Текст книги "Астрид и Амир. Тайна секретного кода"

Глава 5

– Астрид, иди скорее!

Бланка уже стояла наготове с велосипедом у школьной калитки и махала мне. Только что прозвенел звонок, и нам пора было на гимнастику.

Я закрепила спортивный мешок на багажнике и запрыгнула в седло. Краем глаза я увидела, как Марьям и Элли, держась друг за дружку, поковыляли на продлёнку. Меня окатило волной ревности. Не то чтобы я хотела вернуться в ту тюрягу, которая называется продлёнка, конечно нет. Но мне бы тоже хотелось идти под ручку с Марьям, как это было раньше.

Я почти догнала Бланку, когда заметила, что кто-то едет рядом со мной, совсем близко.

Это был Амир.

– Астрид, я нашёл твою тетрадку по математике! – пропыхтел он.

Я затормозила. Он протянул тетрадь.

– Она валялась на полу среди ботинок. Но ведь надо ещё домашнее задание делать, – напомнил Амир и ослепительно улыбнулся.

– Ага, спасибо, – пробормотала я.

– До завтра! – крикнул Амир и укатил прочь.

Я догнала Бланку, и мы отправились на тренировку.

В спортзале уже вовсю шла разминка, и Авичи[2]2
  Шведский диджей.


[Закрыть] грохотал во всю мощь.

С тех пор как я стала ходить в группу Бланки, мне приходится стараться, чтобы не отставать от остальных. Хорошо, что я сильнее большинства, вот только самая негибкая.

Как только я закончила разминку, наш тренер Захе потянул меня к беговой дорожке. Он хотел со мной отдельно потренироваться.

Мне пришлось сделать столько рондатов и фляков, что на месяц хватило бы. Но Захе считал иначе.

– Теперь потренируем темповый фляк, – сказал он. – Пора тебе научиться. Начнём с двух подряд.

– Прямо сейчас? – спросила я, потому что раньше никогда их не делала.

– Да, у всего есть первый раз. Давай – рондат, фляк, фляк. Я слежу. Получится как получится.

– Ладно. Как получится.

– Ну, давай!

Я попятилась и попыталась представить, что надо сделать. Рондат, фляк и сразу ещё один. Я заметила, что некоторые старшие девочки стоят и смотрят на меня, и занервничала. Но подняла большой палец вверх и показала им.

– Давай же, Астрид! – крикнул Захе.

Сердце сильнее забилось в груди, я почувствовала, что справлюсь, если хорошенько разбегусь. И я побежала, сделала рондат, фляк, но, когда надо было это повторить, вдруг замешкалась и, вместо того чтобы выполнить сальто назад, лишь подпрыгнула вверх и тут же упала на спину. Я опёрлась на руку, чтобы подняться. Хрясть! В руке что-то хрустнуло.

– Ой! Ой!

Я медленно вытянула руку вперёд. В ней что-то кололо, и боль резала, словно ножом. В то же время мне было обидно, что я струсила и не сделала фляк, так что я попробовала усмехнуться.

– Как ты? – спросил Захе.

– Уфф! – процедила я сквозь зубы, стараясь улыбаться. Только бы не расплакаться прямо в зале!

– Дай-ка погляжу, – сказал Захе.

Он осмотрел мою руку, она уже покраснела и начала опухать. Бланка тоже подошла.

– Что случилось?

– Я упала на руку, – простонала я.

– Бланка, отведи Астрид в раздевалку и остудите руку холодной водой, – велел Захе и помог мне встать на ноги.

Боль отдавалась в ладони и в руке, но я пыталась улыбаться. Представляю, какая была картинка, когда я плюхнулась!

Бланка открыла кран и стала лить ледяную воду мне на руку.

– Ты, наверное, её вывихнула, – сказала она.

Я простояла, держа руку под холодной водой, минут пятнадцать.

Бланка вернулась в спортзал, а Захе пришёл проверить, как я.

– Ничего опасного, – сказала я.

– Посиди и отдохни на скамейке, когда как следует охладишь руку, – сказал он. – Боль скоро пройдёт.

Но боль не проходила. Конец тренировки я сидела и смотрела, как другие выполняли упражнения.

По дороге домой мне пришлось держать руль одной рукой, потому что другая очень болела. Я ругала саму себя: если бы я не растерялась, ничего бы не случилось.

Когда мы пришли, мама наводила порядок на кухне. Она нервничала, как бывает всякий раз, когда книга, которую она редактировала, должна уходить в печать. Мама волнуется, потому что всё должно быть в самом лучшем виде. Однажды она выпустила книгу, где под картинкой маленького ребёнка оказалась подпись «Оке, 67 лет», это было ужасно, так сказала мама.

– Привет, девочки! – крикнула она. – Можете разогреть себе пиццу, потому что мне надо проверить кое-какие картинки в почте. Включи духовку, Бланка.

– Я ушибла руку, – сказала я.

– Какую? – спросила мама, водружая ноут на стол и открывая крышку.

– Левую, – ответила я в тот самый момент, когда компьютер издал сигнал начала работы.

– Мама, ты же знаешь, что необязательно включать компьютер на полную громкость, – проворчала Бланка и поставила пиццу в духовку.

– Что ж, левую – не так плохо. Пиццу к тому же можно есть без ножа и вилки, прямо руками, – сказала мама. – Только не это! Она всё ещё не прислала картинки! Как можно быть такой копушей! – Мама надела очки для чтения и уставилась на экран.

Я пошла мыть руки. Левой рукой я пошевелить не могла, так что осторожно намылила только ладонь. Когда я вернулась на кухню, мама была ещё больше раздосадована и стучала пальцами по клавиатуре.

– Мне очень больно, – пожаловалась я. – А что, если я сломала руку?

Шуух! – донеслось из маминого компьютера, когда она отправила кому-то сердитое письмо.

– Бланка, пахнет подгорелым, – сказала мама, не отрывая глаз от экрана.

– Разве надо ставить не на 275 градусов и гриль?

– Нет! При такой высокой температуре может загореться бумага снизу. Ну вот, наконец-то я получила картинки. Но… Нет, я так с ума сойду! Пойду позвоню, – сказала мама и ушла с мобильником.

– Ай, моя рука! – пожаловалась я громче. – Ай, как больно!

– Но Астрид, – сказала Бланка, – ты же говорила в спортзале, что ничего опасного нет.

– А вот и есть! ТЕПЕРЬ!

– Астрид, поешь немного, и тебе станет лучше! – крикнула мама из коридора.

Бланка положила пиццу мне на тарелку и помогла отрезать несколько кусков. Пока мы ели, я сидела и смотрела в окно, любуясь осенними красками – красными, оранжевыми и жёлтыми. Я люблю осень, но порой она наводит на меня меланхолию. Меланхолия – это когда грустишь без причины. Но теперь мне в самом деле было очень грустно и больно, грустно на сердце и больно в руке. Рука стала похожа на полено, так сильно распухла. Или на рождественский окорок. Деревянный рождественский окорок.

Мама вернулась и схватила мою пиццу, оторвала кусок и затолкала в рот:

– Господи, как же я проголодалась! Покажи-ка руку. Больно? А где же Юлле?

– Мне в самом деле чертовски больно, – проворчала я. – Спорим, что это перелом. А кто-то преспокойно ест чужую пиццу!

– Не чертыхайся, – сказала мама и отщипнула теперь от куска Бланки.

– Мне чертовски больно! – повторила я. – Да ты сама всегда чертыхаешься!

– Какие страсти! – вздохнула Бланка.

– Ну, немножко опухла, – сказала мама. – Но явно не перелом, иначе бы ты давно уже потеряла сознание. Хватит с нас уже гипсов. Достаточно того, что Юлле учудил весной – соорудил себе фальшивый гипс!

Бланка рассмеялась. А мне было не до смеха.

– А теперь надо всё-таки отправить эту чёртову книгу в печать, – проговорила мама и уткнулась снова в компьютер. – Папа уложит вас спать.

Когда папа пришёл домой, он дал мне таблетку от боли и осмотрел руку.

– Нет, она не сломана, – сказал он. – Иначе бы она неестественно выгнулась, а ты бы не смогла говорить нормально.

– Но мне больно, – пожаловалась я.

– Ну, ты в самом деле сильно ушиблась. Завтра всё пройдёт, вот увидишь.

Но наутро ничего не прошло. Рука горела и болела, и я с трудом оделась. Во время обеда Амир помог мне донести поднос до стола. Гина, увидев это, подошла и спросила, в чём дело.

– Ты какая-то бледная, Астрид, – заметила она.

– Я вывихнула руку, – сказала я.

– Сходи к школьной медсестре, если тебе больно.

– Я пойду с тобой! – вызвался Амир, прежде чем я успела остановить его.

Осмотр медсестры занял две секунды.

– Здесь нужен рентген, – сказала она. – Сейчас же. Кому мне лучше позвонить – маме или папе?

– Папе, – ответила я, потому что не решалась беспокоить маму, она и так была вся на нервах из-за работы.

Папа, когда пришёл, казался очень встревоженным. В машине по дороге в больницу он всё молчал и лишь время от времени посматривал на меня. Мне было так больно, что я и сама едва могла говорить.

К счастью, мы быстро попали на рентген.

– И сколько же ты так проходила? – спросил доктор.

– Со вчерашнего вечера, – ответила я.

– Целые сутки? Ох! Очень плохо, – сказал он и покачал головой.

Папа засунул снюс под губу и откашлялся.

– Да, у тебя перелом, – сказал доктор. – Видишь, вот здесь на снимке – перелом прямо у запястья.

– Я так и знала! – выпалила я. – Что я говорила!

– Придётся наложить гипс, – сказал доктор.

Я с торжеством посмотрела на папу, но он избегал моего взгляда. Он очень внимательно рассматривал рентгеновский снимок, где скелет моей руки и ладони был похож на жутковатые кусочки костей на чёрном фоне.

Снимок показался мне очень красивым, и мне дали его с собой. Повешу его на доску объявлений рядом с картой мира.

Гипс был приятным – влажным и прохладным. Немножко похоже на то, как мы с Марьям делали в детском саду отпечатки наших рук.

Пока гипс высыхал, я успела посмотреть по телевизору несколько серий про покемонов.

Когда мы вышли из больницы, папа решительным шагом направился в кафе напротив.

– Теперь попьём кофе, – сказал он. – Заказывай что хочешь. А потом пойдём в книжный магазин, и ты выберешь себе книжки.

Папа сидел и смотрел на меня печальными собачьими глазами, пока я уписывала огромный шоколадный бисквит. Ему так было жалко меня, что он даже не проверял биржевой курс по мобильнику, хотя обычно делает это каждые четверть часа.

Глава 6

– Это лучевая кость, да? – спросил меня Амир, когда я на следующий день пришла в школу и завернула вверх рукав куртки. Адам, Вибеке, Яннис, Рафаэль и другие одноклассники с интересом окружили меня. Всем хотелось потрогать гипс.

– Кажется. Я не очень-то слушала, что говорил доктор.

Вдруг я заметила в толпе лицо Марьям. Я чуть не подскочила от удивления, когда она наклонилась, чтобы рассмотреть мою гипсовую повязку.

– А как долго тебе ходить в гипсе? – спросила она.

– Доктор сказал, шесть недель.

– А гимнастикой сможешь заниматься? – поинтересовалась она.

Потом выпрямилась и отступила назад. Я обернулась. Там стояла Элли, на шее у неё красовался блестящий пёстрый платок. Не говоря ни слова, она взяла Марьям и увела прочь. Скоро они уже громко наигранно хихикали в углу школьного двора, изображая какой-то дурацкий танец. Я почувствовала, как во мне всё закипает. Захотелось подойти и треснуть Марьям по голове портфелем, а потом, может быть, двинуть и Элли заодно, раз уж я так распалилась, но я осталась стоять на месте и просто злилась всё больше и больше.

– Хочешь, напишу что-нибудь по-арабски? – предложил Амир, взмахнув карандашом.

– Что?

– Могу написать что-нибудь прямо на гипсе. Классно получится.

– Ладно, напиши: «Меня зовут Астрид».

Амир стал выводить извивающиеся буквы. Получилось очень здорово. Потом он нарисовал несколько звёздочек и полумесяцев, а я добавила цветы и листья. Остальным тоже захотелось украсить мой гипс, но, когда Вибеке вызвалась нарисовать арденскую лошадь, я сказала «нет», так что она ограничилась одной подковой.

Когда прозвенел звонок, моя повязка уже была похожа на настоящее произведение искусства, а злость совсем испарилась.

Целую неделю я была в центре всеобщего внимания из-за своего гипса. Например, Яннис охотно играл со мной в одной команде в бренбол[3]3
  Шведская игра в мяч, похожая на лапту или бейсбол.


[Закрыть], потому что считал, что гипсовая повязка – отличная бита. Но тренер думал иначе.

Лишь двое не проявляли никакого интереса к моей повязке и вообще меня не замечали – Элли и Марьям.

Ещё через неделю я привыкла и к этому, и к загипсованной руке. Я всё равно могла играть на барабанах. И читать тоже. Гостить у бабушки. Играть с Бланкой. Устраивать часы размышлений. В школе я поневоле выучила все породы лошадей, о которых то и дело талдычила Вибеке, и всех игроков высшей лиги в НБА, которых перечислял Амир.

Но в классе по-прежнему стоял кавардак. Дни шли, а Гина тщетно старалась навести порядок.

Как-то вечером, когда шум стоял особенно громкий, кто-то запустил бумажный самолётик и попал прямо в её разноцветную чёлку. Я думала, Гина взорвётся и отругает нас, а потом, может быть, пойдёт к директору и нажалуется – но ничего такого не случилось. У неё были другие планы.

На следующий день, когда я тайком сочиняла стихи, вместо того чтобы решать примеры по математике, с которыми я и так без труда справлялась, Гина объявила, что после перемены мы все вместе пойдём в музыкальный зал.

Урока музыки в расписании не было, так что я сразу догадалась: намечается что-то забавное.

Так и вышло. Когда мы пришли в музыкальный зал, Гина встала в центр красного ковра. На ней были леггинсы и мягкие мокасины. Волосы она повязала лентой кричащих цветов. Жестом она велела нам сесть в кружок.

– В прошлые праздники я была на одном замечательном курсе, и теперь мы попробуем заняться драмой, – просияв объявила она и так мотнула головой, что серьги зазвенели. – Станем работать как настоящие актёры, чтобы лучше узнать самих себя и других.

– Здорово! – выкрикнула Вибеке.

Но я отнеслась к этому немного скептически. Не люблю, когда что-нибудь случается вот так – как снег на голову, мало ли что ещё Гина придумает.

– На уроках у нас бывают стычки, поэтому давайте все вместе постараемся создать дружный коллектив, – сказала Гина загадочно.

Я огляделась. Единственный, кто, кажется, всерьёз заинтересовался – это Вибеке, она ходила в театральный кружок, когда у неё оставалось время после конюшни. А вот Яннис явно мечтал смыться – хоть через окно.

– Для начала сделаем несколько упражнений, чтобы установить доверие в группе. Потом потренируемся концентрироваться и расслабляться. Будет здорово, только повторяйте за мной и старайтесь как следует, – сказала Гина и поправила ленту на волосах. – А сейчас пусть один из вас падает назад, а другой его поддерживает, – продолжила она. – Так мы научимся доверять друг другу. – Она посмотрела на меня: – Ты будешь в паре со мной, Астрид, я позабочусь о твоей руке. Встань передо мной и падай назад. А вы все сперва посмотрите, как это делается. Сейчас мы вам с Астрид покажем.

Я нехотя встала к Гине спиной.

– Окей, представь, что ты мешок с сеном, Астрид. Раз-два, просто падай назад. Давай! Доверься мне, расслабься, стань мягкая, как желе!

Все сидели и таращились на меня. Я упала, но не как мешок с сеном, а скорее как стальной гвоздь, потому что мне вообще трудно расслабиться. И падала я не совсем назад: в самую последнюю секунду я повернулась – захотелось удостовериться, что не убьюсь насмерть. Но Гина всё равно поймала меня.

– Окей, ещё разок. Смелее, Астрид. Не оборачивайся. Вы все – словно мешки с сеном. Пожалуйста, разбейтесь на пары и выполняйте задание, а потом поменяйтесь партнёрами! Начинайте, – велела Гина и хлопнула в ладоши.

Все нехотя поднялись. Мне больше не надо было ничего делать, так что я отошла к стене и только наблюдала. Мои одноклассники начали падать здесь и там. Марьям соскользнула в руки Ральфа, Ральфа подхватила Вибеке, а Вибеке поймала Марьям. Похоже, всем понравилось, они хихикали и смеялись. А я была довольна, что не участвую в этом спектакле.

Вдруг раздался громкий стук и крик.

Это вскрикнула Элли. Она лежала на полу и держалась за попу.

– Что стряслось? – спросила Гина с тревогой. – Что ты сделал, Амир?

– Ничего.

– Амир меня не поймал, – захныкала Элли.

– Почему ты её не поймал?

– Не захотел.

– Это же упражнение на доверие! – почти закричала Гина. – Надо ловить того, кто падает. Мы должны доверять друг другу!

– А я никому не доверяю, – сказал спокойно Амир. – Особенно тем, кто сам не больно-то поддерживает других.

Стало тихо. Гина, похоже, растерялась.

Элли всё ещё сидела на полу и тёрла попу. На её белых джинсах появилось тёмное пятно – там, где она шлёпнулась, ведь пол был не особо чистый.

Что ж, так ей и надо! Но как Амир решился! Мне это даже понравилось.

– Может быть, это упражнение слишком сложное, – собравшись с духом, сказала Гина немного погодя. – Перейдём к концентрации.

Мы разбрелись по залу и легли на спину лицом вверх. Гина принялась нам объяснять, о чём мы должны думать. Сперва надо было прислушиваться к очень далёким звукам, например к пролетавшему самолёту или шуму машин. А потом постараться различить звуки, которые совсем рядом, за окном. Там несколько пятиклашек играли в баскетбол, так что это было нетрудно.

Затем нам надо было прислушаться к дыханию соседа. Я лежала рядом с Рафаэлем, у него вечно насморк, так что его сопение невозможно было не услышать.

Это в самом деле было хорошее упражнение, потому что мне бывает трудно различать звуки по отдельности – либо сразу все, либо ни одного.

– А теперь постарайтесь напрячь мозги. Закройте глаза и лежите так тихо, чтобы услышать, как упадёт булавка! – сказала Гина таким бодрым звонким голосом, каким она говорит, когда считает, что всё просто супер.

Мне не хотелось зажмуриваться, и я всё-таки вприщур подсматривала. Гина крадучись пошла по комнате, всё медленнее и медленнее. Я видела, как она достала из кармана булавку с ярко-зелёной головкой.

– Ах, какие вы умники, – прошептала она. – Тсс. Приготовьтесь.

БАНГ! БАНГ! – прозвучало вдруг очень громко.

ПИНГ!

У окна послышался металлический гул.

БАНГ!

Это Яннис пинал со всей силы батарею, так, что отдавалось эхом по комнате. Все рассмеялись, и Гина тоже.

– Это была настоящая булавка, Яннис! Окей, завершим расслаблением.

Мы остались лежать как лежали. Гина бродила вокруг и тихо бормотала что-то монотонным голосом. Время от времени она наклонялась и поднимала чью-нибудь руку или ногу.

– Руки тяжёлые-тяжёлые. Ступни тяжёлые-тяжёлые. Голова тяжёлая. Ноги тяжёлые. Попа тяжёлая. Не смейся, Яннис. Рот тяжёлый. Отпустите мысли. Даже язык тяжёлый.

Я постепенно чувствовала себя всё более и более расслабленной. И немного усталой. Так со мной часто бывает, потому что, если я не занята чем-то по-настоящему интересным, вроде гимнастической тренировки или игры на барабанах, размышлений или чтения захватывающей книги, то становлюсь вдруг какая-то сонная.

– Пальцы на ногах тяжёлые.

Мои пальцы, казалось, стали тяжелее слитков золота.

– Пальцы на руках тяжёлые, – приговаривала Гина.

Я не могла и пальцем пошевелить, словно каждый весил тонну.

– Лицо тяжёлое-тяжёлое.

Моё лицо стало словно тяжеленное одеяло.

– Даже волосы тяжёлые, – прошептала Гина.

Тут я заснула. Провалилась в глубокий сон. Мне снилось, что мы с папой катаемся на лодке. На острове стоит человек и дует в трубу. Звуки разлетаются над морем, это чудесная мелодия. Человек играет всё громче и громче, и музыка приближается. Это казалось вполне реальным. И даже чересчур реальным.

Я вдруг очнулась. Смахнула сон с глаз и огляделась. На стуле чуть поодаль сидел Амир и играл на трубе. Больше никого не было. Ни Гины, ни одноклассников.

Амир отложил трубу.

– Ой, – только и смогла я сказать.

– Расслабление закончилось, – рассмеялся Амир. – Гина попросила тебя разбудить. Пора обедать, поторопись, сегодня рыбные палочки. Я голодный как волк!

Прежде чем я успела возразить, он помог мне встать и вывел из музыкальной комнаты.

Мы пришли на обед последними и уселись за отдельный стол. Марьям и Элли сидели за большим столом с остальными.

Элли выпучила глаза, увидев Амира. Он махнул ей, а потом набросился на еду.

– Знаешь, – проговорил он немного погодя. – Я вот о чём подумал во время этого расслабления.

– Во время упражнения не надо было ни о чём думать, – сказала я.

– Да ладно, что за пустая трата времени! Я всегда думаю.

Я посмотрела на него. У него на тарелке лежало двенадцать рыбных палочек и гора картошки, которую он отправлял в рот с маниакальной скоростью, почти не жуя. Перед ним стояли три больших стакана с водой, в одной руке он держал морковь, которую время от времени откусывал. Когда он говорил, очки сползали на кончик носа.

– Ты хочешь сказать, что устраиваешь часы размышлений? – спросила я.

– Ясное дело! – ответил он и осушил стакан воды. – Конечно!

Амир мне начинал нравиться.

– И о чём же ты думал, когда расслаблялся?

Он указал на меня морковью и признался:

– Я размышлял о том, не захочешь ли ты стать моим компаньоном.

– Компаньоном?

Амир наклонился вперёд и улыбнулся. У него в брекетах застряла картошка. Он, как обычно, слишком приблизился, но мне было наплевать. Меня разбирало любопытство.

– Да, компаньоном по моей шпионской деятельности, – сказал он.

– Звучит заманчиво.

– Так что скажешь?

Краем глаза я заметила, как Марьям и Элли прошествовали мимо, направляясь на перемену. Элли натянула свитер, чтобы не было видно синяка. Они так вцепились друг в дружку, что с трудом удерживали подносы.

– Согласна, – кивнула я.