Текст книги "Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать"

Если что и внушает надежду, так это наша способность к восстановлению. Когда у детей возникают проблемы с самооценкой и эмпатией, поскольку цифровые устройства входят в их жизнь слишком рано, к счастью, на помощь им приходит беседа[53]53
  Pea R., Nass C., Meheula L. et al. Media Use, Face-to-Face Communication, Media Multitasking, and Social Well-Being Among 8– to 12-Year-Old Girls.


[Закрыть]. Например, когда вы везете дочь в коляске, поговорите с ней вместо того, чтобы заниматься электронной перепиской. Почитайте сыну и обсудите с ним книгу вместо того, чтобы положить планшет в его кресло-качалку. А когда вам кажется, что беседа с ровесниками становится скучной, попробуйте чем-то увлечь собеседников вместо того, чтобы строчить сообщения.

Впрочем, исцелиться с помощью беседы не так-то просто. Во-первых, мы заточены на желание мгновенного вознаграждения, быстрого ритма и непредсказуемости. То есть мы заточены на жажду “импульса к поиску” (по определению нейроученых), а именно такой опыт можно получить, просматривая ленту Twitter[54]54
  Этот термин изобрел Яак Панскепп, нейробиолог из Университета штата Вашингтон. Panskepp J. Affective Neuroscience: The Foundations of Human and Animal Emotions. Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 151. Обеспокоенность специалиста широкого профиля по поводу использования технологий в контексте нейронауки высказана в следующей статье: Yoffe E. Seeking How the Brain Hardwires Us to Love Google, Twitter, and Texting. And Why That’s Dangerous // Slate. 2009. August 12. http://www.slate.com/articles/health_and_science/science/2009/08/seeking.html.


[Закрыть]. Люди, постоянно прибегающие к многозадачности, настраивают свой мозг на непрерывную жажду многозадачности. Те, кто постоянно выполняет множество задач одновременно, вовсе не становятся эффективнее; им просто хочется все большей многозадачности. Это значит, что им все труднее вести беседу, требующую сосредоточенности.

Двадцатичетырехлетняя девушка, работающая в стартапе, рассказывает, что ей больше не под силу сосредоточиться на одном предмете или человеке одномоментно. Поэтому этой девушке трудно поддерживать живой разговор, ведь он требует навыков, которые она утратила.

Если я пытаюсь делать что-то одно, у меня ничего не получается. Я принимаюсь грызть ногти. Ничего не выходит. Я просто физически не в состоянии делать что-то одно.

Поначалу многозадачность помогала моей собеседнице ощущать себя Чудо-женщиной. Теперь же она чувствует, что нуждается в помощи.

Одна третьекурсница примерно так же описывает свои “трудности с беседой”. Беседа лишает ее возможности выполнять несколько задач одновременно, а ведь она привыкла справляться с жизнью именно посредством многозадачности:

Когда имеешь дело с кем-то в личной беседе, видишь только одного человека одномоментно. Поскольку я привыкла переписываться в группах в Facebook, общение только с одним человеком кажется мне слишком медленным процессом.

После университета девушка решила взять таймаут и отдохнуть от Facebook. Она удалила приложение из компьютера и телефона. Она отсутствовала в соцсети всего несколько недель, но, по ее признанию, этот опыт помог ей “успокоиться”.

Теперь я уже не так нетерпелива с людьми, – сообщает она. – И впервые за долгое время убедилась, что могу быть одна.

Мы могли бы сказать, что у нас “зависимость от многозадачности”, но это не самый удачный способ обозначить проблему. Мобильные телефоны стали частью нашей медийной экологии. Мы должны найти способ сделать жизнь лучше, не отказываясь при этом от телефонов. Я предпочитаю рассуждать в категориях доступности технических средств – то есть тех вещей, что стали возможными (а также привлекательными и простыми) благодаря технологиям, – и человеческих уязвимостей. Если вы зависимы, необходимо отказаться от приема наркотиков. Если вы уязвимы, можно работать над снижением уязвимости.

Рассуждая в категориях доступности техники и человеческих уязвимостей, мы могли бы подумать, как снизить эту нашу уязвимость[55]55
  Этой экспрессивной фразой я обязана беседе с Эмили Карлин.


[Закрыть] с помощью техники. Один мой собеседник – изобретатель – отмечает, что использование смартфонов подталкивает людей к новому типу бдительности. “Они хотят удостовериться, что ничего не упускают, – сообщает изобретатель, – поэтому постоянно взаимодействуют со своими устройствами”. Он выдвигает следующее интригующее предположение:

А что если бы мы изобрели такой интерфейс смартфона, который упростил бы для нас выполнение той или иной задачи (например, отправка сообщения другу или члену семьи), но потом, вместо того, чтобы завлекать все глубже в сеть, побуждал бы отключиться от интернета? Такой интерфейс мог бы сократить время использования интернета и сделать наш выход в сеть более осознанным[56]56
  Phillips G. M. Are Mobile Users More Vigilant? // Proceedings of the 2014 ACM Conference on Web Science. 2014. P. 289–90.


[Закрыть].

Идея не в том, чтобы связь стала невозможной или сложной, а в том, чтобы она стала осознанной. Вы не должны “зависать” в сети просто потому, что вас туда затянула сама система. Изобретатель подытоживает:

Таким образом, вместо телефона, который нас гипнотизирует, нам стоит подумать о создании такого мобильного устройства, которое позволит нам выполнить свои задачи, а потом постепенно отпустит на волю, поскольку именно это для нас лучше всего.

Нужно подумать о создании технологии, требующей, чтобы мы использовали ее более осознанно. Кроме того, в нашем быту можно устроить своего рода охранные зоны – гостиная, столовая, кухня, машина, – свободные от цифровых устройств. То же самое можно сделать и на работе – в определенных аудиториях и местах встреч. Мы можем так планировать свое будущее, чтобы дизайн цифровых устройств и наше социальное окружение помогали нам быть на высоте. Как потребители цифровых медиа мы, конечно же, должны сотрудничать с индустрией, производящей для нас качественную технику, но при этом не следует забывать о своем здоровье и эмоциональном благополучии[57]57
  Судя по ряду признаков, новое поколение дизайнеров технологической отрасли приходит к согласию в этом вопросе. Например, Джастин Розенстайн, изобретатель кнопки “лайк” в Facebook, и Тристан Харрис, в настоящее время работающий в Google, выступают за дизайн, который не захватывает наше внимание, а помогает нам жить полноценной жизнью. Этот дизайн, по словам Харриса, будет измерять успех приложения не временем, потраченным на него, а “хорошо проведенным временем”. См. Розенстайн в мае 2014 года: http://techcrunch.com/video/do-great-things-keynote-by-justin-rosenstein-of-asana/518220046/ и Харрис в декабре 2014 года, https://www.youtube.com/watch?v=jT5rRh9AZf4. Харрис надеется, что “хорошо проведенное время” могло бы стать новым стандартом бренда, подобно тому, как этикетка “органический продукт” стала желанной для потребителя (личное общение с автором 6 апреля 2015 года).


[Закрыть].

“Они похожи на оленей, ослепленных фарами автомобиля. Еще одна беседа им вовсе не улыбается”

Беседа подразумевает нечто кинетическое. Само слово “conversation” восходит к словам, означающим “заботиться о другом человеке, склоняться к нему”[58]58
  Oxford Dictionary (Oxford University Press, 2015, http://www.oed.com). http://www.oed.com/view/Entry/40748? rskey=URvqon&result=1&isAdvanced=false#eid.


[Закрыть], подразумевающим активность отношений, а также к таким понятиям, как “манера поведения в мире или обществе; поведение, стиль или жизненное направление”. Чтобы вести беседу, вы должны не просто разговаривать по очереди, но и слушать другого человека, понимать язык его тела, вслушиваться в его голос, тон и паузы. Вы привносите в разговор интересующие вас темы и свой опыт и ждете того же от собеседника.

Когда мы выражаем озабоченность в отношении беседы, нас также беспокоит, способны ли мы выполнять все эти функции. Шестнадцатилетний юноша сообщает матери, что получил сообщение от лучшего друга. У друга умер отец. Юноша говорит матери, что выразил соболезнования в ответном послании. Мать в недоумении спрашивает сына: “Что же ты не позвонил?” Она думает, что следовало утешить друга. Сын отвечает: “Сейчас не время вмешиваться в его жизнь. Он слишком опечален, чтобы говорить по телефону”. Юноша полагает, что беседа является вмешательством в жизнь даже в те мгновения, когда, казалось бы, так естественно проявить теплоту.

Я рассказываю эту историю двадцатиоднолетней старшекурснице, работавшей у меня дома ежедневно в течение нескольких месяцев: она занималась организацией моих бумаг для архива. Девушка признается, что не стала бы мне звонить, если бы услышала, что в моей семье кто-то умер. При этом она сознает, что звонок служил бы мне бо́льшим утешением, что он больше бы для меня значил. Однако ее чувства перекликаются с чувствами шестнадцатилетнего юноши. Студентка говорит: “Все, что связано с голосом, вызывает ощущение вмешательства”.

Один старшекурсник сообщает, что планирует начать программу самосовершенствования. Он собирается “заставить себя” разговаривать по телефону. Я спрашиваю его, для чего. “Возможно, – объясняет он, – таким образом я смогу научиться вести беседу… а не проводить всю жизнь в неловкой тишине. Мне кажется, если я буду разговаривать по телефону сейчас, это поможет мне в дальнейшем”.

Это проницательное признание. Молодой человек признает, что все эти долгие часы электронной переписки так и не научили его слушать и отвечать. Получив известие о смерти, он тоже посылает электронное сообщение. В наши дни в университетах существуют курсы, посвященные беседе. Там изучают, например, как проявлять внимание к твоему визави на свидании. Или как вести политические споры. Сам факт наличия таких курсов – подтверждение того, что студенты с легкостью отправляются в постель друг с другом, а вот разговаривать им куда сложнее. Они знают о сексуальных предпочтениях партнера, но понятия не имеют, что его отец овдовел, а у сестры аутизм. Студенты вообще могут не знать, есть ли у партнера братья или сестры[59]59
  Обзор того, как университеты пытаются включить беседу в учебную программу, представлен здесь: The University: The Social Emotional Well-Being of College Students // Aspen Ideas Festival. 2014. July 1. http://www.aspenideas.org/session/social-emotional-well-being-college-students.


[Закрыть].

Работодатели уже начали учитывать уязвимость новых поколений. Некоторые фирмы открыто проверяют, способны ли потенциальные сотрудники беседовать. Вице-президент крупной фармацевтической компании рассказала мне, какой стратегией пользуется при найме новых сотрудников:

– Все очень просто. Я с ними беседую. Большинство сотрудников подготовились только к одной беседе. В конце разговора я говорю потенциальным сотрудникам, что их домашним заданием будет проанализировать то, что мы обсудили, и на основе этого составить список интересных тем для нашего следующего разговора… надеюсь, он произойдет завтра или послезавтра. Моих собеседников это сообщение вводит в ступор. Они похожи на оленей, ослепленных фарами автомобиля. Еще одна беседа им вовсе не улыбается. Они надеялись, что мы ограничимся электронной перепиской по итогам встречи.

Три стула

В следующих главах я рассматриваю те виды беседы, которые подразумевал Торо, когда говорил о трех стульях в своей хижине. Рассказ начинается с бесед первого стула, то есть связанных с уединением. Уединение не обязательно означает, что человек находится в одиночестве. Это состояние сознательного ухода от общества, чтобы собраться с мыслями. Способность к уединению придает бо́льшую подлинность отношениям с людьми. Когда вы знаете, кто вы на самом деле, вам легче увидеть людей такими, какие они есть, а не какими вы хотите их видеть. Таким образом, уединение обогащает беседу. Однако нынешний образ жизни мешает нам достичь уединения.

Как уже говорилось, в наши дни одиночество считается проблемой, и решить ее пытаются с помощью технологий. Но ведь цифровая связь – скорее симптом, нежели лекарство. Она является выражением, а не решением глубинной проблемы: неудобства, которое испытывает человек, оставшись в одиночестве. Кроме того, что это симптом, постоянная подключенность меняет то, как люди думают о себе. Она формирует новый способ существования. Я бы определила этот способ так: “Я пощу в интернете, следовательно, я существую”. Мы делимся мыслями и чувствами, чтобы обрести цельность.

Чтобы чувствовать больше – и чтобы в большей степени ощущать себя самими собой, – мы выходим на связь. Но, спеша выйти на связь, мы бежим от уединения. Со временем наша способность быть наедине с самими собой и собираться с мыслями ослабевает. Если мы не знаем, кто мы такие, когда остаемся одни, то обращаемся к другим за подтверждением нашего самоощущения. Из-за этого мы уже не способны полностью воспринимать других такими, каковы они на самом деле. Мы берем от них только те куски, которые нам нужны; мы словно используем других людей в качестве запасных частей для поддержания собственного хрупкого “я”[60]60
  Задолго до того, как постоянная подключенность вошла в наш обиход, психоаналитик Хайнц Кохут описал хрупких людей – он назвал их личностями с нарциссическим расстройством, – которые характеризуются не любовью к себе, а травмированным собственным “я” (“самостью”). В попытках обрести равновесие они превращают других людей в то, что Кохут называет “самообъектами”. В роли самообъекта другой человек воспринимается такой личностью как часть ее самой и поэтому оказывается в идеальной гармонии с хрупким внутренним состоянием этой личности. Новые коммуникационные технологии позволяют преподносить людей как осколки самости, благодаря чему создается следующее впечатление: чтобы получить то, что вам нужно от других, у вас есть множество неисчерпаемых возможностей. О психологии, которая нуждается в этих “осколках”, см.: The Search for Self: Selected Writings of Heinz Kohut (1950–1978) / ed. by P. Orenstein. New York: International Universities Press, 1978. Vol. 2.


[Закрыть].

Если у человека мало опыта размышлений наедине с самим собой, ему будет трудно вынести свои идеи на общее обсуждение уверенно и авторитетно. То есть совместная работа оказывается под угрозой. То же происходит и с новаторством: оно также требует способности к уединению, а та снижается из-за постоянной подключенности.

Любовь к уединению и саморефлексии подпитывает общительность. Многие считают Торо отшельником, но он им вовсе не был. На самом деле друзья шутили, что из своей лесной хижины Торо мог слышать колокольчик, звавший к обеду в доме Эмерсона. Беседы второго стула – это как раз общение с друзьями, семьей и возлюбленными.

В наши дни родители жалуются, что отпрыски отказываются разговаривать с ними за обедом, потому что не могут оторваться от телефонов; у детей те же претензии к родителям. Родители отвечают, что у младшего поколения “нос не дорос”, чтобы жаловаться. Так или иначе, за совместной трапезой дети смотрят в телефоны. Мы оказываемся в ситуации странной ничьей, когда обе стороны в проигрыше.

В телевизионной рекламе приложения Facebook большая, дружная семья собирается за обедом. Этакий момент в духе Нормана Рокуэлла. Наши положительные ассоциации, вызванные семейным обедом, сочетают в себе миф и науку. Мы знаем, что наиболее точный прогноз успеха детей в будущем можно сделать на основании числа семейных трапез у них в жизни[61]61
  Семейные обеды защищают от правонарушений и наркомании. Они предвещают успехи в образовании. Обзор этого исследования представлен здесь: Fiese B. H., Schwartz M. Reclaiming the Family Table: Mealtimes and Child Health and Well-Being // Society for Research in Child Development / Social Policy Report. 2008. Vol. 22. № 4. P. 3–18. http://srcd.org/ sites/default/files/documents/22-4_fiese.pdf.


[Закрыть]. Обед в рекламе на Facebook выглядит именно таким идеальным семейным сбором.

Но как только взгляд пользователя устремляется к этому образу безусловного “добра”, нечто ломает этот нарратив. Пожилая женщина за столом – назовем ее “скучной тетушкой” – начинает убийственно заунывный рассказ о том, как она пыталась купить на рынке курицу. Присутствующая здесь девочка-подросток поступает вполне предсказуемо: она достает телефон и смотрит в Facebook. Экран сразу же заполняется сценами из новостной ленты девочки: друг играет на барабанах, подруга исполняет балетные па, а кто-то вообще кидается снежками. И вот девочка уже не на семейном обеде, а где-то далеко.

Раньше мы учили детей игнорировать телефонный звонок за обедом. Нас раздражало, когда кто-то прерывал нашу трапезу, пытаясь навязать услуги по телефону. Теперь Facebook говорит, что, возможно, не так уж плохо самим прервать свой обед[62]62
  Реклама Facebook с ее ироничной атакой на беседу многое говорит о нынешней ситуации в нашей культуре. Столь же показательным свидетельством стала в целом серьезная полемическая статья в New York Times под заголовком “Не слишком ли переоценен семейный обед?” В начале статьи авторы известным образом восхваляют позитивные последствия такого обеда. Потом они указывают на очевидное: дело совершенно не в обеде, а в том, “используют ли” родители “это время, чтобы пообщаться с детьми и узнать об их повседневной жизни”. Авторы подытоживают: “Если вам не удается устраивать семейный обед регулярно, не терзайте себя: просто найдите другой способ пообщаться с детьми”. Meier A., Musick K. Is the Family Dinner Overrated? // New YorkTimes. 2012. June 29. https://www.nytimes.com/2012/07/01/opinion/sunday/is-the-family-dinner-overrated.html Цель этой статьи – напомнить родителям, что общение с детьми необходимо. Если у вас не получается разговаривать за обедом, найдите для этого другую возможность. Между строк этой статьи содержится такой месседж: поскольку все мы знаем о важности семейного обеда, но у нас не получается по-настоящему обедать вместе, возможно, нам стоит попробовать общаться где-то еще. Это справедливо. Но если вы отменяете совместный обед, то должны найти другое место для общения. Если социолог говорит, что за обедом важна беседа, а не еда, это не значит, что сам по себе обед не важен. Обед играет огромную роль, ведь в нашей культуре обеденное время традиционно уделяется семейным беседам. Возможно, проще мечтать о том, что у вас “будет другое время” для общения с детьми, чем работать над превращением кухни и столовой в “охранную зону” для беседы. Это первый совет, который я даю родителям, когда они меня спрашивают, как вырастить социально адаптированного ребенка в цифровом мире.


[Закрыть].

Но у нас еще остались беседы третьего стула, то есть общение в социуме. Начну с примеров из профессионального мира. Возьмем хорошо знакомый мне мир – сферу образования, а также сферу бизнеса и корпоративную среду. Мне приходилось видеть поразительное сходство между образованием и бизнесом, динамикой учебных классов и офисов. Я выяснила, что беседа находится в самом центре культуры обучения и отлично работает на практический результат[63]63
  Waber B. N. People Analytics: How Social Sensing Technology Will Transform Business and What It Tells Us About the Future. Upper Saddle River, NJ: FT Press, 2015; Waber B. N., Olguin D. O., Kim T. et al. Productivity Through Coffee Breaks: Changing Social Networks by Changing Break Structure // Proceedings of the Thirtieth International Sunbelt Social Network Conference. Trento, Italy, 2010. http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1586375.


[Закрыть].

В обеих сферах – образовательной и деловой – культура беседы поставлена под угрозу. В учебных классах и офисах ожидание многозадачности, возникающее под давлением окружающего мира, ведет к разрушению беседы, а постоянные вмешательства в разговор снижают эффективность работы или обучения. И если наши обеды с друзьями все меньше похожи на совместные трапезы, то учебные занятия и рабочие совещания тоже уже не те, что раньше. Эти встречи, которые порой трудно назвать встречами, объединяет следующее: мы позволяем себе заглядывать в цифровые устройства и всячески уходить в сторону от беседы.

Кроме того, в последнее время как в учебе, так и в работе угрозу для беседы представляют новые эксперименты с использованием технологий, позволяющих общаться на расстоянии. Например, есть надежда, что, благодаря онлайн-курсам, дистанционное обучение становится более “эффективным”, причем эту эффективность можно измерить[64]64
  Летом 2011 года я посетила выездной семинар для руководителей, работающих в сфере высшего образования, темой которого стала “продуктивность” в высшем образовании. Мне стало ясно, что для группы эта проблема сводится к тому, как они будут отвечать на требования “доказать”, что их система оправдывает затраты. Они обсуждали, как онлайн-курсы помогут им оценить вовлеченность студентов в их обучение в соответствии со стандартными показателями.


[Закрыть]. Онлайн-эксперименты принесли, например, такой неожиданный результат: стало особенно ясно, насколько ценным является живое общение педагогов и студентов. “Живой” преподаватель перед аудиторией дает студентам возможность наблюдать за тем, как другой человек думает, причем это наблюдение включает в себя и скучные моменты. На примере своего педагога студенты могут проследить за мыслительным процессом, предполагающим и фальстарты, и запоздалые суждения. Нечто подобное происходит и в профессиональной среде: многие фирмы, побуждавшие подчиненных работать из дома, теперь призывают их вернуться в офис, чтобы наладить сотрудничество и создать в коллективе более продуктивную атмосферу.

Конечно же, во многих фирмах работа “на удаленке” стала правилом, позволяющим сэкономить средства. Я побеседовала с Говардом Ченом, исполнительным директором, создателем социальной сети для транснациональной корпорации. Он убежден в необходимости продвинутых технологий, связанных с социальными сетями, поскольку его фирма решила закрыть офисы на местах. На их место пришла новая система под названием “временное размещение”. Когда сотрудникам требуются возможности, предоставляемые офисом, они могут принести компьютер в здание, где автоматизированная система выделит им помещение. Как только они туда попадают и включают свой рабочий компьютер, на экране выскакивает виртуальный телефон. Такова политика их компании на сегодня: после этого подключения считается, что сотрудник “на работе”.

Когда Чен приходит к себе в офис, там нет сотрудников, присутствующих постоянно, нет окружения в привычном смысле. Тем больше у него поводов радоваться той новой социальной сети, которую он разрабатывает. Он мечтает, что эта сеть вновь оживит рабочую атмосферу, на сегодняшний день лишенную привычных предметов и людей. Мы встречаемся с Ченом в здании новой гостиницы. Он реагирует на непривычное для него окружение, превознося “коммуникабельность” своей социальной сети. Нажав на пару кнопок клавиатуры, исполнительный директор способен вызвать международную базу данных всех сотрудников и их интересов. Это, как надеется Чен, может стать основой для общения в сети и новых контактов. Он говорит: “Если вы, к примеру, футбольный фанат, то можете поговорить с другими футбольными фанатами, работающими в фирме. Разве это не круто?” Впрочем, он делает отступление и признается, что в последнее время порядком загрустил:

– На прошлой неделе я сидел в офисе и как раз заканчивал кое-какую работу. Вдруг я огляделся и понял: можно услышать, как муха пролетит. Тут я подумал – да это отвратительно. Просто ужасно. Тогда я достал свой iPhone и в течение минуты записывал это молчание, чтобы продемонстрировать жене. Вот такое звучание – точнее, молчание – у меня на работе.

Мы прилагаем массу усилий, чтобы поддерживать отношения в режиме онлайн. Мы очень на них рассчитываем. Однако стоит позаботиться и о том, чтобы в конце концов не остаться наедине со своими устройствами.

Это важно еще и вот по какой причине: бегство от беседы не только влияет на человека как на индивидуальность, но еще и меняет его жизнь в том или ином сообществе. Здесь я хотела бы рассмотреть три вопроса, касающиеся политических и социальных аспектов нашего нового цифрового ландшафта.

Во-первых, интернет дает нам возможность обмениваться мнениями с любым человеком в любой точке мира, но он также позволяет выстроить информационный барьер, отгораживающий нас от всех тех, кто с нами не согласен. По данным исследований, люди стараются не публиковать то, с чем могут не согласиться их подписчики, ведь всем хочется одобрения. Таким образом, технологии помогают обеспечивать еще бо́льшую ангажированность: нам становится сложнее разговаривать друг с другом, ведь мы живем в информационных пузырях, куда голоса несогласных с нами попросту не проникают.

Во-вторых, когда политика выходит в сеть, люди начинают говорить о политических действиях в контексте того, что можно сделать в режиме онлайн. Пользователей привлекает мысль, что социальные изменения произойдут, если они поставят одобрительный “лайк” или подпишутся на ту или иную группу. Та медленная, тяжелая работа, которую предполагает политика, – изучение, анализ, необходимость прислушиваться к другим людям, попытки переубедить человека с другой точкой зрения, – в этой работе легко заблудиться. Интернет – хорошее начало, место, объединяющее людей. Но политическая активность продолжается в разговорах и отношениях на протяжении определенного времени. Я уже говорила, что технологии предлагают нам иллюзию компании без обязательств, налагаемых дружбой. Теперь меня беспокоит, что они также могут дать нам иллюзию прогресса без обязательств, налагаемых действием.

В-третьих, цифровая коммуникация делает наблюдение более доступным. Для корпораций, дающих нам средства для общения в интернете (мессенджеры, электронную почту, чаты), наше общение в сети – источник информации. Они заявляют свои права на эту информацию и используют ее, как правило, чтобы лучше продавать нам какие-то товары. Кроме того, стало известно, что и правительство также сохраняет копии наших сообщений. Так размываются границы между частным общением и ежедневным наблюдением, между частным общением и его новой упаковкой, придающей ему вид товара. В связи с этим в дополнение к вопросу “Что такое близость без неприкосновенности частной жизни?” я хотела бы задать еще один: “Что такое демократия без неприкосновенности частной жизни?”

Четвертый стул

Я размышляю о “четвертом стуле”. Уже говорилось, что, когда беседа выходила из берегов, Торо выводил своих гостей на воздух. Я думаю об этом как о его четвертом стуле, наиболее философском. Поскольку сегодня мы часто рассуждаем на философские темы, назрела необходимость подумать и о том, как мы используем технологии для создания второй, искусственной природы. Долгое время мы полагали, что имеют значение те беседы, которые мы ведем с другими людьми. В последние годы эта идея оказалась под угрозой из-за компьютерных программ, искушающих нас не столько своими умными технологиями, сколько возможностью общения. Я исследую проекты новых, более камерных бесед с “социально” компетентными машинами – это направление технологий обладает потенциалом для изменения самой человеческой природы. Для меня наши беседы четвертого стула – такие, каких Торо не мог себе вообразить: появился соблазн общаться не только посредством машин, но и с ними, обращаясь к ним.

Сперва возникает Siri, цифровой компаньон, всегда готовый откликнуться. Но это только начало. Пока я пишу этот текст, в СМИ появляются все новые истории о тестировании первых “домашних роботов”, призванных стать постоянно доступными “дружелюбными компаньонами”. Эти машины будут действовать так, словно понимают, что вы говорите, и будут обмениваться с вами любезностями посредством магии симулированного выражения эмоций[65]65
  В Китае компания Microsoft выпустила XiaoIce, сложный образец искусственного интеллекта, созданный для общения с пользователями по телефону. Текст в блоге, опубликованный 5 сентября 2014 года, дает представление об амбициях этого проекта: “Просто добавив ее в чат, люди могут вести с ней продолжительные беседы. Однако XiaoIce куда лучше развита, чем чат-боты, о которых вы, возможно, вспоминаете. XiaoIce – изощренный собеседник с ярко выраженной индивидуальностью. Она может внезапно вступить в разговор, упоминая обусловленные контекстом факты из жизни знаменитостей, из мира спорта или финансовой сферы, но при этом она наделена эмпатией и чувством юмора. Используя анализ тональности, она может адаптировать свои формулировки и ответы в зависимости от положительных или отрицательных подсказок собеседников-людей. XiaoIce шутит, читает стихи, делится историями о привидениях, сочиняет тексты песен, объявляет номера, выигравшие в лотерее, и многое другое. Подобно другу, она может вести продолжительные беседы, результатом которых становятся сотни эпизодов общения… С момента запуска XiaoIce провела полмиллиарда бесед. На людей произвели большое впечатление… ее личность и чувство юмора. XiaoIce была выбрана топ-инфлюенсером Weibo, и на сегодняшний день у этого сервиса более 850 000 подписчиков” (из текста в блоге Стефана Вайца, руководителя Bing, “Meet XiaoIce, Cortana’s Little Sister,” 5 сентября 2014 года. http://blogs.bing.com/search/2014/09/05/meet-xiaoice-cortanas-little-sister)


[Закрыть]. Но неужели мы забыли, что такое беседа? Что такое дружба? Общение с техникой – это товарищество или изоляция?

Мы утрачиваем смысл слов. Когда-то слово “ум” значило куда больше, чем все то, на что способен любой искусственный интеллект. Оно подразумевало чувствительность, тонкость восприятия, осведомленность, проницательность, разум, чутье и остроумие. И все же теперь мы с готовностью называем машины умными. “Эмоциональный” – еще одно слово, некогда значившее куда больше, чем может дать какая-либо машина. Мы привыкли характеризовать действия машин, способных выразить эмоциональные состояния или почувствовать наши эмоции, как примеры “эмоциональных вычислений”[66]66
  См., например, основополагающую работу в этой области: Picard R. W. Affective Computing. Cambridge, MA: The MIT Press, 2000.


[Закрыть]. Эти новые значения слов стали для нас новой нормой, и мы забываем о старых значениях. Требуются усилия, чтобы восстанавливать утраченный язык, утраченные значения слов, а со временем, возможно, и утраченные ощущения.

На одной из конференций, где мне довелось побывать, роботов называли “заботливыми машинами”, а на мой протест пояснили: это выражение используется не потому, что роботы к нам неравнодушны, а потому что они будут о нас заботиться. Забота – это поведение. Это функция, а не чувство[67]67
  Подробнее об этом см.: Turkle Sh. Alone Together: Why We Expect More from Technology and Less from Each Other. P. 106.


[Закрыть]. Казалось, что участники конференции в растерянности: почему же я проявляю такую заботу о семантике? Что со мной не так?

Вполне естественно, что слова способны менять свое значение со временем, в новых обстоятельствах. Слова “ум” и “эмоциональный” поменяли свой смысл, чтобы их можно было использовать для обозначения действий машин. Что же, теперь к этому списку добавятся “заботливый”, “друг”, “товарищество” и “беседа”?

Что касается этих слов, то здесь слишком многое поставлено на карту. Мы их еще не потеряли. Мы должны вспоминать об этих словах и об этом разговоре, пока не стало слишком поздно: пока мы не забыли, как вести беседу, или не решили, что такую же беседу можно вести и с машинами.

Мы загоняем себя в такой угол, где оказывается, что под сомнение поставлено куда больше, чем слова.

Я говорю, что мы достигли “роботизированного момента” не потому, что создаем роботов, способных составить нам компанию, а потому что готовы рассмотреть возможность составить компанию роботам. По моим наблюдениям, все больше людей рассматривают идею, что в недалеком будущем им будет вполне достаточно общества машин. Собеседники признаются: в том случае, если машина сможет дать им “ощущение”, что она понимает их сокровенные мысли, этого понимания им вполне хватит, равно как и этой сокровенности.

Невозможно не заметить обилия иронии в этой ситуации. Мы хотим установить диалог с искусственным интеллектом ровно в тот момент, когда стремимся избежать беседы друг с другом.

Если говорить в более общем плане, то в наших беседах четвертого стула мы представляем себя как бы в новом мире, где машины общаются друг с другом, чтобы сделать нашу жизнь проще. Но кем же мы станем в этом мире (мире “без лишнего трения”, каким он нам представляется), где машины будут знать, чего мы хотим, причем еще до того, как мы выразили свое желание – а может, и вовсе при нашем полном молчании? Располагая исчерпывающей информацией о нашей жизни в сети, машины смогут узнать о наших предпочтениях в музыке, искусстве, политике, одежде, книгах и еде. Им станет известно, кто нам нравится и куда мы путешествуем.

В этом мире ваш смартфон оповестит вашу любимую кофейню, что вы уже вышли за своим утренним латте, и напиток будет вас ждать, приготовленный в точности по вашему вкусу. Во избежание “лишнего трения” телефон поможет вам изменить маршрут, чтобы вы уклонились от столкновения с бывшей девушкой и встречали на своем пути только одобренных вами друзей. Но кто сказал, что жизнь без конфликта, без напоминаний о былых ошибках, о былой боли, та жизнь, где вам не придется сталкиваться с людьми, создающими проблемы, хороша? Может быть, это тот же человек, который говорил, что в жизни не должно быть скучных моментов? В таком случае, когда технологии дают нам ощущение, что мы можем общаться, сохраняя полный контроль, непредвиденные обстоятельства становятся серьезной проблемой. И если технологии помогают нам решать “проблемы”, это вовсе не значит, что та или иная ситуация изначально была источником проблем[68]68
  Этой теме посвящена книга исследователя технологий Евгения Морозова: Morozov E. To Save Everything, Click Here: The Folly of Technological Solutionism. New York: Public Affairs, 2013, где он называет эту ошибку “солюционизмом”.


[Закрыть].

План дальнейших действий

Я исследую бегство от беседы в цифровой культуре, рассматривая большие вопросы и маленькие детали. Начав с уединенных, романтических, дружеских бесед и общения в семейной жизни, заканчиваю нашим желанием поболтать с роботами. Я рассказываю о нынешнем статусе беседы в школах, университетах и корпорациях, наблюдаю, как развиваются дети и как взрослые влюбляются, учатся и работают. В каждом случае я описываю нашу беззащитность перед таким искушением, как простой контакт (без беседы), объясняю, почему это искушение столь сильно, и выступаю в защиту того, чтобы снова стать идеальными собеседниками.

Добиться этого будет непросто. Мы сопротивляемся: порой кажется, что мы сами хотим, чтобы нас отвлекали от значимых бесед. К примеру, я иду на совещание, где ноутбуки открыты, а телефоны включены. Сами участники этой встречи признают, что постоянное вмешательство в процесс мешает коллективной работе. На вопрос, зачем они все-таки приносят на совещания цифровые устройства, участники отвечают: “На случай чрезвычайных обстоятельств”. Когда я расспрашиваю их поподробнее, они признаются: дело не столько в чрезвычайных ситуациях, сколько в том, что им скучно или хочется использовать совещание, чтобы выполнить двойную норму электронной переписки. Звучат и другие причины: некоторые так одержимы стремлением опередить коллег, что, если им это не удается, они обращаются к своим телефонам, делая вид, что у них есть более важные и срочные дела, чем повестка встречи. Порой “чрезвычайные обстоятельства” у них в телефонах только лишь стратегия, позволяющая дистанцироваться от коллег и отложить возможные расхождения с коллегами на следующий день, до следующего совещания.

А иногда, по словам этих людей, им очень хочется уйти от спонтанности беседы. Желание отредактировать собственную жизнь возникает у представителей разных поколений, но именно молодежь считает это своим неотъемлемым правом. К примеру, один старшекурсник не склонен навещать преподавателей в их приемные часы. Он общается с педагогами только по электронной почте. По словам студента, при личной встрече с профессором он боится что-то сделать “неправильно”. Уже с девятого класса, когда студент всерьез начал готовиться к поступлению в университет, входящий в Лигу плюща, юноша и его родители тщательно работали над тем, чтобы он все делал “правильно”. Если он слишком мало времени проводил на поле во время спортивных тренировок, отец приходил пообщаться с тренером. Если его оценки по стандартизированному американскому тесту, необходимому для приема в университет, были недостаточно высоки, родители нанимали ему репетиторов. Хотя юношу не интересовало естествознание, его школьный консультант по профориентации решил, что прохождение летней программы по нейробиологии украсит его заявку в университет. И вот молодой человек уже три года учится в университете Лиги плюща и надеется попасть на юридический факультет. Он по-прежнему старается все делать “правильно”. “При личном общении с педагогом, – признается он, – больше вероятность, что вы дадите маху”.

Студент полагает, что отказ от посещения педагогов в офисные часы является разумной стратегией. По его мнению, нашей культуре свойственна “нулевая терпимость” к совершению ошибок. Если политики дают маху, это преследует их на протяжении всей карьеры. И, как правило, они совершают ошибки, когда говорят. Юноша признается:

У меня такое чувство, что все представители моего поколения стремятся к письменному общению – по крайней мере, в моем случае это так, – поскольку можно перечитать написанное и убедиться, что все в порядке. Не хочется ляпнуть что-то не то.

Если изучаешь беседу в наше время, приходится часто слышать подобные комментарии. Они побуждают заново взглянуть на наши культурные ожидания того, чтобы все было “правильно”, – а также заново взглянуть на результаты, к которым приводит наше постоянное стремление добиваться от наших детей совершенства. По материалам изучения беседы можно сделать следующий вывод: пора возродить интерес к спонтанности. Пора возродить интерес к мнениям тех, с кем мы не согласны. Кроме того, хорошо бы немного сбавить темп, чтобы найти время выслушать этих людей, причем не всех сразу, а каждого в отдельности.

Это непростые задачи, но, по-моему, основания для надежды у нас есть. Некоторые из наиболее “подключенных” американцев чувствуют, что доступ к беседе ограничен, и ищут возможности снова стать идеальным собеседником. Корпорации разрабатывают стратегии командной работы сотрудников, основанные на встречах лицом к лицу. Руководители просят подчиненных делать перерывы и не проверять почту по окончании рабочего дня. Или же руководство настаивает на том, чтобы сотрудники объявляли “вечер без смартфонов” в течение рабочей недели[69]69
  В качестве примера того, как одна компания настаивала на том, чтобы ее консультанты брали “предсказуемый перерыв” в использовании своих телефонов во время рабочей недели, см. ситуацию в The Boston Consulting Group (BCG), крупной международной консалтинговой компании. В частности, важно, чтобы в программу также входило время, проведенное с группой ваших коллег, с вашей командой, чтобы спланировать работу и поддержать группу. См.: Perlow L. A. Sleeping with Your Smartphone: How to Break the 24–7 Habit and Change the Way you Work. Cambridge, MA: Harvard Business Review Press, 2012


[Закрыть]. Директор одной фирмы устраивает завтраки перед началом рабочего дня, когда подчиненные не пользуются телефонами и не проводят заранее назначенных встреч. Кто-то начинает день с “совещаний на ногах”, также не допускающих использование техники. Появились новые корпоративные программы для эмоциональной самопомощи в эпоху постоянной подключенности: я то и дело встречаю директоров компаний, устраивающих себе таймаут, шабат или академический отпуск, чтобы отдохнуть от технологий[70]70
  См., например, digitaldetox.org. У них есть такие правила: “Никаких цифровых технологий. Никаких телефонов, интернета или экранов. Никакого СУВ (синдрома упущенной выгоды)”.


[Закрыть].