Текст книги "Прошу, найди маму"

– Как это – постоянными болями? Мама всегда была здоровой.

– Скорее всего, это не так.

У тебя было чувство, будто что-то острое вонзилось тебе в спину. Сгусток крови у мамы извлекли, но головные боли так и не прошли. Бывало, мама разговаривала с кем-то, но вдруг у неё начинала болеть голова, и она обхватывала голову руками, будто придерживала раскалывающийся стеклянный горшок, заходила через ворота во двор и ложилась на лавку в пристройке.

– Мама, тебе нравится кухня? – как-то спросила ты.

Похоже, твоя мать не поняла, что ты имела в виду.

– Я имею в виду, тебе всегда нравилось бывать на кухне? Готовить еду, варить рис?

Мать посмотрела на тебя рассеянным взглядом.

– Как кухня может нравиться или не нравиться? Надо было готовить, и я готовила. Нужно было хлопотать, чтобы вас накормить, отправить в школу. Разве человек в жизни может делать только то, что ему нравится? Есть дела, которые надо делать, нравится тебе это или нет.

Мать недоумевала, почему ты это спрашиваешь? Потом она пробормотала: «Если делать только то, что нравится, кто будет делать то, что не нравится?»

– Так я не поняла, нравится тебе или нет?

Мать осмотрелась по сторонам, а потом прошептала каким-то заговорщицким тоном: «Я ведь не одну крышку от горшка разбила».

– Как это?

– На этой кухне ни конца, ни края никогда не видать. На поле хоть если весной посеешь, то осенью пожнёшь. Посеял семена шпината – вырастает шпинат, посеял семена кукурузы – вырастает кукуруза… А на этой кухне, будь она неладна, нет ни начала, ни конца. Позавтракаешь, а там уже обед, а потом вскоре и ужин, светает – опять пора готовить завтрак… Если хотя бы выбор продуктов был бы больше, было бы проще. А так выращиваешь одно и то же и готовишь одно и то же. И так каждый день. Когда кухня начинала казаться тюрьмой, я выходила во двор к горшкам с соусами, выбирала самую некрасивую крышку и швыряла её о забор. Твоя тётя не знает, что я так делала. Если бы узнала, наверняка сказала бы: «Вот бешеная – хорошие крышки переводит».

Мать рассказала, что через два-три дня покупала новую крышку и накрывала горшок.

– Знаешь, сколько денег потратила на эти крышки! Когда шла покупать новую, так было жалко денег, что я аж изводилась вся, но ничего не могла с собой поделать – так и продолжала их швырять. Звук разбивающейся крышки был для меня лекарством. Сразу становилось легче на душе, не так всё угнетало.

Будто опасаясь, что кто-то услышит, мать приложила указательный палец к губам: «Ш-ш…»

– Я впервые об этом рассказываю. Никому не говори!

На мамином лице расплылась лукавая улыбка.

– Я и тебе советую. Не хочется готовить – возьми разбей тарелку. Оно вроде и жалко, но как будто камень с души! Хотя ты же даже не замужем, тебе пока не пригодится.

Мать глубоко вздохнула.

– Всё-таки хорошее было время, когда вы росли. Хоть у меня не было даже минуты поправить полотенце на голове, но когда вы все садились вокруг стола и я смотрела, как вы уплетаете свой обед, я чувствовала себя самой счастливой на этом свете. Вы в еде не перебирали. Сваришь вам суп с соевой пастой и кабачками – вы с удовольствием съедали. А если иногда приготовлю на пару какую-нибудь рыбу, у вас аж глаза светились… У всех были такие аппетиты, что, когда вы одновременно начали активно расти, мне даже страшно становилось. Бывало, наварю целый котёл картошки, чтобы вы поели после школы, а приду домой – котёл уже пуст. Прямо заметно было, как в горшке в кладовой рис с каждым днём убывает, а иногда он становился вообще пустым. Бывало, пойдёшь в кладовую взять рис на ужин, а в рисовом горшке ковш уже чиркает по дну, и сразу сердце обрывается: «Ой, из чего же деткам завтрак готовить?» Так что в те времена было некогда раздумывать, нравится мне хлопотать на кухне или нет. Если было из чего сварить полный котёл риса и маленький котёл супа, то я прежде всего думала не о том, трудно мне или не трудно это сделать, а радовалась, что всё это пойдёт деткам в рот. Наверное, сейчас вы даже представить такого не можете, но в то время приходилось переживать, что рис может закончиться. Все так жили. Тогда главным было прокормить семью.

Твоя мать с улыбкой говорила, что время, когда главным было прокормить семью, было самым счастливым в её жизни. Головные боли украли с этого лица улыбку. Боли, будто степные мыши с острыми клыками, впивались в мамину душу и сгрызали её.

Человек, с которым ты встретилась, чтобы попросить распечатать объявления, был одет в старый холщовый костюм. Присмотревшись, любой мог заметить: он очень качественно сшит. И хотя ты и раньше знала, что этот человек ходит только в старых холщовых костюмах, его одежда приковала твой взгляд. Он уже слышал о вашей ситуации и сказал, что доработает оформление макета и сам отдаст в печать у своих партнёров. Вы так и не нашли свежее фото мамы и в результате решили использовать фотографию, которую младший брат вывесил в Интернете, где мать сфотографирована на семидесятилетии отца. Тот человек, посмотрев на лицо твоей матери на фотографии, сказал: «У вас красивая мама». Ты невпопад ответила комплиментом его костюму. Он улыбнулся.

– Его сшила мама.

– Но ее, наверное, уже нет в живых?..

– Когда была жива.

Он сказал, что с детства из-за аллергии мог ходить только в холщовой одежде. От любой другой ткани у него появлялись раздражения на коже. Поэтому с самого детства мать шила ему холщовые костюмы. Он помнит маму всё время за шитьём. Наверное, ей приходилось шить каждый день напролёт, чтобы обеспечить сына всей одеждой, включая бельё и носки. Он сказал, что, когда после смерти матери открыл шкаф, там лежали стопки холщовой одежды, которой ему должно было хватить на всю жизнь. И та одежда, которая сейчас на нём, тоже из этого запаса. Интересно, как выглядела его мама? Пока ты слушала его рассказ, у тебя вдруг защемило сердце. Когда он вспоминал о матери, ты зачем-то спросила:

– Думаете, ей нравилось шить?

– Моя мама была не такой, как современные женщины.

Его тон был вежливым, но по выражению лица было понятно, что он воспринял твои слова как оскорбление в адрес его матери.

Глава 2. Прости, Хёнчхоль!

Взяв из его рук листовку, девушка ненадолго остановилась и принялась внимательно рассматривать фотографию. Это было то самое место, где мать всегда ждала его.

Когда она навещала сына, который уехал жить в столицу, она была похожа на беженца. Она выходила на платформу Сеульского вокзала, вся обвешанная какими-то сумками, пакетами, что-то она несла на голове, что-то – на плечах, в руках и даже привязав к поясу. Было трудно представить, что с таким грузом человек может ходить. Если бы было можно, мать ещё и к ногам привязала бы что-нибудь вроде баклажанов или кабачков, потому что даже из карманов, бывало, она доставала охапки зелёного перца, каштанов, головки очищенного и завёрнутого в газету чеснока. Когда сын приходил ее встречать, он с трудом мог поверить, что всё это огромное количество перевязанных тканью тюков, стоящих у её ног, женщина может поднять в одиночку. Она стояла, раскрасневшись, среди этого количества багажа и ждала сына, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

Девушка в нерешительности подошла к нему. «Знаете, кажется, я видела эту женщину около администрации района Йонсан-2», – сказала она, указывая на фотографию на листовке. В объявлении, которое сделала младшая сестра, мать в традиционном платье цвета морской волны широко улыбалась. «Она была в другой одежде, но глаза точно такие же. Я запомнила эти глаза, они были похожи на коровьи». Посмотрев ещё раз на фотографию в объявлении, она сказала: «У неё на стопе была рана». Девушка сказала, что женщина была в синих шлёпанцах и что, судя по всему, она очень много ходила, так что шлёпанец над большим пальцем глубоко впился в плоть. «Рана гноилась, собирались мухи. Она всё время от них отмахивалась. Было видно, что ей ужасно больно, но она как ни в чём не бывало ходила вокруг здания, как будто что-то искала. Но это было уже неделю назад».

Неделю назад…

Он не знал, как относиться к словам девушки, которая сказала, что видела женщину с похожими глазами рядом с районной администрацией, притом что она её видела даже не сегодня утром, а неделю назад. Поэтому когда девушка заспешила по своим делам, он просто молча продолжал раздавать объявления. От Сеульского вокзала до района Намдон около ресторанов, магазинов одежды, книжных магазинов, интернет-кафе раздавали или расклеивали объявления. Участвовала вся семья. Если в местах, где нельзя вешать объявления, их срывали, кто-нибудь из родственников сразу наклеивал заново. В районах Намдэмун, Чуннимдон и даже в Содэмуне все по очереди раздавали, расклеивали и бросали объявления. По объявлению в газете так никто и не позвонил, зато несколько человек позвонило по телефону, указанному в листовке. Однажды какой-то человек сообщил, будто видел мать в одном ресторане, все помчались туда, но оказалось, что там просто работала женщина похожего возраста. Ещё один незнакомец сообщил, что якобы мать сейчас находится у него дома, и предложил приехать, чётко назвав адрес, но когда все в надежде помчались искать это место, оказалось, что такого адреса вообще не существует. Кто-то даже сказал, что найдёт мать, если ему авансом выплатят пять миллионов вон, указанные как вознаграждение. Но уже через две недели даже такие звонки практически прекратились. Родственники, которые до этого носились по городу, теперь, потеряв надежду, подолгу просиживали перед башней с часами на Сеульском вокзале. Сестра поднимала с земли смятые и выброшенные прохожими объявления, разглаживала и отдавала ему. Его сестра – писатель.

Появившись на Сеульском вокзале со стопкой объявлений, она встала рядом с ним. Она мельком сухо взглянула на брата. Передав слова девушки, он сказал: «Может, пойдём посмотрим окрестности на Йонсане?» Сестра недовольно посмотрела на него: «С какой стати мама бы туда пошла? Хотя, ну, давай потом сходим», – коротко ответила она и начала раздавать объявления прохожим, выкрикивая: «Это наша мама. Пожалуйста, не выбрасывайте, прочитайте хотя бы один раз». Фотографию сестры иногда печатали в газете в разделе «Культура», когда выходила книга, но никто из прохожих её не узнавал. Он понял, что раздавать объявления, как сестра, что-то выкрикивая, гораздо лучше, чем раздавать их молча. Так никто не выбрасывает листовку, едва успев отойти от места, как это было у него. В этом городе матери было некуда пойти, кроме его дома или дома кого-нибудь из младших братьев и сестёр. Его и остальных родственников это угнетало. Если бы были такие места, куда она раньше ходила, можно было бы тщательно обыскать все окрестности, но поскольку таковых не было, надо было искать её по всему городу. Даже когда младшая сестра сказала: «С какой стати мама бы туда пошла?» – он ещё сам не осознал, что администрация района Йонсан-2, о которой говорила девушка, – его первое место работы в этом городе. Ведь прошло уже больше тридцати лет.

Дул прохладный ветер, но на его лице выступил пот. Он работал менеджером пиар-отдела в строительной компании, специализирующейся на жилищном строительстве. Ему уже перевалило за пятьдесят. Сегодня суббота, выходной день, но если бы не пропажа матери, он бы в этот момент был в демонстрационном павильоне в квартале Сондо. Сейчас там проходит вторая акция по продаже квартир в большом жилом комплексе, который построила его компания. Всё это время он работал дни и ночи напролёт, чтобы обеспечить сто процентов продаж. Всю прошлую весну он занимался кастингом модели для рекламы из числа простых домохозяек, поскольку известные артистки уже примелькались. Также он занимался и строительством демонстрационного павильона, и общением с журналистами и уже не помнил, когда в последний раз приходил домой раньше полуночи. А по воскресеньям иногда приходилось сопровождать президента компании или директоров в Сокчо или Хвенсон, чтобы поиграть в гольф.

– Мама пропала!

Взволнованный голос младшего брата был словно треск, который раздаётся, когда ступаешь на тонкий лёд. Его привычная повседневная жизнь пошла трещинами. Узнав от брата, что мать не смогли найти после того, как она одна осталась на платформе метро, он ещё не мог предположить, что она пропадёт. Когда младший брат сказал, что подал заявление в полицию, он даже подумал, не лишнее ли это? Только через неделю он разместил объявление в газете и обзвонил все отделения «Скорой помощи» при больницах. Каждую ночь, разделившись на группы, они ходили по центрам содержания бездомных, но всё было тщетно. Мать, которая, по словам отца, осталась одна на платформе станции метро «Сеульский вокзал», как сквозь землю провалилась. Иногда даже хотелось переспросить у отца, действительно ли они приехали в Сеул вдвоём. После исчезновения матери прошло десять дней, потом две недели, и вот уже прошёл почти месяц, как семья отчаянно металась в поисках матери.

Он отдал свои объявления сестре.

– Всё-таки надо туда съездить.

– В Йонсан?

– Да.

– Ты что-то вспомнил?

– Да, это место, где я жил, когда только переехал в Сеул.

Он сказал, что, если нужно будет, позвонит, и попросил держать телефон при себе, чтобы не пропустить. Этого можно было и не говорить. Сестра, которая раньше часто не брала трубку, теперь отвечает на звонок, не успеет он прозвонить и трёх раз. Брат направился к стоянке такси. Мать очень переживала за дочку, хотя ей уже перевалило за тридцать пять, но она так и не вышла замуж. Иногда мать звонила с самого утра: «Хёнчхоль, сходи к Чихон, она опять не берёт трубку. И не отвечает, и сама не звонит… – взволнованно говорила мать. – За месяц ни разу с ней не поговорила». Хёнчхоль успокаивал, что сестра, наверное, опять пишет книгу или куда-нибудь уехала, но мать всё равно просила его сходить к сестре. «Она ведь одна. Вдруг она заболела или ещё что. Поскользнулась, упала в ванной и не может встать…» Слушая мать, он соглашался, что всё это и вправду может случиться с живущим в одиночестве человеком. Когда он по просьбе матери по дороге на работу или в обед наведывался к сестре, перед её дверью частенько лежали горы газет – это означало, что она уехала. Он складывал газеты стопкой и, засунув их в контейнер для мусора, уходил. Если же перед дверью не было газет, он настойчиво давил кнопку дверного звонка, давая понять, что знает: она внутри. Тогда сестра высовывала из-за двери растрёпанную голову и недовольно спрашивала: «Ну, что опять?» Однажды, трезвоня в дверь, он встретил человека, который, судя по всему, тоже пришёл к сестре. Незнакомец смущённо поздоровался. Хёнчхоль не успел ещё ничего спросить, как молодой человек первым сказал: «Вы с Чихон так похожи, что можно даже не спрашивать, кто вы». Он сказал, что он тоже пришёл, потому что Чихон перестала отвечать на звонки. Когда Хёнчхоль сообщал матери, что сестра уехала куда-то или что она дома и с ней всё в порядке, мать глубоко вздыхала: «Ох, случись чего, так мы даже и не узнаем». Потом добавляла: «Так чем, ты говоришь, она занимается?» Пропадая на две недели, а иногда и на целый месяц, сестра писала романы. Если мать спрашивала: «Неужели нельзя писать, но отвечать на звонки?», она бурчала себе под нос: «Ладно, в следующий раз буду звонить». И всё. Но, несмотря на эти просьбы, Чихон продолжала периодически пропадать. После того, как он несколько раз проигнорировал просьбу сходить к сестре, мать перестала просить его. Она лишь сказала: «Я поняла, тебе не до того». Но судя по тому, что Чихон продолжала пропадать, он предполагал, что мать просит кого-то другого из родственников проведать её. После того, как мать исчезла, Чихон всё время повторяла: «Это, наверное, мне наказание».

От Сеульского вокзала до ворот университета Сукмён образовалась пробка. Он перевёл взгляд и посмотрел в окно машины. Он вглядывался в каждого прохожего, надеясь, что, может быть, среди этой толпы увидит маму.

– Вы сказали, администрация района Йонсан-2? – спросил водитель такси, сворачивая от ворот университета Сукмён в сторону старшей школы Йонсан.

Он не услышал вопроса.

– Мужчина!

– Да?

– Остановить перед районной администрацией Йонсан-2?

– Да.

Это была та дорога, по которой в свои двадцать лет он ходил каждый день, не пропустив ни дня, но проплывающий за окном пейзаж казался совсем незнакомым. «Неужели это та самая дорога?» – подумал он. С другой стороны, было бы ещё более странным, если бы за тридцать лет ничего не изменилось.

– Сегодня суббота, наверное, тут всё закрыто.

– Я знаю.

Водитель хотел было ещё что-то сказать, но передумал. Хёнчхоль вынул из кармана объявление и протянул таксисту.

– Если вдруг где-нибудь увидите этого человека, сообщите, пожалуйста…

– Это ваша мама?

– Да.

– Как же так случилось?..

Прошлой осенью Чихон позвонила ему и сказала, что с матерью что-то не так, но Хёнчхоль не придал этому значения. Он понимал, что в таком возрасте могут быть небольшие проблемы со здоровьем. Выслушав тревожные рассказы сестры, что от головных болей мать иногда даже теряет сознание, он звонил матери, но каждый раз она радостно отвечала на звонок: «Хёнчхоль, это ты?» – «Мама, что случилось?» – спрашивал он, а мать, смеясь, отвечала: «Ой, я бы только рада была, если бы хоть что-то случилось. Да не переживай. Ну что может случиться у двух стариков? Главное, чтобы у вас всё было хорошо».

– Приезжайте как-нибудь в Сеул.

Мать невнятно отвечала: «Ну да… Хорошо». Возмущённая его безразличием, сестра даже однажды приехала к нему на работу и протянула снимок. Она передала слова врача, что мать перенесла инсульт, о котором даже не знала. Но Хёнчхоль по-прежнему не понимал серьёзности ситуации.

– Слушай! Ты точно тот самый Юн Хёнчхоль или тебя подменили? – спросила сестра и посмотрела ему прямо в глаза.

– А что такого? Мама сказала, что всё в порядке.

– Ты ей веришь? Мама же всегда такая. Это её манера говорить. Ты же сам знаешь! Она ведь так говорит, потому что чувствует себя виноватой перед тобой.

– Виноватой за что?

– Откуда мне знать? Из-за тебя она всё время чувствует себя виноватой.

– За что?

– Не знаю, но она постоянно так говорит. Это ты мне скажи, почему она всё время просит у тебя прощения?

Тридцать лет назад Хёнчхоль сдал экзамен на статус госслужащего пятого класса, и его распределили работать в администрацию района Йонсан-2. Когда он, выпускник деревенской школы, не поступил в столичный университет, мать была просто обескуражена. Это была естественная реакция для матери. С младшей школы и до окончания старшей он всегда был примерным учеником. На всех экзаменах он всегда был лучшим. В шестом классе он лучше всех сдал вступительный экзамен в среднюю школу, поэтому вступительный взнос можно было не оплачивать. Все три дальнейших года учёбы он опять же был лучшим, и за его обучение ни разу не платили. В старшую школу он тоже был зачислен с лучшим баллом. «Ну дайте уже хоть раз заплатить за учёбу», – гордо шутила мать. Мать привыкла, что сын всегда везде первый, поэтому, когда его не взяли в университет, долго не могла в это поверить. Узнав, что он не только не стал лучшим среди абитуриентов, но и вообще не поступил, мать недоумевала: «Если ты не поступил, кто тогда поступает?» Хёнчхоль собирался и в университете стараться изо всех сил, чтобы опять стать первым. Вернее, не то чтобы он собирался, просто по-другому не могло быть. Ему обязательно нужно было получить стипендию, которая покрывала бы стоимость обучения. Не поступив, он был вынужден искать другой путь. Можно было сделать через год ещё одну попытку, но Хёнчхоль такой вариант даже не рассматривал. Вскоре он свой путь нашёл. Он сдал два вида экзаменов на статус госслужащего, и оба успешно. Как только ему пришло первое распределение из двух, он сразу уехал из родительского дома. Через несколько месяцев, когда он узнал, что в столичном вузе вечерней формы обучения есть юридический факультет, где он хотел бы учиться, он решил подать документы, но оказалось, что требуется свидетельство об окончании старшей школы. Если бы он отправил письмо с просьбой получить свидетельство и выслать его по почте, то оно бы не успело дойти вовремя. Поэтому в письме он попросил, чтобы отец получил свидетельство и передал автобусом, который едет в Сеул, после чего позвонил бы с почты ему на работу и сообщил время прибытия автобуса, чтобы он смог забрать документ. Он ждал весь день, но никто так и не позвонил. Это было в те времена, когда в доме родителей ещё не было телефона, и он даже не мог узнать, что случилось. Он очень переживал, потому что на следующий день заканчивался приём документов, но уже поздно ночью в дверь администрации кто-то громко постучал. В то время он жил прямо на работе. Сотрудники должны были по очереди дежурить по ночам. Ему было негде жить в Сеуле, и он поселился в сторожке дежурного. Получилось, что он как бы каждую ночь был на дежурстве. Услышав, как кто-то отчаянно стучит в дверь, он вышел и увидел в темноте какого-то молодого человека.

– Это ваша мать?

За молодым человеком стояла его мать и дрожала от холода. Не успел он ответить, как мать со словами: «Хёнчхоль! Это я, мама!» – вышла вперёд. «Через семь минут комендантский час!» – сказал молодой человек, посмотрев на часы, после чего сказал матери: «Ну тогда до свидания!» – и скрылся в темноте приближавшегося комендантского часа.

Отца не было дома. Когда дочь прочитала письмо, мать не находила себе места, думая, как поступить. Она пошла в школу, которую окончил Хёнчхоль, получила сертификат об окончании и прямо оттуда пошла на вокзал. Это была её первая поездка на поезде. Прибыв на Сеульский вокзал, она спрашивала у прохожих, как добраться до района Йонсан. Проходивший мимо молодой человек тогда её и заметил. Услышав, что ей нужно срочно что-то передать сыну, он согласился проводить её. Была зима, на ногах у мамы были синие шлёпанцы. Она сказала, что осенью, когда собирала рис, случайно поранила серпом верхнюю часть стопы в районе большого пальца, рана не зажила, поэтому пришлось искать обувь с открытой передней частью, и, кроме шлёпанцев, ничего не нашлось. Разувшись перед входом, мать вошла в комнату дежурного и со словами: «Надеюсь, не опоздала», – протянула ему сертификат об окончании старшей школы. Её руки были ледяными. Он обхватил своими ладонями её похожие на ледышки руки. И дал себе слово, что во что бы то ни стало сделает счастливыми эти руки, женщину с этими руками. Но вслух он лишь упрекнул мать за то, что она согласилась пойти с незнакомым человеком. Мать осудила его в ответ: «Как можно жить, не доверяя людям! В этом мире хороших людей гораздо больше, чем плохих!» – и улыбнулась своей привычной светлой улыбкой.

Стоя перед закрытым зданием районной администрации, он окинул его взглядом снизу вверх. Не может быть, чтобы мать смогла добраться сюда сама. Если бы она была в состоянии добраться сюда, она точно так же смогла бы добраться и до его дома. Девушка, которая сообщила, будто видела тут женщину, похожую на его мать, сказала, что запомнила её по глазам. Она также сказала, что та была в синих шлёпанцах. Синие шлёпанцы… Отец сказал, что мать была не в синих шлёпанцах, а в бежевых босоножках на низком каблуке. Девушка же однозначно говорила про шлёпанцы, лямка которых от долгого хождения над большим пальцем глубоко врезалась в кожу. Но он только сейчас вспомнил, что мать была в бежевых босоножках, а не в шлёпанцах. Потоптавшись у закрытой двери администрации, он пошёл бродить по улице, осматривая окрестности женской старшей школы Босон и дороги, ведущей к церкви Ынсон.

Осталась ли по сей день в районной администрации та сторожка дежурного?

Комната дежурного, где в свои двадцать лет, укрывшись одним одеялом на двоих, они спали с мамой, которая всё бросила и приехала на поезде в Сеул, чтобы привезти ему документы… Это был последний раз, когда он спал с ней рядом. От наружной стены сильно тянуло холодом. «Я около стены быстрее засыпаю», – поднявшись, мать поменялась с ним местами. «Там ведь дует…» Он встал и подставил к стене сумку, составил книги. Наверх положил одежду. «Я же сказала, что всё в порядке, – мать отодвинула его руку. – Засыпай быстрее. У тебя завтра рабочий день».

– Мам, ты же в первый раз в Сеуле, как тебе тут? – спросил он, лёжа рядом с матерью и глядя в потолок сторожки дежурного. Мать усмехнулась и ответила: «Да ничего особенного».

– Ты мой первый ребёнок. Уж сколько всего я сделала в первый раз благодаря тебе. Ты открыл мне новый мир. Столько нового со мной случилось. В первый раз у меня был такой огромный живот, в первый раз кормила. Когда я тебя родила, мне было столько, сколько тебе сейчас. Помню твоё красное личико с закрытыми глазами… Все говорят, что, когда видят своего ребёнка, радуются. А я, помню, даже грустила… Неужели я и вправду родила этого ребёнка?.. И что с ним теперь делать?.. Сначала было страшно даже прикасаться к маленьким пальчикам. Помню, как крепко ты сжимал свои маленькие кулачки. А когда я по одному пальчику расправляла сжатый кулачок, ты так улыбался… Ты был таким крошечным, что было страшно сделать что-то не так. Ну что я тогда знала? Вышла замуж в семнадцать, и когда до девятнадцати не могла забеременеть, твоя тётя начала ворчать, мол, что, похоже, у меня не будет детей. Поэтому, как я узнала, что беременна, у меня была одна мысль: ура! наконец-то не надо будет выслушивать всё это. Я радовалась, когда потом видела, как с каждым днём растут твои пальчики. Когда было тяжело, я заходила к тебе, разжимала маленькие кулачки, теребила ножки. Это давало силы. А как я радовалась, когда впервые обула тебя в ботиночки! А когда ты своими маленькими ножками шёл ко мне, я была так счастлива, как не была бы счастлива, если бы передо мной высыпали гору драгоценностей. А когда отправляла тебя в школу? Пришивала бирку с именем и вкладывала в карман носовой платок, и тогда мне казалось, как будто я сама повзрослела. А что могло быть лучше, чем наблюдать, как ты растёшь? Я постоянно приговаривала про себя: «Расти, расти, мой сынок». В один прекрасный день я обнаружила, что ты уже выше меня».

Приподнявшись, мать наклонилась в его сторону и провела рукой по волосам.

– Хоть я и приговаривала: «Расти, расти», – когда ты стал выше меня, мне даже стало как-то страшно.

– …

– Дети бывают разные, но тебе не нужно было ничего говорить. Ты всё делал сам. Ты был таким красивым, а учился-то как хорошо! Я так горжусь тобой, что иногда даже не верится, что это я родила тебя… Видишь, если бы не ты, я бы и в Сеуле так и не побывала.

Он подумал, что должен заработать много денег, чтобы в следующий раз, когда мать приедет в Сеул, уложить её спать в тепле. Подумал, что не должен допускать, чтобы она спала на холоде. Прошло какое-то время. «Хёнчхоль», – чуть слышно позвала его мать. Он уже задремал, и голос матери послышался ему будто издалека. Мать протянула руку и погладила его по голове. Она села, согнувшись, и посмотрела на спящего сына, потом осторожно протянула руку и погладила его лоб. «Прости свою мать». Она быстро одёрнула руку, чтобы вытереть слёзы, но несколько слезинок успело упасть на его лицо.

Проснувшись на рассвете, он увидел, что мать подметает пол. Он попытался остановить её, но она сказала: «А зачем тогда человеку руки?» – будто бы её кто-то наказал, если бы она позволила своим рукам бездельничать. Она намочила тряпку и вымыла пол, после чего тщательно вытерла все столы сотрудников, которые ещё не пришли на работу. Изо рта у матери шёл пар, а из синих шлёпанцев выдавался отёкший подъём стопы. Пока они ожидали открытия столовой, чтобы позавтракать супом из проросшей сои, руки матери работали, и вскоре офис администрации засверкал чистотой.

Вот он, этот дом. Оказывается, он ещё стоит. Хёнчхоль был удивлён. Он случайно вышел к этому дому, скитаясь в окрестностях в поисках матери. Именно здесь он тридцать лет назад снимал комнату. Как и тогда, над воротами торчала острая железная пика, похожая на стрелу. Одно время девушка, которая любила его, но не могла ждать, приходила повесить на эту пику пакет с чем-нибудь вроде горячей паровой булки. Этот дом был единственным, который остался с тех времён, а на месте остальных выросли невысокие застройки.

«Залог 10 млн вон и 100 тыс. вон ежемесячно», – прочитал он вывеску на воротах.

«Либо залог 5 млн вон и аренда 150 тыс. вон ежемесячно.

Площадь 26 кв. м., кухня с мойкой, в туалете имеется душ.

Поблизости гора Намсан – удобно заниматься спортом. 20 минут до Каннама. 10 минут до Чонно. Недостатки: довольно маленький туалет. Но вы же не будете жить в туалете. В Йонсане вы не найдёте таких цен. Причина, почему я выселяюсь, несмотря на хорошие условия: купил машину, нужна стоянка. Пишите SMS или на электронную почту. Ищу арендатора сам, чтобы сэкономить на риэлторе».

Прочитав объявление вплоть до номера телефона и электронного адреса, он толкнул калитку внутрь. Как и тридцать лет назад, дверца поддалась. Он заглянул во двор. Как и раньше, в доме, построенном буквой «П», двери всех квартир выходили в сторону двора. Дверь квартиры, где он когда-то жил, была плотно закрыта на замок.

– Есть тут кто-нибудь? – громко спросил он, повысив голос.

Открылись двери двух-трёх квартир. Две молодые девушки с типичными для школьниц стрижками каре и двое юношей лет по семнадцать, высунув головы, уставились на него. Он вошёл внутрь.

– Вы случайно не видели эту женщину?

Сначала он протянул листовку девушкам. Потом поспешил сунуть объявление в руки юношам, которые уже собрались закрыть дверь. Внутри были ещё две девушки примерно такого же возраста. Увидев, что он заглядывает внутрь, парни резко захлопнули дверь. Снаружи квартира была почти такая же, как и тридцать лет назад, но внутри была переделана в квартиру-студию. Судя по всему, объединили кухню и комнату. В углу комнаты виднелась мойка.

– Не знаем!

Девушки отдали ему объявление. Похоже, они только что проснулись и не успели ещё протереть глаза. Когда он направился к калитке, девушки посмотрели ему вслед. Как только он вышел за ворота, одна из дверей открылась и из-за неё выглянул парень:

– Подождите!

– Кажется, эта бабушка несколько дней назад сидела тут перед воротами.

Когда Хёнчхоль подошёл, второй парень, высунув голову, возразил:

– Да нет! Она была совсем дряхлой старушкой, не похожа на фотографию. И причёска другая… Та была просто нищая.

– Но глаза-то похожи. Посмотри! Точно такие… А если мы её найдём, вы и вправду дадите пять миллионов?

– Если даже и не найдёте, а подробно расскажете, я отблагодарю.