Текст книги "Каникулы совести. Роман-антиутопия"

Другой соблазн, который периодически начинал меня терзать – мысль разыскать Альберта Тюнина через детскую поликлинику. Но эту идею я и вовсе отметал сразу же, не успев на неё налюбоваться. Ну, нашёл бы я его – и что? Заявился бы к нему домой? Позвонил по телефону? И что я делал бы тогда? Пытался продолжить дискуссию? Просил бы прощения? Это было бы вдвойне жестоко, да и бессмысленно. Помочь я ему не мог. Он мне не мог помочь тоже. Оба мы были обречены нести свой крест в одиночестве.

Сейчас я уже не могу сказать точно, сколько всё это длилось. Может месяц, может год, может несколько лет. Забыл. Слава богу. А потом я познакомился с Ольгой. Любовь исцеляет лучше любого психотерапевта. Да и семейная жизнь пошла такая бурная, что напрочь вышибла из моей головы все ненужные мысли. Если я и вспоминал об Альберте, то очень смутно, как о чём-то давно ушедшем – ведь его к тому времени даже по самым смелым расчётам не должно было быть в живых. Я был уверен, что с этой историей давно и навсегда покончено. Пока она вот так – трагически – не всплыла во втором браке. Всё-таки я был ещё очень молод тогда. Молод и глуп. Теперь-то конечно, я понимаю, что сам убил своего сына. В моем возрасте уже честны с собой, и я могу себе признаться, что гораздо больше, чем «плохой приметы», боялся, что он будет жить и вырастет, и я буду вынужден ежедневно произносить имя Альберт, смотреть в глаза Альберту, жить бок о бок с Альбертом. Я не смог бы этого. Я так этого не хотел, что, можно сказать, выдавил его из жизни. С тех пор я больше не женился.

3

Женат ли ты, холост, а уж будь добр выглядеть достойно в любой ситуации – так диктует нынешнее время.

День, назначенный Кострецким для визита, я встретил во всеоружии. Отполировал до лоска пожелтевшие от времени – тут уж ничего не поделаешь! – зубы и ногти. Достал из шкафа элегантный, серый с искрой костюм, о котором не вспоминал очень давно – в последний раз я надевал его лет тридцать назад на съезд гештальтистов в Петербурге. Всегда актуальная классика. Почистил, примерил – сидел он на мне как влитой. Нашёл в закромах чёрные ботинки, вычистил до блеска «саламандрой». Тёмный, цвета мокрого асфальта галстук, лимонно-жёлтая рубашка (модное сочетание). Из высокого зеркала в прихожей на меня грустно взглянул изящный, в меру обаятельный старый господин: явно умный, обточенный временем, не лишённый даже налёта некоторого дендизма, он, сдавалось мне, вполне мог рассчитывать на уважение. Я, во всяком случае, его зауважал.

Накануне я принудил себя посетить парикмахерскую. Судьба не наградила меня, как многих моих знакомых (не скажу – ровесников), ни благородной седой шевелюрой, ни хотя бы стильной лысиной. Я лыс как-то… местами. Так же и поседел – по-дурацки, клочьями. Короче, единственный шанс для меня сохранять презентабельный вид – стричься под ежик. Это единственная прическа, которая идет моему крупному, костистому лицу. Оно в ней становится выразительным, даже благородным. Изъяны уходят на второй план, зато достоинства начинают работать на эффект, как хорошая живопись в удачной подобранной раме. В таком виде я выгляжу не хуже других, а то и лучше. М-да. Черт бы побрал эту грёбаную «современную жизнь», вынуждающую серьёзного учёного, клинициста, доктора наук заботиться о подобных материях. В мое время это было привилегией барышень. Сейчас, напротив, у барышень в этом плане куда больше свобод.

Увы, сегодня я собираюсь на свидание отнюдь не с барышней, – я не забывал об этом ни на минуту, как ни старался бодриться. Хотел было взять с собой зубную щётку, кусок хозяйственного мыла и небольшие маникюрные ножницы – но вовремя передумал. Даже в худшем случае всё это барахло едва ли мне пригодится. Не те времена. Экономика в России налажена неплохо, крупных строек тоже не предвидится, а, если кто, не дай бог, отважится на политическое преступление, скажем, выложит в Сети квазинаучный текст, логически доказывающий, что Бессмертный Лидер – свой собственный сын, внук или даже клон, – можно не сомневаться, кострецилла найдёт своего хозяина. Я слышал о таких случаях. Правда, давно. Почему давно – не знаю. То ли в последние годы людям всё реже приходит в голову совершать политические преступления, то ли их просто перестали афишировать. Всё ж-таки у нас демократическое государство.

Покуда я развлекал себя подобными размышлениями, время благополучно и почти незаметно катилось к назначенному часу. Вдруг сообразил, что не позавтракал толком – аппетит пропал от волнения. Едва ли это достаточный аргумент. Голод может разыграться в самый неподходящий миг, а я ведь не знаю, когда мне теперь случится поесть. Живо прошагал на кухню, включил чайник, разогрел две лепёшки из пророщенных зёрен. Едва я откусил первый кусок, как, о чудо, аппетит у меня разыгрался со страшной силой – и я еле успел пристроить на грудь слюнявчик, чтоб не запорошить предательскими крошками свой так тщательно выстроенный имидж.

Я не сомневался, что посланец Кострецкого будет предельно точен. Так и вышло. Ровно в 13.15 пропищал противный высокочастотный звук домофона. С монитора на меня глядел стандартный ибээровец – смазливый чернявый молодчик с мощными плечами и тоненькими, в ниточку, усиками, умело – не придерёшься – подкрашенный и прилизанный. Уголки глянцево-розовых губ растягивались в спецлюбезной улыбке, но зубов (несомненно, идеальных) он мне не показывал – рановато. С точки зрения этикета мы ещё недостаточно для этого знакомы.

Стыдно признаться, но, как я ни готовился к встрече, тут вдруг что-то засуетился, заэкал, замекал – не от страха, слава богу (чего мне бояться?), и даже не от смущения (в гробу я видал эту новую молодёжь!), но просто потому, что не знал, как себя вести – опыта недоставало. «Предложить подняться на чашечку чайку?» – мелькнула в голове идиотская мысль. Черт возьми, я в отличной физической форме, да и голова пока работает, и свой возраст ощущаю только в тех случаях (вот как сейчас), когда натыкаюсь на пробелы в своем знании нынешнего святая святых – правил хорошего тона.

К счастью, этих красавчиков специально натаскивают на выгул таких вот старых замшелых лохов, как я. Вот и теперь, пока я смекал да кумекал, что бы ему такое-эдакое сказать, он бодро, но донельзя уважительно отбарабанил: мол, не торопитесь, Анатолий Витальевич, пудрите носик, я подожду в машине. Тут он очень тепло и, главное, кстати прибавил:

– Это ведь моя работа.

Честно сказать, я даже растрогался. А я-то думал, он меня прикладом из квартиры погонит. Падок старикашка на вежливость. Хоть и понимает, что у юноши это профессиональное. И что, скорее всего, с той же профессиональной вежливостью этот юноша отправляет людей на тот свет. А бедняги ничего и не чувствуют, ну, может быть, охнут непроизвольно, когда что-то тихохонько кольнёт их в бок. Что ж, и на том спасибо. Лёгкая смерть – это ведь само по себе подарок. А в том, что она всегда выходит у него лёгкой, можно не сомневаться. Их ведь и на это натаскивают особо. Они там все – матёрые профи. Других Кострецкий не держит.

Но, как бы там ни было, я не отказал себе в удовольствии хоть запоздало показать класс. Энный раз переделывать галстучный узел, как было мне милостиво предложено, я, конечно, не стал – ведь был уже давно готов, – но всё же заставил себя неторопливо, аккуратными движениями включить туалетный компьютер и вдумчиво пролистать свежий выпуск новостей (саммит МСГГ, ужесточение штрафов за простудные заболевания, очередная помолвка певицы Ди-Анны). Я очень старался – на всё про всё ушло минут двадцать. Пусть юноша подождёт в машине, это его работа. Пусть они там все знают, что гордый старик, как бы немоден, замшел и тухловат он ни был, не так-то уж и торопится целовать задницу новой власти.

Убедившись, что пауза получилась долгой и стильной, я столь же неторопливо встал, нажал на «дэлит», хорошенько проверил все застёжки на костюме, вернулся в прихожую, ещё раз начистил ботинки, успевшие уже запылиться от долгого ожидания, полюбовался собой в зеркале – и только тогда позволил себе покинуть квартиру. Тщательно замагнитив дверь (вернусь?!), я спустился по лестнице (лифты неполезны, а в моём возрасте всё неполезное равняется вредному) и одной из самых фатоватых походок моей молодости – эдак враскачку, лениво заплетая ногой за ногу – подошёл к машине. Я сразу понял, что это она, даром что она вовсе не была похожа на чёрный воронок из мрачных дедовских времён, а совсем наоборот – впечатляла мерзковатым сходством с личинкой колорадского жука; просто этот чудо-автомобильчик, явно детище модного дизайнера, выглядел наиболее дорогим из всего, что стояло во дворе.

Мой новый приятель был начеку: едва я приблизился, как он услужливо, с подобострастной улыбкой распахнул передо мной дверцу. Я начинал ощущать себя важной персоной. Однако заскакивать в мышеловку не торопился, капризно заметив, что предпочитаю заднее сиденье. На мгновение глянцевое лицо шофёра судорожно исказилось. Но, будучи профессионалом, он тут же съел обиду:

– Да, да, конечно, как вам будет угодно.

Я понял, что его напрягло. Он решил, что я ему не доверяю. Боязливый старик. А я попросту не могу смотреть на современные «доски» – меня тошнит. Образно, конечно. Это главная причина, почему у меня нет собственного авто.

Когда-то, много лет назад, я был неплохим водилой и лихо рассекал по любому бездорожью на своей старенькой, но верной «Октавии». Но потом из-за пробок ездить по Москве стало бессмысленно, и я пристрастился к пешей ходьбе и подземному транспорту. Ещё спустя десяток-другой лет благодаря «удалёнке» на дорогах стало пусто, как в годы моего детства – но за это время мой верный друг успел технически устареть и безнадёжно выйти из моды. А другого я так и не купил. Просто не смог переучиться – скорее из внутреннего протеста, чем из-за старческой заржавленности мозгов. Ну не могу и всё. Вождение для меня – это мои руки на тёплой кожаной обивке руля, древний инстинкт, чувственное слияние с машиной, её живая дрожь, ощущение себя кентавром, всадником, чёрт возьми! – а не эта нынешняя хренотень, когда всё шкандыбает само, а ты знай себе в приборы пялишься, как даун. Так и остался пешим – и ни капли не жалею. В моём возрасте движение – это всё, а шастать по спортзалам нет ни времени, ни желания. А так туда-сюда шоппингом пройдёшься – глядишь, и набегал необходимый для здоровья минимум. Доставкой я не пользуюсь принципиально. Может, потому и в отличной форме до сих пор.

Так я размышлял, лениво цепляя взглядом проносящиеся мимо урбанистические виды, которые, надо же, никто и не думал от меня прятать. С другой стороны, мне ничего и не объясняли. Шофёр мой оказался не из болтливых, а, может быть, таковы были данные ему инструкции, в общем, он включил, «с моего позволения», душещипательного Вивальди, после чего целиком и полностью отдался дороге.

А та интриговала меня всё больше и больше. Почему-то я думал сперва, что меня повезут на Лубянку. Дурацкий стереотип. Когда центр Москвы остался позади, я вспомнил, что где-то на Юго-Западе некогда располагалось аляповатое здание ФСБ. Но и тут остался в дураках – за окном вдруг замелькали откровенно пригородные пейзажи. А чуть позже их сменили зловеще-минималистичные ограждения каких-то сомнительных предприятий, один вид которых мог бы нагнать уныние на самого заядлого весельчака. С каждой минутой заоконное пространство казалось мне всё более гиблым, что рождало вполне понятную тревогу. Но, странное дело, с ней соседствовал какой-то наплевательский азарт. Подстёгиваемый им, я так ни разу и не спросил шофёра, куда он меня везёт, – продолжал демонстрировать фирму. Пусть знают, что и мы, старички, не лыком шиты, умеем, умеем держать лицо не хуже его вылощенного шефа. За всю дорогу я задал один-единственный вопрос – на который он очень миролюбиво ответил, что, мол, звать его Михаилом, но для своих (а я уже относился к таковым) он просто «Мишок».

Это ненавязчивое дружелюбие – хоть я и старался ни на секунду не забывать о его формальности – так расслабило меня, что к концу пути моё спокойствие перестало быть наигранным: я вдруг поймал себя на том, что попросту, от души наслаждаюсь быстрой ездой, а особенно – дивными звуками, льющимся из динамиков. Жаль только, что снаружи смотреть было особо не на что – одна колючая проволока да белые стены. Надо же – всего каких-нибудь полчаса назад я аж весь трясся от волнения, а теперь окончательно вжился в роль знатного вельможи. Причём безо всяких усилий – это получилось как-то само собой, я даже не заметил как. Или это ибээровский выкормыш меня в неё… вжил? Было ли это сделано Михаилом намеренно? Или его шестёрочья выучка любого бы автоматически заставила чувствовать себя большим боссом? Если первое, то, поддавшись его нехитрому гипнозу, я выглядел бы глупо.

Подумав так, я, тем не менее, не удержался-таки от вальяжного: – Голубчик, а не открыть ли нам окошко?.. – тоном, который покоробил даже меня самого. Но мой поводырь тут же выполнил просьбу, да ещё и поинтересовался, «не надует ли мне» – первый его прокол, пусть и только лингвистический. Снисходительно и надменно я ответил, что за всю мою без малого вековую жизнь «мне», тьфу-тьфу-тьфу, ещё ни разу никуда не «надуло».

Впрочем, мы уже и приехали. Как мог элегантно выбравшись из машины, я с уважением оглядел расстилавшийся вокруг пейзаж: пустое шоссе, вдоль которого тянулась бесконечная грязно-белая бетонная стена, несколько сирых ёлочек и, чуть поодаль – небольшое одноэтажное строение, при виде которого в моём мозгу тут же всплыла древняя аббревиатура «КПП». Почему-то вдруг закружилась голова и ослабли колени – я даже слегка пошатнулся. Михаил бережно поддержал меня под локоток – ласковая, целомудренная забота, которой я не посмел сопротивляться, – и с тревогой спросил, не укачало ли меня. Я успокоил его, с отвращением чувствуя, как где-то внутри живота ворочается тошная паника, навеянная мрачно-казённым видом одинокого домишки.

В следующий миг оттуда выскочили два молодца, таких же лощёных и плечистых, как мой поводырь. Я невольно отметил, что они идеально дополняют друг друга внешне – итальянистый шатен с модной щипаной бородкой и золотистый блондин с гладкой массивной челюстью. Бдительный Мишок продолжал аккуратно придерживать меня, покуда они приближались к нам, сияя радостными улыбками – белозубыми (мой статус неуклонно рос!). После краткого обмена приветствиями и лёгкой пикировки на служебном жаргоне, которого я, к счастью, не понял, состоялся торжественный акт приёма-передачи клиента. Теперь меня ласково, но твёрдо поддерживали уже под оба локотка. У самого КПП я тоскливо оглянулся на покидаемую волю – и успел ещё увидеть, как глянцево-красная личинка с Мишком внутри медленно и плавно опускается в люк подземного гаража.

Едва мы переступили (вернее, меня перетащили через) порог, как противная тревога и страх неизвестности, начавшие было посасывать меня изнутри, враз улетучились – они попросту не устояли перед открывшимся мне зрелищем, подобного которому я, человек старомодный и к тому же домосед, в жизни не видывал – и теперь знай вертел себе головой туда-сюда, время от времени зависая с открытым ртом в крепких руках понимающе ухмыляющихся охранников. Казённо-сирый домик оказался простой маскировкой; внутри же расстелилось многослойное, разнообразно сверкающее и расцвеченное веерами световых (боюсь, что и не только) лучей пространство, отделанное в ультрамодном стиле «secret-tech» – с его голографическими плоскостями и сложными визуальными эффектами. Пройдя весь этот великолепный холл насквозь, мы зашли в лифтовую кабинку, расписанную цветными граффити, чьего юмора я, человек отсталый, не понял, – и где-то с минуту ехали вниз, и мои спутники подбадривающе лыбились мне в настенные зеркала, и я дивился предусмотрительности шефа службы безопасности, умудрившегося так ловко припрятать свой головной офис.

На этаже, где мы высадились, пришлось миновать несколько «контрольных зон», затопленных пугающим зелёным свечением. Даже думать не хочу, что было бы со мной, окажись что-то не в порядке – я и лязгающих-то метротурникетов всегда боялся до жути. Дальше начались анфилады голографических дверей «под дуб», сквозь которые мы проходили с неприятной лёгкостью, едва они озарялись синим светом, знаменующим разрешение войти. Человеку неподготовленному отследить в таком помещении, откуда он пришёл и куда направляется, без навигатора нереально – я и не пытался, полностью отдавшись на волю своих спутников и ошарашенно глазея по сторонам, и очухался лишь после того, как (к великой радости щипаного итальяшки) чуть не впаялся лбом в очередную дубовую голограмму. Это оказалась «обманка» – настоящая, добротная дверь, на которой висела аккуратная позолоченная табличка – не без казённого юморка: «Кострецкий Игорь Игоревич. Стучать до посинения».

Что и сделал блондин, аккуратно вступив сандалетой в зелёный следок у порога.

Крепкая дубовая панель отъехала в сторону, открыв зияюще-чёрный – и, как мне показалось, на редкость мрачный – проём. Ребята щёлкнули каблуками, давая понять, что дальше я пойду один.

Я пожал плечами и шагнул в неизвестность.

Дверь тут же затворилась за моей спиной. А ещё через два-три шага, пройдя сквозь паутинную драпировку, я оказался в интерьере, ничуть не похожем на те, коими меня так эффективно впечатляли вот уже чёрт знает сколько времени.

Небольшая, очень уютная комната, стилизованная под пещеру. Приятный полумрак, шкура леопарда на полу, несколько чадящих свечей в бронзовых подсвечниках-бра, тихонько потрескивающий камин, а в центре – круглый журнальный столик и два кресла. Типичный релаксирующий дизайн времён моей поздней зрелости. А вот и он сам – хозяин волшебной комнаты:

– Анатолий Витальевич, дорогой мой! Как же я рад, как я рад!

Я сразу узнал его. Новости я не смотрю, но куда деваться от натыканных на каждом шагу порталов «Роспрессы» и этого загорелого, изысканно-худощавого, но энергичного фэйса, пристально глядящего на россиян с обложки журнала «Мещанство и Пошлость». Стильная укладка, ухоженные брови и в меру подкрашенные ресницы, чёткая линия подбородка, крохотные бриллиантики в мочках ушей и ещё более крохотный страз в левом верхнем резце, умный, ироничный взгляд зелёных глаз с миндалевидным разрезом, располагающая полуулыбка. А внизу – цитата готическим шрифтом: «Я всегда выбирал девушек с длинными ногтями и IQ не ниже ста сорока». Ну сущий обаяшка, просто в голове не укладывается, что именно этот человек мог разработать, отладить и привести в действие жёсткую карательную систему, держащую государство в повиновении и страхе вот уже больше десяти лет.

В тупом оцепенении я смотрел, как он, такой изящный в строгой шоколадной «двойке», приближается ко мне, широко расставив руки – и улыбаясь ещё неотразимее, чем на глянцевых страницах или экране монитора. Я не девушка и ногти у меня нормальные, хотя ай-кью и вправду не подкачал. Ужели в нём-то все и дело?..

Спустя секунду, когда он, наконец, подплыл, всё стало ещё хуже. Совсем рассиявшись, он заключил меня в объятия, прижал к себе – и несколько секунд стоял так, слегка покачиваясь, похлопывая меня по спине и расслабленно приговаривая: – Анатолий Витальевич, дорогой!… – Затем отпустил, заботливо и любовно глянул в лицо, и не успел я опомниться, как уже сидел – слава богу, пока только в кресле.

Могу поклясться, что стильно неухоженное, закапанное воском лицо певицы Ди-Анны, развратно ухмыляющееся с обложки лежащего сверху журнала, до самой смерти останется в моём подсознании символом напряжения, неловкости и неудобства. Кресло оказалось до ужаса мягким, прямо-таки засасывающим, так что мне стоило огромных волевых усилий держать в нём спину, – а это было важно для образа, которого я твёрдо решил придерживаться: независимый, гордый и сдержанный специалист, который, конечно, готов беседовать с властями, если есть о чём, однако унижаться перед ними не намерен. Опытный разведчик заметил мои усилия, и, судя по мелькнувшей в глазах искорке, они его позабавили.

– Я вижу, вы слегка напряжены. Расслабьтесь, – промурлыкал он с такой вкрадчивой интимностью в голосе, что мне почудилось: вот сейчас он присядет рядом на массивный велюровый подлокотник и примется делать мне массаж. Но вместо этого он спросил:

– Что-нибудь выпьете?..

– Не откажусь, – в ультрасовременном духе, с ледяным достоинством ответил я, хотя внутри всё так и заплясало от радости. Вовремя он это предложил, а то ещё немного – и я бы слетел с катушек. Уж конечно, выпью, пока вы, умники, все к чертям не запретили. Давненько я не пил ничего крепче кефира. Это для богатеев. Ну, у нашего-то красавчика наверняка целый бар. Уж конечно. Ага. Точно. Так и есть. Отправился куда-то вглубь (ишь, и не боится поворачиваться ко мне спиной – доверяет, дурашка! хотя что это я, здесь наверняка полным-полно камер слежения) и вернулся с двумя здоровенными бокалами (стеклозавод Гусь-Хрустальный, все мы хорошо знаем его патриотизм!) и тёмной бутылью со съехавшей чуть набок ностальгической этикеткой.

Ай мерзавец. Она ж бешеных денег стоит. ГрабЮт народ. Я вовремя спохватился, что революционные мысли наверняка не самым симпатичным образом меняют сложный рисунок морщин на моём лице, и поспешил направить их в иное русло – скажем, к предвкушению предстоящего удовольствия.

– Это пойло нравилось ещё позапрошлому тирану, – заметил мой визави, разливая рубиновую жидкость по бокалам. Если ты хочешь спровоцировать меня на крамольные речи, дорогой, то не надейся, не получится. Я сделал каменное лицо, старательно изображая, что ничего не слышал, что вызвало у Кострецкого тихий смешок.

– Ну что ж, за знакомство? Хотя, строго говоря, мой дорогой, я-то с вами давно знаком. Это вы нас, грешных, не знаете и знать не желаете, – а мы-то вас знаем, как родного. Ну ничего, скоро и вам предстоит узнать нас близко-близко…

Хорошенькое предупреждение. А я-то всё жду, когда же он вручит мне обещанную медаль – и отпустит меня восвояси. Хотя, в сущности, он ничего мне не обещал.

И вновь моя выдержка была оценена – прежде чем Кострецкий снова заговорил, на выразительном лице его мелькнуло удовлетворение тонкого ценителя, случайно набредшего в закоулках Сети на качественную живопись или стихотворение:

– Вы, конечно, в курсе, что приближаются Каникулы?

Конечно, я был в курсе. Это чаще всего и бывает летом – Бессмертный Лидер временно отходит от дел и позволяет себе расслабиться и отдохнуть. Высокий пост переходит в руки «вице» (проверенного человека!), границы закрываются на замки, в стране вводится чрезвычайное положение с комендантским часом и прочими мерами безопасности для мирных граждан, военные же предприятия переходят в режим полной готовности – не ровен час кто-нибудь на нас нападёт.

Не знаю, кто как, а я люблю это время. Никогда мне так хорошо не работается, как в дни ПК. На улицах так тихо, спокойно, никто не орет под окнами; «прямая линия» тоже меньше отвлекает – люди звонят гораздо реже и проблемы у них как-то проще, безобиднее – домашнее, что ли. Ни суицидов, ничего. Золотая пора!

– У вас были на эти дни какие-то планы? Очень жаль, но, боюсь, придётся их отложить, – посочувствовал мне альтруистичный министр безопасности.

Впоследствии я привыкну к его умению читать мысли и оно перестанет меня пугать, – но тогда я невольно вздрогнул. А он как-то весь подобрался, помрачнел, – и впервые за весь этот чёртов визит я увидел перед собой не душку-парня, не плейбоя, а серьёзное государственное лицо:

– Скажите, – осторожно начал он, – у вас вообще со здоровьем как? Позволяет переезды?

Тьфу-тьфу-тьфу, пока всё в рамках возрастной нормы.

– Здорово, – обрадовался глава ИБР. – Давайте за это выпьем!

Он эффектным жестом приподнял бокал, глядя на меня пристально и лукаво, и я попытался как мог похоже его передразнить:

– И ваше, Игорь Игоревич!

– Э, нет, – загадочно отозвался тот. – Я – что. Главное – это вы…

Только теперь я в полной мере ощутил вкус вина. Густое, терпкое и многообещающее, как сама юность. Впрочем, та обычно не сдерживает своих посулов. Интересно, гадал я, что от меня потребуется? Спросить об этом в лоб противоречило бы всему, что я знал о современном этикете, но я всё-таки не выдержал и спросил – правда, обиняками. Коварный соблазнитель двумя пальчиками поправил покосившуюся свечу, опустил глаза и предупредительно закашлялся.

– Видите ли, мой дорогой… – Ещё одно деликатное «кхи-кхи» – он явно чем-то боялся меня ошеломить, и я насторожился. – Дело в том, что у меня к вам есть небольшое поручение. Господин президент… Александр Гнездозор, как бы это вам сказать… Короче, – рубанул он, – Бессмертный Лидер прям так уж вами интересуется, аж землю копытами роет. Как вам идея – провести каникулы на его Даче?

Вглядевшись в меня чуть пристальнее, он тут же попытался исправиться:

– Да вы погодите, погодите, не пугайтесь заранее. Тут ничего такого уж неприятного нет – может быть, вам даже будет интересно. И я, конечно, буду там с вами…

Но было поздно. Современный, приличный человек во мне уже не поддавался реанимации. Я смутно догадывался, что лицо моё в этот миг напоминает вытянутую морду старого осла, но мне, в общем, было всё равно. Достоинство, престиж, этикет и прочие атрибуты нового времени на какое-то время отъехали на задний план. Мелькнула спасительная мысль – не издевается ли надо мной этот молодчик? – но один взгляд на него начисто опровергал это счастливое подозрение: лицо его, всё то же значительное лицо обременённого ответственностью государственного мужа, было смертельно серьёзно и до краёв переполнено осознанием важности момента.

– Я вижу, это для вас неожиданность? – пришёл он мне на помощь, за что я был ему чертовски благодарен, – ибо, если б он и далее продолжал дожидаться моего ответа, мы бы с ним, наверное, до конца времён вот так сидели друг напротив друга и молчали – шокированный старый осёл и модный политический деятель, по уши гордый своей миссией. А он, наконец, сбавил градус пафоса и улыбнулся. – Вы, я вижу, очень скромный человек. И напрасно. Скромность замечательное качество, но ложная скромность – большой грех. Уничижение паче гордости – слышали? Специалисты вашего уровня должны снисходить до властей, а не трепетать перед ними. Поверьте, для нас и лично для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если вы согласитесь подарить нам энную (модное словцо) частицу своего времени.

«Для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если я…»

– В каком качестве?.. – пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать, на что Игорь тут же ответил – видно, ответ был у него заготовлен заранее:

– В качестве гостя – крупного учёного и просто интересного собеседника и приятного человека.

– Простите меня, – я постепенно приходил в себя, но голос немилосердно дрожал, – вы простите меня, бога ради, Игорь Игоревич, но я не совсем понимаю. Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, что вам нужен именно я?.. (Они никогда не ошибаются, запоздало вспомнил я; к счастью, шеф безопасности проглотил это оскорбление). Я, ей-богу, не представляю, чем мог привлечь внимание господина президента. В науке я человек незаметный и…

Кострецкий остановил моё словесное недержание, мягко положив ладонь мне на запястье, как это делают с понравившейся женщиной, – и на лице его отразился ласковый упрёк, который я перевёл бы следующим образом: «Ты же так хорошо начал, не унижайся, будь достоин меня и себя».

– Какой же вы незаметный? Помилуйте, – из вежливости решил он элегантно перейти на сленг моей юности, да промахнулся: в конце двадцатого века так уже не говорили. И вновь лингвистический промах представителя безупречной службы согрел мне душу куда вернее дорогого вина – и я смог вздохнуть почти свободно. – Не надо кокетничать. Вы очень уважаемы в широких научных кругах. А если простой рабочий люд и не узнаёт вас в метро, так это только делает вам честь – дешёвая популярность никогда не украшала серьёзного учёного. Но мы-то с Александром Васильевичем люди образованные. Не надо нас недооценивать, – он снова примирительно улыбнулся, как бы говоря: «Видишь, я шучу с тобой, значит, у тебя всё в порядке», – и тут же опять посерьёзнел. – Господина Бессмертного Лидера очень заинтересовала ваша тема «Осознание бессмертия души в лечении депрессий и других психогенных расстройств». Он досконально изучил все ваши работы и хочет познакомиться с автором лично…

Снова доверительная улыбка, но уже с грустинкой. – Да вы не бойтесь, он не станет вас терроризировать всякой там научной проблематикой. Просто…

Он усмехнулся, как бы раздумывая – стою ли я того, чтобы со мной откровенничать?..

– Ну, ладно, не буду вас мучить. Открою маленький секрет, – тут он перегнулся через столик, едва не подпалив свечой свою короткую стильную куафюру, и горячо прошептал мне в лицо: – На самом деле ему просто охота поболта-а-ать с кем-нибудь поста-а-арше-е-е-е…

Как ни был я ошеломлён всем происходящим, но этот пассаж – такой неожиданный в свете его предыдущих витиеватостей – покоробил меня и даже возмутил.

Маленькое примечание. Тема, которую он назвал («осознание бессмертия…»), не очень-то любима моими коллегами. Даже, лучше сказать, совсем не любима. Когда-то я застолбил её, как золотоискатель свою территорию, и с тех пор в гордом одиночестве разрабатываю эту пусть не особенно щедрую, а всё же подчас приносящую золотые крупицы жилу. Многие, знаю, надо мной посмеиваются – но мне на это наплевать.

Но президента Гнездозора – единственного, кто давным-давно осознал своё бессмертие, и не какое-нибудь там вилами на воде писанное, а самое что ни на есть ощутимое, земное, телесное – эта проблема и впрямь могла бы заинтересовать. Да, несомненно, могла бы. Ему, должно быть, любопытно узнать, что по этому поводу думает (тоже единственный в своём роде!) специалист. Это казалось мне вполне естественным. И к чему Кострецкий приплёл сюда мой возраст, я не совсем понимал.

Видимо, я издал какой-то протестующий звук, поскольку в следующий миг, когда глава ИБР вернулся в более подобающее ему положение, лицо его было уже не покровительственным, как секунду назад, а почти виноватым:

– Пожалуйста, не сердитесь, я не хотел обидеть вас. Вы меня не так поняли. Можно, я буду откровенным? – он снова положил руку на моё запястье и доверительно сжал его.

– Поймите простую вещь. Бессмертный Лидер устаёт быть постоянно самым старшим и умным. Хочется и ему расслабиться, почувствовать себя несмышлёнышем. А это с каждым годом, сами понимаете, всё труднее. Даже ровесники постепенно выживают из ума. Вы в этом смысле – уникальный человек, просто уникальный. Таких уже почти не осталось, а те, кто дожил, давным-давно в маразме (извините!). Вам же удалось сохранить блестящий ум и, что важно, прекрасную форму. Вы в каком-то смысле сродни ему. Ну, так вы согласны? – он просительно заглянул мне в глаза, – скажите, согласны?..