Текст книги "Бытие техники и сингулярность"

1.2. Есть ли польза футурологу от философии?

Прогнозирование путей развития техники, отдельных изобретений или даже целых отраслей промышленности – итоговая задача любого общего исследования проблем техники. Иначе зачем потрачены силы и время? Отказ от выводов, которые можно спроецировать в будущее, оборачивается агностицизмом в понимании уже существующей техники. А это заведомый обман читателя и недобросовестный подход к проблеме. Ведь если множество ремесленников, инженеров и исследователей знают, как добиться результата в своем труде, то философ, отрицающий возможность прогнозирования, становится своеобразным коллекционером знаний, не делающим никаких выводов. Тогда он должен именоваться историком науки или же историком техники.

За последние десятилетия в футурологии, как бы ни обвиняли и ни оправдывали эту науку, сложился достаточно устойчивый набор методов исследования будущего.

Их удобно классифицировать, используя подобие «шкалы детерминизма» – двигаясь от метафорических рассуждений к предельно строгим математическим моделям.

α. Литературно-фантастические прогнозы. Они формулируют представление общества о своем будущем; например, с помощью уже ставших известными романов. Но вот воздействие это порой весьма специфично. Так, например, И. Д. Тузовский, анализируя роман-антиутопию, пишет: «Автор далек от мысли о том, что антиутопический прогноз точнее футурологического. Однако сам характер антиутопической социальности делает редкие попадания едва ли не более значимыми, чем большая релевантность футурологов. Тем более с учетом той провокационной роли, которую играет антиутопия в изменчивой человеческой культуре» [221, с. 284].

У литературных прогнозов есть два коренных недостатка: а) роман или рассказ – это художественное произведение, а потому его эстетические качества важнее футурологических. В памяти общества и в академических курсах сохраняется хорошая литература, но не точные прогнозы. И. А. Асеева различает «желаемое будущее», образ которого создается в утопиях, и «возможное будущее», образ которого конструируется в научной фантастике. Оба этих образа фактически объединяются в рамках «феномена социального (светского) пророчества», которое становится катализатором социальных и гносеологических трансформаций, направленных на выход из кризиса [6]; проблема в редкости подобных сочетаний, и еще большая редкость – адекватное их осмысление. Исследовать историю знаменитых литературных утопий и антиутопий значительно проще, чем перелопачивать книги сотен малоизвестных авторов в поисках удачных прогнозов. Так поступил не только И. Д. Тузовский, но и Д. Уилсон [224]. Однако подобное сужение объекта исследования фактически сводит функции литературного прогноза к алармистским (предупреждающим) либо к целеуказующим (утопическим, формирующим модель идеального общества). Как результат, многие авторы отказываются видеть в утопии или антиутопии прогностику как таковую: «Образ будущего интересен нам не тем, что в какой-то степени предвосхищает или направляет будущее, а тем, что он характеризует настоящее, в котором функционирует» [76, с. 12], в образе утопии ищут современные социальные проблемы [289];

б) удачные «прозрения» литераторов – это результат вдохновения, которое само по себе случайно и субъективно. Кроме того, «предсказывается всегда не система, а ее метафора» [175, с. 21] – тексты фантастов это в первую очередь иносказания. Даже сами авторы не могут определить, где в их произведениях аллегории и метафоры, где удачные находки, а где глупости, – это становится ясно лишь post factum. Да, можно буквально просеять сотни книг на предмет удачных прогнозов. Эту трудоемкую операцию осуществил С. Лем в работе «Фантастика и футурология». Вывод его весьма печален: «Научная фантастика проявляет тенденцию к бегству с поля рассуждений… в сторону готовых, твердо фиксированных, четких структурных парадигм, заимствуемых из сказочной и сенсационной литературы» [124]. То есть проще написать ужастик-антиутопию, чем создать целостную картину мира столетнего будущего. Авторам куда удобнее подражать своим успешным коллегам, использовать разрекламированные образы, чем пытаться самим выдумать что-то оригинальное. Научная фантастика как направление литературы, специально созданное для выражения прогнозов, со своей задачей не справилась⁴.

Значительно продуктивнее научные методы – их применение доведено фактически до уровня технологии.

β. Опрос экспертов, «дельфи» – выработка усредненной, общей позиции довольно широкого экспертного сообщества. Специалистам рассылаются опросники, они помечают пункты в тестовых списках, а затем сообщается, за какой вариант проголосовало большинство. И. П. Бестужев-Лада относит его к интуитивным методам прогнозирования, описывая математический аппарат, позволяющий добиться усредненных ответов [19, с. 157–162]. Но уже С. Б. Переслегин пишет: «„Метод „Дельфи“ отражает „общие представления на уровне здравого смысла“ но совершенно не способен предсказывать что-то действительно новое или нетривиальное» [175, с. 25]. Эта критика во многом справедлива: экспертные сообщества с усредненным мнением находятся в положении читателей газеты, которые играют в шахматы по переписке с чемпионом мира – ходы большой массы людей будут настолько предсказуемы, что чемпион без труда выиграет. Предельным случаем использования метода «Дельфи» можно считать автоматическую обработку всех высказанных по исследуемому вопросу прогнозов⁵. Широко использовать этот метод можно лишь там, где будущее определяется консенсусом. Если бы можно было на референдумах утверждать законы физики – «Дельфи» был бы самым полезным из методов. В развитии техники фактор договоренности людей присутствует – и «Дельфи» идеально может отобразить его.

β.1. Широкий набор методов, который стали именовать словом «форсайт».

Это понятие определяет скорее не сама методика прогнозирования, а регулярность и целенаправленность создания прогнозов. В достаточно типичном справочнике по технологическому форсайту можно увидеть таблицу [295, с. 4], где перечисляются программы прогнозирования, начатые в разных странах. Япония, Германия,

Венгрия, Австрия – каждое государство с какого-то года начинает регулярно заказывать «картинку будущего». Задача этого форсайта – каждые три – пять лет давать управленцам авторитетный прогноз. Соответственно, методы используются самые разные: сценирование, планирование, поиск критических технологий, дорожные карты, – хотя метод «Дельфи» используют чаще остальных, он специально выделен. Некое обобщение и усреднение тут тоже присутствует, потому как чиновники желают получать прогнозы от достаточно известных, признанных научным сообществом футурологов, а не от шаманов. Но нетривиальное предложение или оригинальная гипотеза здесь уже имеют большие шансы на использование, чем при статистической обработке мнений футурологов.

γ. Метод сценирования, предложенный Г. Канном, возник из попыток спрогнозировать ход военных действий с помощью игры [290]. Первый шаг в классической методике сценирования – введение «базовых количественных и качественных тенденций развития и отслеживания изменений в обществе под их воздействием» [175, с. 25], то есть формулировка трендов. И. П. Бестужев-Лада дает схожую картину с большим количеством формул.

Часть футурологов на работе с трендами и останавливается. Долговременные тенденции выделяются, осмысливаются – и получается набор векторов, который работает в качестве шахматной доски, декорации сценирования, иначе говоря, «контент-анализ».

Два основных недостатка при использовании данного подхода – неоправданная экстраполяция и подмена наиболее вероятных событий желаемым вариантом будущего, который наступит сам по себе.

Работу Д. Нейсбита «Мегатренды» сложно назвать заведомо ошибочной [163], автор достаточно корректно описывает идущие процессы перехода от «индустриального» к «информационному» обществу – становление мировой торговли при развитии сетецентричной организации людей и т. п. Но вечный мир, который он рассматривает в качестве следствия из развития мировой торговли (книга написана в 1982 году, автор призывает больше торговать с СССР) отчего-то не наступил. Любой процесс количественного роста подчиняется сигмоидальной кривой, и где именно прервется этот рост в распространении качественно новых явлений, сказать тяжело.

Второй недостаток не менее распространен. Например, в книге «Метаморфозы власти» Э. Тоффлера можно прочесть такие рассуждения: «Соединенные Штаты в 80-х годах потратили 125 млрд. долл, в год на одежду. Половина ее произведена на фабриках с дешевым рабочим трудом, рассеянных по всему миру от Гаити до Гонконга. Завтра большая часть этой работы вернется в Соединенные Штаты. Причина тому – скорость» [217, с. 480]. Имеется в виду скорость обмена информацией. Якобы производства, «возвращенные домой», могут более гибко реагировать на рыночную конъюнктуру. Но с 1990-го двадцать пять лет подряд производства сплошными потоком выносились из США. И крайне редко туда возвращались. Деиндустриализация Соединенных Штатов и создание китайской «мастерской мира», куда и переезжали фабрики, определили новую геополитическую картину мира. Так что ошибочность прогноза = 100 %. Кроме того, технологическая сомнительность прогноза была ясна уже в 80-х – надо было просто оценить рост объемов передаваемой информации (прото-Интернет существовал). К 2000-му следить за тенденциями моды стало возможно из любой точки планеты, и в период пика глобализации фабрика должна была быть расположена там, где сохранялись минимальные производственные издержки.

γ.1. Сценирование на основе трендов требует отыгрыша поведения субъектов.

После установления долговременных тенденций надо выделить ключевых игроков-субъектов, задать рамки их действия, указать некую цель базового сценария.

Затем необходимо виртуально реализовать его – смоделировать, провести «командно-штабную игру», где принятие решений в критических точках будет задано личностными качествами игроков. От базового сценария идет переход к пространству сценариев – дереву развития событий, нескольким альтернативам, каждая из которых обладает своей логикой развития. Точки бифуркации, развилки – это переход к альтернативным сценариям; возможность такого перехода и определяет риски реализации базового сценария [175, с. 26].

Игроку требуется использовать окно возможностей, делая выбор в пользу той или иной линии поведения.

Этот прием в прогнозировании чрезвычайно удачен: он позволяет рассматривать человеческую свободу и инициативность не как фактор, усложняющий анализ будущего, снижающий вероятность прогноза, но как фактор, обеспечивающий исполнение футурологического рассуждения. Однако этот прием в полной мере применим лишь по отношению к единичному субъекту (человеку, организации, государству). Если же речь идет о системе противоборствующих организаций либо о разновекторных интересах людей в организации (например, коррумпированный чиновник, противоречия между метрополией и периферией или клановые противоречия внутри элиты), то эффективность этого приема значительно снижается. Допустим, каждая из противоборствующих сторон заказала подобный прогноз у одного и того же автора. В его рекомендациях возникнет конфликт интересов, как в известной китайской сказке: «Вот щит, который отбивает любое копье, а вот копье, которое пробивает любой щит».

Особенность сценарного метода в том, что он позволяет четко указывать направления и варианты развития событий, в том числе на средне– и долгосрочную перспективу (при корректно заданных трендах), но скверно предсказывает даты и точный формат событий.

При невозможности выявить все закономерности развития техники и общества можно задать варианты развития через типичные ходы человеческих рассуждений: сюжетность развития событий наблюдается всю человеческую историю и вряд ли завтра исчезнет.

Теория игр – частью которой в итоге оказалось сценирование – развивается уже больше половины столетия. Накоплен значительный опыт. Описано множество связей между теорией игр и математикой – например, «равновесие Нэша»: доказанная теорема о наборе стратегий в игре, в рамках которых один участник не может увеличить свой выигрыш, если другие игроки своих стратегий не меняют.

δ. В работах С. Б. Переслегина, наиболее известного сейчас российского футуролога [174–178]⁶, содержится целостный комплекс методов.

Во-первых, им широко применяются схемы противоречий, когда характерные противоположности или тенденции получают свое графическое воплощение.

Схемы эти отражают не только диалектические, но и триалектические противоречия. В идеале ими можно описать достаточно сложную структуру – скажем, три вида войны.

Схема 1. Основные виды войны

Во-вторых, используется «средовое прогнозирование» – противопоставляется среда и действующие в ней «объекты». «Объекты» – это конкретные фирмы (допустим, производители компьютеров), отдельные государства (ведущие войны), социальные страты (участвующие в конфликтах общества). Среда – это качественное изменение умственного труда после появления тех же компьютеров, изменение образа ведения войны, трансформация общественных противоречий.

«Мы полагаем, что выяснять, какие технологии возникнут в будущем, в значительной степени бессмысленно: такой прогноз всегда будет ограничен и контекстно ошибочен. Зато очень важно понять, как изменится в будущем технологическая среда: какие свойства по отношению к ней он приобретет, какие потеряет?» [175, с. 175]. «Например, мы не можем сказать, какие именно технологии приведут на рубеже 2050 года к полному решению проблемы РАО/ОЯТ в ядерной энергетике, но мы с большой долей уверенности утверждаем, что проблема будет решена, поскольку знаем законы динамики технологической среды и можем – в первом приближении – описать характеристические свойства среды в разные моменты времени» [175, с. 175–176].

В-третьих, история человечества разбивается на фазы развития – архаичную, традиционную, индустриальную, когнитивную. Чтобы войти в новую фазу, требуется взять определенный барьер развития: создать набор технологий, социальных и культурных практик. И без комплексного решения противоречий очередной фазы никакое одиночное изобретение не может дать эффект бесконечного развития.

Эта конструкция отражает проблемы соотношения циклов и этапов в понимании истории – как инструментов прогнозирования. Циклов нашли громадное количество, разнообразных этапных периодизаций создали никак не меньше. Попытки совместить их в прогнозах иногда вполне обоснованны, а иногда спекулятивны.

При анализе и прогнозировании отдельных кризисов, стратегий развития территорий широко используется сценирование.

Наконец, технологическое прогнозирование в узком смысле (как предсказание изобретений) подчинено алгоритму, важнейшим элементом которого является выдумывание «хотелок» – ожидаемых, необходимых обществу, но отсутствующих на данный момент технологий [175, с. 404].

Насколько эффективны методологические приемы С. Б. Переслегина?

Системность подхода в прогнозировании – от элементарных противоречий к целостной картине развития человечества – позволяет формулировать нетривиальные выводы и одновременно отбрасывать спекуляции. Однако процент ошибок в прогнозировании все равно достаточно высок. Чем это объяснить?

Базовые потребности человека и соответствующие им желания достаточно известны и мало меняются на протяжении последних тысячелетий. Люди хотят вечно жить, продолжать род, убивать врагов без вреда для себя, сытно есть, развлекаться. Задачи, которые ставятся перед машинами для выполнения этих простых пожеланий, по своей сложности почти невыполнимы. Потребитель желает панацеи в медицине, абсолютного оружия в военном деле, любовь всей жизни и т. п. Дать все и сразу не в состоянии никакая промышленность, никакие лаборатории. Поэтому в каждую эпоху есть свои представления о пределах возможностей, которые может обеспечить техника. Показателен рассказ Э. А. По «Тысяча вторая сказка Шахерезады»: падишах не поверил сказочнице, описывавшей технические выдумки XIX столетия. И как отличить наши сегодняшние технологические чаяния, наши «хотелки» от веры алхимиков в философский камень или, наоборот, недоверия падишаха, услышавшего описание телефона?

С. Б. Переслегин, анализируя дредноутную гонку, прибегал к образу «основной последовательности» – постоянных пропорций в размерах корабля, мощности его двигателя и длительной автономного плавания. Можно рассуждать о характерных энергиях и скоростях – выше их в данной фазе развития «прыгнуть» нельзя.

Но даже в этих рамках человеческие желания чрезвычайно широко варьируются. С. Б. Переслегин среди прочих прогнозов, предрек второе рождение сверхзвуковой пассажирской авиации к 2015 году как технически допустимую реализацию «хотелки». Уже сейчас ясна ошибочность данного прогноза⁷.

Кроме того, даже в периоды самого страшного упадка культуры и цивилизации возможно введение в оборот новых технологий и изобретений. Таково начало использования стремени в Европе – его принесли гунны, как раз разрушавшие римскую цивилизацию. А между тем это изобретение значительно увеличило роль конницы в боевых действиях и косвенно определило становление феодализма.

Следовательно, необходим метод, алгоритм, который позволит частично отстраниться от социальных противоречий и процессов. Целиком изолировать прогнозы развития техники от прогнозов развития общества невозможно, да и не нужно. Но саморазвитие техносферы, «для-себя-бытие», должно обладать собственными закономерностями. Эти закономерности развития технических систем необходимо выявлять.

ε. Технические законы – их открытие по образцу законов физики или химии составляет мечту далеко не первого поколения инженеров.

Первый подход – достаточно прямолинейное и утилитарное воплощение позитвизма[4]4
  В обзорной статье «История разработки законов развития технических систем» В. М. Петров [179] приводит ряд работ, авторы которых пытались сформулировать такие законы.


[Закрыть].

Например, формулировки А. И. Половинкина:

«2.1. Законы расширения множества потребностей-функций:

2.1.1. Закономерности возникновения и сохранения потребностей-функций.

2.1.2. Систематика потребностей и их иерархия.

2.1.3. Расширение множества потребностей-функций.

2.5. Закон возрастания сложности технических объектов» [187].

С одной стороны, перечисленный ряд закономерностей кажется самоочевидным. Но, с другой стороны, они не могут исчерпывающе объяснить, например, эволюцию обуви, ведь, например, такая практичная вещь, как калоши, возникла, а потом практически повсеместно пропала. При том, что она выполняла вполне конкретную функцию – защиту обуви от грязи. Но грязь с улиц не исчезла. Если же уходить от частных примеров, то возникает более общий вопрос: «закон» 2.1.1. описывает не саму технику, а связь между техносферой и человеком. Но биологические потребности человека ограниченны, а социальные часто колеблются. Набор предметов, обеспечивающих эти потребности, также может меняться. Есть столетия эпикурейства, есть эпохи пуританства[5]5
  Возьмем, к примеру, косметику в отдельных странах. Изменение общественных норм то развивало, то почти уничтожало ее – потребности во многих технологиях то появлялись, то исчезали. Хотя в целом процесс изготовления помад, румян и т. п. за последние триста лет, несомненно, усложнился.


[Закрыть]. «Закон» 2.1 выполняется лишь на длительных промежутках времени и по отношению к совокупности технических изделий. Закон «возрастания сложности технических объектов» по отношению к техносфере в целом несомненно истинен, однако инженеры, проектируя каждое отдельное изделие, ведут с этим законом непрерывную борьбу – простота технического изделия это одна из их важнейших задач конструктора. Усложнить конструкцию машины – много ума не надо.

То есть предложенные А. И. Половинкиным формулировки нельзя назвать законами. Это закономерности. И что более важно, не указаны критерии изменения тренда, из-за чего происходит поворот от упрощения к усложнению системы и наоборот. Широко известный «закон Мура» – удвоение мощности компьютеров каждые восемнадцать месяцев – куда более информативен и с большим основанием может быть использован в качестве закона.

Аналогичные противоречия наблюдаются в позиции Ю. С. Мелещенко, который предложил следующие закономерности в развитии техники: «Растущая интенсивность применяемых процессов. Например, давления, температуры, скорости, напряжения, скорости и интенсивности применяемых процессов, увеличение скорости и количества принимаемой и перерабатываемой информации и т. д.» [147, с. 180]. Действительно, если взять статистику по скорости движения поездов за последние сто лет или проанализировать температуру теплоносителя в котлах, мы будем наблюдать увеличение средних значений. Но в каждом случае инженеру приходится решать оптимизационную задачу и при необходимости снижать напряжение в электросети, скорострельность автомата, температуру в печке-гриле и т. п. Более того, требования экономии ресурсов часто подталкивают инженера именно к снижению параметров.

Следовательно, закономерность увеличения значений – это тренд, общий вектор. В конкретном случае он может не работать. Нельзя назвать законом фразу «Тело, брошенное в воздух, должно упасть на землю» – падает большая часть таких тел, но самолеты и спутники не торопятся это делать. Требуется сформулировать как бы «закон всемирного тяготения» для техники, но его нельзя выразить обыденным языком, нужны специальные понятия, а их пока нет.

Менее противоречивыми выглядят закономерности, предложенные Е. П. Балашовым [10]: он рассматривает технику как антропогенную, созданную человеком систему:

«…3. Закон Повышения функциональной и структурной целостности систем.

4. Закон Преемственности функционально-структурной организации многоуровневых систем

5. Закон Адекватности функционально-структурной организации назначению системы.

6. Закон Сжатия этапов развития систем: постепенное сжатие по временной оси диалектической спирали».

Фактически к трендам развития техносферы автор прибавил законы диалектики, которые служат своего рода ограничителями для экстраполяции любой тенденции «в бесконечность».

Интересна попытка Ж. Симондона описать развитие технических объектов: он предложил закон снижения напряжения law of relaxation: группа технических изделий, предназначенных для набора общих функций (ансамбль), постепенно увеличивает свою индивидуализацию – происходит «конвергенция функций в структурном единстве» [300].

Но наиболее известная попытка сформулировать законы развития технических систем – теория решения изобретательских задач Г. С. Альтшуллера. Основной постулат его теории: для решения изобретательской задачи надо выявить и устранить противоречие, характерное для данной технологии. Алгоритм ТРИЗ использовался во множестве изобретений, хорошо применим для анализа успешных находок⁸.

В ТРИЗе использованы новые понятия: идеальность вещества (под «идеальностью» понимается минимально возможная масса машин и механизмов) и вепольность системы (взаимодействие между любыми элементами системы посредством поля, не только физического, но и условного – механического, запахового и т. п.). Как был убежден Г. С. Альтшуллер, постоянное увеличение вепольности и стремление техники к идеальности (то есть переход с макроуровня на микроуровень, уменьшение массы) и составляют законы развития технических систем [3].

Однако стоит взять в пример развитие артиллерии, и сразу возникает вопрос. На каких-то этапах калибры пушек росли, на каких-то уменьшались. Да, post factum легко построить диалектическую спираль развития любого устройства (что на примерах показывает, скажем, В. М. Петров), но если смотреть не на примеры проблемных случаев из истории, а на общие тенденции использования ТРИЗа, то техника воспринимается исключительно как средство достижения человеком своих целей, техносфера заведомо лишена самостоятельной цели развития. Из-за этого антропоцентрического ограничения идеи об идеальности и вепольности имеют много общего с первой волной позитивизма, с идеями Г. Спенсера о непрерывном усложнении структур окружающего мира. Английский позитивист, стремясь выявить единый закон взаимодействия материи и движения, пришел к весьма обтекаемой формулировке: «Мы нашли, что таким и является на деле закон всего цикла изменений, проходимых всяким существованием, – потеря движения и последующая концентрация, за которой со временем следует возобновление движения и последующая дезинтеграция» [204, с. 612]. Под эту формулировку[6]6
  Этот «закон» явно не соответствует всем явлениям в природе и технике, ведь каждый читатель может вообразить, как падение скорости сопровождается не повышением, а падением концентрации. Например, при остановке сепаратора концентрация тяжелых частиц на периферии вращающегося бака немедленно начинает снижаться.


[Закрыть] Г. Спенсер с большим трудолюбием начал подгонять известные ему явления. Если английский позитивист отказался от диалектики, то Г. Альтшуллер, принимая законы диалектики, попытался свести процесс изобретения к четкому, однозначному алгоритму и расплывчатым определениям. Но такие алгоритмы в принципе невозможны, потому что требуют с помощью уже существующих понятий, уже выявленных противоречий, описания качественно новых, еще неизвестных явлений и технологий. Поэтому ТРИЗ применим скорее для рационализаторской деятельности, которую можно сравнить с решением головоломок в куновском понимании: парадигма техники, парадигма науки уже созданы, остается решить тысячу и одну прикладную задачу.

Можно сказать, что к использованию ТРИЗа в качестве инструмента прогнозирования техники есть существенные препятствия:

♦ конечная цель рассуждений «тризовцев» задана как утилитарное решение возникшей технической проблемы. Эта утилитарность, направленность на разрешение единственного противоречия, затрудняет прогнозирование следующего поколения технических изделий, в котором будут использованы новые противоречия;

♦ комплексы противоречий, характерные для целых индустрий, для промышленности практически не исследуются;

♦ таблица физических противоречий, которой пользуются при решении задач, никогда не может быть завершена в силу неисчерпаемости мира. Поэтому невозможно сказать, когда ее необходимо будет дополнить⁹.

Следовательно, для создания качественных прогнозов надо отойти от узкоутилитарного тризовского метода и рассматривать комплексы противоречий: а) более системно; б) оценивать не последствия единичного изобретения, а динамику развития указанных комплексов. Основное (несущее) противоречие в любой системе выделять необходимо, но нельзя отождествлять его с тризовским «техническим противоречием»[7]7
  «Техническое противоречие» в ТРИЗе определяется как «единство положительного и отрицательного эффектов, обусловленное изменением или состоянием некоторой части системы» [51]. Однако это определение достаточно размыто: «изменение» и «состояние» могут определять поведение практически любой системы. А свойства «положительное» и «отрицательное» задают узкоутилитарное понимание противоречия.


[Закрыть]. И прогноз развития техники формулировать уже на основании изменения или же консервации таких противоречий.

Однако в прогнозировании качественно новых ступеней развития техники есть фундаментальная методологическая проблема, и попытки ее решения не прекращаются последние десятилетия. Так у Г. П. Щедровицкого в книге «Программирование научных исследований и разработок» выделяются два типа систем: нормативные, парадигмальные, которые целенаправленно развивают сложившуюся практику, и синтагматические, ситуационные, которые являются «главными и ведущими в плане совершенствования и развития» [270, с. 143]. Но прогнозирование, основанное на исследовании организационных структур научных разработок, очень зависит от конъюнктуры. Сейчас громадные средства вкладываются в повышение КПД ветро– и гелиогенерации. Но если через десять лет будет сделан прорыв в создании термоядерного реактора, то львиная доля «солнечных батарей» станет не нужна.

Налицо противоречие. Прогнозировать новые качества технологий и технических изделий необходимо. Есть примеры удачных и при том обоснованных прогнозов. Но обобщенного метода прогнозирования нет и быть не может. Потому необходим поиск новых инструментов, образов, категорий и схем, которые бы могли отразить еще не созданное качество техники.

ζ. Отдельную методологическую сложность составляют прогнозы, основанные на математических моделях.

Еще полстолетия назад математическое моделирование сталкивалось с проблемами недостаточной мощности компьютеров и ограниченного доступа к базам данных. Эти проблемы по факту решены.

Сегодня самая очевидная сложность – можно очень легко составлять и просчитывать бесконечное количество моделей. Современный футуролог имеет дело с неограниченным множеством схожих «вариантов», которые при изменении буквально нескольких коэффициентов могут давать различные результаты. На любое состояние окружающей действительности может быть составлено запрашиваемое количество моделей, которые дадут веер прогнозов. Апостериорная проверка этими моделями будет выдерживаться: если в их рамках «переиграть» недавние ситуации, то получится результат, очень похожий на реальность. Но постоянно появляются новые данные, часть предыдущих моделей не подтверждается при том, что оставшиеся так же выдерживают апостериорную проверку. И понять, какие из проверенных моделей адекватны, а какие при получении еще одного статистического обзора выдадут полную чепуху, сложно.

Следовательно, простая опора на «неограниченные вычислительные мощности» ведет к релятивизму моделирования и, фактически, к вариации юмовского скептицизма. Модель, исправно предсказавшая тысячу колебаний биржевого курса, может обмануть на тысяче первом расчете. Математические зависимости сами по себе, без привязки к онтологии, без практической проверки, могут обеспечить предсказание заведомо фантастического, нелепого результата.

Основная проблема в корреляции между моделью и реальностью – сложность учета будущих качественных скачков. Показательно рассуждение, которое приводят авторы книги «Законы истории: Математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития» [103, С. 266–267]. Они ссылаются на теорему Тихонова, согласно которой для математического описания системы переменными в дифференциальном уравнении можно использовать показатели с приемлемым во времени масштабом изменения. Слишком быстрые изменения вообще не учитываются, а слишком медленные учитываются как «параметры». Подобным подходом авторы пользуются для оценки демографических процессов, но сами же вынуждены ограничивать исследования. В результате достаточно громкая заявка о формулировании «Законов истории», которые действуют в очень больших человеческих общностях [103, с. 272–273], о понимании процессов Мир-Системы свелась к интересному уточнению моделей демографического развития в обществах «третьего мира» (например, в Танзании). Но прогнозирование ими дальнейшего развития Мир-Системы, человечества вообще сводится кряду вполне тривиальных утверждений о необходимости поддержки семьи государством. То есть модель позволяет достаточно уверенно прогнозировать повторение уже случившихся процессов, но качественный переход в будущем остаются загадкой.

Разумеется, существуют примеры системного подхода, основанного на более фундаментальных предпосылках – например, работы С. П. Капицы о демографии. Рассматривается модель, согласно которой рост численности населения подчиняется квадратичному закону: