Текст книги "Осознанность. Подбери ключ к новой жизни и исцели мир вокруг"

Если самооценка терпит поражение

Многие из нас чувствуют себя малозначительными, брошенными на произвол судьбы и даже не заслуживающими уважения. Мне трудно перечислить всех встретившихся людей за все время, когда я преподавала медитацию, кто страдал от низкой самооценки, был оскорблен и растоптан обстоятельствами, из-за чего чувствовал себя чересчур скованным.

Если вы ощущаете себя настолько же подавленным, то, вполне вероятно, вам потребуется обратиться за помощью, найти родственников, разыскать всех тех, кто поставил бы перед собой цель вытащить вас из эмоциональной ямы. Очень часто такие люди когда-то сами вызволяли себя из состояния тяжелой депрессии, а сейчас хотят передать приобретенные в этом навыки другим.

Я помню, как наблюдала за церемонией присуждения Виоле Дэвис премии «Золотой Глобус» за лучшую женскую роль второго плана в фильме «Ограды», снятом по сценарию Августа Уилсона. Награда стала проявлением признания того, насколько проникновенно актриса сыграла роль всеми забытой и порицаемой домохозяйки Роуз Ли Максон, а в своей речи Дэвис говорила о всех тех, кто на личном опыте познал сексуальное насилие и привык думать о себе как о малозначительном человеке, постоянно попрекая себя. «Нет никаких предпосылок к малозначительности, – сказала она. – Вы бесценны по праву рождения, и, как мне кажется, это послание должны услышать многие женщины. В том числе те женщины, которые молчат вследствие полученной травмы, стыда из-за совершенного над ними насилия, – они должны понять, что это произошло не по их вине, они напрасно считают себя морально и физически нечистыми».

Возможно, уважение к себе не что-то из ряда вон выходящее – но тем не менее оно таковым является. Оно одновременно радикально и незаурядно. Если мы заботимся об окружающих и если уверены в своей значимости, то хоть чего-то, да стоим, сможем стать предвестниками перемен – для себя и для других.

Шанталь Уокер, первая из проинтервьюированных респондентов, о которой мы рассказывали в первой главе, сумела сорганизовать рабочих и оказать давление на руководство компании, чтобы увеличить размер заработанной платы, потому что знала, что она лично – и все они – заслуживали чего-то большего: «Я стала действовать, потому что моя семья всегда давала мне понять, что я значима, и, таким образом, я знала, что стоила гораздо большего по сравнению с тем, как ко мне относились. Я знала, что окружающие играли еще более значимую роль, хотя, возможно, даже не догадывались об этом. Я должна была подняться на борьбу за свои права и права других».

В тисках страха

Готовясь к празднованию юбилея, посвященного шестидесятилетию Джозефа Гольдштейна, наши друзья арендовали прогулочный корабль, чтобы плавать в гавани Нью-Йорка. Все прошло великолепно, во время морской прогулки мы болтали, смеялись, шутили, причем все это сопровождалось угощениями из маисовой муки, которыми мы наслаждались в окружении любимых друзей и членов семьи. Не удивительно, что не обошлось без сюрприза, и им стала картина, на которой Джозеф был изображен подростком, принимавшим участие в проведении церемонии бар-мицва[4]4
  Бар-мицва – в иудаизме достижение еврейским мальчиком или девочкой религиозного совершеннолетия. – Прим. ред.


[Закрыть].

Несмотря на переполнявшее меня счастье и ношение магического акупунктурного браслета на запястье для защиты от морской болезни, я почувствовала тошноту. В детстве я часто страдала от укачивания в транспорте, но со временем все прошло и больше не повторялось, даже с учетом того, что в последнее время я сроднилась с образом жизни вечной путешественницы. Морская болезнь сопровождается отвратительными ощущениями, когда приходится улыбаться через силу на борту прогулочного корабля, лишь бы не испортить настроение окружающим. Но я оглядываюсь на наш морской круиз, и мне кажется, что моя улыбка была больше похожа на гримасу, чем на что-либо другое, и, пока вечеринка набирала обороты, она становилась все более натянутой и как бы молила: «Помогите мне выйти из этого состояния».

Затем наш прогулочный корабль проплыл мимо Статуи Свободы.

Она величественно стояла, потрясая высотой, составляющей почти сто метров от пьедестала до кончика факела, с разбитыми цепями, лежащими у ее ног, доброжелательно встречая всех тех, кто с огромным трудом и риском для жизни сумел добраться до новых берегов. В этот момент меня переполнил восторг. Если мне доставляла огромное счастье ее небольшая копия, стоящая у меня дома, то что же тогда говорить о настоящей статуе! Все неприятные ощущения и позывы к тошноте моментально исчезли. Только тогда я вспомнила, что стала страдать от укачивания в транспорте лишь в девятилетнем возрасте. Я жила с родителями, пока мне не исполнилось четыре года и они не развелись. До девяти лет я жила с матерью, а когда она умерла, меня забрали дедушка с бабушкой.

В тот период жизни, каким бы видом транспорта ни пользовалась – автобусом, автомашиной, поездом, – каждый раз я испытывала тошноту. И я хорошо помню, что так же внезапно, как и в детстве, меня начало тошнить, но только в тот раз, когда я уходила из дома, – и больше я никогда не испытывала проблем ни с укачиванием в транспорте, ни при возвращении домой.

Я была настолько испуганной, настолько неприкаянной, что мне казалось, будто земля ходит ходуном под ногами.

Иногда бывает страшно уходить из дома, и по этой причине нас может переполнять с головы до ног чувство облегчения, когда мы понимаем, что можно жить неразлучно с ощущением родного дома внутри себя – зная, кем мы являемся на самом деле, – черпая энергию и жизненные силы по мере путешествия вперед, перешагивая страх и сомнения и оставляя их позади.

Возложение надежд на окружающих и поиск спасения на стороне

Я раздумываю о Статуе Свободы, сравнивая ее с другими женщинами, ставшими частью мировой истории, с женщинами в состоянии ожидания. Я думаю о деталях архитектурного стиля под названием капитанская дорожка, или, менее благозвучно, вдовья дорожка, которые можно было часто увидеть в XIX веке на крышах домов по всему североамериканскому побережью. Последнее название, как гласит народная молва, имеет отношение к женам моряков, которые стояли на небольшой огороженной перилами площадке на крыше дома и ждали возвращения супруга, прохаживались по ней вперед и назад, смотря в море, которое, вероятнее всего, навсегда забрало их мужей. Женщины пребывали в состоянии страха, ожидая свершения воли небес или Всевышнего, страстно желая вернуть их себе, а не отдавать навсегда, веря в то, что муж должен приплыть живым, готовясь ждать столько, сколько потребуется.

Живя у родителей отца, я была воплощением ожидания. Не пропавшего мужа, а сильного ощущения потерянной жизни. Я проживала жизнь, как будто была магнитофоном, поставленным на паузу. Вся моя жизнь до исполнения восемнадцати лет, по моим ощущениям, выпала в осадок, была совершенно иной, заброшенной. Я чувствовала оцепенение или не могла даже представить, что делать, или же меня убеждали в полной бесплодности всех моих устремлений. Я была совершенно несостоятельна ни в том, чтобы сделать правильные шаги в нужном направлении, ни в попытке совершить хоть какие-то изменения. Внезапно мне захотелось попробовать заняться такими вещами, которые бы кардинальным образом отличались от всего, что было раньше.

Еще раньше я приняла важное для себя решение, определившее ход всей моей взрослой жизни: написала заявление декану факультета американистики в университете, где училась.

В письменной форме я просила разрешения провести мой третий год обучения в Индии, занимаясь изучением медитации. Я давно к этому стремилась. В семнадцать лет я обратилась за разрешением взять академический отпуск, а в восемнадцать лет отправилась в путешествие. На момент получения положительного ответа я нигде не была, даже в Калифорнии, за исключением Нью-Йорка, где провела детство и юность. Каким же образом я осмелилась стать ученым, изучающим, предположим, сравнительное религиоведение? Благодаря тому жизненно важному, загадочному и судьбоносному моменту, если мне сейчас задают вопрос о том, какая у меня была специализация в университете, я часто шучу в ответ: «Алхимия». Или что-то вроде того.

К тому путешествию я испытывала страстную тягу, такую же эфемерную, как след, оставленный в небе реактивным самолетом, и в конце концов воплотила мечту в жизнь. Я не думала, что буду испытывать отвращение во время длительной поездки на другой конец света (и не испытывала его), но подозревала, что буду испугана им (что и случилось на самом деле). Тем не менее я отправилась в путь.

Я надеялась, что найду средство, которое бы облегчило мои страдания, но вместо этого во время поездки во мне только упрочилось убеждение истово трудиться и постоянно служить окружающему миру. Все, что я постигала интуитивным путем, прислушиваясь к себе, или выполняла, несмотря на трудности и лишения, или делала в ущерб своим интересам ради заботы об окружающих, было укреплено, усилено и поднято на новый уровень духовными практиками, развивающими осознанность и любящую доброту, осознание чего ко мне пришло лишь какое-то время спустя.

Все вместе мы сможем раздвинуть границы жизни, и для этого нужно лишь искать или желать… чего-нибудь. Мы можем узнать, какие ограничения созданы цинизмом или безнадежностью, и миновать их, идя в самую гущу перемен, вдыхая жизнь в то, о чем заботимся.

Вера в то, что о нас говорят окружающие

Как-то раз днем я вела семинар вместе с белл хукс в частном учебном заведении Бериа-колледж, штат Кентукки. Довольно продолжительное время я рассказывала о том, что окружающие люди могут говорить о нас – о нашей значимости и о нашей принадлежности или ее отсутствии, о том, насколько мы сопричастны, – и мы охотно принимаем все это на веру.

Такая история может красной нитью проходить через нашу жизнь до тех пор, пока не станет ее частью. Беря ее за основу, мы заново переформатируем свою идентичность. Из зала донеслась в ответ реплика: «Я не делаю этого. Люди не рассказывают истории о нас. Им совершенно не нужно так много знать о нас».

Говоря об этом, я подразумевала не только то, что другие люди рассказывают именно о вас, но и всю официальную пропаганду, через которую группы людей или госструктуры оказывают влияние на вас, пусть даже едва заметное, например с помощью архитектурных стилей и геометрических форм. Перед зданием Общества проницательной медитации в городе Барре, штат Массачусетс, о котором я вела рассказ в первой главе, установлена восхитительная колоннада из четырех колонн высотой с двухэтажный дом, украшенная семью лестницами, ведущими к большой парадной двери.

Как оказалось, то, что я всегда считала грандиозным и вдохновляющим, совершенно по-иному воспринималось другой группой людей: инвалидами, использующими кресла-коляски. Мне стало ясно, что нам необходимо построить новый пандус. Безусловно, модернизация старого здания – весьма непростое занятие, а строительство рампы у главного входа, весьма вероятно, превратится в создание еще одной грандиозной структуры, которая нарушит гармонию всего архитектурного замысла и значительно затруднит проезд. Вот почему мы сначала решили пристроить пандус к черному ходу.

Однако в конце концов возобладало мнение, что рампу необходимо пристроить к главному входу, потому что ее локализация должна нести ясный посыл людям с ограниченными возможностями: вы часть нашего мира, вы для нас всегда желанны, как и остальные; пожалуйста, входите к нам через парадную дверь. Да, какое-то время это может казаться очень неудобным – и мне, и всем, кто подъезжает на машине к парадному входу по узкому проезду, – но мы даем понять о сопричастности к проблемам других людей и о том, как много они для нас значат.

В то же время на семинарах, проводимых в Кентукки, белл хукс предложила другой пример поведения, способ действовать в окружающем мире, рассказывая очень проникновенную историю о том, кто является важным, а кто – малозначительным. По мере взросления белл хукс все чаще стала обращать внимание на богатого белого джентльмена, который одевал собаку в забавную одежду и сажал ее на переднее кресло в машине, а его чернокожая служанка садилась сзади.

Как же это возможно? – спрашивала она себя, так как все свидетельствовало о том, что белый мужчина относился с большим уважением к собаке, чем к человеку.

Этот случай оказал неизгладимое впечатление на ее детский ум. Ей понадобилось проделать огромную работу в течение длительного времени, чтобы научиться с любовью противодействовать такого рода случаям, о которых она узнавала, если люди говорили ей, что место под солнцем зависит от цвета кожи.

Генеральный директор компании Merc Кен Фрейзер в интервью, данном газете Нью-Йорк Таймс, пролил свет на то, как глубоко укоренившиеся еще со времен апартеида случаи жизни могут влиять на наше поведение:

«Однажды весь учебный семестр мне пришлось прожить в Соуэто[5]5
  Соуэто– группа тауншипов (поселений) на юго-западной окраине Йоханнесбурга. Во времена апартеида – место для принудительного проживания африканского населения. После расстрела демонстрации учащихся (1976 год), протестовавших против введения обучения на языке африкаанс, началось восстание против всей системы апартеида и господства белого населения, охватившее практически все слои населения Соуэто и поддержанное в других районах и городах ЮАР. Кульминацией восстания были всеобщие политические забастовки в августе-ноябре 1976 года. – Прим. ред.


[Закрыть]. Там царила анархия. Улицы ночью не освещались. В те времена Соуэто представлял собой огороженную со всех сторон резервацию, где содержались люди, так как правительство Южной Африки считало своей главной задачей разобщать черных и белых.

Но при общении с людьми, которых всю жизнь убеждали, что они второго сорта, больше всего мне врезалось в память то, как трудно с ними разговаривать, особенно с мужчинами, в спокойном тоне, потому что им всеми возможными способами внушали всю жизнь, что их голоса не имели никакого значения.

В дополнение к попытке обучить людей основным правовым вопросам еще приходилось прививать им чувство уверенности в своих силах».

Могучие силы неподвластны нашему контролю

То, что удерживает нас от совершения некоторых поступков, возможно, имеет дело с силами вне нашего контроля, являющимися противоположными по сути тому состоянию, когда мы ощущаем себя измотанными до предела трудными обстоятельствами или оказываемся застигнутыми врасплох теми слухами, которые распускают о нас.

Задумайтесь на минуту о нищете, принудительной ассимиляции или лишении гражданских прав – обо всем, что методично навязывает нам границы того, о чем, как мы считаем, нам позволено мечтать. Если я начинаю думать об этих могущественных и мощных силах, они вводят меня в ступор, в результате чего я цепенею, прекращаю заботиться об окружающих людях и о себе, потому что надежда в действительности самая жестокая вещь.

Посещая бывшие республики Советского Союза, обретшие независимость после его развала, я была поражена тем, насколько редко люди выручали друг друга. В состоянии хаоса они не знали толком, как вести себя в новых условиях. Их парализовало, так как их десятилетиями убеждали не предпринимать никакой инициативы, учили пассивно наблюдать за своими жизнями. Я подметила любопытный факт, что они защищались сарказмом и цинизмом. Это давало им, как мне кажется, ложное ощущение содействия, способа почувствовать, что они могли каким-то образом влиять на окружающую обстановку, совершая какие-то действия, в то время как в действительности с головой погрязли в ничегонеделании из-за того, что не видели ни одного доступного способа, как надо действовать.

Мы привязаны к системе, которая истощает наши способности к содействию, доводит нас до состояния полной бессмысленности и поражения. Мне на память пришли вспоминая о подруге, которая рассказывала, как в семилетнем или восьмилетнем возрасте жила с разведенной мамой и дядей по материнской линии. Детали событий уже потеряли четкость в ее воспоминаниях, но она хорошо помнит, как дядя сломал руку матери и затем пришел социальный работник (они жили на денежное пособие). Социальный работник отказался назначить маме дополнительное пособие, чтобы они могли съехать со старой квартиры и снять новое жилье, утверждая, что моя подруга, которая на тот момент уже потеряла отца, будет испытывать дискомфорт, если в дополнение к случившемуся останется и без дяди.

Я не знаю всех подробностей, какое влияние все это в совокупности оказало на ее мать, но подруга вспоминает, что никто так и не поинтересовался о ее личных предпочтениях. Так как она на тот момент была ребенком, то к ее мнению никто и не прислушался.

Именно в тот момент что-то сдалось или оборвалось внутри нее, и ей пришлось потратить всю сознательную жизнь на создание в себе ощущения содействия, а также защитить и сохранить его, хорошо зная, как жить в ментальном состоянии бесправия.

Как-то вечером после ужина я прогуливалась с одним из друзей по нью-йоркским улицам, когда к нам подошел мужчина, прося денег, явно не имеющий дома и живущий на улице. Так как мой друг недавно поборол алкогольную зависимость, то, естественно, испытывал серьезные подозрения: вдруг мужчина потратит деньги на выпивку? Он сказал: «Я не дам вам денег, но давайте зайдем в любой гастроном, где вы сможете выбрать все, что захотите. Я оплачу все покупки». Мы все трое вошли, и я наблюдала, как с большим трудом мужчина пробирался через стадии недоверия, страха, проблеска благорасположения и в довершение ко всему восторга. Но сомнения все еще не покидали его.

«На самом деле, все, что я захочу?»

«Серьезно?»

«Могу я взять еще немного сыра?»

Меня снова поразило то ядовитое унижение и беспомощность общества, которое часто идет рука об руку с нищетой, связанное с ним одной цепью и скрепленное одной печатью: «Если вы не можете позволить себе всего и сразу, то вы ничего серьезного собой не представляете. Вы не выглядите как надо, на все сто процентов, либо плохо обеспечены материальными ценностями, либо слишком предсказуемы».

Я много думала о выборе, о принадлежности, о видении жизни и мечтах и о приемлемой для меня дороге, идя по которой я бы могла достичь их.

Тот мужчина в гастрономе не мог и мечтать о большем. Не имея никакого выбора в жизни, он, казалось, наслаждался новизной ощущения уважительного к себе отношения как к личности со своими запросами и желаниями. Мне часто приходилось наблюдать такую радикальную перемену: именно в тот самый момент, когда со всем вниманием относишься к чьим-то нуждам, и происходит первый проблеск самооценки в том человеке, который, кажется, был полностью его лишен.

У нас всех есть то, что можно отдать

Я испытала одинаковое вдохновение от двух историй, где описывались одни и те же события, но рассказанные с совершенно разных точек зрения. Нам предлагается согласиться с тем фактом, что у каждого есть то, что можно отдать, и у всех нас имеется возможность посильно содействовать. В 1999 году Киллиан Ной вернулась в Сиэтл и присоединилась к группе людей, основавших Кафе Исцеления. Группа исповедовала приверженность к решению проблемы, из-за которой люди становились бездомными и теряли возможность выбраться из этого отчаянного положения: они попадали в зависимость. Кафе Исцеления – это сообщество людей, которые – как они заявили о себе – «травмированы бездомностью, зависимостью и другими проблемами, затрагивающими психическое здоровье». Их миссия, по заявлению, состоит в «[приходе] к осознанию любви друг к другу благодаря способностям, которыми можно поделиться с окружающими». Это место, куда люди могут всегда прийти, если находятся в трезвом состоянии, чтобы пообщаться и подружиться, и шаг за шагом Кафе Исцеления прошло путь от крохотной закусочной до огромного комплекса, занимающего одну треть городского квартала и вмещающего несколько зданий, в одном из которых – снискавшая большую популярность Школа Исцеления. Сегодня они открыли уже восемнадцать Кафе Исцеления в десяти штатах и округе Колумбия. Еще одно открылось в канадском городе Ванкувер, в провинции Британская Колумбия, в 2020 году.

«Знайте, что вас здесь любят» – так позиционируют они себя, напрямую обращаясь к самой сути вопроса. Киллиан говорит, что кафе востребовано как место, где можно решить личные проблемы и нужды, которые есть у каждого из нас: «Мне также необходимо сообщество единомышленников, чтобы задуматься о самооценке». Когда он рассказывает нам об основополагающих принципах кафе, то в пример приводит великолепное определение слова «содействие», особенно если речь идет о повышенной самооценке:

«Мы намеренно называем людей, которых обслуживаем, не клиентами, а участниками, потому что хотим дать им понять, что это место принадлежности. Это не государственное учреждение, где оказываются те или иные услуги по социальной защите населения, а место, куда вы приходите и делаете личный вклад в жизнь сообщества.

Вы возлагаете на свои плечи груз ответственности за все сообщество. Вы помогаете ему процветать, не только когда вносите лепту, помогая кафе заниматься своим бизнесом – одно из условий членства заключается в том, что каждый участник должен энергично включаться в работу, – но также показываете себя с самой хорошей стороны друг другу. Это и есть самый большой вклад из всех возможных: полностью отдавать себя окружающим людям».

Дженна Кроу – одна из участниц Кафе Исцеления. Ветеран военной службы, Дженна подверглась нападению сексуального характера в армии и вернулась в Соединенные Штаты с посттравматическим расстройством, после того как уволилась с воинской службы. Столкнувшись с чередой трудных обстоятельств, она потеряла право на получение социальных выплат и в течение года жила на улицах Сиэтла.

Подобно многим другим людям, у Дженны пропало самоуважение, и в результате она замкнулась в себе (что иногда может случиться с каждым из нас, если мы чувствуем свою ненужность и безразличие к себе со стороны окружающих). Она была бессильна. В конце концов, Дженна заставила себя прийти в Кафе Исцеления, которое сыграло ключевую роль в ее новом открытии для себя целей жизни и нахождении силы для их достижения. Однажды вечером наступил поворотный момент, когда проходило живое шоу перед микрофоном. Дженна играла на флейте для мужчины, который пришел в кафе в очень возбужденном состоянии. Она заметила, как музыка постепенно его успокаивала. «Мне стало понятно, в каком состоянии он находился, – сказала Дженна, – потому что сама была в точно таком же. Это был момент наивысшего сосредоточения, когда я, не желая того, оказалась единственным человеком, который мог бы облегчить его страдания. До сих пор я покрываюсь гусиной кожей, когда думаю об этом. Ты внезапно обретаешь такой момент истины и понимания: „Я готова пойти на все ради облегчения страданий, которые испытывает этот человек“».

Дженна понимает, что готова поступиться многим ради того, чтобы заново открыть для себя свою ценность, способность оказывать содействие в служении окружающим людям независимо от того, насколько незначительным, неожиданным или спонтанным может казаться этот жест со стороны.

Дженна испытывает глубокую признательность за все, что другие участники сделали ради ее выздоровления благодаря своему «пастырскому присутствию», практически постоянно находясь рядом с ней и в радости, и в горе.

«То, что они нашли в своих рядах место для меня, – еще один способ справиться с проблемой. В конце концов я ступила на путь выздоровления. Я выбралась из своей маленькой раковины». Дженна стала координатором в Кафе Исцеления и продолжает проводить консультации по вопросам выздоровления, а также вносить значительный вклад в развитие сообщества посредством наставления на путь истинный других людей и получения наставлений, как самой жить дальше, у окружающих.