Текст книги "Грибы-инопланетяне"

Сила поэзии

Мы ехали на фестиваль поэзии в К. и предались возлияниям. Когда мы уже окончательно и бесповоротно улеглись, то забыли, что пустые бутылки оставили под столом, а на таможне нас разбудили и стали говорить, что снимут с поезда. И я и Г.В. очень переживали, потому что не могли огорчить устроителей фестиваля.

К счастью коренастый, с характерным выговором таможенник решил проверить сумку Г.В. и вытащил оттуда пачку книжек. Только что из типографии, хрустящих, как накрахмаленная простынь.

– Это, что? – обратился представитель власти

– Книжки. Мы можем вам одну подарить и подписать.

Г.В. вывел на обложке: «Таможеннику Юре от поэта Г.В.». Представитель власти забрал из-под стола тару, и больше нас не беспокоили на протяжении всего пути, хотя возлияния мы продолжили.

Выступление на конгрессе филологов

В Феодосии читал рассказики на конгрессе филологов. После выступления выхожу на улицу, закуриваю и думаю, что наконец-то не пыхтел, не заикался, не краснел и не потел. Но появляется на крыльце В.Ш., ласково хлопает меня по спине и говорит: «Что же ты, Слава, опять пыхтел, заикался, краснел и потел.

Старушки

Классика советской поэзии С. из города К. упрекали ученики, критики, соратники и читатели в том, что он давал рекомендации в Союз писателей СССР любому графоману, стоило тому продекламировать стихи, прочитать прозу или спеть бардовскую песню.

– Борис Алексеевич, что же вы делаете? – спрашивала общественность.

– Пусть лучше они стихи пишут, чем старушек топорами убивают.

Графоман

1

Юдашин жил на берегу Черного моря. Когда мы приезжали на Юг с выступлениями, то любили бесплатно у него поселяться. Правда, за это приходилось платить. После нашего помпезного выхода, когда кудрявый черноволосый ведущий томным артикулированным голосом объявлял московских, питерских и киевских поэтов, когда мы отчитывали свои бесподобные вирши, выходил Костик Юдашин и твердил свой рассвет-закат и море-горе. От стыда мы выбегали в курилки, но деваться было некуда, потому что вещи лежали у него, и богатый стол накрывался в его доме, и терпкое южное вино лилось из его закромов.

В конце концов, пользуясь нашими рекомендациями, он вступил в Союз писателей города К., а через пять лет, когда ушел в мир иной глава Союза, стал и секретарем писателей города К. За глаза мы называли его ласково Наш графоманчик.

2

Когда Костик стал секретарем Союза писателей города К., то в его ведение попали все гостиницы литфонда, через него стали проходить все литературные мероприятия города К., он открывал фестивали, вручал дипломы, принимал почетных гостей и расселял поэтов, прозаиков и художников. Даже мировые знаменитости, примы Большого театра и заезды Бродвея не решались обойти вниманием Костика, и будучи в К. спрашивали его советы, не решались их нарушить, везде приглашали и звали Костика. Пару раз Юдашина. показывали по телевизору, то ли с Камбуровой, то ли с Бичевской.

Теперь его дом был пуст, но зато были забиты все постоялые дворы города К. Юдашин мог зайти в любой и сказать: «Завтра надо приготовить обед на пятьдесят персон. Вот вам осетр, в семь я буду». И мы, поэты, прозаики, художники, сидели, готовили обед, варили осетра, чтобы встретить каких-то его дружков, устроить им пиршество, а потом до пяти утра мыли холодной водой жирную посуду.

Теперь мы за глаза называли его Графоманом, плевали ему вслед и даже пару раз пытались уехать из города К. куда глаза глядят, но уж больно обеды были хороши и дешевы в столовой литфонда.

Верхом цинизма стало, когда мы пришли на творческий вечер Мастрояни, а открывал его Графоман. Мы все обиделись

3

У Графомана был сын наркоман. Он курил самую дорогую траву, но однажды его взял прибрежный милицейский патруль и отвел в отделение. Начальник милицейского управления города К. полковник Иванов был другом Юдашина. Костя мог бы ему позвонить и за взятку все урегулировать, но Графоман стал писать петиции и собирать подписи (мы все подписались), что милиция в городе К. продажна, что власти совсем обнаглели (что было верно), что честному свободомыслящему человеку нельзя пройти по пляжу в ночное время и предаться сладостным раздумьям. Газеты города К. запестрели гневными статьями «Негодяи!», «Руки прочь!», «Свободу и еще раз свободу», радио города К. разразилось серией едких критических репортажей.

После двухнедельной атаки полковник Иванов выпустил сына на волю, но сын Юдашина не дошел домой. Тело его нашли на городском пляже с признаками насильственной смерти.

Графоман резко сдал. Он перестал появляться на мероприятиях, запил, а когда вышел из запоя, то выпустил серию своих стихов с фотографиями погибшего сына. Все фото были в траурной рамке, а поверх шли стихи Костика.

Общественность посчитала, что Юдашин сошел с ума, сместила его с должности секретаря Союза писателей города К. и благородно о нем забыла.

4.

В 19** году умер Классик советской поэзии С. В последнее время он сильно болел, жил в одиночестве и нищете, поэтому о смерти узнали не сразу. Зашла соседка, а С. лежит на диване и не двигается. Она его качнула, а он мертвый. Съехались все мы – его ученики – и стали гадать, что делать, но так как мы все безруки, смешны и жалки, а денег у нас на похороны нет, то мы просто сидели и не знали что делать.

И тут в дверь вошел Графоман. Мы не знали, кто ему донес, но он подошел к С. и пощупал пульс, а потом ушел. Через три часа он явился с кожаной сумкой, в которой горой лежали гривны, рубли, доллары и марки.

Графоман похоронил С. на кладбище города К. и поставил гранитный могильный камень. Мы часто приходим к камню, сидим с Графоманом и пьем терпкое южное вино.

Мало пишу

Жена (парфюмер) подходит и говорит: «Почему так мало пишешь, всего пятьдесят страниц в год. Так четыреста страничный роман будешь писать восемь лет». Машу руками, не знаю что ответить, таращу глаза и топаю ногами.

А тут Юля (культуролог) спрашивает: «Сколько пишешь?». Улыбаюсь, гордо: «Одну страницу в неделю».

Юля закатывает глаза: «Господи, как это много!»

Полковник КГБ

Я очень плохо знаю дальних родственников, ведь они собираются только на похороны. Слетаются со всей страны и ведут бесконечные поминки, рассевшись по всем углам дедовского дома.

Я ходил посреди них, всматривался в глаза и не мог понять кто из них кто. Тем более мама сказала, что приехал полковник КГБ дядя Витя. Мама положила палец к губам и прошептала: «Ты иди, посмотри на него. Он в гостиной с дядей Валерой разговаривает». Я пошел и увидел, как в углу длинного стола, пересекавшего весь зал расположился двухметровый овальный детина с квадратной челюстью. В одной руке он держал окорочок, а в другой рюмку водки. Рядом с ним, не доставая до пола, болтал ногами изможденный, сто пятидесятисантиметровый, сухопарый старичок, с трудом жующий стебелек зеленого лука. Конечно же двухметровый был дядя Витя, полковник КГБ, а с пореем, изможденный дядя Валера.

Насмотревшись, я удовлетворенный ушел в детскую, но только много позже узнал, что все наоборот. Маленький – полковник КГБ, а большой – воспитатель в детском саду.

Почему не привожу стихов

Меня часто спрашивают, почему я в своих опусах не привожу никаких стихов, словно боюсь представить на суд общественности творчество друзей-поэтов, ну там Г.В, М.В, А.А, Е.Г. или Г.К., наконец.

Нет, я не боюсь приводить стихи, но понимаю, что в теперешний век интерес к ним угас. Зачем смущать общественность текстами в рифму, когда давно победил верлибр и на всем пространстве от Анадыря до Кушки даже погонщики оленей поют свои заунывные песни без рифмы. Мы с моими друзьями были последними мамонтами, а после нас ничего не осталось. Даже студентки последнего курса филологического факультета столичного университета спрашивают нас, как вам удавалось рифмовать и зачем вы это делали. Скажу за всех. Мы не знаем, зачем мы рифмовали, а делали мы это из любви к поэзии. В конце концов, так поступало каждое поколение до нас.

На Вы

В английском языке когда-то было слово Вы. Его можно встретить в пьесах Шекспира. В русском языке Вы не было. Его завез Петр I из Европы. Князь Святослав шел на вы, а не на Вы.

А все кругом тыкали, что боярин, что холоп, что государь. Например, царь говорил: «Ты, смерд!», а крестьянин ему в ответ: «Ты, царь!»

Гонорар

О-о

«О-о» по-удмуртски означает «да». Когда приезжаешь в Ижевск, то все вокруг говорят «о-о» и понимаешь, что ICQ написали удмуртские программисты.

Если вдуматься, то удмуртам, финнам и венграм, принадлежащим одной финно-угорской группе, очень не повезло. Когда-то они в центре Европы пошли совместно на войну, но получили таких пиздюлей, что разлетелись в противоположные углы Евразии, как биллиардные шары в лузы. Меньше всего повезло удмуртам. Они попали в Российскую Империю.

Но все равно в Ижевске местных легко отличить, потому что ходят они особенной походкой. То ли хромают, то ли подпрыгивают, то ли приволакивают ногу. Даже дети и младенцы. Вдруг увидишь нормально идущего, подбежишь, спросишь: «Откуда?».

А он: «Москва или Питер или Нижний Новгород».

Траулер такой-то

Я люблю ходить в море. Стоишь за рулем траулера, куришь трубку, крутишь руль вправо-влево, следишь за тралом. Когда сеть заполнится, надо её механизмом вытащить на судно, вытряхнуть всю корюшку и опять бросить трал в море.

Однажды мы шли в центре Охотского моря и ловили корюшку, но тут трал зацепился за дно и ни в какую идти не хочет. Стали мы дергать траулером, чуть мотор не сожгли. Пробовали поднимать лебедками – еле подняли. Висит в сетях отполированный каменюка и весь светится на солнце. Мы долго его обходили с разных сторон и вдруг заметили, что он исписан на всевозможных языках: английском, японском, китайском, русском, польском и либерийском: «Траулер такой-то и дата».

Мы достали камень из трала, сделали на нем надпись: «Траулер Цветков. 21.07.2009 г.» и бросили в море. Пусть лежит.

Гномик

Я служил на авианесущем крейсере Адмирал Горшков. Держал боевое дежурство, ходил по палубе, трогал самолеты, стоял у торпедных аппаратов и жал по команде капитана на кнопки «Пуск».

Но однажды я был у борта, а тут гномик говорит мне: «Если хочешь уйти из армии, то прыгай в Баренцево море». Я и полетел в четырехградусную воду, а сверху закричали: «Человек за бортом». Засвистели оранжевые спасательные круги, спустили лодки. Уже через шесть минут меня вытащили, напоили спиртом, накормили и положили спать, а утром собралась команда меня допрашивать: капитан, военный психолог, врач и почему-то завхоз.

Психолог меня спросил: «Ты зачем за борт сиганул?»

– Гномик сказал.

– Что за гномик?

– Да он всегда со мной, с шестого класса. Часто мне помогает. Скажет что-нибудь и исчезнет.

– В море прыгать он тебе посоветовал?

– Да. Он мне в девятом классе посоветовал руку сломать, а на выпускном принести водки.

В общем, меня в течение двух дней с аваианесущего крейсера комиссовали, а по приезде в Питер положили в Кресты.

От этого я только еще более уверился в силу гномика. Ведь из армии меня выпнули по его совету.

Гонорар

Написал статью в журнал «Литературный процесс», спрашиваю про деньги, когда получить можно, а ответственный секретарь говорит:

– А Вы не могли бы, Николай, не брать гонорар?

– Почему, – изумляюсь я.

– Ну, вы придете в кассу, возьмете деньги и спросите: «А почему так мало»? А кассир, от этого так нервничает.

Художник-передвижник

У Емельяна Скворцова умерла бабушка и оставила двухкомнатную квартиру. Еще у Скворцова ушел в мир иной дедушка и освободил трехкомнатную квартиру. Также на Скворцова переписали жилплощадь тетя и дядя. Сам Емельян живет с женой в Олимпийской деревне и претендует на сталинку родителей.

Несмотря на богатство Скворцов работает охранником в Центральном Банке России, хотя мог бы смело стать художником-передвижником, вольным литератором, свободным скульптором или актуальным мультипликатором.

Еще о Кубани

В пятидесятые годы все дома на Кубани строили из соломы, глины и конского навоза. Делали кирпич из смеси соломы и глины. Назывался такой кирпич, то ли самоз, то ли самах, в общем, не помню уже. Из них строили хаты и штукатурили опять же глиной, куда для крепости добавляли конский навоз. Потом белили. Стояли дома беленькие – такие красивые.

Каждые полгода дома заново красили, потому что от дождя под окнами отходила глиняная штукатурка. Выносили мебель из дома на улицу и все белили. Крышу накрывали камышом. От этого дома были как термосы. Зимой тепло, а в сорокаградусную жару спали под ватным одеялом. Тете Рае в 1959 году за примерную доярочную деятельность колхоз премировал шифер, так хата стала не как термос, прохладу не держит.

А сейчас на Кубани все дома кирпичные. Вся Кубань рыжая.

Горох

Приехали мы в Хатукай, на Кубань. Баба Рая нас встретила пирожками. Едим, ну мясо и есть мясо, а откуда мясо, когда поросенок еще не забит.

Я спрашиваю:

– Что такое?

– Горох.

Мне показывают, а он такой мелкий и квадратный, а если отваришь, то по вкусу мясо. Мы его в Москву привезли, сварили – все равно, как мясо. Но это не горох, а что-то другое. Мне называли, но я все забыл.

Наводнение

Наводнение в 1973 году было таким сильным, что все мосты посносило. Точнее остались только ж/д мост и автомобильнодорожный мост. А на тросах и на деревянных сваях все погибло. Я шел домой в град, подхожу к мосту, а он из шести на двух тросах телепается. Двинулся поймой, а там воды по пояс. Захожу во двор – весь толь градом побило. Остались без огурцов, без помидоров и без перца. Это было самое сильное наводнение. Глиняные дома повымывало. Потом глиной все обмазывали заново.

А сейчас уже пятнадцать лет наводнения не было. Речка только весной наполняется водой, а так ручеек. В ямах голавль есть, а так ничего нету.

Большой роман

Огурцы

В Америке есть огурцы дешевые, а есть дорогие. Дешевые огурцы все на гидропонике, лежат на полочках без земли, и на них льется питательный раствор, а дорогие огурцы растут в парниках на навозе. На гидропонике все лезет быстро, но если эти огурцы есть, то за год толстеешь на сорок килограммов. А так гидропонические огурцы красивые, блестящие, один к одному, не гниют пять лет, безболезненно хранятся при температуре двадцать градусов по Цельсию, имеют вкус такой же, как у парниковых огурцов, выращенных на навозе.

Недавно мне сказали, что скоро будет принтер, печатающий огурцы. Устанавливаешь настройки – вкус, цвет, сколько пупырышек, запах – засовываешь в принтер бумагу, удобрения, баллончик с водой. Нажимаешь на красную кнопку, а на выходе огурцы.

Кому хорошо жить в Америке

В Америке хорошо быть богатым или бедным. У богатых много денег, а у бедных государственные пособия. Пособие по безработице, льготы по оплате жилья, льготы по проезду на транспорте, льготная ипотека с низким процентом по кредиту.

Средняя же семья – это Симпсоны. В них отец в одиночку тащит все на себе, а мать сидит дома с детьми. Собираются вместе только вечером у телевизора и смотрят сериалы. А так колледж, школа, детский сад. За все плати.

Музей

В Китае открыли музей взяточников. Там показано, как взяточника пытают, каковы орудия пыток, как взяточнику отрубают руку, как взяточнику отрезают голову со всеми физиологическими подробностями: кровь, мозги и прочая шняга.

В Китае всех молодых и опытных чиновников обязательно водят в этот музей. После посещения музея во взятках призналось пятьсот человек. Они отделались легкими сроками, потому что если признаешься в музее, то действуют скидки.

Я ходил по музею и не мог отделаться от чувства: «Нам бы такой».

Партия

Мы все знаем, что у нас преступный режим, но Андрей Степанов всех достал, ходит и об этом рассказывает. Он работает в партийной ячейке. Разносит по квартирам листовки, переводит на русский язык пропагандистскую литературу, встречается со студентами ВУЗов и агитирует среди молодежи.

Однажды Андрей с приятелем Сергеем вышел на «Марш несогласных», но их скрутил ОМОН и бросил в автобус с решетками. Автобус поехал в отделение. Потом с ними беседовал следователь, их били в камере дубинками, не давали спать, не кормили и, в конце концов, Андрей написал донос на Сергея, а Сергей на Андрея.

Андрей, когда пришел домой, стал скорбеть о содеянном. Ему казалось, что он предал партию, и теперь вся жизнь пойдет насмарку. С ним перестанут дружить товарищи, вожди не будут подавать руки, а в Интернете появятся порочащие сообщения.

После долгих угрызений совести Степанов написал предсмертную записку и спрыгнул с крыши пятиэтажного дома, но не погиб, а только поломал ноги.

Партия назвала его героем. Ее вожди все время ходили в больницу. Они оплатили лечение и носили разные подарки. Когда Андрей вышел из больницы, его сделали звеньевым и подчинили пять человек. Теперь Андрей на работе ходит гордый. Ведь он партийный звеньевой.

А Сергей ничего не сделал. Ему хоть бы хны!

MTV

Пропагандист третьего рейха Йозеф Геббельс говорил: «Когда мы захватим эту страну, то по всей территории установим радиостанции, которые будут транслировать развлекательную музыку. Мы не будем давать в эфир политические передачи и прочую экономическую муть. Только музыку и тупой юмор». В общем-то, это MTV.

Психологическая зависимость

Самые страшные наркотики – это героин и табак. От них нельзя снять психологическую зависимость. От конопли – пожалуйста, от кокаина – пожалуйста, а от них никак. Не зря все бывшие героинщики уходят в религию, а курильщики сосут леденцы. Но это не помогает. Я не курил четыре года, а вчера купил три пачки Winston lights и немедленно выкурил. А вы говорите бросить курить.

Воровство

У меня плохое воображение. Поэтому все сюжеты историй я беру из жизни. Подслушаю чей-нибудь рассказ или разговор и запишу в телефон.

Все мои друзья и знакомые знают за мной это свойство и не удивляются, если их анекдот выйдет в виде переработанного рассказика.

Тяжелее приходится с людьми незнакомыми. У них надо спрашивать разрешение. Как правило, люди с радостью отдают мне свои истории. Иногда (очень редко) я даю в рассказике ссылку на человека, подарившего мне сюжет.

Однажды, впервые за девять лет, я попросил сюжет у одной красивой молоденькой девушки, но она мне отказала. Сказала, что сама напишет рассказ.

Я же завел специальный файл с запрещенными сюжетами и озаглавил его «Не трогать и не публиковать».

Не думать

На работе ругают, за то, что я думаю.

Меня спрашивают:

– Ты что делаешь, Слава?

Я говорю:

– Думаю.

– А не надо думать. У тебя есть инструкция. Там за тебя уже подумали.

Поэтому я стараюсь никому не говорить, что я думаю.

Святой день

Вторник для меня святой день. Я играю в футбол за сборную своего Банка. Такого высокого, толстого вратаря, закрывающего все ворота, еще нужно поискать, и поэтому я являюсь очень важной и значимой фигурой. Меня ставят в ворота и расстреливают со всей дури мячами, а я, несмотря на жуткие боли, улыбаюсь людям.

Из-за того что вторник святой день, я пропускаю заседания литературной студии, в которой занимаюсь, не хожу в пивной кабачок на встречу с братом и не могу пересечься с мамой.

Иногда я стою в трусах перед зеркалом, рассматриваю ссадины, синяки и шишки и думаю: «Зачем мне в сорок лет футбол?»

Кризис

Во всем мире кризис. В Нью-Йорке моего друга уволили с работы, забрали автомобиль и выгнали из дома, купленного по ипотеке. Теперь жена и три ребенка остались даже без пособия по безработице, потому что русским в штатах при приеме на работу не гарантируют пенсионные отчисления.

В Германии живут мои бабушка с дедушкой. Они очень жалуются на немцев. Стали боши сокращать медицинские программы, урезали социальные льготы. Даже им, узникам нацизма, перестали давать пособия. Говорят денег нет.

В России из-за кризиса увеличились взятки, так как уменьшилась маржа. Если раньше можно было арендовать землю у муниципалитета под супермаркет за взятку в сто тысяч долларов, то сейчас надо платить триста тысяч долларов. Поэтому все бизнесмены притаились и не знают, что делать. Открывать дело сейчас или подождать мирового подъема. С одной стороны на подъеме любой дурак откроет, но сейчас большие взятки.

Поэтому я решил уехать поучиться, но куда не знаю. В США кризис, в Европе кризис, в Лондоне тоже. Пойду учиться в аспирантуру в МГУ.

Поседел

Прилетел я в командировку во Владивосток на самолете, все сделал в НИИ Океанографии за сутки, а обратно билеты есть только на поезд. Купил еды с собой и сел в вагон. Тут зашли двое и предложили мне сыграть в преферанс. Я спрашиваю:

– По чем вист?

– Как по чем? Десятка.

«Ну десять копеек – это немного», – подумал я.

Играли мы семь дней пути. Только в Новосибирске сделали перекур. В Москве подсчитали партию. Проиграли они мне десять тысяч вистов. Постарше встал, достал из-под себя чемодан, открыл его и отсчитал мне сто тысяч рублей советскими деньгами.

Я онемел, оказывается, они посчитали десять рублей за вист, а я думал, что мы играем по десять копеек за вист. Да у меня и денег-то таких в случае проигрыша не было. Чем бы я отдал сто тысяч? У меня зарплата 120 рублей. Пришлось бы все продавать и вешаться.

Захожу я домой к жене и детям, бросил рюкзак с деньгами в темнушку, а сам лег спать. Проснулся через двое суток и подошел к зеркалу, а я белый-белый, поседевший весь.