Текст книги "Солнечные часы"

– А кто ей сказал, что он здесь? – Почему-то Глории пришло в голову, что в обществе Фэнси все невольно говорят вещи, о которых в иных обстоятельствах предпочли бы умолчать; возможно, оттого, что Фэнси смотрит человеку прямо в глаза и выражается без обиняков. – Это ты ей сказала?

– Нет, капитан. Она заставила его следить за вами, совсем как тогда, когда Эссекс следил за ним с Джулией.

– Зачем?

– Чтобы потом заставить Эссекса рассказать, о чем вы говорили. Ей интересно всякое такое слушать.

– Ужасная старуха!

– Ты говоришь прямо как мама! – засмеялась Фэнси. – А мне она нравится.

– Шпионит за людьми!

– Она-то как раз не шпионит, это вы все шпионите друг за другом, – поправила ее Фэнси. – А ты все это придумала, что видела в зеркале?

– Нет.

– А я думаю – да.

– Нет.

– Придумала!

– Как можно быть уверенным в том, что видишь?

– Лично я уверена. А Эссекс все равно не стал бы убегать – он боится бабушку.

– Она ничего ему не сделает. Просто Эссекс не выносит мысли о смерти.

– Он говорит о смерти даже больше, чем тетя Фэнни. Вот капитан много раз рисковал жизнью, и ничего, молчит себе. Только Эссекс с тетей Фэнни все болтают…

– А я думаю, капитан все врет.

– И Эссекс тоже.

– А вот и нет!

– А вот и да!

Глория снова засмеялась, и вскоре Фэнси к ней присоединилась.

– А мне все нравится, – призналась она.

– А если тетя Фэнни…

– Как мне надоело слушать про тетю Фэнни и ее паршивые видения! Еще немного, и меня стошнит! – заявила Фэнси. – Хоть бы она заткнулась ненадолго! И до этого постоянно гундосила, а теперь к ней еще и прислушиваются, это ужасно!

– Мы не можем не слушать.

– Я не понимаю… – Фэнси обвела рукой сад, простиравшийся перед ними. – Погляди! Разве никто из вас не может просто любить этот мир, а не беспокоиться о нем? Вот смотри: тетя Фэнни вечно повторяет, что нас ждет прекрасный новый мир, зеленый, совершенный, безмятежный и мы будем жить в нем мирно и счастливо. Все это было бы хорошо, только я и сейчас живу в замечательном мире, зеленом и прекрасном, хотя все вокруг беспокойны и несчастливы; когда я думаю о том, что в этом новом мире останутся тетя Фэнни, мама, бабушка, ты, Эссекс и все остальные сумасшедшие люди… С чего вы взяли, что вы будете счастливее лишь оттого, что остались одни на свете?

– Просто ты еще маленькая, – степенно заметила Глория. – Вот подрастешь и поймешь.

– Ты думаешь? – невинно пожала плечами Фэнси. – Сейчас мне не разрешают играть с деревенскими детьми; бабушка говорит, мы – слишком благородная семья, чтобы я связывалась с кем попало; а позже я не смогу играть с деревенскими детьми, потому что не останется никакой деревни, и мы действительно будем слишком благородной семьей, потому что не останется вообще никаких других семей! И что же я тогда смогу понять, когда вырасту?

– У тебя какие-то глупости выходят… Скажи мне лучше, что с нами будет? Ты знаешь?

– Ну… – медленно начала Фэнси, – вы все хотите, чтобы изменился целый мир, и тогда изменитесь вы сами, только вряд ли люди меняются лишь потому, что их перенесли в новый мир. Да и вообще тот мир не более реален, чем этот.

– Вполне реален. Ты забываешь, что я видела его в зеркале.

– Кто знает… Может, в том, новом мире ты подойдешь к другой стороне зеркала, заглянешь в него, увидишь прежний мир и будешь плакать и желать, чтобы катастрофа случилась уже в новом мире, стерла его с лица Земли и забросила тебя обратно, в прежний мир. Я же говорю – неважно, в каком мире ты находишься.

– Эссекс…

– Надоел мне твой Эссекс! – Фэнси свалилась в траву и принялась кататься по ней, словно щенок. – Хочешь поиграть с моим кукольным домиком?

Глава одиннадцатая

Тридцатого июля в четыре тридцать пополудни Джулия с капитаном выиграли у Глории с Арабеллой партию в теннис. На Глории были надеты шорты в голубую полоску, которые ей любезно одолжила Джулия; миссис Хэллоран, тетя Фэнни, мисс Огилви, миссис Уиллоу и Эссекс наблюдали за ними, сидя под большим пляжным зонтом. Мэри-Джейн, считающая, что жаркое солнце полезно для ее астмы, лежала на коврике, а Фэнси играла в какую-то свою игру, напевая себе под нос и улыбаясь.

На крытой террасе, где Ричард Хэллоран любил проводить время после обеда, когда было уже не так жарко, сиделка размеренно читала: «Не могу выразить, какие разнообразные чувства вызвало во мне это открытие! Моя радость при виде корабля, притом английского, радость ожидания близкой встречи с моими соотечественниками (значит, с друзьями) была выше всякого описания. Вместе с тем какая-то тайная тревога, которую я не мог объяснить, заставляла меня быть настороже»[18]18
  «Робинзон Крузо», пер. К. Чуковского.


[Закрыть].

После ужина миссис Хэллоран вышла прогуляться с Эссексом рука об руку, наслаждаясь его спокойной силой и сдержанным почтением.

– Повторите еще раз, – велела миссис Хэллоран, когда они подошли к солнечным часам.

– «Что жизнь? И почему к ней люди жадны? Сегодня с милой, завтра в бездне хладной! Один как перст схожу в могилу я…»

– Не нравятся они мне, – произнесла миссис Хэллоран, обводя пальцем слово «Ч».

– Орианна, как вы думаете, мы будем счастливы там? – спросил Эссекс.

– Нет, – ответила миссис Хэллоран. – С другой стороны, мы и здесь несчастливы.

– Тетя Фэнни лично гарантировала нам счастье.

– Тетя Фэнни гарантирует все что угодно, лишь бы добиться своего. Откуда ей знать, что такое счастье – скажем, для меня?

– Этого никто не знает, – вежливо заметил Эссекс.

– И менее всего мои ближайшие друзья. Что ж, – вздохнула миссис Хэллоран, – ждать осталось недолго. Думаю, пора заняться составлением личных планов на будущее.

По вечерам в гостиной по-прежнему топили камин, поскольку Ричард Хэллоран жаловался на холод в костях с наступлением темноты. Миссис Хэллоран вернулась с прогулки, отдала Эссексу шаль, встала за креслом мужа и внимательно оглядела собравшихся: тетю Фэнни, капитана, миссис Уиллоу, Джулию, Арабеллу, мисс Огилви, Эссекса и Мэри-Джейн.

– Я хочу вам всем кое-что сказать, – громко объявила она. – Несомненно, вы удивитесь, но мне потребуется ваша помощь. Нет-нет, молчите; я и без того знаю, что могу на вас рассчитывать. Все, что мне нужно, – это ваше присутствие.

– Разумеется, – тихо отозвалась тетя Фэнни, – если тебе нужно, мы…

– Помолчи, тетя Фэнни. Я хочу обратиться ко всем присутствующим. Книги, сожженные в жаровне, натолкнули меня на мысль: мне пришло в голову, что мы должны – и я подчеркиваю, должны – устроить для жителей деревни праздник; можете называть это прощальной вечеринкой, если хотите; в любом случае, это будет последний жест доброй воли от обитателей Большого дома.

– Какая славная идея! – поддержала мисс Огилви. – Очень мило со стороны миссис Хэллоран позаботиться об этом.

Миссис Хэллоран подняла руку и опустила на плечо мужа; тот слегка шевельнулся.

– И вот, поскольку мы не можем публично объявить настоящий повод для вечеринки, а повод все-таки нужен, я и подумала о «золотой свадьбе».

– Чьей? – переспросила Мэри-Джейн.

– Не Ричарда же? – эхом откликнулась тетя Фэнни.

– Деревенским совершенно безразлично, сколько лет мы с Ричардом женаты, – ответила миссис Хэллоран, – разве что они порадуются за мою цветущую внешность; и я уверена, что мои добрые друзья не станут оспаривать мое желание в последний раз воздать должное своему супругу… – На секунду она замешкалась, – … зенице моего ока. Иными словами, я решила устроить праздник, и мне все равно, как его обосновать; и вот, как я уже говорила, сжигание книг навело меня на мысль о праздничном барбекю…

– Сжигание ведьм? – пробормотала Глория, но ее никто не услышал.

– И потому я решила пригласить деревенских вечером двадцать девятого августа на барбекю, танцы, празднование и прощание.

– Минуточку! – бесцеремонно вклинилась миссис Уиллоу. – Орианна, ты старше меня на два года, и если ты замужем за своим Ричардом больше двадцати восьми лет, пусть меня свяжут по рукам и ногам и бросят на съедение рыбам. Уиллоу не дотянул до нашего десятилетия, но я бы точно знала, сколько лет я замужем…

Миссис Хэллоран ласково коснулась плеча мужа.

– В любом случае, я решила, что двадцать девятого числа мы отпразднуем «золотую» годовщину брака. Августа, позволь мне побыть сентиментальной, пока еще есть время.

– Если бы Уиллоу дотянул…

– …ты была бы столь же рада отпраздновать годовщину вашего союза.

– Ричарду следовало бы праздновать в рубище, посыпая голову пеплом, – мрачно заметила тетя Фэнни. – Это был самый черный день в его жизни.

– Вне всяких сомнений, – отозвалась миссис Хэллоран, – и я рассчитываю, тетя Фэнни, что ты своим присутствием придашь празднику еще больше радости и веселья. Я подумала: поскольку нет смысла пытаться уберечь приусадебную территорию – раз уж она коренным образом изменится в ночь на тридцатое августа, – можно открыть ее для гостей; пусть свободно гуляют в тайном саду и бродят в лабиринте; пусть срывают фрукты с деревьев и падают в пруд – лишь бы никто не заходил в дом.

– Да, было бы ужасно, если бы кто-нибудь случайно заглянул в библиотеку, – согласилась миссис Уиллоу.

– Мы установим жаровню возле огорода, хотя на этот раз будем жечь уголь. Капитан, вас я назначаю ответственным за готовку. Эссекс, вы организуете нечто вроде павильона, где будут подавать закуски и напитки. Джулия, Арабелла, Мэри-Джейн, мне что-то захотелось японских фонариков, займитесь ими, ладно? Разных цветов и, пожалуй, с бахромой. Мисс Огилви, вы, разумеется, приготовите салатную заправку, как и всегда. Тетя Фэнни и миссис Уиллоу, вы меня очень обяжете, если тщательно осмотрите сады и клумбы: надо определить, где что подправить, улучшить или добавить – этим займутся садовники; в конце концов, это последний официальный праздник в нашем поместье, и все должно быть на высшем уровне.

– А когда, ты говоришь, состоится эта… прощальная вечеринка? – уточнила миссис Уиллоу.

– Поскольку нам отпущено время лишь до тридцатого августа, самой подходящей датой будет двадцать девятое. Мы пригласим всю деревню – за некоторым исключением – к пяти вечера. Они отужинают жареной говядиной и еще чем-нибудь и разойдутся к одиннадцати, предварительно хорошенько полюбовавшись японскими фонариками, а мы ляжем пораньше в предвкушении, ведь тридцатого августа нас ждет много хлопот и, вполне возможно, бессонная ночь. Кстати, я пообещала слугам, что после вечеринки отпущу их на заслуженный выходной. Тридцатого после обеда две машины отвезут всех наших слуг в город; предполагается, что они вернутся через день.

– Так я и думала, – кивнула мисс Огилви. – Я догадывалась, что нам придется самим готовить себе завтрак на следующее утро.

– Еще несколько моментов, продолжала миссис Хэллоран. – Эссекс намекнет гостям, что на празднике будет вполне уместен какой-нибудь деревенский танец в честь нашей годовщины счастливого брака.

– Под гостями вы подразумеваете двадцать с чем-то юных леди, которые посещают танцевальный класс миссис Отис? Что ж, пожалуй, они смогут исполнить чечетку на террасе.

– Оставляю это на ваше усмотрение, Эссекс. Еще не помешал бы какой-нибудь знак почтения от детей; к примеру, пусть хорошенькая девочка протянет мне охапку цветов? Эссекс, проследите за цветами; к ним можно присовокупить короткий стих, посвященный событию…

– До плохой декламации я не опущусь, – отозвался Эссекс. – Постараюсь раздобыть маленькую девочку с цветами и прослежу, чтобы она была, по крайней мере, умыта.

– Можно позвонить в колокола над конюшней, – предложил Ричард Хэллоран.

– Ричард, – обратилась к нему тетя Фэнни, – ты же знаешь, что с момента заключения брака еще не прошло пятидесяти лет!

– Я женат на Орианне очень давно, – сказал Ричард Хэллоран, глядя в огонь.

– Я не возражаю против вашего общения с деревенскими; мисс Огилви, вы можете свободно коммуницировать с гостями. Также я тщательно продумала свой наряд к празднику: ужасающая демонстрация дурного вкуса, но это ведь мое последнее появление перед публикой. Я буду сидеть на террасе под золотым балдахином.

– Фу, какой позор! – воскликнула тетя Фэнни.

– Пусть мои люди запомнят меня – если, конечно, вообще обратят на меня внимание – по-настоящему царственной, тетя Фэнни; я собираюсь надеть корону.

– Орианна, ты – старая дура! – воскликнула миссис Уиллоу.

– Корону, – веско повторила миссис Хэллоран. – Ужасающе дурного вкуса, как я уже сказала, и, наверное, не больше тиары, но в моем сознании это будет корона. Мне всегда хотелось носить золотые одежды и кланяться.

– А мне кажется, – внезапно подала голос Арабелла, – что вы и нас должны одеть как следует. Можно и без короны, но какое-нибудь миленькое платье не помешает.

– Как ни странно, Арабелла, я нахожу твою идею вполне здравой. Думаю, нам всем стоит провести последний день в новых, свежих нарядах.

– Только мне без золота, пожалуйста. Мне гораздо больше идет голубой, к глазам подходит. А Джулия носит красные тона.

– А вот и нет! – окрысилась на нее сестра. – Она специально хочет подстроить, чтобы я выглядела отвратительно и выгодно оттеняла ее. Мне зеленый, с вашего позволения!

– А мне цветастый шифон, – добавила миссис Уиллоу. – Что-нибудь яркое; при моих размерах это уже не играет особой роли. Девчонкам нужно что-то светлое, Орианна, пусть тебя окружают красота и молодость, если мне будет позволено это озвучить. Я могу съездить в город, а если не найду ничего подходящего, то куплю ткани и мы вместе что-нибудь сообразим. По крайней мере, мы с девчонками умеем орудовать иглой – всю жизнь сами себе шьем да заплатки ставим…

– Это я всегда ходила в заплатках, – ядовито отозвалась Джулия. – Арабелле никогда не приходилось экономить – у нее-то все новенькое и стоит вдвое больше, чем мы можем себе позволить!

– А ты… – начала Арабелла, но тут вмешалась миссис Уиллоу.

– Ну-ка, девочки, не ссорьтесь! На этот раз нам не придется беспокоиться о расходах. А вы, мисс Огилви?

– Я всегда беспокоюсь о расходах, миссис Уиллоу; я с самого детства завела привычку…

– Да нет же! Что вы наденете на вечеринку?

– Ой… – Мисс Огилви боязливо оглянулась на Ричарда Хэллорана. – Розовое? – предположила она с надеждой.

– Скорее жемчужно-серое, – посоветовала Мэри-Джейн.

– А я хочу розовое! – заупрямилась мисс Огилви.

– Если кому-нибудь интересно, я собираюсь надеть черный, – заявила тетя Фэнни, – чтобы подчеркнуть мое отношение к мероприятию.

– Похоже, закупать придется немало, – подвела итог миссис Уиллоу счастливым голосом. – На следующей неделе смотаюсь в город, и тогда у нас останется еще куча времени, чтобы вернуть, если что-то не подойдет. А ты как, Орианна, – посмотреть для тебя золотое платье?

– Спасибо, я уже заказала платье. И корону.

– И все-таки мне кажется, что ты будешь выглядеть полной дурой в этой короне.

– Значит, ты не поняла, Августа: я надену корону двадцать девятого, чтобы подчеркнуть свое положение после тридцатого. – Миссис Хэллоран загадочно улыбнулась. – Возможно, я вообще не стану ее снимать до тех пор, пока не передам Фэнси.

Глава двенадцатая

На четвертом этаже Большого дома, в конце правого крыла находилась просторная зала, которую миссис Хэллоран ни разу не посетила, хотя наверняка знала о ее существовании. Комната занимала почти весь верхний этаж правого крыла, оставив место лишь небольшому кабинету, в котором первый мистер Хэллоран планировал сделать обсерваторию, чтобы наблюдать за звездами. Поскольку Большой дом был и в самом деле нереально большой, о комнате наверху мало кто помнил, а посещала ее одна лишь тетя Фэнни; здесь хранились вещи первой миссис Хэллоран – не бриллианты, которые носила тетя Фэнни, не атласные простыни или крошечные позолоченные стулья из ее спальни, но солидные, тщательно отобранные, настоящие вещи, которые первая миссис Хэллоран имела в виду, когда прошептала мужу перед смертью: «Позаботься о моих вещах…»

Первый мистер Хэллоран перевез жену и двоих детей в Большой дом, построенный для них, из мрачной, неудобной квартиры на верхнем этаже в доме на две семьи; перемена произошла разительно, без должной подготовки. Первая миссис Хэллоран скончалась, так и не увидев толком большей части интерьера, и в течение долгих месяцев болезни находила великое утешение в том, что ее настоящие пожитки надежно хранятся в комнате на чердаке, где-то над головой.

Тетя Фэнни, любившая Большой дом, каким-то шестым чувством всегда знала, что его сердце находится в этой комнате. С годами она – совершенно самостоятельно – восстановила по памяти расположение мебели в бывшей квартире из четырех комнат, где она родилась; помещение на чердаке оказалось настолько просторным, что вся мебель свободно поместилась. Тетя Фэнни сама была изумлена ясности, с которой она помнила прежний интерьер, и даже украшения постепенно занимали свои места, воспроизводя утраченный дух былого с мучительной точностью.

Огромный уродливый гарнитур с узором из темно-красной и синей парчи – предмет особой гордости покойной миссис Хэллоран – тетя Фэнни выставила первым: тяжелый диван, а напротив – два глубоких кресла. Эта мебель была сделана на века. Между диваном и креслами был втиснут кофейный столик (имитация под красное дерево), а на нем – тетя Фэнни тщательно перебирала коробки, вытряхивая нафталиновые шарики, – темно-синяя скатерть с бахромой (имитация под бархат), небольшая музыкальная шкатулка, служившая блюдом под сладости (она играла первые такты «Баркаролы»), миниатюрная статуя Свободы (поскольку медовый месяц миссис Хэллоран провела в Нью-Йорке) и альбом с фотографиями в переплете из синего дерматина (имитация под кожу). Тетя Фэнни переворачивала страницы альбома, зачарованно разглядывая пожелтевшие снимки первой миссис Хэллоран: вот девушка, до смешного невинная, в матросской блузе и широком галстуке; вот невеста, глядящая на высокого неопознанного мужчину; вот мать, держащая на руках крошечное существо с лицом поросенка (то ли ее сын, Ричард, то ли ее дочь, Фрэнсис); вот она в компании друзей, которые теперь уже вряд ли вспомнят ее имя. На этих фотографиях не было покойной матери – лишь девушка, чья жизненная история оказалась трагически короткой (невеста – жена – мать) и тоскливой, ведь ничего интересного так и не случилось в промежутке с того дня, когда ее запечатлели смеющейся, с длинными волосами, в матросской блузе, и до того дня, когда ее сняли в последний раз, возле крутых ступеней дома на две семьи (неловкая улыбка на камеру, лицо едва различимо, затененное полями причудливой шляпы). Переворачивая страницы, тетя Фэнни порой задумывалась о том, успела ли мама что-то понять о своей короткой жизни; знала ли она, позируя перед домом, где жила с мужем, знала ли она, что это был последний раз, что больше не останется никаких упоминаний о ней? Знала ли она тогда, в матросской блузе, что скоро умрет? И эти лица, глядящие со страниц альбома, лица маленьких Фрэнсис и Ричардов – они тоже обладали этим смутным, неясным знанием? Догадывался ли Ричард в бархатных штанишках, что он умрет? (Теперь знает наверняка.) Можно ли прочесть судьбу на лице крошечной, беззубой Фрэнсис, сидящей на одеяле на солнышке? «Когда-нибудь я встречусь с мамой, – думала тетя Фэнни, листая альбом. – Мы уже вместе здесь, в этом альбоме, никто не сможет нас разлучить. Однажды мы снова будем вместе». Последние страницы оказались пустыми, поскольку альбом тщательно упаковали при переезде много лет назад и с тех пор хранили на чердаке Большого дома. «Как там моя мебель? – спрашивала первая миссис Хэллоран горничных. – Вы хорошенько ухаживаете за ней? Все мои коробки в надежном месте?» Вещи так и хранились на чердаке; квартира из четырех комнат оставалась нетронутой.

Кроме того, в гостиной находилась небольшая книжная полка, в которой первый мистер Хэллоран хранил книги с обучающих курсов, присланные по почте; тетя Фэнни расставила их по местам, вынув из коробки с надписью «Книги Майкла», выполненной прямым материнским почерком. Среди них нашлась даже книга по этикету, где карандашом были подчеркнуты абзацы, посвященные использованию столового серебра; отец заучивал информацию медленно и упорно и никогда не забывал, чему научился.

На верхнюю часть полки тетя Фэнни с безошибочной, почти сверхъестественной памятью поставила фотографии своих дедушки и бабушки в рамке. В первые счастливые годы супружества Хэллораны купили в кредит виктролу, выплачивая за нее ежемесячно; она стояла, красивая и блестящая, с имитацией под красное дерево, в углу их гостиной. Тетя Фэнни ни разу не заводила ее в Большом доме, а в квартире ей не доверяли – слишком мала; пластинки бережно хранились в специальном ящичке в нижней части аппарата, поделенном на секции. Тетя Фэнни узнавала неопределенный запах фонографа, масла, нафталиновых шариков и полироли; эти запахи врезались в память прочнее, чем записи Карузо, мадам Шуман-Хайнк или шаляпинской «Блохи».

Четыре помещения, которые тетя Фэнни столь тщательно восстанавливала, включали гостиную, кухню, родительскую спальню и детскую, где спали Фрэнсис и Ричард. В кухне плита оставалась холодной, а холодильник – теплым; и все же тетя Фэнни регулярно протирала клеенку на кухонном столе, где сиживала с отцом, матерью и братом (вокруг стола выстроились четыре стула, а высокий детский стульчик – сперва для Ричарда, потом для Фрэнсис – до сих пор стоял в углу, поскольку миссис Хэллоран никогда ничего не выбрасывала и не позволяла вещам портиться). Тетя Фэнни вымыла мамину повседневную посуду и расставила на полках в кухонном шкафчике, затем вымыла мамин парадный фарфор (для гостей) и расставила на полках буфета со стеклянными дверцами (имитация под красное дерево), который должен был стоять в гостиной, однако за неимением места был вытеснен на кухню. Кроме того, имелись еще два дополнительных стула, настолько крепкие, что до сих пор стояли ровно; второй шкафчик, выкрашенный голубой краской, как и первый, в тон клеенке на столе (когда-то в нем хранились запасы еды в коробках и консервы); в нем был ларь для муки со встроенным решетом, а внизу ларь для картофеля и лука. Тетя Фэнни вымыла мамино столовое серебро (свадебный подарок) и убрала в ящики кухонного стола, а в шкафчике, где прежде хранилась еда, распаковала и разложила аккуратные стопки посудных полотенец, тряпок, прихваток и салфеток.

В спальнях тетя Фэнни расставила кровати и застелила их бельем, украсив большую родительскую кровать (имитация под красное дерево) изящным покрывалом с причудливыми узорами, которое мать связала сама, будучи чуть постарше той девушки в матросской блузе, с длинными волосами, и хранила в сундуке с приданым. Был здесь и отцовский комод, простой и строгий, в едином стиле с кроватью, и туалетный столик матери, совсем на нее не похожий, но что поделать – он шел в комплекте с остальными частями гарнитура, поэтому приходилось его использовать. На туалетный столик тетя Фэнни поставила фотографию отца, сурового и неловкого, а на комод – фотографию матери с пушистой прической, слегка подретушированную. Банкетка у туалетного столика была обита розовой парчой; в коробках тетя Фэнни нашла также стеклянную розовую чашечку для булавок и баночку для пудры, и щетку для волос с ручкой из слоновой кости, и гребешок, и зеркальце и разложила все эти вещи на столике в нужном порядке. На комоде расположился папин набор серебряных щеток. На полу по обе стороны кровати постелены розовые коврики, тоже связанные крючком. В сундуке из кедрового дерева хранились запасные простыни и одеяла; в ящиках туалетного столика и комода покоилось содержимое трех коробок: одна была помечена как «Моя одежда», другая как «Одежда Майкла» и третья «Рабочая одежда Майкла».

Во второй спальне – когда-то между ними была дверь (ее оставляли открытой на случай, если ребенок ночью заплачет) – стояли маленькая кровать, на которой спал Ричард, и колыбелька, в которой Фрэнсис спала до пяти лет; первая миссис Хэллоран копила деньги и строила планы по меблировке детской, когда ее муж разом отменил все планы, затеяв Большой дом. Тетя Фэнни еще помнила обои с танцующими мишками; остальная часть комнаты также сохранилась в целости. Они с Ричардом могли бы переселиться сюда, если бы хотели. Маленький розовый комодик принадлежал Фрэнсис; сюда тетя Фэнни сложила содержимое картонки с надписью «Фрэнсис, детская одежда». Голубой комодик принадлежал Ричарду; здесь лежало содержимое коробок «Ричард, детская одежда» и «Ричард, одежда» соответственно, поскольку Ричард уже подрос, когда они переехали. Еще была маленькая книжная полка, с которой тетя Фэнни читала «Алису в Стране чудес» с неловким чувством искаженного восприятия, поскольку помнила лишь мамин голос, читающий ей эту книгу. В два ящика, помеченные «Ричард» и «Фрэнсис», тетя Фэнни сложила, скрупулезно разделив, содержимое коробок «Ричард, игрушки» и «Фрэнсис, игрушки», а также «Дети: кубики, мелки и т. д.» Как-нибудь, легкомысленно думала тетя Фэнни, надо привести сюда Ричарда; посмотрим, вдруг он захочет поиграть?

Оставались еще две нераспакованные коробки. Одну, с надписью «Свадебные подарки», тетя Фэнни не стала трогать, потому что ее вообще никогда не распаковывали. Внутри находились серебряный чайный сервиз, серебряные лопаточки для торта и красивые настольные часы, которые мать с отцом получили в качестве подарков на свадьбу и заботливо отложили в сторону, собираясь достать и использовать в будущем, когда переселятся в более просторную квартиру, где будет побольше места для сервизов и настольных часов; однако после переезда в Большой дом эту коробку убрали на чердак вместе с прочей мебелью, так как мистер Хэллоран настоял (несколько высокомерно), чтобы Большой дом оснастили до мельчайших деталей, и лишь потом перевез сюда жену и детей. В Большом доме не было нужды в лопаточках для торта; серебряный чайный сервиз уступал изящному современному, а красивые часы смотрелись бы вульгарно на каминной полке в спальне миссис Хэллоран, рядом с изящными фарфоровыми часами, которые туда поставил мистер Хэллоран.

Если бы тетя Фэнни захотела, то преспокойно могла бы жить в этой «квартире», готовить еду на маминой плите, спать на родительской постели, заводить виктролу и слушать пластинки.

Вторая коробка, так никогда и не распакованная, стояла в углу родительской спальни. На этикетке значилось «Сувениры», и тетя Фэнни – зная, что там хранится прядь (завернутая в льняной платок) с ее головы, а также прядь с головы Ричарда, корявые открытки, которые они дарили матери на Рождество и, возможно, письма от Майкла Хэллорана, – боялась туда заглядывать. Мало ли что еще там может отыскаться: альбомы с автографами, танцевальные программки, «валентинки», принадлежавшие той странной девушке с длинными волосами на фотографии.

Если бы тетя Фэнни захотела, то могла бы вообще исчезнуть из виду, никогда больше не попадаться на глаза прочим обитателям Большого дома, закрыть дверь и остаться в «квартире».

– Пойдем, – протянула руку тетя Фэнни.

Она повсюду искала Фэнси и наконец позвала ее из сада домой; встретив у подножия лестницы, взяла за руку и объяснила:

– Я хочу тебе кое-что показать – просто, чтобы ты знала, как сильно тетя Фэнни тебя любит: я покажу тебе то, что никто не видел уже много лет.

– Где? – спросила Фэнси, однако послушно отправилась за тетей Фэнни по коридору на лестницу, ведущую на верхний этаж. – Куда мы идем, тетя Фэнни?

– Сейчас покажу, – таинственно пообещала тетя Фэнни; она понятия не имела, почему вдруг ей так захотелось показать Фэнси комнату на чердаке; наверное, это вопрос преемственности, объяснила она себе смутно, укрепление прямой связи между поколениями, от первой миссис Хэллоран до Фэнси.

– Это мой кукольный домик! – радостно объявила тетя Фэнни и торжественно распахнула дверь, словно мать, приглашающая гостей зайти.

– Что это? – недоуменно спросила Фэнси, вглядываясь от дверного проема.

– Дом моей матери, – пояснила тетя Фэнни. – Здесь родились мы с твоим дедушкой.

– Забавный…

– Забавный?

– Странный то есть, – поспешно поправилась Фэнси. – Большой кукольный домик, но без кукол.

– Куклы все здесь, я их помню. Мама сидела вот тут, – сказала тетя Фэнни, садясь в кресло, обитое голубым. – Сядь на скамеечку, Фэнси; второе кресло – папино. Я – мама, в желтом платье, а ты – я, маленькая Фрэнсис. Мы притворимся, будто Ричард в другой комнате, делает уроки.

– Можно мне что-нибудь потрогать? – спросила Фэнси, неловко поворачиваясь на скамейке.

– Маленькой Фрэнсис не дозволяется ничего трогать. Когда Ричард закончит делать уроки, можешь пойти в другую комнату и поиграть со своими игрушками. Мой отец сидит здесь, в кресле, и занимается – читает важную книгу. У него есть карандаш, чтобы подчеркивать всякую полезную информацию, которую потом нужно будет запомнить. А я – мама, и я всегда думаю о своих дорогих детках. Посуду после ужина вымыли; может быть, позднее твой папа заведет виктролу и поставит пластинку.

– Я хочу поиграть в игрушки!

– Позже, милая. Мы – очень счастливая семья, мы крепко любим друг друга, правда же?

– Наверное, – отозвалась Фэнси неуверенным тоном.

– Мы очень сильно любим друг друга. Мы всегда стараемся придумать, как бы сделать друг другу приятное, правда же? Сейчас твой папа очень много работает, потому что мечтает когда-нибудь перевезти свою семью в милый домик, который он для них построит; а я – твоя мама, и я думаю о том, какие у меня хорошие дети – красивые, сильные, счастливые. Разве я не всегда думаю о тебе?

– Наверное…

– Моя дорогая Фрэнсис вырастет и станет красавицей, высокой и стройной; когда-нибудь она встретит мужчину не хуже своего отца, выйдет замуж, и у них родятся детки: красивые, сильные и счастливые. А вот мой сын Ричард никогда не женится; он останется подле матери, подле отца, и у меня всегда рядом будут двое сильных, мудрых мужчин…

Фэнси поднялась со скамейки.

– Кажется, меня мама зовет, – сказала она, двигаясь в сторону двери.

Тетя Фэнни скорбно поглядела на нее.

– Ты знаешь, что они уже умерли? Это были твои прадедушка и прабабушка.

– Да, тетя Фэнни. Можно я пойду?

– Беги, Фрэнсис, – отчужденно произнесла тетя Фэнни.

Когда дверь за Фэнси закрылась, тетя Фэнни осталась сидеть в материнском кресле, удивляясь тишине в комнатах. Через некоторое время, закрывая за собой дверь, она подумала: однажды кто-нибудь придет сюда, удивится и будет гадать – кто же здесь жил?

– А вот и тетя Фэнни, – сказала миссис Уиллоу, завидев, как та спускается по ступенькам главной лестницы. – Тетя Фэнни, идите сюда, помогите нам. Мы никак не можем решить, что приготовить на завтрак в первое утро нового мира. Как вам яичница с беконом?

– Нет, – заявила Фэнси, словно продолжая давний разговор, – тебе еще повезло – у меня все гораздо хуже.