Текст книги "Бытие техники и сингулярность"

Глава 2
От понятия техники к эволюции технобытия

Любая сложная система осуществляет сразу несколько проектов, воплощает сразу несколько идеалов. Чтобы понять трансформацию техники, требуется рассмотреть субъектность как не дискретную величину. Причем эта субъектность не может понемногу проявляться в собственном качестве, с акта воли техники или собственной идеи компьютера.

Модель будущей субъектности требуется увидеть в самом определении техники: в принципе ее существования, в сходстве становления человеческого разума и машинного мышления, в идеалах и приемах работы инженеров.

2.1. Понятие техники и принципа ее бытия

В перечисленных определениях техники мы сталкиваемся с единством и борьбой противоположностей. С одной стороны, в формулировках, что приводят философы, используются два взаимоисключающих свойства, каждое из которых невозможно оспорить само по себе – техника инструмент и самостоятельная реальность. С другой стороны, эти качества – характеристики одного и того же явления.

Это – диалектическое противоречие. Сформулируем его: в технике наблюдается единство и борьба саморазвития, самосовершенствования и утилитарности, полезности. До тех пор пока существование техники зависит от человека, ее невозможно рассматривать как целиком самостоятельную, суверенную реальность. Это – инструмент. Но тенденцию к автономности техники на протяжении всего ее исторического существования отрицать невозможно. Потому и нельзя сводить бытие техники к аспектам бытия культуры, общества или государства.

Проводя аналогию с гегелевскими определениями, можно сказать, что в технике противостоят утилитарное, направленное на человека «вне-себя-бытие» и стремящееся к самодостаточности, направленное на развитие техносферы «для-себя-бытие» (схема 2.1).

Схема 3. Основное противоречие техники

Поскольку это противоречие проявляется практически во всех срезах техники, можно сказать, что это ее основное, несущее противоречие.

Опираясь на это противоречие, попытаемся дать определение техники. Известно высказывание химика Клода Луи Бертолле: «Грязь – это вещество не на своем месте». То есть любое вещество может стать грязью, когда выходит из установленной системы. Если спроецировать это высказывание на технику, то получим тезис, в соответствии с которым техникой может быть все что угодно, лишь бы оно входило в технологическую цепочку. Но производство – от каменных орудий до конвейеров – требует какого-то осознания, представления. Техника отличается от природных систем известным алгоритмом своего создания, она всегда является объектом рефлексии.

Техника – способ существования отрефлексир о ванных искусственных систем.

Каждый из определяющих терминов в понятии «техника» – отрефлексированность[11]11
  «Рефлексия в конечном итоге есть осознание практики, мира культуры и ее модусов – науки, искусства, религии и самой философии. В этом смысле рефлексия есть способ определения и метод философии, а философия – рефлексия разума» [167, с. 445].


[Закрыть] и искусственность – может вполне удовлетворить описанию техники, но лишь на длительном периоде времени.

Применяя рефлексию как единственный критерий техничности, можно скатиться к субъективному идеализму. Если в совершенстве описать механизм биосферы, то от этой процедуры природные процессы не станут техническими. Если человек узнал химический состав булыжника, это вовсе не гарантирует вовлеченность камня в технические процессы. Если «жизнь есть способ существования белковых тел», это еще не означает, что всякое белковое тело непременно живое. Множество белков под окулярами микроскопов считаются живыми лишь по своему происхождению. Считать ли живыми вирусы? Считать ли живым человека в состоянии клинической смерти – как раз в тот момент, когда его реанимируют? Если скрупулезно учесть все признаки живого (начиная от возможности поддерживать химический гомеостаз и завершая способностью к продолжению рода), то значительная часть организмов обладает некомплектным набором этих признаков. И поэтому грань между живым и неживым часто оказывается неопределенной, размытой. Аналогична ситуация и с данным определением техники: если человек досконально изучает какой-либо процесс, то наверняка он будет использовать этот процесс и с очень высокой вероятностью попытается «подогнать» природное явление под собственную выгоду. Девиз «знание – сила» ничуть не утратил своей актуальности за последние четыре столетия. Рефлексия в историческом масштабе неотделима от практики. Если брать такую дисциплину как астрономия, то, во-первых, открытые законов обращения небесных тел практически сразу использовалось в исчислении времени и в морском деле. Во-вторых, исследование звезд было одним из факторов, подтолкнувших конструкторов к созданию водородной бомбы (и попыткам создать термоядерный реактор). В-третьих, человек уже использует космос в технических целях.

Если применять критерий искусственности как единственный критерий техники, то крайне сложно отделить разумную, рациональную деятельность человека от его же хаотической деятельности. Конечно, в историческом масштабе практика требует непременного осмысления. Без осмысления практика невозможна. А любой ремесленник стремится лучше понять вещи, с которыми работает, потому что даже крупица истины поможет сберечь ему собственный труд. Индустрия, использующая хотя бы минимальную научную базу, сравнительно быстро вытесняет чистое ремесленничество. Конструирование сложных технических изделий (например, парохода) уже невозможно без достижения определенного уровня понимания процессов, которые используются при их постройке и эксплуатации.

Лишь в историческом масштабе критерии можно применять по отдельности. В любой настоящий момент времени мы можем с легкостью обнаружить как отрефлексированные, но целиком естественные системы, так и искусственные, но совершенно не отрефлексированные человеком объекты. К первым можно отнести нетронутую часть биосферы, а также процессы, лишь недавно открытые фундаментальной наукой и не нашедшие технического применения. Ко вторым – любую свалку лишенную учета и контроля, или же заброшенные городские коммуникации¹².

Поэтому можно утверждать, что «техническое» есть пересечение двух качеств любой системы – ее искусственности и отрефлексированности.

К этому определению, впрочем, есть два существенных контр-довода:

– во-первых, существует наука бионика, которая целиком построена на заимствовании у живой природы технических решений и – шире – существует взгляд на живые существа как на природные машины;

– во-вторых, человек саморефлексирует, понимает сам себя, но при этом не становится техникой, человек воспитывает себя, но не является искусственным.

Однако к этим контрдоводам существуют и свои контраргументы.

Разве только в живой природе есть «машины», принципы действия которых заимствует человек? В неорганическом мире множество явлений, которые копируются в технике. Например, процесс роста кристаллов в глубинах земной коры. Кимберлитовую трубку можно рассматривать как машину по производству алмазов, а так называемый занорыш – как кювету для роста кристаллов аметиста. Еще в XIX веке были созданы первые искусственные рубины, а сейчас производство самых различных кристаллов налажено в промышленных масштабах. Аналогично и любую звезду, любую планету и даже отдельный атом можно представить как сложнейшие «машины», отдельные аспекты действия которых человек заимствует для техники. Но тогда понятие «машина» можно использовать по отношению к любому явлению и процессу, а Ж. Делез и Ф. Гваттари назвали машиной просто «систему срезов», рассматривая буквально каждый человеческий орган как машину [62, с. 18]. Понятие превратили в штамп для описания любой воспроизводящей себя структуры – начиная от набора образов и завершая органикой. Порой философы выдумывают довольно сложные классификации: «…два вида машин: машины «аллопойетические» (allopoietiques) и «автопойетические» (autopoietiques). Первые производят что-либо отличное от самих себя, а вторые непрестанно продуцируют собственные организацию и границы. Эти последние постоянно осуществляют замену собственных компонентов, компенсируя внешние «повреждения». Таковы, например, биологические машины. Живые «автопойетические машины», впрочем, существуют в рамках генетического вида, поэтому авто-пойезис следует осмыслять, имея в виду множества развивающихся единиц, между которыми возникают связи, имеющие отношение к аллопойезису. Технические машины, напротив, являются аллопойетическими, однако в машинном плане, который они составляют вместе с человеком, они оказываются автопойетическими. Таким образом, на автопойезис, рассматриваемый в плане онто– и филогенеза, накладывается механосфера, и наоборот» [72, с. 47–48].

К подобному определению можно предъявлять чисто формальные претензии: биота производит довольно много «отличного от себя» – известняк и нефть, это отходы, которые жизнь не сумела вторично использовать. Но если говорить обобщенно, то понятие «машины» слишком расширяется, утраивает свое содержание. Можно ведь пойти еще дальше: кроме попыток объединить живую природу и технику, можно вспомнить схожие попытки объединения живой и неживой природы. Был даже введен специальный термин – гилозоизм, который должен был обозначать подобные натурфилософские концепции [234, с. 123]. Но при всем сходстве неорганических и биологических процессов отличия между ними несомненны, и зачеркнуть эти отличия – значит отказаться от различия живого и неживого.

Одной из причин, по которой изучение жизни с целью технического заимствования было выделено в отдельную науку можно назвать схожесть биологических и технических структур. Какое-то время в технике использовали преимущественно органические материалы. Человечество оперировало величинами энергий, схожими с деятельностью живых существ. Можно сказать, что техника буквально выросла из структур и деятельности живых организмов, поэтому в гигантском разнообразии жизни всегда можно отыскать что-то полезное для инженерии. Разумеется, только к такому сходству вопрос свести нельзя: у живого существа есть ясная цель – самосохранение. И биологические структуры имеют явную функцию – поддержание собственного существования. Это уже не геологические или астрономические явления, никак не реагирующие на грядущее уничтожение. Но тут мы видим другое: стихийность возникающих структур и неотделимость «техники» от существа-носителя, неразрывную связь между ними.

Осьминог, использующий реактивный принцип движения, не имеет ни малейшего представления о нем и, кроме как собственным примером, рассчитанным на подражание, не может передать собственное представление о плавании своему потомству. Кроме того, осьминог не может поменять способ передвижения, и на суше он абсолютно беспомощен. Биологические структуры – это «недотехника» – они не обладают инструментальным характером техники, не соответствуют ни «антропоцентрическим», ни «онтологическим» определениям техники. Лишь в своих отдельных явлениях – паутинах, пчелиных ульях, бобровых плотинах – природа приближается к технике. Но чтобы совершить следующий шаг, перейти от простого воспроизводства, бесконечного копирования к целенаправленному созданию новых структур требуется та самая рефлексия, которой не обладают животные. Поэтому словосочетание «живые машины» надо воспринимать как метафору¹³, а бионика заимствует в природе не машины, но структуры, которые приобретают статус машин и механизмов уже в рамках техносферы.

Проблема человека в предложенном определении техники раскрывается по-другому. Индивид, выросший в дикой природе – «целиком естественный», – мало чем отличается от животного. Следовательно, обычные люди могу рассматриваться как частично искусственные системы. Кроме того, созданные раньше мегамашины были настолько совершенны и настолько могущественны, насколько это позволяло знание человеческой природы. Любой медик рад возможности свести сложное и утомительное лечение пациента к стандартной процедуре, которая суть технология. Любые знания по психологии немедленно становятся элементом технологического воздействия на человека в рамках политической пропаганды и рекламы. Можно сказать, что человек еще не машина, потому что он не познал себя до конца, а все, что в себе уже познано, то стало техническим изделием или технологией, будь то титановый протез бедренного сустава или искусственное оплодотворение, не говоря уже о перспективах клонирования[12]12
  Искусство также всегда несет в себе некий элемент неизвестности. В тот момент, когда в художественном произведении понятно все, оно становится объектом дизайна.


[Закрыть].

В техническом качестве человека можно рассматривать как переходную ступень между многочисленными природными «машинами» (которые при всей своей сложности лишены саморефлексии) и самым простейшим механизмом, рычагом, действие которого уже досконально изучено. При этом человек обеспечивает «машинный статус» того же рычага: без человеческого сознания и умения это всего лишь палка, лежащая под камнем. Но это обеспечение остается монопольным лишь до тех пор, пока человеческое сознание остается единственным рефлексирующим.

Приведенное выше определение дает максимально широкий охват техники. Фактически любая осмысленная (хотя бы на уровне самых внешних причинно-следственных связей) система, которую создает человек или которая формулируется программой, пусть и созданной человеком, уже может считаться техникой. Но как тогда различать технику и медицину, технику и искусство, технику и юриспруденцию? Ведь картина или статуя так же отрефлексированы человеком в процессе их создания, но ее воздействие качественно отличается от воздействия молотка.

Попытки разделить искусство и технику, опираясь лишь на внешние признаки – малопродуктивны. Например, В. И. Гнатюк так проводит эту грань: «В настоящее время мы понимаем, что основным атрибутом технического изделия выступает конструкторско-технологическая документация, на основе которой данное изделие тиражируется (своего рода технический генотип). Если говорить о современности, то из всех статуй, которые мы можем увидеть вокруг себя, к техническим изделиям относятся только те, которые выпускаются промышленностью на основе определенной документации. Те же статуи, которые выполнены в единственном экземпляре скульпторами, к технике не имеют никакого отношения, это произведения искусства» [49].

Понятно, что наличие документа критерием не является: можно представить себе ремесленника, который производит однотипные поделки, продает их как сувениры, и легко обходится безо всякой документации. Сам В. И. Гнатюк в той же статье указывает, что отражение лишь в сознании человека технических изделий есть первый этап развития техники, потом рефлексия приобретает вид специализированных записей и чертежей. Но такое разделение все равно остается слабым – слишком много не подпадающих под него частных случаев[13]13
  Например, помимо утвержденной проектной документации есть изменения, принимаемые без нее: во время постройки дома могу достроить два лишних этажа вообще без документов. Или часто используемая на чертежах надпись «выполнить по месту», то есть техническое изделие заведомо не полностью отражено в документации.


[Закрыть]. Такое большое число исключений возникает из-за того; что фундаментальное определение В. И. Гнатюк пытается обосновать не столь же фундаментальными свойствами техники; но особенностями оформления документации – явлением куда более узким; чем рефлексия.

Однако сама ошибочность такого разделения показывает путь к критерию различия искусства и техники. К уточнению самого понятия техника.

Если мы признаем технику способом существования искусственных отрефлексированных систем; то какова форма проявления этого способа; его видимая сторона?

Чтобы существовать; техника должна изменять окружающий мир. Это не может быть чисто утилитарное изменение (в смысле удовлетворения человеческих потребностей); это не может быть чисто механическое или чисто химическое воздействие – какую бы форму ограничения мы ни избрали; она будет узкой. Если говорить о предельно общем характере воздействия; то можно сказать; что необходимо обеспечивать тождество той информации; которая есть рефлексия техники и рефлексируемой системы; в применении к человеку это можно назвать тождеством бытия и мышления. Но как постижение истины в историческом масштабе неотделимо от практики; так и для техники необходимость деятельности по собственному сохранению приводит к необходимости обретения истины. Это то самое «раскрытие потаенности»; о котором рассуждал М. Хайдеггер. Но раскрытие это не может быть отстраненным; сделанным в отрыве от техники; от цивилизации. В частностях сколько угодно; но в целом – нет. Это тождество бытия и рефлексии может обеспечивать существование техники лишь если оно формирует будущее. Техника сохраняет себя, формируя будущее – для техники практика есть абсолютным критерием истины; поскольку сама возможность практики и есть техническое; а возможность продолжать переделку настоящего, закладывая будущее, и обеспечивает бытие техники[14]14
  Лейтмотив книг Р. Курцвейла – предсказание будущего мозгом человека, как свойство разума [113]. И тут можно проводить грань между человеком, как биологическим существом, и человеком – как машиной, между его животной активностью и действием цивилизации.


[Закрыть].

Можно возразить, что искусство тоже формирует будущее. Но посредством лишь тех методов и приемов, которые описываются эстетическими категориями. Медицина – определяет будущее через воздействие на тело человека. Экономика – через процессы обмена. В рамках юриспруденции применяются только действия, описанные в законах государства.

Техника в широком смысле – включает в себя и медицину, и юриспруденцию с искусством и все другие разновидности сколько-нибудь упорядоченной человеческой деятельности. Но там каждая система отягощена необходимым набором категорий или же ограничена предметом применения. Техника сама по себе не нуждается в подобных ограничениях, ограничения в гуманитарных дисциплинах определяются потребностями человека. Поэтому, когда возникает необходимость в воздействии на природу, в предметно-орудийной деятельности, тогда техника предстает в своей бесчеловечности. Образно говоря, скрипка создана, чтобы воздействовать на людские уши и психику, потому ограниченна и есть лишь посредник между музыкантом и слушателем. А между молотком и горной породой нет человека. Он по другую сторону молотка, он лишь держится за рукоятку. Потому молоток может быть сколь угодно не эстетичен, незаконен, даже вреден для здоровья горняка. Но пока он часть системы по формированию будущего, в котором могут существовать и другие молотки, и выработка породы, он есть орудие труда и воспринимается как техника в самотождественном смысле слова. Если же представить, что этот молоток попал в музей и восхищает посетителей брутальностью своих форм, сохранилось описание технологии его производства, но такими молотками больше не пользуются, то этот молоток стал предметом искусства (хотя бы в качестве примера дизайна). Молоток все равно остается техническим изделием – наряду со скрипкой Страдивари[15]15
  Причем скрипка, будучи техническим изделием и орудием труда, еще и предмет искусства.


[Закрыть] и Венерой Милосской.

Итак, можно уточнить, что принцип бытия техники как способа существования отрефлексированных искусственных систем – это формирование будущего.

Немедленно к такому принципу бытия техники может возникнуть вопрос: а не прячет ли автор за «формированием будущего» проблему соотношения субъекта и объекта – ведь если техника требует рефлексии, то всегда должен быть и субъект, который ее проведет? Современная техника полноценным субъектом не является. Отчасти с этим можно согласиться: принцип требует своего раскрытия на конкретных примерах. Однако можно указать на закон Архимеда как на некий образчик, по которому строился данный принцип: при том, что с момента формулировки закона изменились представления о воде, о силе, о тяжести и веществе – закон сохраняет свою истинность. Он фиксирует некое соотношение. Попытаемся воспользоваться этим подходом для дальнейшего анализа. Во всяком случае, он позволяет занять правильную гносеологическую позицию относительно исследования техники как социального феномена. Техника каждый раз напоминает о том, что, с одной стороны, техника используется человеком, ее основы формируются в его сознании, с другой – она имеет собственную логику развития, собственную системность.

Однако собственная логика развития техники неизбежно ставит вопрос о самостоятельности ее онтологического статуса.

Как обоснование такой самостоятельности – выдвигаются различные аргументы. О. А. Базалук [8] прямо указывает на три этапа эволюции вещества – косную, живую и разумную материю (и говорит о потенциальных новых ступенях в развитии материи), – опираясь на идеи А. М. Хазена об уменьшении энтропии, как основном векторе эволюции во Вселенной. В. И. Гнатюк [50] постулирует принципиальное отличие техники от живых существ.

Однако, чтобы признать онтологическую самостоятельность техники, необходимо показать возможность ее существования без жизни: пока человек, остающийся живым существом, обеспечивает функционирование техники, всегда можно поставить вопрос о целостности ее как самостоятельной структуры. И если эмпирических подтверждений возможности самостоятельного существования и развития пока нет, а мысленные эксперименты не дают однозначных ответов (фантастику, к сожалению, нельзя считать добросовестными мысленными экспериментами), то необходимо показать качественное отличие технического и биологического – уточнить различие между техникой и жизнью.

Как правило, эту проблему увязывают с созданием четкого критерия различия организма и механизма, это одна из самых старых проблем во взаимодействии философии и биологии, как наук. На каждом этапе развития науки приходилось формулировать очередной набор таких критериев. Однако совершенствование техники через несколько десятилетий ставит под вопрос достижения ученых предыдущих лет. Размытие критерия различия организма и механизма ставит целый ряд проблем: этических, политических, технологических. Следовательно, уточнение критерия неизменно сохраняет свою актуальность.

Рассмотрим несколько типичных примеров размытия критериев. Дж. Вуджер еще в 1929 году предложил целостный набор из пяти подкритериев, которые в сумме должны были давать однозначный вывод [233, с. 45].

Во-первых, он указал на «внутреннюю организующую связь» между частью организма и целым. Однако достаточно взглянуть на мотор современного автомобиля, который рассчитан на взаимодействие с данной конкретной моделью и может функционировать, лишь когда работает электроника машины, чтобы усомниться в чисто техническом статусе этого мотора. Даже если расширить толкование указанного критерия и представить часть организма как неотъемлемую, не могущую существовать без целого, в то время как механизм можно разбирать на составляющие, то сейчас существует пересадка органов, а множество производств непрерывного цикла нельзя останавливать ни на минуту.

Во-вторых, организм компенсирует изменения в окружающей среде внутренними изменениями. Но орбитальные станции копируют бактерию: чтобы обеспечить поддержание стабильной внутренней температуры и давления, они расходуют запасенные вещества и энергоресурсы.

В-третьих, независимость жизни от человеческого ума и, напротив, зависимость техники. Здесь так же произошло размытие критерия. Требование автономности космических аппаратов, охранных систем и компьютерных программ соблюдается все более успешно. Компьютерные вирусы, написанные один раз, затем существуют совершенно независимо от создателя. А курица на птицеферме не может прожить и пары часов в случае отключения технологического комплекса – задохнется.

В-четвертых, эволюция жизни, определяющая существование данного конкретного организма. На данный момент практически невозможно отрицать эволюции технических устройств, пусть эта эволюция специфична, но «естественный» отбор среди танков и моделей мобильных телефонов очевиден любому, кто станет изучать историю техники. Если шире применять категорию «исторического», то, казалось бы, вопросы будут сняты – перед нами две линии эволюции, одна биологическая, другая техническая, их просто не следует смешивать. Однако сам принцип «живое из живого» уже нарушен, из неорганических материалов собрали ДНК бактерии, и эта бактерия смогла осуществить деление, то есть размножалась [188].

В-пятых, организмы могут быть генетически родственны друг другу. Однако родственны и технические изделия – изоморфизм определяется схожими задачами и аналогичной проектной документацией.

Можно возразить, что если живой природе генетически заданная информация неотделима от организма, то в технической реальности информация о создании технических изделий существует отдельно от них [50, с. 42] Однако и здесь существуют сложности: на жесткий диск компьютера можно записать практически всю информацию о его же сборке, о программном обеспечении и т. п. Генетический материал давно уже может храниться годами отдельно от организма, и расшифровка ДНК становится рутинной процедурой. Можно было бы сказать, что критерием выступает «возможность обращения» с технической информацией: человек может ею распоряжаться, а никакая ящерица свой код ДНК не считывает.

Критерии, сформулированные Дж. Вуджером еще в 1929 году, разумеется, устарели; они ценны именно тем, что сегодня опровергаются на уровне обыденного знания. Если же говорить о современных критериях, которыми оперируют сами биологи, то показательная обзорная статья И. Я. Павлинова «Концепции рациональной систематики в биологии» [170]: автор, в процессе анализа разнообразных подходов к классификации живых существ, пытается найти некие общие критерии, которые можно было бы использовать для наиболее универсальной и безошибочной систематики. Но когда им последовательно перебираются различные систематики, создававшиеся в процессе развития биологии, то всплывает тенденция – в их основе все больше лежат не чисто биологические качества живых существ (пусть даже их эволюция), но общие онтологические. К примеру, предлагается строить систематики по образцу математических фракталов[16]16
  В итоге И. Я. Павлинов приходит к выводу о невозможности разработки теории биологической систематики на формальных принципах эпистемиологической рациональности. Она должна быть разработана как онтологически-рациональная, на основе метатеорий, которые бы включали в себя биологию как частный случай.


[Закрыть]. Но тогда неизбежно возникает проблема: как отличить систематику живых существ от системности мира в целом? И чем такая систематика не будет подходить для описания техники?

Сравним соотношение биологического и технического с отношениями неживой природы и биологического. Далеко не сразу был преодолен разрыв между живым и неживым, существует множество переходных форм (те же вирусы). Жизнь покоряла все новые пространства, трансформируя себя, одновременно изменяя Землю. Так же и с более сложной ступенью развития материи – техникой. Первое преодоление качественного рубежа, само создание техники, лишь один из витков спирали ее развития. Человеческое сознание было единственным вместилищем информации о технических устройствах. Сейчас информация все более, если так можно выразиться, отделяется от человеческого мозга – в книгах она оставалась лишь потенциально используемым набором знаков, компьютеры же претендуют на независимое от человека мышление.

Рассматривая технику исключительно в утилитарном ключе, лишь как инструмент – мы неизбежно сужаем рамки ее восприятия. Одна из проблем антропоцентрического понимания техники – постоянные попытки представить ее в качестве инструмента по выполнению очередного социального идеала. Но если рассматривать техническую реальность как нечто объективное, то человек – настолько же необходимая составляющая техники. Как и техника необходима для существования общества. То есть чтобы сформулировать новый критерий, необходимо рассмотреть взаимодействие человека и машины в контексте развития технологии.

Лишь тогда станет ясно, чем может стать техника в случае «информационной революции».

Работа любого технического устройства или технологии основывается на том, что их создатель (или пользователь) рассчитывает в будущем получить определенный результат. Прогноз – это тождество бытия и мышления, обращенное в будущее. Насколько он верен, настолько работа машины будет соответствовать ожиданиям пользователя и соответственно, техника будет оставаться сама собой.

Что же обеспечивает машина?

Рассмотрим две крайности. Если деятельность машины абсолютно хаотична, то это уже не машина, ее применение – не технология. Если бы машина могла обеспечить противоположность хаоса, детерминировать будущее всего мира это было бы уже нечто большее, чем просто механизм, чем технология. Это было бы явление подлинного Deus ex machina.

Если вспомнить расплывчатое определение Ж. Делёза и Ф. Гваттари машины как набора сечений, срезов того потока, который проходит сквозь нее, и дополнить это определение рефлексией процессов, обязательных для техники, можно сказать, что машина предопределяет некий срез будущего, создает его. Это предопределение не гарантировано от случайности, не тотально по отношению к будущему бытию. Можно сказать, что машина формирует будущее – ровно настолько, насколько тождественен бытию тот замысел, который лежит в ее проекте. Это формирование хорошо подходит к хайдеггеровскому пониманию сущности техники, которая «расположена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается истина» [244]. Сбывающаяся истина – это ведь воплощение теории на практике. Единство открытия и его использования.

Осознанное формирование будущего – вот принцип, который можно использовать в качестве критерия различия биологического и технического.

Тогда прогноз развития техники – это рефлексия будущего, обретающая воплощения в технологиях и технических изделиях. Он соответствует возможностям и длительности функционирования системы. Чем на более длительный срок делается прогноз, тем большее тождество бытия и мышления должно достигаться, тем большее количество областей знания должно охватываться прогнозом.

В дикой природе живые организмы существуют, не осознавая себя. И чем выше развитие организмов, чем ближе они стоят к обретению сознания, тем ближе они именно к формированию будущего. Разумеется, можно привести контраргумент: живое создает будущее, ведь жизнь изменила состав земной атмосферы, а любой хомяк запасает еду на зиму. Тут необходимо провести различие между формированием будущего осознанным и воспроизводством себя, как единственным способом определения будущего. Жизнь воспроизводит себя до тех пор, пока существует заранее имеющаяся возможность – лишь чрезвычайно благоприятные условия Земли позволяют эволюции тысячами лет создавать новые виды живых существ. Эволюция слепа, «работает на ощупь»; живые ткани не могут использовать принципиально новые материалы, не располагают возможностями проектирования самих себя. С точки зрения любого инженера эволюция – весьма посредственный конструктор, обладающий громадным терпением и запасом времени.

Однако, указав критерий прогнозирования, немедленно следует предостеречь от иллюзий в его применении. Может показаться, что если составные части технологической системы созданы руками человека, то она всегда остается технической – и не может «откатиться» в своем развитии до уровня биологического или даже неорганического. Но это не так. Как живое, по Г. Гегелю, всегда готово разложиться, сделать скачок в область химического, так и техническое может утратить свое качество «прогнозирования будущего». Если взять экономику, как систему безусловно искусственного происхождения, то большая часть кризисов в ней происходит от отсутствия адекватного управления и попыток «воспроизводить себя» в неограниченном масштабе. Перепроизводство товаров, услуг, нормативных актов – фирмы и заводы буквально копируют мух-дрозофил или леммингов в стремлении к неограниченному умножению самих себя. Хаос военных действий отбрасывает технику даже не к уровню биологического развития, а к простым соотношениям больше/меньше и формулам из теории вероятностей. Бой, как неравновесная система, в момент наступления кризиса максимально открыт случайностям. В этом смысле отчаянная борьба сторон на войне за информацию, за точные координаты своих частей и т. п. всего лишь попытка поднять уровень организации своих действий. От просто стихийных процессов до уровня техники, перейти от «косной» природы, к «разумной».