Текст книги "Грибы-инопланетяне"

Президент

Елена Сергеевна Дюбель, пришла в Сбербанк шестьдесят лет назад восемнадцатилетней секретаршей. Она варила начальнику отделения кофе, покупала в киоске газеты, прошивала документы и грозно говорила по интеркому: «Сирафима Петровича нету». Через десять лет, когда она закончила Всесоюзный Заочный Финансовый Институт, Лену взяли в плановый отдел управления. Она сидела за столом и считала доходы и расходы, параллельно продвигаясь по профсоюзной линии. Собирала на подарки в дни рождения, проводила выезды на природу, устраивала Новый год. Прорыв произошел в 1971 году. Потребовался директор по организационной работе, а с Лениным опытом это было в самый раз. Она делала все то же, но для главка. Когда же началась перестройка, то новым хозяевам понадобился стаж руководящей работы (специалистов, удовлетворявшим требованиям, было мало), и Елена Сергеевна выбилась в президенты в частный банк. Сидела в кожаном кресле, пила кофе, читала экономические газеты, и решала кроссворды, а за нее все делали ловкие, шустрые, наглые, мордастые менеджеры.

В дефолт молодняк все повесил на неё. Елену Сергеевну схватил инфаркт. Она лежала в больнице два месяца в ожидании, когда за ней придут, но в общей суматохе никаких статей не пришили. Хотя клиенты очень жаждали крови и орали под окнами: «Ну, Дюбель, наймем мы тебе киллера». Она пять лет ходила по судам, но ее взяли в наш банк президентом. Сейчас она сидит рядом со мной и внимательно проверяет отчет в ЦБ. Любит пошутить.

– Что, Славик, ждешь, когда я умру. Некому будет тебя держать до десяти вечера.

– Что Вы, что Вы. Живите долго Елена Сергеевна.

***

Все самое лучшее пишется для друзей. За деньги пишется с трудом. По графику вообще не пишется.

Освящение машины

Мы купили жене Хюндай Сонату и решили машину освятить. Служба проходила в Марьинской церкви, напротив Макдональдса. Всю службу Наташа прыскала в ладошку, ей было смешно, как священник называет автомобиль. Но когда она пришла домой, то слово забыла. Стала жена всех знакомых автомобилистов зазывать, чтобы они освятили автомобили. Ей хотелось вспомнить слово. Знакомые только улыбались и разводили руками. Зачем нам освящать автомобили, мы за рулем по пятнадцать лет. Но недавно наш приятель Игорь Береведов попал в аварию. Стал обгонять на скорости сто шестьдесят километров в час водовозку, а по встречке фура. Игорь, чтобы не погибнуть, перепрыгнул в сиденье пассажира, а водительский бок срезало, как ножом. Игорь потом сидел два часа на обочине и курил Winston. Машину – старенькую Волгу – чинили полгода. Когда Волга вышла из мастерской, Игорь поехал ее освящать. После службы он позвонил Наташе. Сказал, что священник называл машину колесница сия.

Обидели поэта

На поэтическом фестивале имени Александра Сергеевича Пушкина в городе Худоярске случилось событие знаменательное. Поэта, верлибриста и просто хорошего человека Игоря Береведова организаторы не пустили в усадьбу Отрадное к олигарху Ёзику Решкевичу на вручение денежной премии. Всех, всех, всех взяли. И замухрышку, алкоголика поэта Илевича, и скандалиста-актуальщика Лебедко, и бездарного прозаика Хлопотнова, и даму легкого поведения Савельеву. Списки объявили за три дня до начала мероприятия. Как туда не попал Береведов, никто не мог понять. Все ходили и пожимали плечами: «Почему нет Береведова? Почему нет Береведова. Где же Игорь?» Игорь, узнав что его не взяли, вместо того чтобы тихонько устранить несправедливость, стал ходить по побережью и орать: «Где этот хам Ёзик? Я устрою этому бурдюку Варфоломеевскую ночь. Они будут знать у меня, как не уважать русского Поэта. Пускай сами приползут и вручат билеты». Так он обращался к организаторам, к участникам фестиваля, лично к Ёзику Решкевичу и грозился спалить «Отрадное». Каждый вечер он сидел в кафе Желтый клен в окружении восемнадцатилетних поклонниц, пил Розовый мускат и непотребно ругался. В день мероприятия можно было пройти без приглашения, но Береведов ждал и ждал, когда организаторы вручат ему билет, и распространял самые ужасные сведения о власть имущих в надежде, что правда способна принести пользу. После проведения награждения, после обширного банкета, после праздничных гуляний критик Свидригайло встал, сложив руки на груди, и заявил: «Надо признать, что без небольшой ошибочки, мы бы никогда не узнали насколько склочный и подлый человек Береведов. В свете всего сказанного следует признать, что решение Езика Решкевича было верным».

Пицца

Под новый проект в нашу фирму наняли пятерых программистов. Они радостно взялись за дело. Купили пластиковую доску, на которой чертили диаграммы и графики, передвигали компьютеры из угла в угол, пили черный-пречерный кофе на кухне, бегали на рынок за виноградом и плюшками. Потом проджек-менеджер распределил участки работы, и началась обычная кодировка, в которой больше всех преуспел Валерик Суглобов. Все его хвалили и ценили, но он зачем-то принес в офис листовки своей партии и все насторожились, хотя все равно любили и ценили Валерика. Только стали над ним ржать. Кто-нибудь из угла крикнет: «Марш несогласных», а все – «Га-га-га». Кто-нибудь зачтет абзац из его брошюр, а все корчатся от смеха и бегут в курилку обсуждать услышанное.

К концу года такой деятельности акционеры подвели итоги, и оказалось, что работающей программы нету. Акционеры почесали репу и предложили программистам написать заявления по собственному желанию. Все согласились, а Валерик потребовал законную компенсацию в три оклада. Стал приходить на рабочее место, сидеть и ничего не делать, а нам сказали подмахнуть акт, что Суглобов нарушает трудовую дисциплину. Кто же не подпишет, разделит его судьбу. Да тут еще и Валерик ходит и декламирует на весь офис: «Когда наша партия придет к власти, наступит справедливость». Ну, акт мы, конечно, подписали.

А потом Валера подал в суд, который три раза переносили. Выступал юрист фирмы, генеральный директор, мы в качестве свидетелей. Так как акт был подписан десятью человеками, то Суглобов проиграл, а нам купили пиццы. Но мы ее есть не стали. Так и оставили на столе. Пицца остыла и превратилась в камень.

Заболоцкий

Запах

В университете я учился с девочкой Гулей из Казани. Она не могла выйти замуж за доктора наук Сергея Ивановича, потому была мусульманкой, а её любимый требовал, чтобы она для свадьбы приняла православие. Но Гуля отказывалась. Говорила про Коран, про папу высокопоставленного чиновника в правительстве Татарстана и трех братьев, которые её зарежут, если она отринет зеленое знамя ислама.

Когда Гуля курила на лестнице (да, она, кстати, здесь, в Москве, начала курить), то говорила, что от всех мужчин идет резкий запах.

– Что и от Сергея Ивановича? – спрашивал я.

– И от Сергея Ивановича, – кивала Гуля.

– И от меня? – беспокоился я.

– И от тебя, – подтверждала Гуля.

– И от мальчика Вани (Ваня был похож на гомосексуалиста)?

– Представляешь, даже от Вани, – продолжала Гуля.

Разговоры с Гулей научили меня внимательно себя обнюхивать. Я часто спрашиваю жену:

– Чем я пахну?

– Да ничем, – говорит она и обильно опрыскивает меня дезодорантом.

Опера

Лет двадцать тому назад в период расцвета русского рока постоянно бывал на Горбушке и покупал кассеты с записями рок-групп, а иногда заходил на территорию продажи видеокассет. Там можно было прибрести фильмы Феллини, Бертолучи, Кислевского.

Но однажды я шел и увидел отдельно стоящих девушку и парня, которые продавали на видеокассетах оперные записи. Это было так неожиданно посреди всего этого рокерского рая, что я остановился и уставился на их товар, а потом абсолютно случайно ткнул пальцем в две кассеты. Мне продали «Тоску» Пуччини и «Лоэнгрин» Вагнера. Зачем я их купил ни тогда, ни сейчас я не знаю, наверное просто попробовать, но девушка так значительно посмотрели на меня, словно среди этого рокерского разгула наконец-то встретила родственную душу, понимающую личность, знатока. Я же только поглубже запихнул кассеты «Крематория» и «Зоопарка», чтобы они не заметили. Наверняка бы девушка заговорила со мной, но парень уже собирал все свои принадлежности, да и смотрел в мою сторону как-то не по-доброму. Мол отоварился и отчаливай.

Я скажу честно, дома ни «Тоску», ни «Лоэнгрина» я досмотреть не смог. У Вагнера я не ушел дальше либретто. У Пуччини же был плохой звук, а я не мог долго смотреть на толстых дядек и тётек, молча разгуливающих по сцене. Хотя надо признать, что и сейчас иногда в век DVD я достаю эти видеокассеты и пытаюсь их рассмотреть на своем стареньком видеомагнитофоне, который горестно дожидается своего смертного часа в углу темнушки. Я может и не выкидываю его только из-за этих двух ненужных видеокассет.

Так обрадовался

Вчера к нашему гастроному «Магнолия» подъехала машина Шевроле-Нива, а там за рулем сидит моя первая любовь Лиза. Ровно двадцать один год назад в 1989 году, когда нам было по восемнадцать лет, мы любили друг друга. Проела Лиза мне всю плешь, вынесла весь мозг, а расстались мы в ужасных контрах, так что больше не разговаривали и не виделись, а только доходили до меня всякие гадости, которые она распространяла про меня (мол не мужчина я и рохля). Увидел теперь я Лизу и обрадовался. Стоял, подсматривал из-за угла и тихо млел. Все ждал когда она выйдет из машины, а я выкачу грудь колесом и скажу: «Вот я какой». Но Лиза дала по газам и укатила куда-то по Волгоградскому проспекту. Наверное в нашу молодость.

Заболоцкий

– А вам какой Заболоцкий нравится: ранний или поздний?

– Поздний.

– Господи и мне поздний. Первый раз вижу человека, которому нравится поздний Заболоцкий. Всю жизнь я прятался, юлил, врал, молчал или отвечал, что ранний.

– Зачем?

– А вдруг они скажут: «Ха-Ха-Ха. Ему нравится поздний Заболоцкий».

Казакия

Когда Арии шли из Индии на Запад, то дошли до Берлина и образовали германское государство, но от Ариев в районе Кубани откололась ветвь (казаки) и осела на плодородном южном черноземе, чтобы нападать на турков, поляков и русских. Мешать им спокойно жить. Лично у первого заместителя Третьего Рейха Гиммлера была идея на месте Кубани создать отдельное государство Казакия для борьбы с Советами, но сорокатысячный казачий корпус генерала Шкуро, созданный в Париже, плохо показал себя в боях с Красной Армией, а советские казаки геройствовали в борьбе с фашистами, и от идеи Казакии пришлось отказаться.

Молоко

В детстве очень любил молоко. У бабушки в поселке можно было купить за рубль литр теплого парного молока, процеженного сквозь марлю. Мог пить его всегда, и ничего мне не было. Со временем переехал в столицу и всю сознательную жизнь к этому напитку не притрагивался, но тут поехал с Валиком Окуловым к его родне в деревню Акуловку на машине. Там мы ловили рыбу, катали родственников Валика на машине. Нас останавливал участковый и спрашивал, беря под козырек:

– На родину приехали?

– Я Окулов, а не Акулов, – отвечал Валик.

Я же просто радовался жизни. Пил самогонку и парное молоко, а Валик не пил. С непривычки мне стало плохо, и мы останавливались на обратном пути под каждым кустом.

В Москве мне знакомая врачиха сказала, что со временем молочнокислые бактерии у взрослого мужчины отмирают и дала таблетки. Их надо есть, если пьешь натуральное деревенское молоко. А Валик смеялся, хотя мы одиннадцать раз останавливались.

Регби

Зачем тебе «Новый мир»

Десять лет носил свои полуантисоветские рукописи в «Новый мир». В конце концов меня в 1978 году в возрасте тридцати лет по ошибке напечатали. Сменился главный редактор, и пришла девочка-филолог. Дочка ЦКисткого бонзы. Её никто не мог тронуть, вот она меня и напечатала. Я проснулся знаменитым. Люди на улице подходили и по памяти в точности пересказывали мои рассказы.

Как-то раз сижу в буфете в ЦДЛ. Смотрю стоит главный редактор журнала «Сельская Новь» Бабцов и говорит: «Ну зачем тебе Антоша публикация в „Новом мире“. Вот я бы под это дело вступил в Союз писателей, получил казенную квартиру и дачу, через пять лет стал бы Секретарем Союза писателей. А ты, Антоша, полное фуфло».

Метрополь

Всегда считал, что знаменитый альманах Метрополь напечатали где-то подпольно. Ну на тайной типографии в Мытищах, где засели подлые антисоветчики, которые рискуя своим положением, ночью, пока не видят охранники с собаками пустили станки. И вот новенький, блестящий глянцевый альманах Метрополь в хрустящей упаковке с нашими любимыми авторами увидел свет.

Или дал маху какой-то незадачливый редактор издательства Всемирная литература и вот уже 50 тысяч экземпляров везет зеленый грузовичок по разухабистым дорогам нашей многострадальной Родины, чтобы во всех магазинах, не только Москвы и Ленинграда, но и сельских (Рошаль, Каховка, совхоз Дальний) увидели свет наши любимые авторы.

Самое смешное, что альманах был всего-то настукан на пишущей машинке в количестве 12 экземпляров и имел формат 2 метра, отчего его несли вдвоем П. и Е. Когда всех повязали, то властные структуры за ночь отпечатали еще 40 экземпляров, чтобы специальные критики могли писать на их основании ругательные статьи.

Для меня остается загадкой, как двухметровый альманах попал за границу: в США и Европу. Наверное, все ждали, что будет микропленка, а его просто намотали на тело.

На БАМ

Ну что вы к нам все носите и носите свои рукописи. Вот вы сколько получаете в своем геодезическом институте? 120? Ехали бы на БАМ, попили бы спирта, поорали бы песни под гитару, девчонок бы под юбками полапали, через две недели написали бы очерк и назад в Москву. Тут бы вам за него триста рублей дали.

Бабцов

В 1976 году я принес в журнал «Сельская Новь» главному редактору Александру Ивановичу Бабцову свои рассказы. Он их как взял в руки, так и начал ржать. Час проходит – ржет, два проходит – ржет, три проходит – хохочет. Нравится. Прогоготался Александр Иванович, вытер слезы и говорит:

– Мы у тебя, Антоша, рассказы взять не можем – не знаешь ты жизни, – и улыбается хитренько.

– Слушай, Бабцов, – отвечаю я, – вот я сегодня видел, как ты с утра в черную Волгу садился.

– Ну так положено мне, как главному редактору.

– А я тридцать минут ехал на электричке, сорок минут в метро и двадцать минут в трамвае №13, в котором мне оторвали пуговицу. И это я не знаю жизни?

В 2000 году я с Бабцовым в Дюссельдорфе встретился на конференции «Демократическая Россия и книжный мир». Он выступал с трибуны и говорил, что даже в страшные годы застоя всегда поддерживал и продвигал молодые таланты, вот и Антошу открыл. И кивает в мою сторону.

История Валека

В Афгане служил и как-то не было сигарет, не подвезли. Ну ходишь и просишь: «Дай закурить, дай закурить», – а ни у кого нету, потому что поставки не происходят. Тогда стали курить дурь. Курили, курили, курили, курили и очнулся я ночью под гусеницей нашего танка. Как туда попал? Не знаю. А если бы танк поехал?

Но тут мы через месяц разбомбили склад духов. Там этих сигарет американских было меряно-немеряно. Самых лучших, самых замечательных сигарет. Коричневых, с золотым ободком. Мы их нюхали сначала, а потом по две штуки враз курили. Только я уже не курил. Бросил.

Вообще в Афгане, кто раньше проснется, тот того и вырежет. Бывало мы глаза откроем, смотрим – духи спят и лезем их резать, а то они раньше нас очнутся и давай нас кромсать. Я от этого неделями не спал, а потом привык, только курить бросил.

Наполеон

Все считают, что когда Наполеон вошел в Москву, то стоял на Поклонной горе, а потом через Триумфальную арку пошел по Кутузовке. На самом деле Наполеон стоял возле Белорусского вокзала и ждал, пока ему москвичи вынесут ключи от города. Когда же он ключей не дождался, то пошел по Тверской в Кремль, где устроил пожар и бежал обратно по Смоленской дороге.

Просто тогда еще Триумфальной арки не было, а то бы Наполеон через нее вошел.

Корочка

Утром мне выдали корочку члена Союза писателей, а вечером я спорил с женой. Когда идешь за хлебом стоит ли брать удостоверение писателя или не стоит? В итоге жена пропустила любимый сериал и очень на меня обиделась. Я же пошел в магазин без корочки, о чем потом сильно жалел. Встретил главную по подъезду, мог ей все показать, и она бы дала телефон домофонщиков, а то ко мне хрен прозвонишься. А так я без удостоверения шел с ней рядом и боялся просто так попросить телефон. Мы дошли до двери и я сказал: «До свидания, Римма Ивановна». А она: «Заходите, Слава». – и стала подниматься к себе наверх, на четвертый этаж, а я остался внизу на первом.

Ловля щук

Вчера пошел в магазин рыбацких снастей, чтобы купить отцу книжку «Летняя ловля щуки на спиннинг в Подмосковье после половодья». Магазин сменил хозяина и никакой литературы не оказалось. Новый владелец на редкость интеллигентного вида белобрысый человек средних лет сидел в полупустом помещении и торговал мормышками и зимними удочками.

На мой вопрос ответил: «Щуки нет, но есть Бродский», – и потряс куда-то в потолок томиком «Осенний крик ястреба» 1991 года издания, издательство Художественная литература. Я еле увернулся от его интенсивных движений, еще раз оглядел полупустые прилавки и пошел домой читать Г.В., Г.К. и А.Г.

Звонок

Я закачал на мобильный телефон песню, которую хотел поставить всю жизнь, но у нее такой длинный вступительный проигрыш, что у меня быстро сдают нервы и все окружающие не успевают услышать музыку. Так дальше и живут, не зная, что у меня звучит вместо телефонного звонка. Иногда я специально затягиваю поднятие трубки, чтобы все услышали, но у меня все равно не хватает терпения. Я хватаю мобилу и кричу: «Алло, алло, я еще жив, любимая!»

Ударение

Всем говорю, что я родился на Кубани в станице Холмской в АбИнском районе (с ударением на второй слог) и очень горжусь своим казацким происхождением, хотя прожил на Кубани всего два первых года жизни, из которых ничего не помню, а потом приезжал ненадолго летом в пять лет с родителями. В памяти – полная дыра. Лишь одна яркая вспышка – однорукий дядя Петя и, как я гоняю в его клетках норок и соболей толстой длинной палкой, которую протиснул сквозь прутья сетки. Соболи и норки визжат от боли, а дядя Петя бежит ко мне, размахивая желтой бляхой морского ремня. Он долго служил моряком в Новороссийске, где и потерял в порту руку при разгрузке эквадорских бананов. Дальнейшие события моя ненадежная детская память скрыла во мгле. Всю оставшуюся жизнь я вместо степи прожил на Камчатке и в Москве.

Как-то раз я двадцатипятилетний стоял на Белорусской и показывал молодой красивой девушке Вере, как кубанские казаки нашивают лампасы на шаровары, но ко мне подошел плечистый черноволосый Шкаф и сказал с ударением на первый слог: «Тю, он наш Абинск называет АбИнском», – и пошел куда-то в сторону Беговой, где в этот день на ипподроме был смотр редких скакунов. Я еще поставил на Зарю Кубани и проиграл, а девушка понадеялась на голландского Зейдорфа и с выигрыша купила мне стакан газировки из автомата. Я глотал колкие шарики, жмурился на солнце и мне казалось, что я влюблен, но Вера меня спросила: «Так Абинск или АбИнск», – и пошла вечером домой одна без провожатого. Я же еще сорок минут трясся на трамвае №11 на Ленинские горы, где жил в общежитии Московского университета у своего друга Володи.

Регби

Мой племянник, семиклассник Саша Стогов, тщедушный, мелкий и болезненно худой шкет влюбился в смоляную, высоченную, чернобровую красавицу Галю, приехавшую в Москву из Молдавии. Родители Гали трудились на Лужковской стройке на подсобных работах, а семья жила в вагончике, отапливаемом печкой-буржуйкой. Каждый день Саша ходил к Гале в вагончик и решал с ней задачки по математике. Галя ничего не понимала и была в отстающих и, Сашка бы давно прекратил всякие занятия, но тяжелая душевная рана так повредила его здоровье, что он был готов отдать Гале все свои силы и стремления.

На второй месяц мучений Стогов признался Гале в любви, но гордая и смешливая молдаванка сказала, что к ней стоит в очереди вся молодежная регбийная команда района Люблино, так что такому замухрышке ничего не светит. «Радуйся, что я у тебя хотя бы математику списываю», – сказала красавица и задорно засмеялась.

Сашка утром записался в секцию «Юные регбисты». Тренер посмотрел на него и сказал, что с такими данными можно быть только разыгрывающим и Стогов три года оттачивал пас на полполя и занимался в качалке, войдя в юношескую сборную Москвы.

Как-то мне что-то понадобилось у Стоговых, и я поехал в Люблино. Сев от метро Волжская на 612 маршрутку, я доехал до улицы Ставропольской и зашел в первый подъезд дома №12. Дорогу мне преградил широкоплечий, накаченный амбал, который, проходя мимо, задел меня, и я отскочил к стене в страхе, что сейчас будут бить. Но амбалом оказался Сашка.

«Ну и как теперь Галя», – спросил я.

«А-а-а-а», – протянул Сашка, – «встал в очередь».