Текст книги "Поединок соперниц"

Но тут Эдгар заметил Хорсу.

– Ты?! Снова ты, Хорса? Сколько тебя ни пинают, ты, как злобный пес, готов напасть из любой подворотни.

– Ты сам пес! – огрызнулся тан. Испуганным он не выглядел, скорее разъяренным. – Блудливый пес, растливший вверенную тебе девицу! Все, чего я добивался, – вернуть ей имя, честь и спасти от тебя, совратитель!

– Спасти? Ты едва не погубил Гиту! Взгляни на нее, нидеринг, взгляни – разве это похоже на спасение?

– Это ты нидеринг и к тому же презренный трус, поскольку избегаешь меня, не желая решить в честном поединке, кому достанется эта женщина.

Любопытно, как далеко зайдут в своей ненависти эти двое сыновей старого Свейна. Ба, да ведь они и не ведают, что находятся в родстве. Не воспользоваться ли этим? Самое время, ибо Эдгар уже схватился за меч, а Хорса вырвал у одного из своих людей здоровенную саксонскую секиру. Я ничего не имел против, если они и впрямь порешат один другого. Но хватит моему собору бесчестия и без их поединка.

Моих людей в храме становилось все больше, и это придало мне уверенности.

– Остановитесь! Вы находитесь под сводами Божьего храма. И если даже это вас не удержит, то прекратите ссору хотя бы потому, что не может быть поединка между кровными родственниками – сыновьями одного отца!

Показалось мне или нет, но для Эдгара это словно не было новостью, он только обреченно вздохнул и опустил меч. Хорсу же всего трясло, его лицо покраснело, глядел на меня, и я невольно попятился, следя, как вибрирует секира в его руке.

– Ложь! Ты лжешь, проклятый поп!

Хвала Создателю, меня успели прикрыть собой монастырские стражники. И я не смог отказать себе в удовольствии досадить сразу обоим саксам.

– Это чистейшая правда. Только угроза кровопролития в храме вынудила меня раскрыть вверенную мне на исповеди тайну Гунхильд из Фелинга. Знайте же все, что не тан Освин был отцом Хорсы, а Свейн Армстронг. Ты, Хорса, – незаконнорожденный брат Эдгара.

– Вранье! Ты порочишь память моей матери, негодяй! И если есть справедливость – гореть тебе в преисподней до скончания веков!

Он бросился на меня, но стражники навалились на него и распластали на полу, вырвав из рук секиру. Что ж, Хорса, это тебе в отместку за то, что воевал против меня в Тауэр-Вейк.

Сакс все еще рычал и рвался. Но Эдгару в этот миг уже было не до него, так как Гита стала приходить в себя, и он склонился над нею. И она тотчас узнала его. Я видел, как ее еще слабая рука обвила плечи графа, она произнесла несколько слов, и бледная тень улыбки промелькнула на ее губах.

Эдгар наконец-то заставил себя оторваться от нее. Поднялся, вышел на середину храма. Надо сказать, что бы ни творилось у него в душе в этот миг, держался он достойно, в его поступи была известная величавость. Он огляделся, и я почувствовал на себе взгляд его презрительно прищуренных синих глаз.

– Ты совершил сейчас подлость, поп, опозорив память умерших. И честь живых. Но Бог тебе судья. Я же прощаю тебя. До следующего раза. Но учти – этот следующий будет последним. Беру всех в свидетели, что даже твоя сутана не спасет от моей руки такого мерзавца, как ты.

Он перевел взгляд на Хорсу. На своего брата Хорсу. Тот уже утихомирился и стоял, свесив голову так, что его длинные светлые волосы закрывали лицо.

– Тан Хорса! – воскликнул Эдгар. – Доколе я остаюсь графом в Норфолкшире, ты являешься моим подданным. Знай, что за совершенное тобою похищение свободнорожденной женщины я объявляю тебя вне закона в своих владениях. Даю тебе два дня, чтобы покинуть пределы графства. По истечении этого срока любой сможет безнаказанно убить или унизить тебя. Если же ты не подчинишься этому повелению, мои люди схватят тебя и заточат в Нориджской темнице.

Пока он говорил, Хорса медленно поднял голову. Его лицо подергивалось, глаза горели.

– Ты не брат мне, Эдгар. Никто, даже взяв в руки каленое железо, не заставит меня поверить, что мы из одной плоти и крови.

Похоже, для Хорсы сейчас это было более важным, чем приказ об изгнании. Однако Эдгар не обратил внимания на выпад брата.

– Ты хорошо расслышал, что я сказал, Хорса? Начиная с этого утра у тебя есть только два восхода солнца, чтобы собраться в путь, проститься с близкими и покинуть пределы Норфолка. Что касается твоих владений… У тебя есть сын, и я прослежу, чтобы он беспрепятственно вступил во владение манором Фелинг.

Эдгар щадил брата, оставляя манор за его сыном, прижитым от наложницы. Понял ли это Хорса или нет, но в его взгляде не убавилось ни презрения, ни ненависти. Гордо вскинув голову, он направился к выходу из собора, и собравшиеся расступались, давая ему пройти.

Но мне уже было не до Хорсы, потому что с того места, где я стоял, я сумел заметить в толпе семь или восемь незнакомцев, ничем не похожих на прихожан. Мрачные, решительные лица, темные плащи, под которыми угадывались доспехи, – все указывало на то, что это те самые люди, за которыми я посылал. Ловцы короля, охотники за головой Гая де Шампера.

Так что забава еще не окончилась.

Я поглядел туда, где находился сэр Гай. Гита, похоже, доверяла ему, если судить, как спокойно стояла, опершись о его руку, а он приобнимал ее за плечи. Поглощенный ею, рыцарь не видел, как перемещались в толпе люди короля, обмениваясь быстрыми взглядами и кивками, словно охотники, окружающие дичь. Но теперь я уже не опасался, что в моем храме может произойти кровопролитие – я его жаждал. Жаждал настолько, что не выдержал напряжения.

Уже не владея собой, я выкрикнул срывающимся голосом:

– Хватайте его, хватайте Гая де Шампера!

Дальнейшее произошло в одно мгновение. Стремительным прыжком рыцарь оторвался от Гиты, его арбалет молниеносно взлетел, и первый же оказавшийся перед ним ловец рухнул с пробитой тяжелой стрелой грудью. Другой попытался напасть, но тут Эдгар почти неуловимым движением метнул в него нож. В нефе, где уже собралось множество людей, началась паника, а Эдгар громовым голосом приказал своим людям схватить чужаков.

В руках у одного из ловцов также появился арбалет, но выстрелить он не успел, так как на спину ему прыгнул Пенда и они, сцепившись, покатились по полу. Я закричал было монастырской страже, чтобы окружали преступника, но так и застыл на полуслове, когда он вдруг сам возник передо мной, и мне показалось, что сам свод рухнул на меня, с такой силой он обрушил мне на голову свой окованный арбалет.

Я упал. Крестоносец одним прыжком перемахнул через алтарь, за который я пытался уползти, и его высокие сапоги оказались рядом с моим лицом. Я сжался, ожидая, что он опять начнет колотить меня арбалетом, но он словно и не замечал меня. И тут над головой я услышал хохот этого разбойника.

– Эй вы, королевские ищейки! Зря стараетесь! Вам надо знать, что удача всегда на стороне отважных.

И свист. Каким же презрительным и наглым он мне показался! Такого в своем соборе я и вообразить не мог. На меня, прямо к алтарю, сквозь мечущуюся толпу несся демонический вороной жеребец. В распахнутые створки соборных врат позади него врывались потоки солнечного света, и в этом освещении дьявольский конь с развевающейся гривой казался охваченным пламенем. Но это не было видением – я видел, как шарахается толпа, как подковы коня высекают искры из плит пола.

Вороной остановился вплотную ко мне и загарцевал, гремя копытами. Тогда Гай де Шампер ступил на мою спину, как на подножку для всадников, и одним прыжком оказался в седле. Конь взвился на дыбы, громко заржал, а в следующее мгновение, мелькнув в озаренных солнцем вратах собора, исчез.

Стражники, воины, монахи и прихожане, тесня друг друга, бросились следом. Крики «Лови!», «Назад!», вопли страха и азарта слились в сплошную какофонию.

Увы, прискорбную мессу довелось нам отслужить в Бери-Сент-Эдмундсе в это утро.

Собор опустел быстрее, чем можно было ожидать. Я попытался подняться, и кто-то поддержал меня под локоть. Я оглянулся – брат Дэннис.

– Ступай прочь!

Я вырвал руку и остановился, ощупывая громадную шишку на темени. И сейчас же заметил Эдгара и Гиту. Граф сидел на корточках у цоколя колонны, на какой она опустилась, обнимал, гладя по волосам. Но тут что-то заставило его поглядеть в темноту бокового придела, и я видел, как напряглось и застыло его лицо. Проследив за его взглядом, замерла и Гита, а затем спрятала лицо у него на груди.

Эдгар же неотступно смотрел туда, где пыталась укрыться за колонной его жена.

– Я бы удивился, если бы тут обошлось без тебя, Бэртрада, – промолвил он наконец.

Графиня не сводила глаз с этих двоих, сжимая побелевшими пальцами складки пелерины у горла.

– Но это не может продолжаться целую вечность, – продолжал Эдгар голосом, который подхватывало эхо сводов: – Я развожусь с тобой, и Святой Престол будет на моей стороне!

Потом он обнял Гиту за плечи и они ушли.

Бэртрада осталась стоять, лишь глаза ее неестественно расширились.

Я также двинулся прочь. Надоело мне все. Устал. И ощутимо болела шишка на темени, и необходимо было срочно переодеться. Но идти в уборную было уже незачем. Как ни постыдно об этом говорить, но ниже пояса моя сутана была мокра насквозь.

Глава 14
Бэртрада
Апрель 1135 года

Страшное слово «развод» подкосило меня. Я словно погрузилась в колдовское оцепенение, жила, как водоросль под водой. Это было полное поражение. Мне больше не за что было бороться, нечего отстаивать. От меня отказались. Эдгар отказался.

Целые дни я проводила в одиночестве, все глубже погружаясь в безысходность и отчаяние. Порой я подолгу смотрела на след от ожога на своей ладони. Давным-давно, чтобы оправдаться перед мужем и вернуть его доверие, я поднесла ладонь к пламени свечи. Это случилось, когда погиб Адам. Или я его столкнула – уже не помню.

Именно тогда я поняла, как мне необходим Эдгар, как я его люблю. Но любил ли он меня? Я часто вспоминала наш первый поцелуй в часовне Фалеза, великолепную свадьбу в Норидже, соколиную охоту на пустошах близ Нортгемптона. В те дни я была счастлива и уверена в себе. И эту уверенность мне давало восхищение, которое я читала в глазах Эдгара. Я была любима и желанна. И у меня были силы, я знала, что смогу добиться всего, чего хочу. А хотела я его любви, за нее я боролась, ради нее лгала и совершала преступления.

Но теперь он отрекся от меня, решившись начать процедуру развода. Я его потеряла – а значит, потеряла все…

В Бери-Сент-Эдмундсе царило необычайное оживление. В аббатство прибыла королева Аделиза в сопровождении графа– трубадура Уильяма Суррея. Примчался и верный поклонник бесплодной Аделизы, лорд д’Обиньи. Аббат Ансельм с ног сбивался, стремясь всем угодить. Мы с ним теперь почти не виделись, но впервые мне было не до задушевных бесед со святым отцом.

Вербное воскресенье, затем уборка к Чистому четвергу, Пепельная пятница, всеобщее ликование Пасхального Воскресения… Шум, суета, веселье. Народ толпами валил посмотреть великолепную мистерию[102]102
  Мистерия – театрализированное представление на религиозную тематику.


[Закрыть], которую поставили в соборе Святого Эдмунда.

Я же уходила от всего этого прочь. Меня сопровождал только граф Суррей, которого Аделиза отдалила от себя, стоило только появиться д’Обиньи. Тогда граф, повсеместно известный как невыносимый зануда, счел возможным навязать мне свое общество. Среди нашей знати ему не было равных в унылости, но эта унылость каким-то образом перекликалась с моим теперешним состоянием духа.

Граф Суррей брал в руки девятиструнную лютню, брал несколько тоскливых, бесконечно повторяющихся аккордов и начинал напевать:

 
Тоска, тоска… Куда мне деться?
Куда укрыться от нее?..
Каким обманом отвертеться,
Чтоб не кружило воронье?
 

Я закрывала глаза, тембр его голоса был приятен, а слова не имели значения. Стоял погожий апрельский день, и мы сидели с графом в большом саду аббатства. Нежно сияло солнце, над головой шелестела листва, на каменных постаментах белели алебастровые вазоны с цветами. Рай земной. Но все это весеннее сияние и шелест не доставляли мне ни малейшей радости.

 
Не верю в счастье и удачу.
С улыбкою Фортуна лжет.
Я от отчаянья не плачу —
Былая гордость не дает.
 

Я рассеянно следила за тем, как тонкие пальцы графа Уильяма перебирают струны. У него были нервные, изящные, холеные, как у женщины, руки.

Суррей не был воином, хотя в последнее время и стал поговаривать, что сколотит отряд надежных людей, бросит все и отправится воевать с сарацинами в Святую землю. Уж и не знаю, чем не угодила Англия этому владельцу обширных земель, молодому и довольно привлекательному мужчине, женатому на пригожей леди, что ему понадобилось плыть и скакать за тысячи миль в надежде изменить собственную жизнь. Увы, от себя не убежишь!

Возможно, и я выглядела в его глазах столь же процветающей леди, которая из каприза предпочитает жить в обители Бери-Сент-Эдмундс, а не пользуется всеми благами своего положения графини Норфолка. Нет человека без тайны, но моя тайна вскоре станет всеобщим достоянием. Все узнают, что Эдгар Армстронг, человек, которого я сделала своим супругом и возвеличила, готов добиваться развода и потерять свой титул, лишь бы отделаться от меня.

Из-за ограды долетел счастливый смех королевы Аделизы. Вне всякого сомнения – она проводит время с д’Обиньи. В другое время я бы не отказала себе в удовольствии позлословить о «сердечной дружбе» этих двоих. Однако королева, соблюдая приличия, появилась на аллее сада уже без своего поклонника. Но лицо ее выдавало – глаза сияли, щеки покрывал румянец, а легкие светлые одежды Аделизы развевались по ветру, как крылья.

Королева приблизилась, сделав Суррею знак удалиться.

– Вы стали такой смиренной, Бэртрада, – проговорила она, присаживаясь рядом. – И знаете, милая, мне словно недостает ваших колкостей и милых проказ.

Я молчала, гадая, известно ли ей, что от меня отказались? Но Эдгар хоть в этом был великодушен, не трубил повсюду о предстоящем разводе. Вероятно, Аделизе известно о том, что мой супруг живет с постоянной любовницей, но вряд ли ее этим удивишь. Жена любвеобильного Генриха Боклерка давно смирилась с тем, что король имеет любовниц. Все это окупалось ее положением, той свободой и почестями, которые она получила благодаря браку с королем. Но ведь сама она, будучи много младше короля, никогда не любила его, я же была больна от любви к Эдгару. И моя благосклонность к Суррею всего лишь служила ширмой, за которой я прятала свое разбитое сердце.

– Странного поклонника вы избрали на сей раз, Бэртрада, – заметила Аделиза, глядя на понуро удалявшегося графа. – В обществе бедолаги Суррея даже цветы начинают вянуть, а от его унылой улыбки молоко скисает на милю вокруг. Эдгар Армстронг – вот уж мужчина так мужчина. Думаю, вы не откажетесь прибыть вместе с ним на майский смотр войск в Нормандии?

Я слушала ее рассеянно, но тут невольно сосредоточилась. Что эта курица болтает о поездке моего супруга ко двору? Аделиза тут же пояснила, что в Нормандии неспокойно, и Генрих Боклерк велел своим вассалам привести отряды на смотр в Руан.

Вот как? Наверняка именно при этой встрече граф Норфолк и сообщит королю о своем намерении развестись. И конечно же, представит все происшедшее в необходимом ему свете. Это означает, что я должна не киснуть в обществе Суррея, а первой прибыть к королю и успеть настроить его против зятя, да так, чтобы он принял мою сторону.

В Нормандии я оказалась уже через неделю и застала герцогство чуть ли не на военном положении. Повсюду вооруженные отряды, заставы на дорогах и бесконечные проверки и расспросы.

Отца в столице не было. Меня встретил новый епископ руанский Хагон, он-то и поведал, что зять короля Жоффруа Анжуйский и его супруга Матильда готовы с оружием в руках отстаивать свои права на те земли Нормандии, которые Генрих I посулил им по договору, но не спешит передавать. Анжуйская чета считает, что король водит их за нос, в то время как его гонцы то и дело скачут к Теобальду и обратно, и еще неизвестно, не изменит ли король завещание и не передаст ли власть племяннику. Между Анжу и Нормандией уже произошли открытые столкновения, и многие говорят, что строптивость анжуйской парочки может привести к большой войне.

Я мгновенно окунулась в волны большой политики. Меня это отвлекло, освежило и даже обнадежило. Сейчас отцу вовсе не до семейных дрязг одного из графов, и он может попросту отправить Эдгара ни с чем. Но остановит ли это моего мужа? И где следует находиться мне, пока все не уляжется?

Любезность епископа Хагона простиралась так далеко, что он пообещал предоставить мне резиденцию в большом аббатстве Святого Мартина, расположенном на острове посреди Сены. Этот священнослужитель и в самом деле был мил со мной. Довольно молодой для своего высокого сана, он являлся истинным воплощением той гордой северной породы – потомков викингов, что еще изредка попадались среди нормандской знати: рослый, статный, с золотистыми волосами, изящно уложенными вокруг тонзуры, с лицом скорее воина, нежели священника, с прозрачными, как виноградины, зелеными глазами в сетке мелких лукавых морщинок.

Епископ отпускал весьма светские комплименты, и мы недурно проводили с ним время. Ах, тресни моя шнуровка, – мне всегда нравились духовные лица.

Внимание Хагона отчасти вернуло мне прежнюю уверенность в себе, и я уже не выглядела жалкой и потерянной, когда в Руан прибыл мой отец. И разумеется, я постаралась представить ему историю наших с Эдгаром отношений таким образом, каким сочла для себя наивыгоднейшим. Я перечислила все обиды и унижения и поведала, как супруг изгнал меня из Гронвуда – замка, который смог построить только благодаря мне, а сам поселил там шлюху, из-за которой затеял дело о разводе со мной.

Однако отец выслушал меня не совсем так, как я ожидала. Взгляд его был отсутствующим, и он почти не задавал вопросов. Кроме одного: отчего я до сих пор не забеременела.

Я сцепила пальцы так, что суставы захрустели.

– Вероятно, вы не расслышали, что я сказала, государь. Мой муж попросту не предоставил мне такой возможности. Он спит с другой женщиной, а не со мной, своей законной супругой. Не могла же я понести от Святого Духа!

Отец пожал плечами.

– Бесплодие женщины – весьма существенный повод для развода. Однако успокойся, вскоре Эдгар будет здесь, и я сам разберусь во всем.

Его «успокойся» я получила как камень – так равнодушно и тяжело это было произнесено. И тогда я стала говорить, что развод – это позор в семье, это бесчестье для потомков Завоевателя. Ведь даже сам Генрих не развелся с Аделизой, не желая иметь в роду это пятно. И не мне же претерпеть подобное от ничтожного сакса…

– Которого ты сама так настойчиво добивалась. А ведь я тебя предостерегал! – резко прервал меня отец. – Я говорил тебе, Бэртрада: в подобном союзе тебя ждет немало сложностей. Ты заполучила Эдгара Армстронга как приз, ты без конца напоминала ему о совершенном тобой благодеянии, не сознавая, как унижаешь его этим. И как следствие – ваши постоянные ссоры, твои мятежи против него, нескончаемая вражда. Если хочешь знать, известие о вашем разводе не кажется мне чем-то неожиданным. Дрязги в семье Норфолков давно стали темой для пересудов. При этом Эдгар превосходно справился с доверенной ему властью, а ты только тем и занималась, что сеяла смуту везде, где могла. Если ваш союз распадется, ты станешь самой обесславленной дамой Европы – настолько обесславленной, что мне и нового мужа тебе не подыскать. Кто согласится взять в жены строптивицу, интриганку, да к тому же еще и бесплодную? И это еще не все. Как можно истолковать все эти твои истории с Гуго Бигодом и то, что, оставив мужа, ты едва ли не полгода жила при настоятеле Бери-Сент-Эдмундса? Ты не успела прибыть в Нормандию и уже отличилась, связавшись с Хагоном Руанским, известнейшим совратителем и женолюбцем!

Он говорил, и голос его все время повышался. Я же слова поначалу не могла выговорить. Хотя чего ждать от человека, который всю жизнь блудил и считает, что блуд присущ всякому. Что он говорит? Гуго Бигод – да разве я бы опустилась до него? А милый толстяк Ансельм? Он был моим духовным наставником, не более того. И при чем тут епископ Хагон?

Я чувствовала себя оскорбленной до слез.

– Как вы смеете так грязно думать обо мне, отец? Клянусь своей бессмертной душой – я ни разу не изменила супружескому долгу. Вместо того чтобы утешить меня в моем несчастье, вы… вы…

Говорить я больше не могла, задыхаясь от рыданий. Отец же, несколько смягчившись, снова повторил, что во всем разберется сам, когда приедет граф Норфолк.

Я сказала, что всецело полагаюсь на его мудрость и справедливость, но в ходе этого разбирательства следовало бы учесть и то обстоятельство, что столь высоко ценимый им граф Норфолк – негодяй. И выложила свой главный козырь: поведала, как Эдгар, презрев королевское повеление, принимал у себя человека, которого он, Генрих Боклерк, объявил своим личным врагом. Этого человека зовут Гай де Шампер.

Прежде при одном упоминании этого имени король менялся в лице. Но сейчас просто нахмурился и пожевал губу.

– Гм, Гай де Шампер… Некогда я торжественно поклялся сделать все возможное, чтобы изловить и достойно покарать этого любовника Матильды. Но теперь… Жоффруа Анжуйский доказал, что недостоин тех усилий, которые я прилагал, оберегая его честь. Тебе известно, что мы на грани войны с Анжу? И заискивать перед Жоффруа, казнив его недруга или даже покарав того, кто помогал де Шамперу, сейчас вовсе не время.

И великий король Генрих, как самый обычный простолюдин, стал жаловаться на нелады в семье, бранить последними словами Матильду и зятя, сокрушаться по поводу обманутых надежд. А я кусала губы, сожалея, что снова промахнулась. То, что еще несколько месяцев назад могло погубить Эдгара, ныне стало обычной сплетней.

Что мне оставалось? Я тихо жила при дворе и ждала, когда начнется смотр войск, на который прибудет мой муж. И тогда отец, ради сохранения спокойствия и чести семьи, тем или иным образом принудит его восстановить супружеские отношения со мной. Или их видимость. Как мы с Эдгаром сможем жить после этого – другой вопрос. Я еще не забыла той ненависти, которая горела в его глазах. С другой стороны… Смогли же поладить между собой Матильда и граф Анжуйский. И говорят, сестра снова ждет ребенка.

Странное дело, но при дворе в том тревожном году едва ли не в каждой знатной семье ждали прибавления. Явился мой брат Роберт, порадовав короля известием, что леди Мабель в тягости. Стефан буквально ликовал от того, что Мод снова ждет ребенка. Даже унылый Суррей пожаловался мне, что его супруга вновь понесла. В семьях графа Эссекского, графа де Мелан, Лестера, в семье моего брата Корнуолла – везде ожидали наследников. Воистину я бы не удивилась, если бы и королева Аделиза вдруг понесла. Особенно когда вернется из Норфолка, где так приятно проводит время с влюбленным д’Обиньи.

И только я не принадлежала к сонму этих плодовитых леди. И это как бы превращало меня в женщину с тем самым изъяном, который может стать поводом для развода.

Я обратилась к ученым мужам и духовным особам, и те несколько успокоили меня, сославшись на тексты из Библии: «Что Бог сочетал, того да не разлучит человек», а также: «Кто разводится с женой и женится на другой – прелюбодействует; и всякий женящийся на разведенной с мужем – прелюбодействует». Так-то оно так, но ведь Папа порой все же давал разрешения на развод! Но мне отвечали, опять же ссылаясь на Библию – Господь расторг брак между Агарью и Авраамом и дал Моисею предписание о разводе. Полная непоследовательность!

Тогда я сама пустилась в теологические изыскания – со стороны это смахивало на приступ внезапного благочестия. Такой смиренной и погруженной в себя меня при дворе еще не видывали. Однако слухи о моем разводе уже начали передаваться из уст в уста – я это знала доподлинно. Возможно, поэтому я и оказалась в одиночестве, старые знакомцы и поклонники словно избегали меня.

Даже верный Гуго держался поодаль, так как рассчитывал сменить отца на должности стюарда двора, и скандалы ему были сейчас совершенно ни к чему. Я же, в свою очередь, избегала его, памятуя, как расценил нашу дружбу мой отец.

Только мой брат Роберт Глочестер оставался со мною неизменно дружелюбен и приветлив, частенько наносил мне визиты и делился новостями. В беседах мы не раз касались весьма щекотливых тем, и в частности того, что именно он, Роберт, старший и любимый сын короля, мог стать куда более достойным наследником трона, чем непокорная Матильда или ко всему безразличный Теобальд. Я с готовностью поддерживала брата в этих мыслях и советовала держаться поближе к отцу. Ведь при дворе поговаривали, что король Генрих, утомившись распрями, может вернуть силу старому закону, по которому еще со времен Роллона Нормандского[103]103
  Роллон Нормандский – предводитель викингов, захвативший северные земли Франции и основавший в X в. герцогство Нормандское.


[Закрыть] трон оставляли побочным сыновьям. При этих словах глаза Роберта загорались, как плошки. Ах, до чего же было бы славно, если бы он и впрямь стал наследником престола!

Я настолько увлеклась политикой, что прозевала момент, когда в Нормандию прибыл Эдгар, и весть об этом привела меня в замешательство. Я затворилась в своей башне и то плакала, то начинала молиться, то жестоко мучила прислужниц.

Зная день и час, когда король намеревался принять Эдгара, я все же отправилась ко двору, и когда их беседа в отдаленном покое затянулась, упросила Роберта выяснить, о чем они толкуют.

Он вернулся оживленным, но, встретив мой затравленный взгляд, смешался.

– Прости, Бэртрада, но король и твой супруг беседовали о совершенно несущественных вещах. Тебе известно, что оба они знатоки соколиной охоты, и речь шла исключительно о достоинствах птиц. Я и твой муж придерживаемся мнения, что лучше всего работают птицы, пойманные взрослыми и натасканные для охоты – они и сильнее, и смекалистее. Король же предпочитает соколов, добытых птенцами и сызмальства обучавшихся в соколятнях. Он доказывал нам…

Он осекся, когда я дико завизжала. Они что, все трое договорились извести меня? Меня обуяла дикая ярость, и, сорвав с кросен неоконченный гобелен, я стала лупить им Роберта, визжать и ругаться.

Насилу ему удалось меня утихомирить.

– Возьми себя в руки, Бэрт. Ты должна понять, что отцу сейчас необходима поддержка столь сильного вассала, каким стал граф Норфолк.

– А как же я? Он что, готов пожертвовать мною ради Эдгара?

– Об этом ты сама потолкуй с ним. Король примет тебя завтра сразу после утренней мессы. Думаю, он нашел некий компромисс и не даст тебя в обиду.

Никакого компромисса тут быть не должно. Король – мой отец и обязан отстаивать мою честь и мои интересы.

Отправляясь к королю, я оделась во все белое. Белое блио, белый плащ, белое покрывало на голове. Белый – цвет невинности, и хотя я терпеть его не могла, в этот день я должна была выглядеть невинной жертвой.

Король ждал меня в круглом башенном покое. Этот покой служил ему кабинетом, но я всегда считала это помещение мрачным и неуютным – темные грубые стены, полы из плохо отесанных гранитных плит, суровая темная мебель без украшений, и даже стоявшие на полках фолианты потемнели от времени.

Встретил меня отец не слишком любезно.

– Почему мои дочери приносят мне одни огорчения? – начал он, даже не дав мне произнести ни слова. – Словно у меня нет иных забот, как улаживать их семейные дела.

Я надменно вскинула подбородок.

– Что еще наговорил вам обо мне этот сакс?

– Достаточно для того, чтобы я понял его желание развестись с тобой. Но у тебя я спрошу только об одном: ты и впрямь покушалась на его жизнь? И впрямь нанимала людей, чтобы его схватили и убили в фэнах?

От каменного пола по ногам словно потянуло ледяным холодом. Я вздрогнула.

– Пусть попробует доказать это! Его единственный свидетель, Гай де Шампер, никогда не осмелится появиться при дворе и дать показания…

Я осеклась. Проклятье! – я сболтнула лишнее. Ведь я по идее не должна и понимать, о чем идет речь.

Отец все понял. Веки его на миг опустились, и он покачал головой. Но я не верила, что его это так потрясло. Мой отец, человек, о котором поговаривали, что именно он нанял людей убить на охоте своего брата-короля и ослепил, а потом сгноил в тюрьме другого брата, не вызывал моего доверия, когда ужасался, проведав, что и во мне течет его кровь, а значит, я не остановлюсь ни перед чем.

Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно:

– Да, ты на многое способна. Но неужели же ты до сих пор не поняла, что твой муж тебе не по зубам? Ты давным-давно проиграла свою войну против Эдгара.

Я не желала это слушать. Поэтому попросту спросила, что он решил.

– Эдгар Норфолкский уже отправил доверенных лиц в Рим и заручился поддержкой прежних собратьев по ордену Храма. Я мог бы наказать его за самоуправство, лишить титула и посадить в застенок…

Я даже подалась вперед. О, если бы отец так и поступил! Тогда бы я осталась графиней Норфолка, вернулась в Дэнло и сделала то, чего желала больше всего на свете – разделалась с этой тварью из фэнов.

– …Но я не трону твоего мужа.

Я едва не задохнулась, и мне понадобилась вся выдержка, чтобы выслушать его доводы.

Оказывается, то, что король даровал саксу графский титул, расположило к короне саксонских подданных. Но сверх того – Эдгар справляется с возложенными на него обязанностями с блеском: усмирил самое беспокойное графство, в казну без задержек поступают подати, а теперь он привел на смотр превосходное ополчение, обученное и экипированное, что сейчас как никогда кстати.

Отец поднялся и заходил от стены к стене. В свои шестьдесят семь лет Генрих Боклерк выглядел еще бодро, однако я внезапно заметила, что он начал старчески сутулиться. Но что мне за дело до его здоровья, если я не получу от него поддержки? Будь на его месте кто угодно другой – Матильда, Роберт или даже Теобальд, – они бы не позволили так обращаться со мной какому-то саксу. И впервые у меня мелькнула мысль, что Лев Справедливости слишком зажился на этом свете.

– Для всех ты по-прежнему останешься графиней Норфолк, – продолжал король. – Сможешь вернуться в Дэнло и расположиться в любом из королевских замков, когда пожелаешь. С тобой по-прежнему останется твое приданое – пять тысяч фунтов, а этого достаточно, чтобы ты не ограничивала себя в расходах. Между прочим, Эдгар за эти годы приумножил твое состояние и вышлет тебе столько, сколько тебе потребуется. Разумеется, вы не сможете и дальше жить как супруги, но этот статус сохранится за вами, и возможно, со временем вы научитесь ладить. Это все, к чему мы пришли с твоим мужем.

– А развод?

Король сардонически усмехнулся.

– Это долгая, бесконечно долгая процедура. И длиться она может вечно. Даже вмешательство гроссмейстера тамплиеров вряд ли ее ускорит.

Из его дальнейших пояснений я узнала, что в Риме смута и раскол, и фактически у нас не один, а сразу два Папы. О да – и Анаклит II, и Иннокентий II избраны законным образом, но разными группами кардиналов и иных высших духовных особ, не сумевших договориться между собой. Между Папами идет война, положение обоих неустойчиво, и ни один из них при таких обстоятельствах не пожелает ввязываться в столь щекотливое и спорное дело, как развод. А поскольку никто не знает, сколько продлится двоевластие на Святейшем Престоле, мне еще долго придется оставаться законной женой Эдгара Армстронга.