давно уехали, сержант!

– Прекрасно! Вы засвидетельствуете, что им удалось сбежать только через мой труп! Один против троих! Разве я мог устоять? Ах, если бы Морано был тут… А кстати, где Морано?

– Мы его не видели.

– Значит, он убит, пал жертвой долга! А я-то удивлялся, почему Силио не спешит мне на помощь… На него это не похоже… Эти бандиты прикончили моего карабинера!

– Вы уверены, сержант? – вмешалась Тоска.

– Синьора, вы видели, как обошлись со мной, невзирая на форму и ранг… Представляете, какая расправа ждала простого карабинера? Нет, как ни тяжело, а против очевидности не пойдешь… Солдат Силио Морано с честью пал на поле брани…

Речь сержанта произвела впечатление на слушателей, хотя и не вполне развеяла их скептический настрой. Однако вряд ли кто-нибудь из присутствующих стал бы утверждать, будто Мортон или Хантер не решились убить карабинера, если тот встал им поперек дороги. Сержант смахнул слезу.

– Такой милый мальчик… – с чувством проговорил он. – Родом из Гаруньяно… испытанная отвага… неисчерпаемая преданность… Он вполне мог не ехать со мной сюда нынче утром – я собирался взять другого солдата, Гринду, но Силио сам захотел сопровождать меня… Я и сейчас слышу, как он мягко, без всякой бравады, проговорил: «Я счел своим долгом не покидать вас…» Сколько величия в этой простоте! Я поеду в Гаруньяно и скажу всем: «Силио Сорано был не только выдающимся карабинером, не только безупречным другом… Это был человек высокой души!»

– Браво, сержант!

Польщенный Коррадо поклонился, но тут же сообразил, что восклицание послышалось откуда-то сзади. Он медленно обернулся и удивленно вскрикнул:

– Морано! Живой! Благодарение Мадонне!

И в порыве великодушия добряк Карло раскрыл своему карабинеру объятия, а Морано под слегка изумленными взглядами Тоски, Санто и Эмиля бросился шефу на грудь. Внезапно, несмотря на то что воодушевление карабинеров предполагало долгие объятия, сержант схватил Морано за плечи и с гневным воплем отшвырнул прочь.

– Но раз вы не умерли, тогда где вас носило, Морано, пока меня тут убивали?

– Я выполнял ваш приказ, сержант! Я пошел в лесок, прочесал его и вернулся на прежнее место. Не увидев вас, я решил подождать, но мне пришло в голову, что ждать с тем же успехом можно и лежа. Тогда я прикорнул в тени кипариса и…

– И вы заснули?

– Кажется… да, сержант!

– Ну, на сей раз, Силио Морано, уж не знаю, как мне удастся спасти вас от трибунала…

– М-меня, с-сержант?

– Именно вас, Морано! Заметьте, что высшая мера вам, пожалуй, не грозит… но долгого, очень долгого заключения точно не избежать. Лет двадцать – двадцать пять по меньшей мере!..

– Двадцать пять лет!

– Черт возьми! Уснуть перед лицом врага!

– Ma gue, сержант!.. Но я же не видел врага…

– Зато я видел! И сражался! Пока вы спали, меня били и калечили! Двадцать пять лет как минимум Морано!

– А как же Джиоконда, сержант?

– Какая Джиоконда?

– Моя невеста… она ждет меня в Гаруньяно…

– Посоветуйте ей выйти за другого, если не хочет остаться старой девой!

На довольно долгое время воцарилась полная тишина. Карабинер, по-видимому, размышлял. Наконец он поднял голову.

– Ессо… Я умру.

Сначала никто не понял, о чем это он, но Морано решил объяснить свое решение:

– Мне двадцать пять лет… плюс двадцать пять тюрьмы, получается пятьдесят… У Джиоконды уже вырастут дети, но не от меня… А потому лучше я убью себя сейчас же!

Коррадо слегка испугался и попробовал отговорить Силио от столь мрачных планов:

– Осторожно, Морано! Самоубийство на службе – это дезертирство! Как бы это не стоило вам еще дороже!

– А что мне за дело до того, сержант, коли я все равно буду мертвый!

Корабинер зарядил ружье и очень вежливо спросил Санто:

– Куда мне пройти, чтобы причинить вам как можно меньше беспокойства?

Все стали умолять его отказаться от черных помыслов, но Силио упрямо покачал головой:

– Зачем мне жить без Джиоконды?

– Довольно, Морано! Я приказываю вам не кончать жизнь самоубийством! В конце концов, подумайте о старухе-матери…

– Мне очень жаль маму, но без Джиоконды… жизнь меня больше не интересует…

– А я, Морано? Я, ваш сержант? Что обо мне подумают, узнав, что мои карабинеры кончают с собой? Вы хотите испортить мне карьеру, Морано? А об Антонине вы не вспомнили? Она так хорошо к вам относилась, Силио… Как раз сегодня утром говорила: «Если бы у нас был сын, Карло, мне бы хотелось, чтобы он вырос таким же славным парнем, как Морано…»

– Правда, сержант?

– Ее собственные слова, Морано.

– Я очень уважаю синьору Коррадо, сержант!

– И вы хотите причинить ей такое огорчение?

– А вы думаете, если меня отправят в тюрьму на двадцать пять лет, синьора Коррадо не расстроится?

– Во всяком случае, не так сильно.

– Нет, сержант, я не отступлю от своего решения. Пожалуйста, извинитесь за меня перед синьорой Коррадо…

– Послушайте, сержант, – вмешалась Тоска, – если молодой человек умрет, то из-за вас!

– Scusi! Только из-за устава!

– А кто вам велит его применять?

– Форма и нашивки!

– А не могли бы вы о них забыть… ради Джиоконды?

– Синьора, вы не имеете права…

– А когда они с Джиокондой поженятся, вас пригласят на свадьбу, и всем своим счастьем молодожены будут обязаны вам. Разве это не лучше, чем устав, сержант?

– Не спорю, синьора, но…

– Прошу вас, как о личной услуге, сержант… Мужчина с такими чудесными глазами не может отказать женщине…

Карло смущенно хихикнул, победоносно подкрутил усы и вздохнул.

– Ах, синьора, видно, мне на роду написано всегда быть игрушкой в руках хорошеньких женщин! Ладно, Морано… я ничего не видел и не слышал… Вы только что пришли, сделав больший круг, чем предполагалось, а потому ни в чем не виновны… Возвращаю вам свое уважение, а заодно и Джиоконду.

– Спасибо, сержант!

– А теперь, солдат Морано, бегите заводить машину. Мы едем в Мольо сообщать обо всем начальству. Но сначала, синьора, я попрошу у вас разрешения позвонить своей Антонине. Должен же я ее успокоить?

Закрывая за собой дверь спальни, куда она проводила Коррадо, Тоска услышала начало его разговора с женой.

– Антонина, пятнадцать лет службы в карабинерах научили меня точности… я всегда выражаюсь четко и ясно… А потому скажу только одно: я был просто велик!

Глава VII

Габриэле Валеккья не сомневался, что Господь Бог создал его исключительно в утешение несчастным или одиноким женщинам, а вовсе не для других, куда менее приятных занятий. Статный, красивый парень почти не встречал отказа и даже получал кое-какой доход от нескольких не слишком целомудренных почитательниц. Правда, порой и ему случалось поухаживать за синьорой или синьориной совершенно бескорыстно, из чистой любви к искусству. Поэтому, когда на углу виа Сан-Стефано и виа Гверацци из машины выскочила прелестная брюнетка, сердце Габриэле учащенно забилось и он побежал следом. Незнакомка шла, крепко сжимая в руке чемоданчик, и парень, сочтя ее деловой женщиной, обрадовался возможности совместить приятное с полезным.

Девушка решительным шагом шла по виа Гверацци, но Валеккья догнал ее без особого труда. Тактику знакомства он давно и многократно проверил, а потому не сомневался в успехе. Однако на все любезности молодого человека незнакомка ответила лишь удивленным взглядом. Габриэле воспользовался случаем и одарил ее самой ослепительной улыбкой – уж она-то покоряла и самую стойкую добродетель. Таким образом парень надеялся сэкономить время, но, против ожидания, Наташа – а это была она – сухо попросила оставить ее в покое. Габриэле снова улыбнулся – он прекрасно знал, как часто женщины сопротивляются только для того, чтобы подхлестнуть ухажера. А потому, не обращая внимания на возражения синьорины, Валеккья продолжал болтать, суля безграничное блаженство той, что имела счастье ему понравиться. Решив, что красноречие принесло желаемые плоды, парень подошел поближе. То, что синьорина зачем-то открыла кейс и сунула туда руку, его нимало не смутило. Габриэле слегка прижался к девушке, но она как будто ничего не заметила, и, окончательно осмелев, Валеккья обхватил красавицу за талию. И тут же в бок ему ткнулось что-то твердое, а суровый голос приказал:

– Не кричите, синьор… и не шевелитесь – иначе я выстрелю!

Теперь Габриэле сообразил, что в ребра ему упирается дуло револьвера. Совершенно ошарашенный, не понимая, что произошло, он лишь чувствовал, что задыхается, а рубашка вмиг промокла от противного, липкого пота.

– Ma gue? Ma gue? Ma gue? – глупо повторял парень, вытаращив глаза.

– Бегите, синьор, да побыстрее!.. А то горе вам!

– Вы… вы не станете стрелять, синьорина, э?

– Нет, если вы сейчас же уберетесь отсюда!

Валеккья так резко сорвался с места, что прохожие недоуменно оборачивались, не понимая, что стряслось с парнем и почему он мчится, обгоняя автобус. Зато водитель при виде столь выдающегося спортивного достижения завопил от восторга.

Добравшись домой, Габриэле лег в постель. И долго еще некоторая желтизна кожи отравляла его юное существование, мешая толком зарабатывать на жизнь.

Все еще дрожа от праведного гнева, вызванного нахальством этого порождения капиталистического мира, Наташа толкнула дверь лавки сапожника Карела Чекана. Карел – чех, якобы сбежавший в Италию от режима Гомулки, на самом деле был членом компартии и служил посредником между советским консульством и агентами, направляемыми третьим отделом ГРУ. Все жители виа Гверацци с симпатией относились к старику, и даже коммунисты не держали на него зла за недовольное брюзжание, если речь заходила о товарище Хрущеве. Нельзя ведь обижаться на человека, который все потерял! Клиенты обычно приходили к Чекану по вечерам, после работы – а в этот час в мастерской наступало затишье, – и старик мирно тачал обувь, насвистывая молдаванскую песню – весь квартал уже выучил ее наизусть. При виде Наташи Карел осторожно вытащил изо рта гвозди и ткнул ручкой молотка в сторону кейса:

– Так тебе это удалось, Наташа?

– Да, товарищ.

– Хорошо, душенька… Я горжусь тобой!.. Ты хорошо послужила делу марксизма-ленинизма… Подожди здесь, а я позвоню, сама знаешь куда, и спрошу, как быть дальше… Я думаю, тебя ждет повышение…

Оставшись одна, девушка гордо выпрямилась. Она была очень довольна. Возможно, ей позволят провести отпуск (месяц, а то и два) в Советском Союзе? А может, даже вызовут в Кремль и поздравят? Наташа так погрузилась в честолюбивые мечты, что не заметила возвращения Карела Чекана. Ворчливый голос грубо оторвал ее от пьянящих грез:

– Наташа Андреева, ты изменница!

– Что?!

– Одно из двух: или ты дура, или предательница, перешедшая на службу к капиталистам!

– Я?

Потрясенная Наташа не могла найти слов.

– Я только что звонил Иосифу Байскому. И знаешь, что он мне рассказал?

– Нет.

– Одна из служащих Джорджо Луппо работает на нас. Так вот, она позвонила и предупредила Байского, что в кейсе Субрэя – подложное досье и подбросили его нарочно, как приманку, чтобы итальянская полиция могла добраться сначала до меня, а потом и до него. И только из-за твоей непроходимой глупости их план, возможно, удался! Теперь ты понимаешь, Наташа Андреева, что ты натворила?

Оторопевшая девушка тяжело опустилась на стул.

– Нет…

– И что может помешать нашим шефам счесть, что ты, поддавшись извращенному влиянию реакционеров, вкусила из сосцов капитализма?

Наташа с воплем вскочила.

– Это ложь!

– Ну, я-то почти уверен в твоей невиновности… а вот другие, Наташа Андреева, там, в Москве…

Она разрыдалась.

– Как бы тебе не пришлось просидеть в Сибири лет двадцать за саботаж, душенька…

– Но вы ведь не бросите меня на произвол судьбы, Карел Чекан? – взмолилась Наташа.

– Не бросите, не бросите… А как, по-твоему, я дожил до старости? Только избавляясь от неумелых дураков!

– Тогда мне остается умереть!

– Сначала ты должна попытаться исправить ошибку.

– Каким образом?

– Избавившись от этого кейса… Но не бросай его где попало – это было бы слишком легко… Надо подсунуть чемоданчик кому-то из тех, кто и так на подозрении у полиции. Ясно?

– Да… но…

– Для настоящего коммуниста никаких «но» не существует – все это буржуазные уловки! А избавившись от кейса, ты, разумеется, вернешься в Ча Капуцци.

– Зачем?

– Ты забыла, что должна забрать у Субрэя досье, похищенное у наших агентов?

– А если Субрэя больше нет на вилле?

– Он там… мне только что об этом сообщили.

Наташа опять вышла на виа Гверацци, но теперь она брела как сомнамбула, не видя и не слыша ничего вокруг. После такого шока голова отказывалась соображать. Наташа с самого начала никак не могла понять, почему дело Фальеро поручили именно ей. В первый раз досье украла не Наташа, но того человека, видимо, оберегают и стараются не навлечь на него подозрения. А зачем понадобилось снова посылать ее в Ча Капуцци после такого провала? Нет, все это слишком сложно. Даже Карелу Чекану как будто плевать на Наташу… а она-то воображала, что он относится к ней как к родной дочери!.. Передать кому-то кейс, конечно, замечательно, но под каким предлогом? Девушке вдруг захотелось умереть и разом избавиться от такого нагромождения непонятных сложностей. Неожиданно у нее за спиной послышался знакомый голос:

– Как я счастлив снова вас увидеть, Наташа!.. Давненько я вас ищу…

Девушка обернулась. Перед ней стоял Роналд Хантер.

– Что вам надо?

– Всего-навсего кейс… тот, что вы взяли у Субрэя.

Наташа не смела поверить в такое счастье, но боялась уступить слишком быстро.

– А если я откажусь?

– Вон, видите машину у кромки тротуара? Мотор включен, дверца открыта. Я прыгну туда в ту же минуту, как убью вас… и заберу чемоданчик.

– Вы бы наверняка не ушли от наказания, синьор Хантер, но я… я лежала бы тут мертвая или тяжело раненная… Так что ладно, берите!

Роналд смутился:

– Вы и в самом деле…

– Берите, он теперь ваш!

Англичанин взял протянутый кейс и застыл в нерешительности, не зная, как себя вести дальше. Наташа вывела его из затруднения.

– И позвольте пожелать вам удачи, синьор Хантер!

Прежде чем Роналд успел сообразить, что она задумала (англичанин всегда скрупулезно обдумывал все возможные варианты, кроме правильного), девушка бросилась ему на шею и смачно поцеловала в губы по русскому обычаю. А потом стремглав кинулась прочь, оставив беднягу Ронни окончательно сбитым с толку. В конце концов Хантер решил, что загадочная славянская душа навсегда останется непроницаемой для британского рационализма. Он забрался в машину, отпустил шофера и один поехал на виа Уго Басси к модистке Феликсе Спалек, польке, уже семь лет жившей в Болонье. До этого Феликса довольно долго, точнее, с 1939 по 1954 год, жила в Лондоне и успела завязать весьма прочные связи с джентльменами из британского M1-5. Служащие синьоры Спалек считали Роналда серьезным претендентом на руку хозяйки, а потому, как только англичанин появлялся, его вели прямиком в кабинет синьоры Спалек. Все знали, что полька терпеть не может, когда ее беспокоят в кабинете, поскольку именно там она создавала новые модели.

Как только за Хантером закрылась дверь, Феликса, даже не дав англичанину поздороваться, воскликнула:

– Значит, вы его принесли?

Муж Дэйзи гордо выпрямился.

– Как видите!

– Бедняжка Роналд, похоже, вы вполне созрели для отставки!

– Что вы говорите?

– Наш агент из советского посольства предупредил, что в кейсе Субрэя – фальшивки и вообще это ловушка для иностранных агентов… вас хотели обнаружить, и, конечно же, вы сломя голову бросились в капкан!

До Роналда сразу дошло, почему Наташа вела себя так странно. Ничего удивительного, что девушка поцеловала человека, избавившего ее от такого тяжкого бремени! Ну и дурака он свалял!

– Как же я мог догадаться…

– Вот именно! Хороший агент всегда чувствует западню! Вам не показалось странным, что Субрэй весь день напролет болтается по городу с такими ценными бумагами?

– Честно говоря… да, немного…

– Но вас это не смутило?

– Нет, поскольку Мортон и Наташа тоже охотились за кейсом.

– Просто-напросто и они не отличаются особой проницательностью! Вот когда понимаешь, что Болонья – провинциальный городишко… Сюда посылают только второсортных агентов!

– Спасибо.

– Не обижайтесь, Ронни… Я ведь с вами откровенна. По правде говоря, вы никогда не годились для такой работы. Скажите честно, вам жилось бы куда счастливее в Кокермауте, с Дэйзи и мальчиками?

– О да, еще бы! – невольно вырвалось у англичанина, прежде чем он успел прикусить язык.

Феликса улыбнулась. Ей нравился старина Ронни с его трогательной привязанностью к домашним. Семья пани Спалек сгинула в Варшаве, а седые волосы уже не оставляли надежды создать новую, поэтому для нее Хантер – Хантер из Кокермаута – олицетворял тот образ жизни, который ей самой хотелось бы вести.

– Договорились… Но я не хочу, чтобы вы возвращались в Кокермаут с общипанными перышками… Напротив, вас должны наградить и отпустить с почетом.

– И чего вы хотите от меня, мисс?

– Принесите мне настоящее досье Фальеро, только и всего. Наверняка Субрэй держит его при себе.

– А как же…

– Сначала придется избавиться от не в меру обременительного кейса – он слишком привлечет к вам внимание Джорджо Луппо. А потом возвращайтесь поскорее в Ча Капуцци, к Субрэю. Такова цена спокойной жизни с Дэйзи.

Жестокое падение. А он-то надеялся, что, поймав русскую, блестяще выполнил задание! В довершение всего Роналд вдруг заметил, что правое заднее колесо спустило. Англичанин выругался, но тут же закусил губу – когда он вернется к Дэйзи, она ни за что не потерпит таких дурных привычек. Склонившись над колесом, он стал искать причину аварии, но внезапно почувствовал, как его что-то кольнуло под левой лопаткой. Роналд быстро сунул туда руку и снова выругался – порезать палец не очень-то приятно! Он хотел разогнуться, но голос Майка дружески посоветовал ему вести себя осторожно.

– Если вы не хотите, чтобы я вас проткнул насквозь, Ронни, поднимайтесь помедленнее…

Хантер повиновался.