Текст книги "Метафизика опыта. Книга I. Общий анализ опыта"

§2. Анализ содержания отдельного звука

Приступая к нашему анализу, первый вопрос заключается в том, с какой составляющей начать, из всех тех, которые предварительный отсев всего эмпирического настоящего момента сохранил для анализа, и сохранил просто как процесс-содержание сознания. В этом характере были сохранены, как мы видели, ощущения, эмоции, удовольствия, боли, желания, воспоминания, воображение, мысли, воления. Теперь, поскольку большинство этих явлений, взятых, как мы ограничиваем их, просто как принадлежащие к процессуальному содержанию сознания, предстают в чрезвычайно смутных и неопределенных формах, на которые мы можем ожидать, что будет брошен свет, если мы сначала приведем их в связь с другими явлениями, принадлежащими к тому же самому процессуальному содержанию, которые, взятые сами по себе, имеют более определенный характер, будет хорошо начать с чего-то, что обладает этим характером определенного самозначения в сравнительно высокой степени. Поэтому мы должны начать с чего-то, что одновременно является настолько простым и настолько определенно представимым, насколько это возможно, и в то же время это не абстракция, а эмпирическая часть процесса-содержания сознания, и может быть названо абстракцией только в том смысле, что оно искусственно выделено нами здесь и сейчас для целей анализа.

Этим условиям простоты и определенной представимости или самозначимости, как мне кажется, лучше всего отвечают ощущения, относящиеся к тому, что мы называем специальным и внешним чувством слуха. Иными словами, звук – это то, что мы должны выбрать в качестве первого феномена для анализа, точно так же, как он возникает в контексте настоящего момента опыта здравого смысла, только при этом мы согласны рассматривать этот контекст для целей нашего анализа как состоящий только из процессов-содержаний сознания, то есть относиться к нему точно так же, как мы относимся к самому выбранному звуку. Ясно, что рассматриваемый таким образом звук – это лишь одна часть одной нити или тока во всем содержании эмпирического настоящего момента, и что его изоляция от остальных, будь они одновременными, предшествующими или последующими по отношению к нему, является лишь искусственной. Более того, мы должны будем иметь дело с ним только как с единичным случаем или экземпляром выбранного звука, абстрагируясь от других его экземпляров, неотличимых по виду, которые уже слышали, которые называются тем же общим именем и с которыми, по опыту цивилизованных взрослых, он мгновенно и непроизвольно классифицируется. Рассматривая его таким образом, мы представляем его как пример того, что можно назвать низшим эмпирическим моментом сознания.

Предположим, что я пишу в своем кабинете, и кто-то в комнате ударяет по ноте "си" на фортепиано позади меня. Звук входит в поле сознания и занимает там свое место как часть содержания моего непосредственного опыта. Теперь я выделяю эту часть, мое переживание ноты "си", путем абстракции из остального моего опыта в тот момент и делаю ее объектом анализа. Здесь я должен попросить читателя вообразить себя в тех же обстоятельствах и проверить мой анализ опыта своим собственным анализом. Это анализ, а не аргумент; и его доказательство заключается в точности наблюдения, а не в убедительности умозаключения.

Как переживается нота C? Это первый вопрос. Она переживается как (1) звук определенного качества, (2) определенной длительности, (3) предшествующий и сопровождаемый другими ощущениями.

Что он не переживается как? Это следующий вопрос, который следует задать, несмотря на то, что утверждение, сделанное Альркадв, предполагает исключение любых других членов анализа, кроме приведенных. Ибо этот второй вопрос становится необходимым в силу того, что нота С бесчисленное количество раз была содержанием прямого или косвенного опыта, и то, что мы знаем о ней из этих численно различных источников, должно быть отделено от того, что мы знаем о ней только из одного непосредственного опыта. В сущности, именно тесное переплетение и смешение результатов многократного опыта того, что называется единой вещью (результатов, по большей части собранных и выраженных общим термином или терминами, используемыми для ее описания), составляет большую сложность субъективного анализа. Это будет видно, когда я начну уточнять, что не относится к опыту ноты C в ее величайшей простоте.

Прежде всего, хотя она и переживается как звук определенного качества, она не переживается как похожая на другие звуки, не распознается мысленно как звук, тем более не может быть названа или описана словом "звук". Он также не распознается ментально как ощущение; и не распознается как качество. Это термины, которые мы впоследствии, а значит, и сейчас, используем для его описания, термины, которые мы узнали не из одного простого случая, как тот, что перед нами, а из бесчисленных случаев в бесчисленных вариантах возникновения, и из рассуждений о них.

Точно так же, хотя оно переживается как обладающее определенной длительностью, длительность этой длительности по сравнению с другими длительностями не воспринимается в нем; оно не причисляется к вещам, обладающим длительностью; оно вообще не относится ко времени как общему термину.

И хотя ей предшествует и сопутствует другой опыт, она все же не осознается ментально как поддающаяся такому описанию. Смысл терминов "предшествовать" и "сопровождать" не раскрывается в полной мере в этом единственном опыте, который является лишь одним из бесчисленных данных, из которых выводится их значение.

Также целесообразно отметить, что содержание предшествующего и сопутствующего опыта исключается из опыта ноты С нашим собственным нынешним предположением, когда мы принимаем опыт ноты С в качестве нашего анальи/сандума. В действительности это исключенное содержание присутствовало бы в сознании, хотя, возможно, и уменьшилось бы в яркости из-за удара по ноте. Более того, точное качество нашего сознания ноты С

несомненно, частично обусловлено предшествующим и сопутствующим контекстом звуков, от которого она получает модификации, отличные от тех, [которые она получила бы от других контекстов. Или, говоря более строго, она частично обусловлена модификациями, полученными нейронным процессом, лежащим в ее основе, от нейронных процессов, лежащих в основе звуков, которые являются ее контекстом. Однако его генезис, то есть условия, при которых он излечивается как нота С, здесь не рассматривается. Вопросами такого рода должна заниматься психология.

Из всего опыта, как он действительно происходит в природе, мы выбираем для анализа часть, называемую нотой С, как бы она ни была произведена. Но при этом мы должны быть осторожны, чтобы не фальсифицировать опыт ноты С, приписывая ей искусственную изоляцию, в которую мы помещаем ее для анализа. Поэтому я включаю в опыт ноты С сознание того, что ей предшествовали и сопровождали, хотя и не следовали, другие переживания, содержание которых исключено из самой ноты (J). Факт, что это так, является частью нашего опыта ноты (', хотя содержание, принадлежащее этому факту, отбрасывается нашим анализом в исключение этого опыта. Факт наличия контекста является частью опыта, хотя и не частью содержания услышанной ноты. Это как если бы, искусственно изолируя ноту C, мы разорвали пересекающиеся волокна шнура.

Но вернемся к другим членам исключения. Переживание ноты С не признается в единственном и простом случае, который мы анализируем, как случай опыта. Наше представление об опыте вытекает не из этого случая самого по себе, а из его связи с бесчисленными другими. Тем более он не признается частью нашего опыта. Эго, или субъект, вообще не появляется в нем как единичный случай. В опыт не включается и восприятие организма, который его обслуживает, будь то ухо, или нерв, или мозг. Опыт также никак не связан с внешним миром как его источником, не воспринимается как приходящий в сознание извне или из бессознательного. Оно не осознается как нота, произведенная на фортепиано. Потребуется множество различных и дополнительных переживаний, прежде чем простое восприятие на слух сможет подсказать, какой инструмент ее издает.

В ней также нет никакого чувства усилия, напряжения или натяжения при ее восприятии; тем более нет никакого чувства усилия для того, чтобы услышать ее более отчетливо или сравнить ее с другими ощущениями; это чувство усилия для цели называется вниманием и, вероятно, является зачатком или простейшим случаем нашего опыта воления. Несомненно, отличие ноты С от сопутствующего опыта воспринимается; более того, это отличие может быть настолько заметным, что сразу же сопровождается вниманием. Но для того, чтобы задержать или, скорее, настроить внимание, оно должно быть сначала воспринято; оно не может сначала задержать или настроить внимание, а потом быть воспринятым. Разница может быть настолько выраженной, что промежуток между восприятием и вызванным им вниманием окажется не ощущаемым, и тогда внимание будет казаться одновременным с вызвавшим его восприятием. Но в этом случае восприятие в целом не будет восприятием в его низшем понимании; это будет сложное восприятие, хотя сложность будет обусловлена лишь разницей в степени или интенсивности. Другими словами, простейший опыт того типа, который мы сейчас рассматриваем, не включает в себя никакого опыта воления. Правда, даже для этого простейшего опыта необходимо некоторое повторное действие со стороны субъекта, без которого нота вообще не воспринималась бы. Но само это повторное действие не переживается в тот момент; никакая ясность в восприятии ноты С не предполагает и не выдает его присутствия. Оно находится за порогом сознания, как его называют, пребывая где-то среди реальных условий, от которых сознание, по мнению психологии, находится в непосредственной зависимости. Анализируемый нами опыт вносит свою лепту в формирование всех перечисленных концепций и переживаний, но ни одно из них не обнаруживается в качестве элемента в любом простом и единичном переживании ноты С.

Но теперь я перехожу к характеристикам другого рода. Я перечислил звук определенного качества как один из трех элементов анализа, включенных в наш опыт ноты С. Но это качество само по себе не простое. Оно содержит в себе три подкласса: высоту тона, цвет (тембр) и степень интенсивности. Я думаю, сомнительно, что при простом и единичном восприятии звука эти элементы вообще различаются, и если различаются, то в какой степени. Острое ухо может их услышать, а ухо холма – нет; практикующаяся машина может их услышать, а непрактикующаяся – нет. Иными словами, это означает, что в одних случаях они будут восприниматься как элементы звука, [а в других – нет. Я предпочитаю предположить, что они не будут различаться на слух – предположение, которое не отрицает их присутствия в звуке, но оставляет их как недискриминируемые компоненты его общего качества.

Следует отметить, что эти субэлементы (так их можно назвать), будучи компонентами слышимого звука, стоят на совершенно иной ступени, нежели другие символы, которые, как я утверждал, в нем не ощущаются. Последние, будучи элементами, не принадлежащими (uialysandum), могут быть привнесены в него только извне, и если бы они были привнесены, это бы испортило анализ. Те, которые я сейчас упомянул, находясь, во всяком случае, в пределах анализа, могут восприниматься одним человеком и не восприниматься другим, или одним и тем же человеком в одно время и не восприниматься в другое, и, таким образом, принадлежа лишь к тому, что называется "личным уравнением", не витализируют анализ, а лишь указывают предел его действенности. Ведь если бы три субэлемента, высота тона, цвет и интенсивность, действительно различались в ноте C, то анализ, ложно исключающий их, был бы просто недостаточным и дефектным; он не искажал бы природу анализируемого. Но если бы мы ошибочно полагали, что нота C сразу же распознается и классифицируется как звук, а не просто слышится, мы бы ввели в анализ элементы, которые, будучи чуждыми ему, изменили бы наше представление о его реальной природе. Фактически, это означало бы предположение, что априорное представление о звуке или, во всяком случае, некая классификация, применимая к ощущениям, была предварительным условием для того, чтобы мы вообще услышали звук.

Аналогично и с чувством усилия. Если бы оно было привнесено в качестве элемента в содержание простых восприятий, таких как восприятие ноты С, оно превратило бы это содержание в деятельность и тем самым спутало бы воспринимаемое содержание с актом или процессом его восприятия, который иногда содержит чувство усилия, а иногда нет.

И если бы любая из этих вещей была сделана в любом простом или типичном случае, подобном данному, все наше представление о природе эмпирических единиц опыта было бы жизненно изменено. Первая ошибка была бы дефектом, относящимся только к нашему анализу; любая из последних была бы ошибкой, затрагивающей наше представление о природе анализируемой вещи. Поэтому важно отметить разницу в роде этих двух ошибок, если это ошибки.

Я говорю "если это ошибки", потому что в субъективном анализе нет окончательного и общепризнанного теста на истинность. Именно анализ сам по себе является нашим конечным критерием. Субъективный эмпирик в философии, который отказывается отличать процесс от содержания, восприятие от восприятия, форму от материи, делимые от неразделимых элементов, опосредованное знание от непосредственного и так далее, не может быть ни осужден, ни убежден никаким процессом аргументации, поскольку не существует posita atqiie concessa, на которой может быть основан аргумент. Есть просто один анализ против другого. Поэтому только благодаря последовательности или противоречивости результатов, к которым он приводит, истинность одного анализа и ложность другого могут стать, с общего согласия, признанными и установленными.

Следует упомянуть еще об одной сомнительной характеристике, относящейся к той же категории сомнений, что и высота, цвет и интенсивность, которую, соответственно, вместе с ними я исключил из анализа. Это восприятие направления, в котором раздается звук. В рассматриваемом случае нота C ударяется позади предполагаемого слушателя. Слышится ли она как идущая сзади? Или, скорее (поскольку такой способ утверждения может показаться подразумевающим признание, подобное тем, которые мы уже исключили), содержит ли простое слышание ноты 0 какой-либо дискриминированный элемент, который может, в последующем опыте, войти в определенную ассоциацию с идеей конкретной локальности или направления в пространстве? Я думаю, что почти уверен, что это так, во всяком случае, в огромном количестве случаев. Возможно, это, строго говоря, не элемент слышимого звука, а сопутствующая тактильная вибрация органа, скорее ощущаемая, чем слышимая. В любом случае это будет аналогично тому, что Лотце назвал "локальным знаком" в содержании зрения. Генетически, несомненно, все наши органы чувств развивались вместе и в более или менее тесной связи друг с другом, в зависимости от развития организма. Поэтому естественно предположить, что определенные виды признаков в одном чувстве должны были приобрести постоянную связь с определенными видами признаков в других чувствах, чтобы взаимно соответствовать и подсказывать друг другу. Этой историей и развитием мы сейчас не занимаемся. Предпочитая, однако, чтобы мой анализ был ошибочным скорее по недостатку, чем по избытку, я предварительно исключаю из него этот элемент; тем временем я рассматриваю его как элемент звука, "который, во всяком случае, сам по себе не достаточен для возникновения восприятия пространства и который, пока мы не приобрели это восприятие из другого опыта, остается нерасчлененным в музыкальной ноте".

§3. Анализ процесса слушания – участие памяти

Так много можно сказать о содержании анализируемого опыта. Теперь мы должны проанализировать этот же опыт как процесс, или, другими словами, тот факт, что опыт имеет место. Любой из этих вариантов вытекает из другого, поскольку, как мы видели, содержание имеет длительность, ему предшествуют и сопутствуют другие содержания. Его переживание – это событие во времени, имеющее длительность. Одна и та же длительность времени является элементом содержания анализируемого опыта при одном способе его понимания и лежит в основе другого способа его понимания, а именно, как процесса переживания. Более того, это та особенность анализируемого опыта, благодаря которой он связан или находится в непрерывности с исключенным опытом, предшествующим и сопутствующим, а также, как будет показано далее, следующим за ним. Без этой непрерывности, связанной с ее длительностью, нота С была бы полностью отделена от исключенного опыта различием ее чувственного качества. Если бы не это, то изоляция, которую мы теперь вынуждены вводить искусственно, для целей анализа, была бы найдена готовой в опыте, если предположить (per impossibile), что опыт мог бы тогда существовать. Но и так анализируемый процесс-содержание переживается как отдельная, но не отделенная часть более крупного процесса, отчасти одновременного, отчасти предшествующего. Это, так сказать, конечный отрезок нити в веревке, состоящей из многих нитей. Но это конечная часть, только до тех пор, пока последующий момент сознания не окажется за порогом.

Это последнее выражение, которое также использовалось в предыдущем разделе, требует пары слов комментария. Длительность переживаемого содержания – это процесс его переживания, или, скорее, то, что делает его фактическое присутствие в сознании процессом. Нота C приходит в сознание и некоторое время в нем находится. Приход состояния или процесса сознания в сознание, то есть начало его существования как состояния или процесса сознания вообще, Гербарт живописно назвал подъемом над порогом (Schwelle) сознания или переходом через него; это выражение обобщает тот факт, что все конкретные и временные состояния или процессы сознания обязаны своим генезисом как таковые, по крайней мере частично, тому, что в данный момент не является сознанием, но существует и действует в области, исключенной из его нынешних границ.

Таким образом, предположение о реальности, которая не является сознанием, вводится образным выражением "порог сознания", которое представляет собой образ, нарисованный из пространства, включающий идеи (1) о границе между сознанием и не-сознанием и (2) о том, что появление сознания выше пограничной линии каким-то образом обусловлено чем-то реальным в области не-сознания ниже границы. Таким образом, в этом выражении мы имеем предположение того, что впоследствии встретится нам как идея реальных условий сознания, связь которых с сознанием как их предпосылкой, в той мере, в какой они лежат в субъекте сознания, является предметом психологии.

В этом отношении то, что подразумевается под этим выражением, верно и ценно. Но говорить о состоянии или процессе сознания, возникающем за порогом сознания, неверно, если это заставляет нас представлять его как уже состояние сознания до появления за порогом, как солнце есть солнце, как до, так и после его появления над горизонтом на восходе. В случае с сознанием это было бы самопротиворечиво. Состояние или процесс, который одновременно является и сознанием, и не-сознанием, каким должно быть предполагаемое состояние сознания ниже порога сознания, невозможен. Термин "сознание" в самом широком смысле имплицитно содержит в себе понятие "выше порога" как часть своего собственного значения. И простое добавление "выше порога" само по себе делает не больше, чем явно отличает его от не-сознания. Но тогда такое добавление было бы излишним и пустым, если бы оно не подразумевало некоторую реальность в области ниже порога.

Если же мы представляем себе реальность ниже этого порога, то мы eo ipso отделяем некий объект или объекты сознания (известные по опыту, давно прошедшему после тех состояний, которые мы сейчас рассматриваем) и противопоставляем их сознанию, и в то же время мы принимаем термин сознание в ограниченном смысле, гораздо более узком, чем тот, в котором мы понимали его до сих пор. Ведь реальность, которую мы представляем себе за порогом, может быть только некоторым объектом или объектами сознания, поскольку в противном случае мы вообще не могли бы о ней думать. Поэтому введение понятия границы сознания означает ограничение универсального смысла термина "сознание" и противопоставление ему некоторого одного или нескольких собственных объектов в характере не-сознания.

Теперь заметим, что С является частью процесса сознания над порогом, от начала до конца, и непрерывно связан с другими частями этого же процесса, то есть с другими состояниями сознания, все из которых (как мы увидим, есть основания для вывода) приходят в сознание, как и оно само, в зависимости от некоторых реальных условий. Но с этим способом возникновения, или появления за порогом, нам в настоящее время нечего делать. Наш опыт, связанный с нотой С, ничего не говорит нам о ее реальных условиях, то есть о том, откуда и как она приходит в сознание. Процесс, частью которого она является, говорит нам о том, что это процесс сознания, и как таковой он полностью находится за порогом. Именно мы абстрагировались от других частей этого процесса в целях анализа. Мы не должны путать части сознания, от которых мы намеренно абстрагируемся, с частями процесса, который находится ниже порога сознания и о котором ни выбранная для анализа часть, ни ее непосредственный контекст сами по себе ничего нам не говорят.

Это объяснение не является излишним, поскольку вся система психологии Гербарта основана на вымысле, что каждое состояние сознания (Varstellung – его слово) имеет двойное существование, одно как сознание, другое как бессознательное, одно выше, другое ниже порога сознания, который оно время от времени пересекает и вновь пересекает, благодаря своим действиям и реакциям с другими состояниями сознания, выше и ниже порога. Истина заключается в следующем. Любой конкретный или данный процесс сознания, взятый в более узком смысле, о котором говорилось выше, на самом деле, как мы увидим позже, связан с двумя процессами, один из которых – процесс сознания, упомянутый выше порога, с которым он либо непрерывен, либо может быть приведен в непрерывность, а другой – процесс его ближайших реальных условий, состоящий из некоторых нейронных или других действий в субъекте, которые не являются сознанием, и от которых он является зависимым сопутствующим. Как мы увидим, есть веские основания для вывода, что существуют некоторые реальные условия для каждого данного конкретного состояния или процесса сознания; но я буду удивлен, если мы встретим какие-либо факты, подтверждающие гипотезу, что Vorsiellung продолжает действовать как реальное условие, когда оно перестало существовать как Vorstellung. Теория Гербарта, как утверждается, основана на априорном постулате о простых субстанциях и их Selbsterhatlungen, или актах самоподдержания. Но теперь вернемся к нашему анализу.

Опыт ноты С, проанализированный таким образом как процесс переживания, говорит нам не больше о содержании опыта, чем его анализ как содержания. Он просто по-другому воспринимает те же факты. Ни одна из концепций или переживаний, исключенных прежним анализом, не привносится нынешним. Мы просто воспринимаем весь опыт как процесс, в котором два элемента, качество ощущения и длительность, воспринимаются как различные, но неразделимые элементы на протяжении всего процесса, причем характер того, что это процесс, обусловлен элементом длительности. Я привык называть качество ощущения материальным элементом, а длительность или качество времени – формальным элементом всего опыта. Но, разумеется, причина, по которой я дал им такие названия, не может быть видна из анализа одного-единственного случая.

Еще одна вещь, которая в действительности вовлечена в опыт как эмпирический процесс, – это удержание, или память в ее низшем понимании, причем слово память имеет, таким образом, несколько иное значение, чем его обычное значение, в котором оно обозначает припоминание или повторное появление чего-то, что было забыто, и в котором я использовал его до сих пор. Теперь удержание, или память в ее низших терминах, – это характер, о котором, конечно, нельзя сказать, что он различен или воспринимается как таковой в опыте, хотя на самом деле он участвует в воспринимаемом очищении длительности. С этим можно согласиться, если мы примем математический способ деления времени на моменты, которые не имеют длительности, и затем будем рассматривать настоящий момент как начинающийся в такой момент. Ибо тогда эмпирический момент, обладающий ощутимой длительностью, как нота С, и который мы называем эмпирическим настоящим, должен быть понят как уходящий в прошлое и прекращающий существование в качестве настоящего в тот самый математический момент, когда он появляется на свет, возникая за порогом сознания. Чтобы понять это, мы можем использовать иллюстрацию измерительной ленты, намотанной на катушку, которая заключена в футляр, из которого она может быть извлечена через прорезь в футляре. При вытягивании ленты через щель вытягиваемая часть будет представлять сознание, щель – порог; а катушка с еще не вытянутой лентой будет обозначать реальные условия сознания ниже порога. А любая часть ленты, которая представляет сознание выше порога, – это часть, которая уже пересекла порог, будучи вытянутой через щель. Если так рассматривать эмпирический опыт, то весь он существует только в памяти, если только не в воображении, то есть как продукт памяти, спроецированный воображением в будущее время. Однако сейчас нам не до этого. Наше непосредственное дело – метафизический анализ эмпирического опыта, а не математический. В термине "эмпирический", применяемом к любой части опыта, подразумевается, что эта часть имеет некоторую продолжительность во времени; из этого следует, что наименее возможным эмпирическим настоящим моментом является такой, в котором восприятие и память (в смысле простого удержания) неотличимы друг от друга.

Итак, результат нашего анализа таков: Наш опыт ноты С, взятый как процесс, является восприятием и восприятием (или перцепцией) в одном, воспринятым содержанием и восприятием его, или фактом, что оно воспринято, то есть составляет часть сознания в течение определенного времени. Называя содержание тем, что является восприятием или переживанием, мы можем назвать факт, что оно воспринимается, его тем, что является существованием, как оно известно в настоящее время. Ни одна из этих двух частей совокупного опыта не существует отдельно от другой; они различимы, неразделимы и соизмеримы. Однако ни одна из них не является объектом другой. Существование воспринимаемого содержания не является его объектом, поскольку само по себе содержание не является воспринимающим. И опять же качество или содержание воспринимающего не является его объектом, а представляет собой природу самого воспринимающего, природу, по которой только его и можно определить. То, что воспринимающий не является объектом содержания, почти слишком очевидно, чтобы на это обращать внимание. Таким образом, «что» и «то» лучше всего характеризовать как противоположные аспекты друг друга и опыта, не принимая при этом опыт за третью вещь или что-либо иное, кроме их неразрывного единства. Это самая общая истина об опыте, которую мы таким образом проиллюстрировали в рассмотренном нами случае: Смысл esse – percipi. Простое бытие или существование в его низшем понимании известно как то, что есть.1616
  For this use of thatness and whatness see The Philosophy of Reflection (1878). Index, under Questions and Whatness.


[Закрыть] Это одновременно необходимый минимум позитивного значения, которое передает термин, а также значение, которое отмечает его максимальное расширение, или применимость, в качестве общего термина.

И все же, хотя эти два аспекта и противоположны, в любом отдельном и простом случае, взятом в отдельности, они не могут рассматриваться иначе, чем как объединенные в одном конкретном процессе-содержании сознания. Иными словами, в этом простейшем опыте они не различаются, тем более не распознаются и не классифицируются как аспекты. Мы называем их аспектами опыта, рассматриваемого как процесс, точно так же, как мы называли элементы его анализа элементами, когда рассматривали его как содержание.

Опыт в его простейшей форме и в простейшем возможном случае есть одновременно и процесс, и содержание; и следует особо отметить, что, согласно приведенному здесь анализу, длительность является общей для обоих его аспектов, общей для него и как процесса, и как содержания; длительность, ясная для каждого содержания, есть та, которая добавляет его аспект как процесса к его аспекту как содержания. Впечатление, которое производит такой случай, реально и позитивно, реально и позитивно, и в реальных и позитивных пределах. Оно вносит реальный вклад в формирование и накопление полного смысла этих слов. Он не ждет, пока его воспримут, пока его значение не будет усвоено. Без способствующих факторов, или способствующих восприятий, одним из которых оно является, это значение вообще никогда не было бы усвоено.

Опять же, если они не классифицируются и не признаются как аспекты, то тем более не могут быть признаны как объективные и субъективные аспекты. Мы уже видели, что они не являются объектами друг друга. Теперь я добавлю, что они не являются объективными и субъективными аспектами друг друга. Правда, они являются необходимой эмпирической основой и фундаментом этой концепции. Но в единичном и простом опыте, подобном тому, который мы рассмотрели, различие между субъективным и объективным аспектами не имеет ничего общего; каждый аспект можно отличить от другого, но нет ничего, что могло бы обозначить их как соответственно субъективный и объективный. Каждый из них имеет равные права на оба названия, поскольку каждый из них соизмерим со всем опытом, это пример опыта в его низших терминах, который мы анализировали, и весь он в равной степени является тем, что мы в дальнейшем называем субъективным, а также тем, что мы в дальнейшем называем объективным и реальным.