Текст книги "Сумерки богов"

– Следующим летом мы присоединились к Крестовому походу в Венецию…

На холсте воображения Никуласа возник город грязных каналов и позолоченных куполов, нарисованных словами Конрада. Город гниения и интриг. В водовороте теней он увидел корабли с высокими мачтами, полные воителей Бога в плащах-нарамниках с пришитыми к ним чёрными крестами. Все они были честными мужьями, с глазами, сияющими так же ярко и ясно, как их мечи. А за ними, по широкой площади Сан-Марко, кралась зловещая фигура дожа, фактического короля Венеции – старого, слепого и хитрого как сам змей-искуситель. Он сыпал злобными словами, несущими ложное благочестие, и приковал крестоносцев к своей воле цепями, выкованными из нищеты и долгов. И, несмотря на запрет Папы, коварный дож пробил броню веры, защищавшую крестоносцев, и направил тех против его христианских соперников.

– Вместо того чтобы помогать Иерусалиму, – сказал Конрад, – мы отправились в Константинополь. Я благодарю Бога, что Магнус не узрел вживую мой позор. Он заболел и умер в Андросе, где я стал служить графу Болдуину. Он звал меня своим призраком, ибо я был словно неупокоенная душа, нападающая на живых с желчью и ненавистью. Многое произошло…

Отец Никулас опустил взгляд на рукоять меча Конрада. Пот и застарелые пятна крови обесцветили его шагреневую закрутку, крепко удерживаемую витками потускневшей серебряной проволоки, а навершие в форме жёлудя портили вмятины и царапины. Эти отметины были похожи на руны и рассказывали свою историю, ничем не хуже древней саги. В мерцании свечей на стали священник наблюдал за разрушением древнего города – города циклопических стен и огромных дворцов. Он видел лица, отраженные в лезвии меча, – рычащие, кричащие, молодые, старые, мужские, женские; он видел детей, съежившихся от хаоса войны, освещенных сиянием греческого огня. И он видел седобородого одноглазого старика, одетого в выцветшие одежды варяга. Руки альбиноса, измазанные в крови, обрабатывали раны старика, хотя не было на свете ни пиявки, ни лекаря, что могли бы ему помочь. Руки убийцы сложились в молитве. Запинаясь, старик заговорил…

– Он будто бредил, – продолжал Конрад, поглаживая меч так, как гладят кошку, пока вспоминал прошлое. – Рассказывал о святом по имени Теодор, чей меч пропал на земле предков.

– Святой Теодор?

– Так ты о нём слышал?

Отец Никулас наклонился вперёд; он сжал свой крест двумя руками, поднёс к губам и поцеловал.

– Христианский солдат Рима во времена великого Константина. Он поклялся Богу убить дракона, который терзал Вифинию, пожирая целые деревни и воруя золото и женщин. Он последовал за змеем на север, в леса Германии и за её пределы. Никто теперь не знает, где блаженный Теодор настиг свою добычу, было то в болотах Ютландии или в скрежещущем льду гор Кьолен, но говорят, что их битва длилась год и один день. И когда святой Теодор одержал победу, смерть змея потрясла землю.

– А сам святой?

– Убит, насколько я помню, – ответил священник, – сломлен агонией дракона. Считается, что его кости – как и меч, освящённый кровью Христа, – по сей день лежат среди останков чудища, где бы они ни были.

– Старик знал.

– Старик знал, что умирает, лорд, – Никулас встал и начал шагать по маленькому кругу, зажав руки за спиной. Его ряса шелестела на каждом повороте. – Вы сами сказали: он бредил. Предсмертная болтовня старого еретика. Если вы хотите остановить так называемый языческий апокалипсис… что ж, можете с таким же успехом искать Истинный Крест или копьё Лонгина. Меч святого Теодора потерян. Он…

Но Конрад оборвал его:

– Он на земле Вороньих гётов, на северно-западном берегу озера Венерн. – Призрачный волк Скары встал и подошёл к молодому священнику. – Говорят, это земля язычников, последний бастион старых обычаев.

Конрад похлопал Никуласа по плечу и притянул к себе, соблазнительно зашептав:

– Именно так ты и станешь моим союзником: ты и я, мы обыщем землю Вороньих гётов, выжжем их ересь из этого мира и заберём меч святого Теодора. После этого мы присоединимся к моему брату, королю Дании, когда его поход против Эстонии будет в самом разгаре. Только представь: отец Никулас, солдат Христа, даже в тени недостойного повелителя, архиепископа, пошёл вперёд, чтобы даровать своим союзникам великое благо! Разве не станет меч святого Теодора величайшим символом во главе армии крестоносцев? Разве тогда эта армия не победит?

Отец Никулас сдержал язвительную ремарку. В самом деле, он не видел изъяна в логике Конрада. Никулас был честолюбив, хотя и позволял любви ко Христу и благу церкви руководить им, а не низменному стремлению к мирской власти и множеству грехов, что покупаются этой властью. Это он оставил архиепископу Сунесену. Но если у него будет меч, помазанный кровью Спасителя человечества… как далеко он зайдёт? Предаст ли он своего архиепископа? Наверняка. Но предаст ли он своего короля?

– Армия под эгидой Бога, защищенная одним из его святых, была бы неукротимой, – тихо сказал он. – Но мы должны нанести быстрый удар, пока ваш брат, король, не примет ваш отказ за акт предательства. Нужно скорее послать шпионов и снабдить их деньгами и благоразумием. И нельзя мешкать. От этого зависят наши жизни, если не души.

Лицо лорда Скары было бледным и влажным; всё его тощее тело затряслось в новом приступе.

– У меня пятьсот солдат и ещё больше присягнувших, с Рождества под моё знамя встали семьсот двадцать девять человек. И мои шпионы уже вернулись. Нам нужно место под названием Храфнхауг, Вороний холм. Мне не хватает только благословения священника. Поэтому я спрашиваю вас, отец Никулас из Лунда, поможете ли вы мне? Понесёте ли свет Христа в последний тёмный уголок Швеции?

Взгляд священника уловил какое-то движение. В полумраке собора – за лучами бледного зимнего света, проникающего с верхнего этажа церкви, вдали от сияния сотен свечей – отец Никулас почувствовал призрачное присутствие. Их было множество – беспокойные мертвецы, возглавляемые фигурой старика, сгорбленного и скрюченного, одетого в выцветший варяжский плащ. Единственный глаз поблескивал из-под полей широкополой шляпы.

Они ждали.

Они ждали его.

И хоть отец Никулас содрогался от мысли вступить в их ряды, он не колебался. Он был солдатом Христа, преданным и верным. Он перекрестился дрожащей рукой, и это и стало ответом.

In Nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti.

9

Тьма, через которую просачивались полосы зелёного света, а потом… голоса, далёкие и приглушённые, будто доносившиеся из-под земли, – один грубый и скрипучий, а второй мягкий и бархатный:

– Нар! Много эти корни понимают! – говорит грубый голос. Откуда-то из небесной выси появляется имя, мельтешит на краю её сознания, но исчезает до того, как она успевает его понять. Сквозь тьму просачиваются гнев; ненависть и отвращение, которые длятся уже целую вечность.

– Веттиры не врут, – шипит мягкий голос. «Халла, – подсказывает зелёный, дрожащий водоворот вокруг неё. – Её зовут Халла». – Наверное, он уже здесь, в Мидгарде.

– Так найди его! Если какой-то смертный носит удачу одноглазого, его должно быть легко отыскать.

Мягкий голос, гладкий и холодный как первый снег, ругается на неизвестном ей языке. А потом:

– Это невозможно, если он не хочет быть найденным. Думаю, его послали остановить то, что ты задумал. Защитить пророчество. Ты притянешь его…

– Ну так пусть приходит! – грубый голос смеётся, и водоворот трясётся от едва сдерживаемой злости. – Даже если он бог, я отправлю его обратно в Асгард по кускам. Этот дракон мой!

Дракон. Тот дракон. Кости дракона…

Тьма шелестит; из-под вуали льётся тусклый свет – зелёный и золотой, красный как пламя; в нём она видит фигуру. Та имеет человеческую форму, хоть и сгорбленную и такую же искривлённую, как посох, на который опирается. Из-под полей шляпы поблескивает один злобный глаз.

Но это не бог.

Её голос нарушает тишину:

– Что за дракон?

Незнакомец улыбается.

 
Из великих глубин, из вод поднимается курган,
Каменный зал Арана, где обитает
Отродье Ёрмунганда, Злостный Враг,
И гремят его жуткие кости, и предвещают конец.
 

И со звуком, похожим на хруст костей, плащ незнакомца поднимается словно от горячего дуновения ветра. А под ним лишь тьма. И эта тьма растёт, распространяется, превращается в чудовищные крылья, перекрывающие бледный свет между мирами. Эта тьма ползёт как змея. Она лишает дыхания сам воздух; она убивает живых чумой, от которой гниёт кровь в жилах. Она сокрушает и разрушает.

Она не бежит, когда тьма поглощает её. И в этих отвратительных объятиях она открывает рот, чтобы выругаться…

Диса не закричала и не вздрогнула, она не вскочила и не металась от этого сна. Нет, она просто открыла глаза. Девушка знала, где находилась; балки над головой, меха под ней, запахи смазанного железа и ржавчины, ладана и застарелой крови, дым, вьющийся в лучах серого дневного света, падающего из окон, – всё это было ей знакомо. Дом Человека в плаще. Поэтому она не удивилась, когда повернула голову и увидела Халлу, сидящую со скрещенными ногами, на коленях у неё лежала кольчуга, а рядом стояло деревянное ведро с инструментами и металлом.

Диса потянулась до хруста костей и скрипа сухожилий.

– Мне снился сон, – сказала она. – Я умерла и отправилась в землю, но не моё тело. А просто… я. Земля была похожа на воду, и я в ней плавала. Всё глубже и глубже. До тех пор, пока не услышала пение корней деревьев. Они рассказывали мне сказки. Про драконов…

– Хороший сон, – кивнула Халла, сразу же переводя взгляд на девушку.

– Сколько я лежала?

Троллиха отложила инструмент, которым убирала звенья с подола кольчуги.

– Девять дней, – ответила Халла.

– Девять! Имир меня подери! – сказала Диса. – Никто из Храфнхауга за мной не приходил?

Халла покачала головой. Она не встала, чтобы проверить травмы Дисы; вообще-то, девушка вскоре осознала, что у неё их и не было – лицо и голова не болели, нос и щёки не раздулись, дышать было легко.

– Что ты помнишь? – спросила Халла.

– Я помню… – нахмурилась Диса. – Я помню, что сама виновата. Я почти его задела, но отвлеклась, потеряла бдительность, и он проломил мне череп.

Она потрогала висок у линии роста волос и почувствовала… ничего. Ни шишки, ни открытой раны. Ни ушиба, ни синяка. Она должна была представлять собой кучку болезненных мышц, её череп должен гореть, а лёгкие ловить воздух так, словно она была умирающей рыбой на суше. Но всё было хорошо… лучше, чем в течение многих дней.

– Или это мне тоже приснилось?

– Всё правда. – Халла снова взялась за кольчугу. Он использовала шило и клещи, чтобы снимать кольца с подола. Они медленно с металлическим звоном отправлялись в ведро. – Этот идиот чуть не отправил тебя в другой мир.

– Напомни мне как-нибудь отплатить ему тем же, – в шутку ответила Диса. – Где он?

– Ушёл охотиться, – махнула Халла рукой с шилом. – Расскажи мне про ваш уговор.

Диса перекатилась на бок, подтянув ноги, и приподнялась на локте, подперев голову правой рукой. Другой рукой она попыталась распутать бусины и амулеты в волосах. Она рассказала Халле о Флоки, сыне ярла, которого знала с детства; рассказала о ссоре между отцом и сыном, об отъезде Флоки из Храфнхауга и отчаянном желании Хределя вернуть сына.

– Хоть он и вонючая задница, ещё и полный придурок, Хредель был верен Человеку в плаще. Ему не так уж и сложно выполнить эту просьбу. Но он принял решение. Он поможет, но только если я пролью его кровь, – Диса нахмурила брови и пробормотала: – И это сложнее, чем я представляла.

– Потому что ты без конца мечешься, как червь на крючке, – сказала Халла. Она раскрыла кольцо, вытащила его и бросила в ведро. Звяк. – Ты ведёшься на его издёвки, позволяешь гневу собой завладеть и выставляешь свою неопытность на всеобщее обозрение. – Звяк. – Подумай, дитя. Неужели у твоего ярла мало людей? Более чем достаточно, чтобы вернуть сына? Ну а как же иначе? – Звяк. – Это проверка твоей верности, чтобы узнать, на что ты пойдёшь ради него. Увидеть, чем ты готова рисковать. – Звяк. – Гримнир не идиот. Он знает, что задумал твой ярл со всеми этими угрозами и проверками верности Человеку в плаще. – Звяк. – То, что кажется тебе пустяком, разумной просьбой, уравновешенной пожизненной верностью, – не что иное, как попытка нарушить древний договор, который ограничивает власть ярла. – Звяк. – А ты оказалась в самом эпицентре и мечешься туда-сюда, будто всё понимаешь.

Между ними повисла долгая тишина. Диса снова легла и закрыла глаза. Ей опять захотелось послушать призрачное пение деревьев, мелодии корней и древесины, дрожание веток и листвы, биение ядра и шелест коры. Но вместо этого она слышала лишь стук холодного дождя, шелест ветра и далёкий грохот грома в северных горах.

– Значит, я всего лишь пешка? – наконец спросила Диса. – Бесполезная фигура в их игре?

– Выбирать тебе, – пожала плечами Халла.

– Выбирать? – Щёки Дисы запылали от зарождающегося гнева. – Разве я могу? Если я не уговорю Гримнира помочь, Флоки может умереть или и того хуже. А если я не послушаюсь ярла и дам Флоки самому прокладывать свой путь, то могу потерять всё, если Хредель решит пойти против Человека в плаще.

Звяк.

– Это их игра, дитя. А какая твоя?

– Моя?

– Да. – Звяк. – Твоя. Ты можешь быть пешкой в их игре или королевой – в своей. Осталось лишь решить, по каким правилам ты играешь, если они вообще есть, и что ставишь на кон.

Диса замешкалась.

– Я… я хочу стать девой щита. Вот что у меня на кону.

– Хорошо, – ответила Халла. Она отложила инструменты в сторону, взяла тряпку и потёрла подол кольчуги, нащупывая острые края на металле. Найдя один, Халла достала из ведра железный рашпиль и подпилила. – И как тебе этого добиться? Выполняя требования ярла? Победив Гримнира? Бездумно нападая на него при каждом случае в надежде пролить его кровь?

– Я хочу научиться у него воевать, – сказала Диса. – И я научусь этому быстрее, если не буду постоянно пытаться выпрыгнуть на него из-за угла. Но Флоки…

– Тебе нравится этот парень?

Диса кивнула.

– И ты хочешь, чтобы он преуспел, стал самостоятельным и заслужил славу и уважение в Вороньих гётах?

– Да.

– Тогда его нужно оставить в покое. Нельзя сделать сталь, если вынуть железо из огня. Пламя должно поглотить его, и тогда железо либо закалится, либо сломается. Никто не уйдёт из этого мира живым и невредимым. Думаю, твой Хредель забыл об этом. – Халла подняла кольчугу. Теперь она была скорее по бёдра, чем по колено – нагрудник, а не кольчуга, – кольца из тёмного железа чередовались с кольцами из меди и серебра. Троллиха кивнула.

– С чего мне начать? – сказала Диса. – Вряд ли Человек в плаще обрадуется тому, что я хожу за ним по пятам.

– Делай то же, что и сейчас, дитя, но хитрее. – Халла кинула ей нагрудник. – Защищайся. Привыкни к весу и ощущению железа. – Она махнула в сторону зала, который был завален сокровищами и оружием. – Перерой тут всё и найди себе гамбезон, шлем, поножи, щит… что угодно, чтобы сразиться с Гримниром без риска умереть. Ещё найди топор и копьё. А потом вперёд, пытайся, пролей свою кровь, но сначала следи за тем, как он движется, как нападает, как бросает тебе вызов. Пойми, зачем он это делает. Подражай ему. Стань им.

– Сделать игру своей, – сказала Диса, когда новая цель загорелась в её глазах. – Стать ферзем, а не пешкой.

Гримнир вернулся в дом на закате. Он осторожно вышел из густых сумерек леса на открытую местность только после того, как убедился, что за ним никто не следит. Весь день после предупреждений Халлы об этом треклятом Сером Страннике ему казалось, что за ним пристально наблюдают – мурашки на теле, мимолетное движение где-то на краю зрения. Этого хватило, чтобы он возвращался с охоты через болото, расставляя ловушки на своем пути. Теперь все его ботинки были в грязи, а конечности – в слизи и крови. На угрюмый лоб падали влажные от пота волосы. На плечах он нёс выпотрошенную тушу оленя так, будто та была пушинкой. Одной рукой он держал тощего зверя за ногу, а в другой сжимал охотничий нож.

Гримнир дошёл до лестницы и повернулся туда, откуда пришёл; его ноздри раздулись, когда он вдохнул. Здоровый глаз засиял в темноте как уголь, когда проверил окрестности.

«Нар! Только взгляни на себя! – зарычал про себя Гримнир. – Дрожишь от теней, прямо как тот старый дурак, который тебя воспитал! Гиф бы над тобой посмеялся!» Он громко сплюнул. А затем, перестав осторожничать, поднялся по лестнице походкой короля всего мира. Гримнир добрался до верха и увидел, что двери в дом приоткрыты. Оттуда сочился свет, разрезая сгущающуюся тьму широкой оранжевой полосой. Он чувствовал дым своего очага, тепло и древнюю вонь закопчённых балок.

И ещё услышал прерывистый бум, как будто о деревянный столб ударилась палка.

Нахмурившись, он подошёл боком и толкнул дверь ботинком. Петли протестующе завизжали. Гримнир переступил с ноги на ногу. Однако то, что он увидел, заставило нахмуриться ещё сильнее.

Халла сидела в стороне, держа на коленях шлем из почерневшего железа, а у локтя – ведро с инструментами. Она чинила кожаную подкладку там, где та соединялась с драпировкой кольчуги у воротника. Гримнир узнал ее по инкрустированному серебром щитку – он забрал эту кольчугу у мёртвого норвежского принца, который был едва старше девчонки.

Гримнир увидел, как брови Халлы изогнулись – знак того, что она его заметила. Старуха с излишней выразительностью перевела взгляд с него на девушку. Диса стояла спиной к двери, её внимание было приковано к столбу напротив. На него Халла повесила три железных кольца на гвоздях. Первое висело на высоте лица крупного мужчины, на добрых двенадцать дюймов выше макушки самой Дисы; второе – на уровне сердца, а третье – на уровне живота или паха.

Теперь девушка была одета в добротную кольчугу поверх гамбезона из обитой кожи, доходившего до середины бедра; ниже защищал кожаный же фартук, покрытый бронзовой чешуей, а голени между коленом и сапогами она обмотала старыми ремнями с украшениями из чеканной меди и бронзы. Волосы были зачёсаны назад и собраны под толстой шерстяной шапкой. Диса держала щит в левой руке, а правой балансировала копьём с тупым наконечником – его древко было обрезано так, что оно было едва ли с Гримнира.

Пока он наблюдал, Диса присела на корточки и нацелилась на железные кольца. Она сделала ложный выпад в сторону среднего кольца ободком щита – стукнув по деревянному шесту с глухим треском – и нанесла удар в самое верхнее кольцо. Бум. Она попятилась, выпрямилась, обернулась через плечо и повторила движение. Бум.

Гримнир хмыкнул и отбросил тушу оленя в сторону. Повернувшись, вышел обратно в холодную ночь и снял грязные сапоги, пояс, доспехи и килт; вскоре он был обнажен, если не считать набедренной повязки. Гримнир разбил тонкую ледяную корку, покрывавшую поверхность дождевой воды в бочке, и взял кожаное ведро, чтобы набрать и смыть грязь и кровь с рук, лица и волос.

Бум.

Он услышал, как Халла встала и принялась рыться в куче монет и снаряжения. Несколько минут спустя троллиха принесла ему свежую тунику, брюки, сапоги на толстой подошве и кожаный плащ без рукавов, застегивающийся на груди, – бригандину, богато расшитую и укрепленную кольцами из бронзы и железа. Гримнир вытерся туникой, а потом отбросил её в сторону, не обращая внимания на презрительное фырканье Халлы. Остальное он быстро надел. Гримнир оставил плащ расстегнутым, закрепив поясом и повернув рукоять ножа так, чтобы тот был в пределах лёгкой досягаемости.

Бум.

Халла подняла тушу оленя так же легко, как и он. Она снимет с неё шкуру, разделает и отделит от костей, а потом засолит и повесит в коптильне в задней части дома. Желудок Гримнира заурчал, когда он подумал о вкусном рагу, которое троллиха приготовит из костей оленя, богатых костным мозгом.

– Что это с ней? – махнул Гримнир своим острым подбородком в сторону Дисы.

– Она узрела свет.

– Видимо, пробитый череп пошёл этой мерзавке на пользу, – фыркнул Гримнир.

Халла смолчала. Она бросила на Гримнира испепеляющий взгляд, а потом повернулась и зашагала в дом. Всё ещё посмеиваясь, он пошёл за троллихой.

Диса едва ли взглянула в его сторону, когда он прошёл мимо и сел на своё любимое место. Она надела шлем, который чинила Халла, туго затянула ремешок на подбородке и повертела головой из стороны в сторону, а потом сверху вниз, чтобы оценить удобство. Успокоившись, она снова приняла боевую стойку. Диса сделала ложный выпад копьём, а затем ударила ободом щита по самому высокому кольцу.

Гримнир наблюдал за ней с мрачным задором, пока та повторяла этот выпад. Наконец она выпрямилась и повернулась к нему, раздражённо вздохнув.

– Что?

– Ты дерёшься как они, – Гримнир махнул головой в сторону Храфнхауга.

– Я и есть они, – нахмурилась Диса.

– Нет, идиотка! – ткнул он в неё чёрным пальцем. – Забудь, чему тебя учила эта старая карга! Ты для этого слишком мелкая. Щит? Ха! Да любой мужик пройдёт по тебе и не заметит. Будь волком, что крадётся по краю поля, или стань трупом. – Гримнир пожал плечами и откинулся на спинку стула. – Решать тебе.

Диса немного постояла, склонив голову от веских слов Гримнира. Наконец она подняла взгляд:

– Покажи мне.

Губы сына Балегира растянулись в неровной желтой улыбке.

Следующим утром ещё до рассвета Гримнир вытащил Дису из постели с дракой и проклятиями. Он абсолютно не слушал её жалобы, пока заставлял её растягиваться, чтобы подготовить мышцы и сухожилия к дневным тренировкам.

– Ты побежишь, птичка, – пробормотал он. – По холмам, в долину, а затем обратно. И я буду бежать за тобой с плетью, если понадобится. Беги, пока пот не превратится в кровь! Пока лёгкие не загорятся, а ноги не треснут!

Но когда она кивнула, мужественно смолчав, и приготовилась бежать, Гримнир ткнул пальцем ей в живот.

– Разве мы сражаемся в обычной одежде, мерзавка?

– Я думала… – выдавила Диса, – мы просто бегаем.

– Ты хочешь научиться искусству войны каунаров? Вот первый урок: мы живём битвой. Нас ненавидят, и мы ненавидим в ответ, поэтому каждый проклятый вдох сулит смерть. Старый Гиф научил нас биться до конца. Мы так живём, в доспехах! – Гримнир ударил по своей груди в бригандине. – Это железное одеяло греет нас ночью и укроет наши разрезанные трупы. Если пойдёшь по нужде, птичка, иди в доспехах! Принеси их – как и оружие! – и хватит уже ныть!

Диса послушалась. И они побежали. Гримнир гнал её в мучительном темпе через лес к границе своих земель, затем вдоль горных хребтов к мысу с видом на темные воды Скервика, затем вниз по крутому, усеянному камнями склону к берегу озера. Оттуда они побежали вдоль берега, пока не добрались до небольшого ручья, что осушал болото. Карабкаясь по скалам и через узкие расщелины, через островки торфа и через неглубокие озера с чёрной водой, они снова вернулись к дому.

Под конец Диса едва могла дышать. Некоторое время она лежала на спине, хватая ртом воздух как рыба; её грудь горела. Каждый сустав в теле болел, спазмы скручивали внутренности и заставляли перевернуться на другой бок и захрипеть. Она попыталась сплюнуть, прочистить горло, но язык был похож на полоску высохшей кожи.

Но Гримнир не дал ей долго отдыхать. Используя ту же тактику – пинки ботинком и бесконечные проклятия, – он втолкнул её в дом, где их ждала Халла с флягой воды и утренним перекусом.

– Я не голодна, – пробормотала Диса, глотая воду. Однако троллиха была непреклонна и заставила девушку съесть несколько ломтиков копчёной оленины и сытного хлеба, испеченного с семенами, орехами и сухофруктами. Наконец, Халла налила ей порцию Мйода, того крепкого, настоянного на травах напитка, который вызывал у неё рвотные позывы, но вскоре превратился в горячее яростное жжение, придававшее силу её конечностям.

И та ей понадобилась, потому что остаток дня Гримнир – в том же неподражаемом стиле – учил её тонкостям владения охотничьим ножом, франкским топором, коротким копьем и щитом. А также сыпал советами.

– Порежь ножом бедро любого сукина сына прямо у паха, и, если попадёшь, он не продержится и десятка ударов сердца.

– А если я промахнусь?

– Ха! Нацелься на драгоценности какого-нибудь засранца, а он нацелится на твою голову! Так что не промазывай, птичка!

До заката они вернулись в дом, где Халла снова приготовила еду – мясные пироги, приправленные тмином и чесноком, тушеную свинину или оленину с морковью, грибами, луком и капустой; Гримнир любил и более простые блюда, например, жареное мясо, фасоль и чёрствый ячменный хлеб, или багги, густую кашу из ячменя и потроха с петрушкой и луком. После еды Гримнир открыл эль и развлекал Дису и Халлу историями, пока те чинили доспехи или оружие.

Это стало ежедневной рутиной: бег и сражение. Когда заканчивалось мясо, они охотились, используя те же навыки и убивая оленей, как человека; Гримнир научил девушку правильно сидеть в засаде – сильно и быстро бить, чтобы покалечить врага и потом делать всё, что захочется. Она научилась азам стрельбы из лука; сам Гримнир научился этому во времена пребывания на Востоке с Гифом, братом его матери. Диса была неидеальным стрелком, но целилась достаточно хорошо, чтобы хотя бы задевать мишень.

– Так можно заставить отбросов пригнуться, – пробурчал Гримнир, когда одна из её стрел попала чуть выше цели.

По вечерам она смотрела в огонь и слушала, как Гримнир вяжет нити длинного гобелена своей жизни. Она узнала, как он оказался в битве на Клуан Тарб в Дублине около двухсот лет назад; как охотился на полудана Бьярки от скрипучих льдов далекого Севера до чудесных долин и виноградников франков.

– Я преследовал этого жалкого подонка почти пятьсот лет! Фо! Всегда на шаг позади. Потом лет пятьдесят или около того я вообще ничего о нём не слышал, пока какой-то дан-христианин и его подкидыш не навели меня на его след.

Гримнир рассказал Дисе, как он взял заложницу-христианку в зеландской пещере в Дании, прошел по опасным ветвям Иггдрасиля, чтобы добраться до Англии, и выторговал у лорда ландветтира разрушение стен Бадона за эту заложницу. Затем он замолчал, чтобы осушить рог эля.

– Значит, ты нашёл эту любительницу псалмов в пещере, – сказала Диса. – Как её звали?

– Этайн, – пробормотала Халла. Мутные глаза троллихи заблестели озорством.

– Так, ты нашёл эту Этайн в пещере, схватил её и потащил за собой… потому что она знала местные земли и говорила по-английски?

Гримнир опустил пустой рог и вытер пену с губ. Его ноздри раздулись.

– К чему ты клонишь, птичка?

Диса махнула рукой, надеясь избежать гнева Гримнира.

– Не злись. Я просто хочу всё понять.

– Она знала эти поганые земли! – Гримнир подчеркивал каждый слог коротким, яростным ударом костяшек пальцев по деревянному подлокотнику своего стула. – Говорила на этом поганом языке! Что из этого ты не можешь понять пустым пространством между ушей?

Диса рискнула искоса взглянуть на Халлу в поисках поддержки. Однако троллиха не оправдала надежд; её изборожденное морщинами лицо оставалось бесстрастным, пока она вела иглой по подолу туники.

– Ну, – Диса облизала губы и тяжело сглотнула, – если честно, ничего. Ты говоришь, что эта Этайн была нужна тебе, но всё же ты достаточно хорошо говоришь на их языке. Ты мог там сориентироваться и открутить голову первому попавшемуся норвежцу, чтобы все разузнать. И всё же ты забрал какую-то коленопреклоненную девку из пещеры и потащил с собой по ветвям Иггдрасиля… просто так?

На этом единственный глаз Гримнира заполыхал огнём.

– Просто так, да? Какая же ты идиотка, птичка. Просто так? По той же причине я вытащил тебя, мерзавку, из грязи! Почему решил – против своего желания, прошу заметить, – научить тебя искусству войны каунаров!

– И по какой же?

Гримнир наклонился вперёд. Тень и свет от тлеющих углей придавали его острому волчьему лицу довольно зловещий оттенок. Он медленно произнёс каждое слово своего ответа, оскалив зазубренные жёлтые клыки.

– Потому что могу!

В этот момент напряжение в воздухе казалось смертельным, словно вокруг горла Дисы стянулась верёвка. Было разумнее просто держать рот на замке, принять ответ Гримнира молчаливым кивком и оставить все как есть. Но она не могла отрицать невысказанную насмешку в его резком голосе – он бросал ей вызов. Диса облизнула губы. К Хель благоразумие! Но как только она поднялась, чтобы ответить на его насмешки, Халла прервала её:

– И это, – сказала троллиха, – самый важный урок вечера. Радуйся, дитя, ибо ты узнала правду, закрытую для многих смертных.

Внезапно Диса почувствовала, что напряжение спало; верёвка ослабла, и ей стало легче дышать. Гримнир откинулся на спинку стула, сжав губы в едва сдерживаемой насмешке. Он фыркнул. Диса нахмурилась и повернулась к Халле.

– Какую правду?

– Три этих слова высечены на надгробии каждого каунара. Три слова, которые подытоживают всё их существование. Три слова, слетевших с губ самого Спутанного Бога, Отца Локи. Задумайся о мотивах каунара, дитя, загляни внутрь и увидишь три слова, выжженные на их чёрных сердцах: потому что могу!

На это Гримнир лишь кивнул. Весь оставшийся вечер он молчал. И когда Диса засыпала, то увидела силуэт Гримнира – сгорбленный и неподвижный, тот восседал над картиной из пепла и тлеющих углей, как побежденный король над остатками своих владений.