Текст книги "Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать"

Я обнаружила, что, как это ни удивительно, использование аватаров для экспериментов с идентичностью может быть жестом более прямолинейным, чем использование Facebook для этих же целей. В случае с аватаром вы с самого начала вносите ясность: вы “играете” персонажа, который от вас очень отличается. В этом заключается игра. На Facebook вы, на первый взгляд, представляете самих себя и рассказываете о собственной жизни. Именно поэтому люди приходят к вам в друзья. Им интересно, что вы делаете и о чем думаете.

Теоретически вы понимаете, что между вами и вашим “я” на Facebook есть разница. Однако подобные границы могут размываться, и вам все сложнее их соблюдать. Это все равно что понемногу лгать в течение определенного времени. Вы забываете правду, поскольку расстояние между ней и ложью стремительно уменьшается.

Сегодня использование интернета для саморефлексии ставит очень важный вопрос: насколько правдивыми нам следует быть? Мы ведь знаем, что это не частное пространство, не дневник, который можно закрыть в ящике на ключ. Это новое явление: публичное пространство, тем не менее ощущаемое нами как самое личное место в мире.

Во всем мире – только ты и я

Саморефлексия делает нас уязвимыми, а посему традиционно предполагает защиту личного пространства (мы убираем подальше и закрываем на ключ свои дневники) и обеспечение конфиденциальности (подобно тому, как это происходит в отношениях с психотерапевтом или священником). Социальные сети побуждают нас играть совсем по другим правилам. Вы постите по мере того, как размышляете; вы размышляете по мере того, как постите. Компании, предоставляющие платформы для этой деятельности, всю вашу информацию видят и сохраняют. Личное пространство как место, где за вами никто не наблюдает, уходит в прошлое. Во сколько же нам это обойдется?[109]109
  Уже сама по себе мысль, что за нами наблюдают, способна понизить самооценку, вызвать депрессию и тревогу. Поэтому неудивительно, что чем хуже защищено личное пространство людей, тем более несчастными они себя чувствуют. Murphy K. We Want Privacy but Can’t Stop Sharing // New York Times. 2014. October 4. http://www.nytimes.com/2014/10/05/sunday-review/we-want-privacy-but-cant-stop-sharing.html. Теория социального проникновения в общих чертах обрисовывает модели двустороннего поведения, связанные с раскрытием информации, которые в мире общения лицом к лицу защищали личное пространство и приводили к близким отношениям. В сети такие модели больше не работают. Приходят новые нравы. См.: Altman I., Taylor D. A. Social Penetration: The Development of Interpersonal Relationships. New York: Holt, 1973. Но, несмотря на ограничения личного пространства, люди все-таки остаются в соцсетях, опасаясь оказаться вне игры. И, едва начав пользоваться соцсетями, мы сбиваемся с естественного для себя ритма раскрытия личных данных. Люди беспокоятся, что предоставляют “слишком много” информации о себе в интернете, но вынуждены идти на это из-за новых норм. После истории со Сноуденом американцы стали менять свое поведение в сети: теперь некоторые из них ведут себя более скрытно. См.: Rainie R., Madden M. Americans’ Privacy Strategies Post-Snowden // Pew Research Center for Internet, Technology, and Society. 2015. March 16. http://www.pewinternet.org/2015/03/16/americans-privacy-strategies-post-snowden.


[Закрыть]

В середине 1990-х, когда всемирная паутина еще только появилась, я обсуждала Netscape, один из первых браузеров, с двадцатисемилетним историком-магистрантом по имени Алан. “Я ищу то, что мне интересно, – говорил он, – а о своих интересах узнаю по собственным поискам в интернете”. Алан осуществлял свои первые поиски, будучи уверен, что они не оставляют следа. Он говорил о свободе “рассматривать те вещи, которые было бы неловко брать в библиотеке, ведь кто-то мог бы заметить обложку книги”. Однако такого рода исследования оказываются под угрозой, если мы больше не ощущаем себя в частном пространстве. А теперь нам известно, что в сети мы вовсе не находимся в частном пространстве. И все же, по признанию некоторых пользователей, они ведут себя так же, как и Алан, словно их действия скрыты от посторонних глаз.

И вот теперь представьте себе Дэвида, сорокасемилетнего телевизионного продюсера, совпадающего по своим ощущениям с Аланом. Он тоже узнает о своих интересах по мере поисков в сети. Однако с Дэвидом мы встречаемся уже в 2013-м, через двадцать лет после моего разговора с Аланом. Дэвид охотно рассказывает о “гигантском потенциале” своего пребывания в интернете: “Когда я надеваю наушники и погружаюсь в мир своего iPhone, наступает дзен. Это мое убежище”. По словам телепродюсера, когда он переключается с одного приложения на другое, это и есть его время для саморефлексии: “Ты обращаешься то к музыке, то к новостям, то к развлечениям, то к своим людям. Ты это контролируешь. Владеешь этим. Это твоя зона”. Здесь определение саморефлексии сужается: оно означает контроль над вашими связями. Нам и раньше встречалась подобная трактовка уединения: время, проведенное с управляемой толпой.

Подобно Алану, Дэвид говорит, что ему нравится оглядываться на историю запросов в браузере. У Дэвида есть электронная почта, Twitter, Facebook и мессенджеры. Он называет все это своими “следами”. Как и Алан, он судит о собственных пристрастиях по сайтам, где побывал. Он говорит, что для него блуждания по сети “подобны мыслям вслух”. Но в отличие от Алана, способы, которыми Дэвид пользуется, чтобы узнать о своих интересах, начинают его беспокоить. Он понимает: когда он “думает вслух” онлайн, другие люди вполне могут его услышать.

С точки зрения Дэвида, постоянное пребывание в сети дает ему ощущение идентичности, но он также осознает, что и сам становится результатом обработки данных, а значит, объектом купли и продажи – и потенциальным объектом наблюдения правительства. Таким образом, идя по собственным “следам”, Дэвид оказывается в такой обстановке для саморефлексии, где чувствует себя глупым, наивным человеком и даже трансгрессивной личностью, если, конечно, не подвергает себя самоцензуре. Но потенциальная трансгрессия стала вещью настолько повседневной, что Дэвид предпочитает и вовсе забыть о том, что это, возможно, трансгрессия.

Пропасть между реалиями жизни в сети и тем, как мы эту жизнь ощущаем, тормозит нашу дискуссию о личном пространстве в интернете. Взять, к примеру, электронную почту. Людям “известно”, что эта переписка далеко не личная. И все-таки многие используют электронную почту – по крайней мере, иногда – для переписки интимного характера. В течение десятилетий я спрашивала, почему. Ответ всегда один и тот же: уставившись в экран, человек чувствует себя совершенно одиноким. Это чувство, что вы наедине с адресатом вашего послания – словно в мире существуете только вы и он – нередко заставляет забывать о вещах, хорошо вам известных. Электронное письмо можно прочитать; оно сохраняется; значит, его можно прочитать снова. Кажущаяся эфемерность того, что мы видим на экране компьютера, маскирует правду: написанное вами невозможно уничтожить. Если говорить в более широком смысле, то опыт пребывания онлайн ставит под вопрос реальность сети. И вот Дэвид продолжает блуждать по интернету, размышлять о своих “следах” и считать эти действия своего рода медитацией. В какой-то момент он понимает, что его данные могут быть обнародованы, и тогда ругает себя за поступки, которые сам не вполне одобряет.

Когда человека разрывают противоречия, он не слушает собственных советов. Например, вот что рекомендуют мудрецы: “В сетевом общении говорите только то, что могли бы вывесить на доске объявлений в фирме”. А потом те же самые мудрецы идут в Facebook и Instagram, где вовсе не спешат следовать своим рекомендациям.

Такие противоречия ограничивают возможности цифрового пространства как места для саморефлексии. С течением времени вы подробнее узнаете, у кого есть доступ к вашим записям, и тогда вам, возможно, захочется быть менее откровенными. В то же время, каждый раз, когда вы пробуете новое компьютерное приложение, вы еще больше вкладываетесь в эту систему – систему, которую уже не контролируете. А на следующем витке ваши приложения вступают с вами в диалог и рассказывают вам, кто вы, основываясь на том, что вы им сообщили и показали.

Еще никому не мешал новый объект, вызывающий воспоминания

В ознаменование своего десятилетия Facebook использовал алгоритм для создания “коллажа из ярких моментов”, куда вошли “самые важные мгновения” в жизни пользователей с тех пор, как они присоединились к Facebook. Алгоритм создания такого коллажа отслеживает, какие публикации и фотографии получили больше всего “лайков” и комментариев. В данном случае саморефлексия, спровоцированная действиями алгоритма, показалась большинству пользователей безобидным развлечением. Автор одной из статей о коллаже отмечает, что, по мнению Facebook, его “важнейший момент” в прошлом году наступил, когда он запостил вопрос: “Кто собирается смотреть футбол?”[110]110
  Bartlett J. Brand You: Why Facebook and Twitter Are Deliberately Turning Us into Narcissists // The Telegraph. 2013. December 27. http://blogs.telegraph.co.uk/technology/jamiebartlett/100011912/ why-facebook-google-and-twitter-are-deliberately-turning-us-into-narcissists. Facebook был в этом не одинок: Google и Twitter предлагают аналогичные компиляции – также с фоновой музыкой.


[Закрыть]

Однако у такого рода курирования, осуществляемого социальной сетью, есть и более серьезная сторона: благодаря Facebook, некоторые люди начинают думать о том, что для них действительно важно. Коллаж из ярких моментов стал платформой для повествования, и пользователи вовсе не возражали против предложенного им социальной сетью черновика, который они впоследствии смогли отредактировать. Один многодетный отец распечатал “ленту ярких моментов” и обсуждал ее со своим семейством за завтраком. По словам этого мужчины, распечатка привела его в восхищение: “Я бы никогда не смог сделать столь изящный альбом фотографий! А у них здорово получилось”.

Вскоре после публикации коллажа из ярких моментов я получила письмо от Сида, сорокалетнего мужчины, страдающего болезнью Лу Герига – боковым амиотрофическим склерозом. Он рассказал мне о своем сложном отношении к предложенной Facebook “ленте ярких моментов” за 2013 год. Именно в тот год он узнал о своем диагнозе.

Я сидел, уставившись в экран – сам не знаю, как долго. В прошлом году как раз в это время я планировал посетить ортопеда, чтобы разобраться, что за странные вещи творятся с моими руками. Возможно, я должен был предчувствовать непоправимое, но почему-то этого не случилось. Несколько месяцев спустя жизнь моей семьи изменилась навсегда. У меня диагностировали боковой амиотрофический склероз. Способов лечения нет. Исцеление невозможно. Удачи. А ведь в начале 2013-го я понятия об этом не имел.

Сид нажал на кнопку, чтобы посмотреть предложенную Facebook версию 2013 года. Неудивительно, что в этой версии не отразилось значение, которое этот год имел для него. С этим ничего нельзя было поделать: Сид констатирует, что хроника “воспринимает некоторые вещи как ни в чем не бывало. Сначала появилась фотография первого дня рождения моего сына, а потом пост, где я сообщал, что мне диагностировали боковой амиотрофический склероз. Между этими двумя публикациями Facebook поместил веселенькую музыкальную вставку”[111]111
  Реакции на приложение “обзор вашего года” появились в новостях в конце 2014 года. Шестилетняя дочь Эрика Майера, консультанта по веб-дизайну и писателя, ушла из жизни в июне. Получив свой коллаж на Facebook, Майер очень расстроился. Его дочь, занимавшая важное место в этом коллаже, была показана в окружении веселых воздушных шаров и танцующих персонажей мультфильмов. Майер написал у себя в блоге: “Эта непреднамеренная алгоритмическая жестокость является результатом кода, который работает, в подавляющем большинстве случаев напоминая людям о том, какой чудесный год они прожили. Им показывают их селфи на вечеринке, или китов, выпускающих фонтаны, или парусные суда, или пристань рядом с их летним домом. Но тем из нас, кто потерял близких, или долгое время находился в больнице, или пережил развод, потерю работы или еще какую-то из сотни кризисных ситуаций, едва ли захочется заново пережить прошедший год”. Майер предлагает простые способы исправить ситуацию. Facebook может повременить с созданием коллажа, пока не убедится, что пользователю это нужно. И не надо “навязывать” людям это приложение: “Может быть, стоит спросить, хотели ли бы они попробовать предварительный просмотр – просто да или нет… Возможно, не удастся заранее выяснить наверняка, хочет ли человек увидеть обзор своего года, но совсем нетрудно вежливо – с эмпатией – спросить, нужно ли ему это”. Facebook принес извинения. Майер заканчивает свой блог призывом к индустрии больше думать о людях, чью жизнь они затрагивают. Такой аргумент в общем и целом касается более масштабных тем этой книги. Майер говорит: “Если бы я мог исправить одну вещь в нашей индустрии, только одну, это было бы вот что: я бы сделал так, чтобы мы лучше знали и учитывали типы отказа, пограничные случаи и наихудшие сценарии развития событий”. http://meyerweb.com/eric//thoughts/2014/12/24/inadvertent-algorithmic-cruelty.


[Закрыть].

Сид начинает свое письмо ко мне с предположения, что ни одна автоматическая система не в силах понять, каково это – жить с болезнью Лу Герига, насколько этот диагноз меняет значение всего, что было прежде, и всего, что последует потом. Но далее в письме Сид переосмысляет сказанное ранее. Возможно, монтаж, предложенный ему Facebook, все-таки отразил значение, которое имел для него 2013 год. Лейтмотивом того года стала невыносимо быстрая смена кадров. Стремительными были скачки от такой обычной ситуации, как поедание именинного пирога, к визиту в больницу и смертному приговору. Facebook точно передал этот ритм, но, по словам Сида, “контраст слишком резок, чтобы созерцать его спокойно… Я не мог смотреть видео, сознавая, что следующая публикация в монтаже может оказаться чересчур быстрым переключением скоростей”.

Опыт Сида иллюстрирует, насколько сложно использовать подобные алгоритмы для размышлений о себе. Чтобы понять, что имеет большую важность для Сида, вам нужен человек, способный представить себе, каково это – жить со смертельным диагнозом. Человеку под силу понять, что слишком резкие контрасты могут причинить боль. Однако именно изображения, которые выбрала машина, дали Сиду возможность по-новому взглянуть на пережитый им год. Смертельный диагноз – это и есть не укладывающийся в мозгу контраст между покупкой воздушных шариков для празднования дня рождения и неотвратимой реальностью небытия. Быстрая смена публикаций из соцсети заставила Сида об этом задуматься. Но алгоритм Facebook создавался вовсе не для такого эффекта[112]112
  Facebook осуществил этот проект курирования контента к своему десятилетнему юбилею. Есть также приложения, для которых такой вид курирования стал единственной целью. Одно из них, Timehop, отправляет пользователям снимок того, что они делали год назад. Это приложение называет себя “ваша капсула времени”. Timehop помещает информацию в контекст сенсибильности “Я пощу, поэтому я существую”, полагая, что вы “отпразднуете лучшие моменты прошлого со своими друзьями!” Подробнее см.: www.timehop.com.


[Закрыть]. Это уже последствия человеческого взаимодействия с результатами, полученными машиной.

Читая электронное письмо Сида, я подумала: “Еще никому не мешал новый объект, вызывающий воспоминания. Все дело в том, как мы им пользуемся”. Действительно, объекты из нашей жизни накладывают определенные ограничения на то, как мы рассказываем свои истории. В Facebook и Twitter нам хочется публиковать истории, которые вызовут интерес и симпатию у других пользователей. Я часто слышу: “Twitter – мои мемуары; Facebook – мой способ вести дневник”, но, как доказывает история Мелиссы, публикации в соцсетях (как, впрочем, и любые другие публикации) делают нас уязвимыми перед естественным желанием потрафить читателям. А когда мы используем устройства, позволяющие оцифровывать наше физическое состояние, чтобы дать подсказки, которые помогут нам понять самих себя, то приходится иметь дело с еще одним ограничением: мы пытаемся найти повествование, соответствующее полученным цифрам.

Существует один общий способ, благодаря которому нательные технологии способны фиксировать такие показатели, как пульс, частота дыхания, потоотделение, температура тела, движение и режим сна. Эта информация может поступать прямо на экраны наших телефонов, чтобы мы использовали ее для физического самосовершенствования. Увидев на дисплее, к примеру, сколько шагов мы сегодня сделали, мы получим стимул больше тренироваться. А еще в одном приложении для подсчета физиологические признаки используются как своего рода окна в наше психологическое состояние.

Здесь желание носить на себе нательное устройство вызвано тем же самым импульсом, что заставлял почти каждого в моем поколении покупать кольцо-определитель настроения. Однако есть разница: иметь такое кольцо было забавно, но оно не обладало авторитетом. А вот у новых приложений для подсчета авторитет, безусловно, есть. Информация, полученная от подобных устройств, начинает влиять на наши представления о самих себе (о нашем теле и разуме).

Если одни приложения для подсчета используют сенсоры, чтобы считывать данные о вашем теле для вас, то другие просят вас самих сообщать о своем настроении, или степени концентрации, или о ссорах с вашим партнером[113]113
  Конечно, некоторые люди более привержены идее количественно измеряемого “я”, чем другие. Как и в любом движении, существуют разные уровни участия. Одни просто следуют своему курсу упражнений в мобильном приложении и считают его полезным для участия в программе снижения веса. Другие приносят информацию со своих устройств на встречи, чтобы им помогли ее проанализировать; третьи работают над созданием более совершенных устройств отслеживания и способов выяснить, что все это значит для размышлений о самих себе.


[Закрыть]. Со временем происходит едва заметный сдвиг. В определенном смысле “вы” становитесь количеством шагов, пройденных вами на этой неделе (а оно изменилось в сравнении с прошлой неделей). “Вы” становитесь пульсом в состоянии покоя, снизившимся за последние два месяца. Постепенно вы начинаете рассматривать себя в качестве суммы элементов, подлежащих измерению. Самостоятельное оцифровывание таких данных логически не предполагает автоматизированного взгляда на самого себя или низведения себя до набора цифр, но развивает у людей привычку воспринимать себя как набор количественно измеряемых элементов и достижений. И уже естественным выглядит вопрос: “Каков мой результат?”

В 1980-е я писала о движении от психоаналитической культуры к культуре компьютерной как о смещении от смысла к механизму – из глубины к поверхности. В это время, когда машинное вычисление все более широко внедрялось в качестве доминирующей метафоры для описания разума, происходил следующий сдвиг: от мыслей о себе как о том, что сформировано человеческим языком и историей, мы перешли к восприятию своего “я” как того, что может быть смоделировано при помощи машинного кода.

Сегодня “количественно измеряемое” или “алгоритмическое” “я” несомненно становится частью более масштабной истории, но при этом добавляет нечто новое. Вместо того чтобы рассматривать компьютер в качестве образца для человека, количественно измеряемое “я” говорит с людьми напрямую и просит каждого из нас поступать с самими собой так, словно мы являемся вычислительными объектами, а отчеты о наших все глубже познаваемых состояниях можно распечатать на принтере. Психоаналитическое “я” обращено к истории, поскольку она оставляет следы в языке; алгоритмическое “я” обращено к тому, что оно может отследить в качестве точки временного ряда.

Цифры и повествование

Цифры соблазнительны. Людям нравится думать о себе, оперируя выборками показателей и количеством набранных баллов. Эта тенденция не нова. Нас всегда привлекали гороскопы, тесты на тип личности и опросы в журналах. Как известно, Бенджамин Франклин включил в автобиографию систему самосовершенствования, основанную на развитии тринадцати добродетелей ежедневно. Разница в том, что теперь есть “приложение для этого” – и, действительно, приложения существуют для самых разных вещей. Все бо́льшую часть нашей жизни – тела и души – можно зафиксировать в виде данных и, проанализировав с помощью алгоритма, скормить нам самим. В процессе нас обычно просят относиться к самим себе – и к алгоритму – как к черному ящику.

Наличие цифр при отсутствии повествования может вызвать ощущение подавленности. Мы убеждаемся в этом на примере Триш, двадцатиоднолетней девушки, использующей программу 750 Words[114]114
  750 слов (англ.) – Прим. пер.


[Закрыть] для ведения онлайн-дневника. Каждый день Триш пишет по 750 слов, а программа анализирует записанное. Задача программы – сравнить написанное Триш за день с написанным ею раньше, а также с целой вселенной текстов, написанных другими. Программа оценивает публикации Триш – или, как это видится девушке, оценивает “ее саму” – по критериям зрелости, сексуального контента, количества жестокости и бранных слов. Кроме того, программа “750 слов” помогает выявить интересы Триш, причем это обстоятельство ставит ее в тупик: к примеру, на прошлой неделе на основании ежедневных текстов программа сделала вывод, что девушку волнует тема смерти.

Триш – воплощенный контраст. Участница спортивных соревнований и студентка философского факультета, она мечтает изучать театральное мастерство по окончании колледжа. Девушка узнала об устройствах обратной связи, когда приобрела фитнес-трекер Fitbit, популярный гаджет, позволяющий собрать информацию о качестве сна, а также о ежедневном количестве шагов и сожженных калорий. Начав использовать Fitbit, Триш заинтересовалась другими программами, способными предоставить обратную связь по другим критериям. Когда мы с ней встретились, она уже полгода пользовалась программой “750 слов”.

К тому моменту, когда сервис “750 слов” сообщил Триш, что ее волнует тема смерти, девушка прибегла к этому сервису, чтобы описать разговор с подругой, во время которого она почувствовала себя непонятой. По словам Триш, ей стало легче, когда она записала этот разговор. Но потом, оставшись наедине с отчетом, выданным программой, девушка испытала чувство подавленности. Она не улавливала связь между непониманием в разговоре с подругой и смертью. Ей хотелось вникнуть в алгоритм[115]115
  Исследователь технологий Евгений Морозов описывает проблему непрозрачности в этой модели “я”: если вам непонятен алгоритм, благодаря которому вы получили свой результат, “едва ли он приведет к холистическому пониманию того “я”, о чьем поведении идет речь”. Евгений Морозов, интервью с Наташей Доу Шулл // Public Books, 2013, http://www.publicbooks.org/interviews/the-folly-of-technological – solutionism-an-inter view-with-evgeny-morozov. См. также: Lewis-Kraus G. Numerical Madness // Harper’s. 2013. September. http://harpers.org/archive/2013/09/numerical-madness.


[Закрыть].

Я была поражена мнением программы, что я, оказывается, пишу о смерти больше остальных. Вообще-то я не возражаю против сравнения моих текстов с текстами других людей, но мне тяжело, когда сравнивают написанное мною сейчас с тем, что я писала раньше. Трудно не принимать это близко к сердцу, поэтому поневоле задумываешься. Очень странно, что возникла тема смерти. Интересно, почему программа пришла к такому выводу.

Триш чувствует подавленность прежде всего вот по какой причине: программа заставляет ее задуматься, но не дает возможности поделиться своими соображениями или возражениями. Девушка признается: “Программа не мой терапевт. У меня нет с ней отношений. Я не могу обсудить с ней свои ощущения. Но мне вовсе не кажется, что я думаю о смерти”. И даже если бы сервис “750 слов” мог рассказать Триш, какие именно слова “спровоцировали” такую реакцию программы, девушка не уверена, что ей бы это помогло[116]116
  750words.com использует систему анализа текста “Словарь регрессивных образов” (Regressive Imagery Dictionary), чтобы сообщать об эмоциональном состоянии пользователя. См.: http://www.kovcomp.co.uk/wordstat/RID.html.


[Закрыть]. Ей нужна беседа.

Исследователь технологических инноваций Евгений Морозов говорит об ограниченности информации, которую Триш получает от сервиса. Повествование низведено до цифры. И вот теперь цифра становится результатом. Морозова смущает следующий факт: когда вы получаете отчет от черного ящика, возникает соблазн на этом и остановиться[117]117
  Morozov E. To Save Everything, Click Here: The Folly of Technological Solutionism. New York: Public Affairs, 2013.


[Закрыть]. Вы обрадованы – или огорчены.

Но по мере того, как мы становимся все более требовательными к данным, которые возвращают нам устройства самомониторинга, этот первый импульс не должен стать нашим последним импульсом. Мы способны выстраивать повествования на основе полученных нами цифр. Вот и у Триш возникает такой импульс (“Интересно, почему программа пришла к такому выводу”). И когда те, кто провозглашает себя частью “движения количественной самооценки”, собираются вместе, они приносят на эти встречи данные различных сенсоров и программ, чтобы попытаться выстроить на их основе свои истории.

Как раз в этом ключе недавно разведенная женщина тридцати с лишним лет разместила в сети блог, посвященный саморефлексии и названный “Количественно измеряемое расставание”. Спустя дни и месяцы после развода женщина отслеживала, сколько сообщений она написала и сколько звонков сделала (и кому), сколько песен прослушала (веселые нужно было отделить от грустных), какие места посетила, сколько ненужных покупок (и по какой цене) совершила. Она фиксировала время пробуждения и отхода ко сну, когда и как долго она занималась спортом, сколько раз ела в кафе и ходила в кино. Кроме того, ее интересовало, когда она плакала на людях и делала публикации в социальных сетях.

От этих материалов трудно оторваться. И все же, когда просматриваешь такой блог, кажется, что в нем содержится исходная информация для другой истории – о том, что все эти приобретения, и слезы, и песни значат. Может быть, пережитый опыт заставляет женщину вспомнить о других временах, когда она чувствовала себя одинокой? О других потерях?

Какие стратегии срабатывали тогда? Какие потенциальные сдерживающие факторы были предопределены историей ее жизни? В поддержке какого рода она нуждается? Найти ответы на эти вопросы в блоге не удается, но выясняется, например, следующее: когда эта женщина попробовала завести знакомство в сети и встретила человека, который ей понравился, они с ним обменялись “1 146 [сообщениями] только лишь за первые четыре недели, что в среднем составило 40,9 сообщений ежедневно”. Потом все кончилось. Какой вывод мы можем из этого сделать? А какой вывод может сделать она? Все-таки цифры “Количественно измеряемого расставания” нуждаются в собственном повествовании.

Похожая реакция возникает у меня, когда некоторые энтузиасты количественного измерения своего “я”, потерявшие кого-то из близких, находят нужным посчитать, как долго они горюют по ушедшим. Они объясняют это твердым намерением ни в коем случае не упустить какую-либо часть процесса траура. Сам по себе этот порыв трогателен и достоин восхищения, но поневоле задумываешься: а что если, пока энтузиасты тщательно оцифровывают свое горе, у них уже не остается времени, чтобы его испытать? Когда мы берем свой эмоциональный порыв и находим для него количественное выражение, это помогает нам сохранить чувство или, наоборот, отвлекает от него? А вдруг получается, что, определенным образом классифицировав свою эмоцию, мы уже сделали с ней нечто “конструктивное” и теперь можем не обращать на нее особого внимания?

Подсчет времени, потраченного на траур, помогает нам горевать или уводит нас в сторону? А может, начиная и заканчивая свою историю какими-то цифрами, мы тем самым вносим ограничения в истории, рассказанные нами?

Антрополог Наташа Доу Шулл проводит этнографическое исследование на материале встреч, которые устраивают представители движения количественно измеряемого “я”. Во время этих собраний участники движения, исповедующие “оцифровку собственной жизни”, встают, чтобы рассказать свои истории. Шулл пишет:

Важной частью деятельности QS [the quantified self-movement][118]118
  Движение количественно измеряемого “я” (англ.) – Прим. пер.


[Закрыть] являются мероприятия под названием “Покажи и расскажи”, во время которых отдельные представители движения выходят на сцену, чтобы сообщить, что им удалось оцифровать, какие выводы они сделали и т. д.

Шулл находится под впечатлением от мероприятий “Покажи и расскажи” в рамках движения QS. Она задается вопросом: “Разве цифры – не просто элемент повествовательного процесса?”[119]119
  Наташа Доу Шулл, интервью с Евгением Морозовым для Public Books.


[Закрыть]

Лично мне ответ на этот вопрос не кажется очевидным. Действительно, цифры – элемент повествовательного процесса, но не просто элемент. У цифры есть свойство приобретать особую важность, хотя всю сложную работу по созданию повествования она оставляет нам. И все же цифра затрудняет создание повествования, поскольку история, которую мы рассказываем, должна эту цифру оправдывать. Ваша история, изложенная в количественных данных, может обеспечить вас материалом для построения повествования. Но тут нас предает наш язык. Мы говорим об “отчетах”, предоставляемых программами по оцифровке нашей жизни, как о “результатах”. Но это не результаты. Это первые шаги. Однако слишком часто эти первые шаги не предполагают следующих шагов.

Дело вот в чем: если мы не понимаем результатов, предложенных программой, нам некуда обратиться за помощью. К примеру, когда сервис “750 слов” выдал Триш смутивший ее “результат” (ей самой вовсе не кажется, что она часто думает о смерти), программа не дала ей каких-либо дальнейших рекомендаций и не предоставила возможности обратной связи. Оставшись наедине со своим замешательством, Триш не знает, как ей поступать с тем фактом, что, согласно цифровым показателям, ее слова оказались связаны со смертью.

Я беседую об оцифровке собственной жизни и о саморефлексии с психологом корпорации Intel Маргарет Моррис – в течение десяти лет она работала над приложениями, помогающими людям документировать и визуализировать свое эмоциональное и физическое здоровье[120]120
  Примеры исследований Моррис и ее команды – Morris M., Kathawala Q., Leen T. K. et al. Mobile Therapy and Mood Sampling: Case Study Evaluations of a Cell Phone Application for Emotional Self-Awareness // Journal of Medical Internet Research. 2010. Vol. 12. №. 2; Morris M., Guilak F. Mobile Heart Health: Project Highlight // IEEE Pervasive Computing. 2009. Vol. 8. № 2.


[Закрыть]. Вспоминая о своей многолетней деятельности, Моррис делится со мной следующим наблюдением: самое важное в созданных ею устройствах то, что “они наиболее сильны в качестве начальной, а не конечной точки”, и что “каждое из них стимулирует беседу”. Если говорить о переменах, произошедших в динамике здоровья и семьи, то именно беседа ответственна за эти изменения.

По словам Моррис, иногда такую беседу начинал член семьи или друг. В одном случае из практики Моррис женщину, прикованную к постели хроническим заболеванием, попросили рассказать о своем настроении мобильному приложению. Несколько раз в день программа под названием Mood Map[121]121
  Карта настроения (англ.) – Прим. пер.


[Закрыть] просила женщину отображать свое настроение на визуальном дисплее. Когда женщине было грустно, приложение использовало приемы когнитивно-поведенческой терапии, чтобы помочь ей увидеть мир в более позитивном свете. В данном случае это был сын пациентки, заводивший разговор с помощью приложения “Карта настроения”. Технология предоставила сыну возможность поговорить об одиночестве матери, а ведь раньше, без приложения, ему это не удавалось. Моррис подводит итог: “Подобные технологии оказывают влияние на людей именно благодаря тому, что помогают начать беседу”[122]122
  Маргарет Моррис, личная переписка с автором, 3 июля 2014 года.


[Закрыть].

Действуя ради алгоритма и из почтения к нему

Линда, тридцатитрехлетняя студентка, изучающая финансы, с бо́льшим энтузиазмом, чем Триш, отзывается о своем опыте использования программы “750 слов”, поскольку, с ее точки зрения, эта программа является своего рода источником терапии. Линда начала использовать программу, когда находилась в состоянии стресса, пытаясь справиться с грузом учебы, трудностями жизни в новом городе и не имея такого количества денег, каким располагала, когда работала. Пытаясь привести свою жизнь в порядок, Линда решила получше разобраться со своим самочувствием, а алгоритмы программы “750 слов” обещали, что будут сообщать ей, насколько влюбленной, счастливой, расстроенной, встревоженной или грустной она себя чувствовала. Однако, попользовавшись программой несколько недель, Линда ощутила недовольство: “Кому понравится изливать свою душу, чтобы узнать, что он зацикленный на себе интроверт? Кому захочется выяснить, что он грустнее всех остальных пользователей? Да еще вдобавок услышать, что на этой неделе он еще печальнее, чем на прошлой?”

Но Линда видит и положительные черты “750 слов”. Девушка говорит, что спустя две недели после “конструктивной критики” программа начала ее “воспитывать”. Теперь Линда пишет то, что, по ее мнению, хотела бы услышать программа. Она старается казаться более жизнерадостной и посредством своих 750 слов больше говорить о других людях. И теперь, по мнению программы, Линда уже не так зациклена на себе, как раньше.

Я посетила встречу терапевтической группы, где Линда обсуждала свои взаимоотношения с сервисом “750 слов”. Кто-то из присутствующих задал вопрос: становится ли молодая женщина лучше, благодаря избранной ею тактике? Конечно, она обыгрывает систему, но, возможно, система обыгрывает ее – в хорошем смысле. Это терапия? Если человек ежедневно записывает более позитивную версию своего дня, это плохо? Кто-то говорит: “Я верю в принцип «притворяйся, пока это не станет правдой»”. По результатам исследований, если вы улыбаетесь, сама по себе улыбка будет способствовать выбросу гормонов радости[123]123
  Kraft T. L., Pressman S. D. Grin and Bear It: The Influence of Manipulated Facial Expression on the Stress Response // Psychological Science. 2012. Vol. 23. № 11. P. 1372–78.


[Закрыть]. Линда убеждена: все чаще говоря о других людях, она действительно меньше зацикливается на себе. Таким образом, то, что началось как упражнение по саморефлексии, заканчивается, по крайней мере для Линды, как поведенческая терапия.

Триш и Линда сталкиваются с одной и той же дилеммой: что делать, если ваши чувства не совпадают с отчетом, предоставленным программой? У Кары, студентки колледжа, использовавшей приложение для iPhone под названием Happiness Tracker[124]124
  Трекер счастья (англ.) – Прим. пер.


[Закрыть], другая проблема. Насколько вы можете полагаться на “отчет”, предоставленный такого рода программой оцифровки вашей жизни, чтобы разобраться в своих чувствах? В течение нескольких недель “Трекер счастья” интересовался уровнем счастья Кары, а также спрашивал, где она, что делает и с кем находится. Согласно отчету приложения, уровень счастья у девушки снижался. Однако программа не предоставила четкой отсылки к какому-либо фактору.

Получив такой результат, Кара обнаружила, что уже не так счастлива со своим другом. Опять-таки, приложение никак не связывало молодого человека со снижением у Кары уровня счастья, но девушка все же задумалась, не он ли причина ее недовольства. Сомневаясь в своих чувствах, Кара в итоге рассталась с другом, отчасти из почтения к приложению. По ее словам, “Трекер счастья” стал для нее чем-то вроде “последней капли”. Она нашла в этой внешней силе “подтверждение” собственных сомнений насчет правильности избранного пути.

При использовании “Трекера счастья” возможны значительные “трудности перевода”. Все зависит от индивидуальной трактовки информации, предоставленной приложением. Если бы Кара обратилась с собственной интерпретацией своего “недовольства” к психотерапевту, тот мог бы спросить ее, обсуждали ли они с молодым человеком сложные вопросы – не обязательно те, которых нужно избегать, но хотя бы те, что расстраивали девушку, поскольку ей было мучительно с ними разбираться. Возможно, именно с молодым человеком – ведь в его компании Кара чувствовала себя в безопасности – она решилась бы на тягостный разговор. И может, это как раз хорошо, а не плохо. Возможно, именно те ощущения Кары, которые “Трекер счастья” определил как “недовольство”, служили сигналом, что этот молодой человек скорее положительно влиял на жизнь девушки, хотя и провоцировал у нее чувства, расцененные программой как стресс. Недовольство бывает разным – иногда оно помогает нам прийти к пониманию чего-то нового.

Судя по тому, как развивались события, “Трекер счастья” не навел Кару на подобные размышления. В сущности, она восприняла цифры, предоставленные ей программой, как “плохую отметку”, и это вызвало у нее желание получить отметку выше. Программа подтолкнула Кару к действиям. Однако в отсутствие того, с кем можно было бы обсудить, что скрывается за цифрами, в отсутствие методологии, которая помогла бы ей оценить нынешние ощущения в контексте всей ее жизни, Кара действовала вслепую.