Текст книги "Бытие техники и сингулярность"

Основа таких представлений – «закон Мура»: удвоение вычислительной мощности процессоров каждые восемнадцать месяцев. Эта закономерность наблюдается с 1960-х, она не строгая, но под осуществление очередного удвоения каждые несколько лет совершаются «микрореволюции» в физике, кристаллографии, прибористике, логистике. А когда множество различных направлений и дисциплин, множество лабораторий и фабрик, бизнес-структур и государств так согласованно обеспечивают многолетний рост – при очевидной невозможности договориться по множеству других вопросов, – это может быть лишь отражением какой-то фундаментальной необходимости.

Уже сейчас появляется возможность автоматизированного контроля процессов самого разного уровня – от наномасштабов до планетарных величин. Там, где раньше требовался специалист, теперь справляется программа, причем в круглосуточном режиме, и порой лучше человека. Следующий шаг – в перспективе неизбежный, потому как количество вычислительных мощностей должно перейти в качество: это появление искусственного интеллекта, который в состоянии заменить собой практически любого специалиста. Причем интеллект этот должен самосовершенствоваться, открывать новые возможности уже для себя.

Р. Курцвейл – второй известнейший идеолог сингулярности – прославился в первую очередь как специалист по краткосрочным технологическим прогнозам, которые весьма часто оправдывались. Из фундаментальных гипотез наиболее интересна идея «закона ускоряющейся отдачи»: он рассматривает «закон Мура» лишь как частный случай общего экспоненциального процесса ускорения вычислений. Отсчет ведет с 1890-х, с первых автоматизированных устройств, используемых при переписях населения – и линия экспоненты не нарушается, хотя сменилась уже не одна парадигма вычислительных устройств [113]. Но его работы несут в себе столько технологического оптимизма и написаны настолько популярно, что его в чем-то можно сравнить с Жюль Верном. Так много локальных успехов, что некогда сомневаться…

Образы технологической сингулярности весьма разнообразны – их перечисление больше всего напоминает павлиний хвост, поскольку безграничное увеличение вычислительных возможностей компьютера обещает как бы вариацию «рога изобилия».

Есть представления о постчеловечности-киборгизации – изменении организма Homo sapiens, наполнения его автоматикой, средствами самоконтроля, приборами и т. п. Грань между привычными биологическими организмами и машинами стирается – биохимией можно управлять, геном редактируется.

Это дает образ постчеловека – воспроизводящегося субъекта, который свободен от пола (постгендер, т. к эмбирионы можно будет создавать из неорганической материи), свободен в выборе конкретных характеристик своего тела (генетическое программирование, «трансгрессивность»), свободен в сочленении себя с машиной (киборгизация, а также нейроинтерфейс). Новые возможности могут быть использованы для консервации и восстановления земной биосферы (техногайянизм), и для колонизации Солнечной системы (космическая экспансия и терраформирование).

Однако при весьма значительном потоке новых работ – оптимизм у трансгуманистов опережает аналитику.

Недаром тот же Вернон Виндж всемирную славу получил как писатель – роман «Пламя над бездной» дает образы будущей сингулярности и показывает, как в мире может существовать разнообразие интеллектов, начиная от привычного нам человеческого, до почти неограниченного в развитии электронного или экзотического коллективного рассудка, который образован несколькими субразумными «собаками». Равно как «киберпанк» – это в первую очередь эстетическое выражение бешеного технократического прогресса. Отличной иллюстрацией выступает книга М. Дери с описаниями киберкультуры рубежа веков [64]: он прямо пишет о сплетении чисто футурологических, подчеркнуто научных концепций и самой эмоциональной эсхатологии, когда от наступления нового тысячелетия уж точно ждали прихода «сверхинтеллекта», или, в крайнем случае, соглашались ждать до 2012 года (по календарю майя).

Но если абстрагироваться от частностей, от прогнозирования деталей, которые сейчас невозможно аргументировать и остается лишь выдумывать, то общей чертой качественного скачка в развитии компьютеров есть обретение ими некоего подобия сознания.

То есть, чтобы обеспечить новый взгляд на перспективы развития будущего, необходимо попытаться использовать концепцию, обладающую фундаментальными философскими обоснованиями, в которой корректно используются понятия, и нет постоянных попыток «подогнать» качественный результат под бесконечные количественные достижения.

Да, такая концепция есть – это становление «абсолютного духа» в философии Г. Гегеля.

γ.1. Философия Гегеля вообще и актуализация «абсолютной идеи» в частности – несет на себе груз громадного количества интерпретаций.

Еще со времен дискуссий старогегельянцев и младогегельянцев отмечено противоречие системы и диалектического метода [90, с. 534]. Становление абсолютного духа воспринимается как идеалистический конструкт, который был необходим Г. Гегелю, чтобы раскрыть процессы эволюции при недостаточном количестве естественонаучного материала. И первое, что делают материалисты (вслед за основоположниками марксизма), – отбрасывают этот образ, который подталкивает к теологическим рассуждениям.

Старогегельянцы, неогегельянцы и так вплоть до П. Тейяра де Шардена, напротив, видели в системе Г. Гегеля чрезвычайно удобный инструмент для теологических рассуждений. Тот же П. Тейяр де Шарден заменил Абсолют «точкой Омега» и попытался инкорпорировать концепцию эволюции в учение католической церкви [212]. Финал эволюции – это некое слияние индивидуальных сознаний, «возврат к себе целиком всей ноосферы». Однако в его сочинениях крайне скупо освещается феномен техники.

Пытаться сегодня «реабилитировать» концепцию абсолютного духа в ее чистом, оригинальном гегелевском виде – значит повторить путь старогегельянцев с их отождествлением Абсолюта и Бога, с теологическим толкованием системы Г. Гегеля. Для философии науки это тупиковый путь.

Но, опираясь на прогресс в науке и технике, можно попытаться материалистически переосмыслить концепцию самопроявления абсолютного духа, отождествив его с самопознанием техносферы.

Разумеется, это качественно иной шаг, чем заимствования диалектики из гегелевской философии, потому как диалектика суть метод и может применяться к самым разным онтологическим и социологическим конструкциям, а использование «абсолютной идеи» требует либо онтологических допущений (идеалистических), либо трансформации исходной гегелевской концепции.

Чтобы провести сравнение реализации абсолютной идеи в философии Гегеля и концепции технологической сингулярности, во-первых, необходимо выявить те сущностные сходства, которые объединяют самопроявление абсолютного духа и самосознание техносферы, во-вторых, необходимо указать те граничные условия, которых необходимо придерживаться, чтобы сохранять подобие.

Зададимся тождеством мышления и бытия, как опорой существования субъекта, проявления его «Я». Без достижения тождества (заведомо неполного, но определяющего некий качественный уровень) становление личности невозможно. Еще И. Кант опровергал картезианский принцип «мыслю – следовательно, существую», на основании того, что разум невозможно вывести из единственного положения. И сама по себе истина – в ее единичном проявлении, в отдельном тождестве бытия и мышления – не может определять развитие техники, требуется многообразие законов природы, результатов экспериментов и т. п.

Чтобы перейти от единичного основания «техносубъекта» к его возможным качествам, необходимо опираться на основные объективные противоречия в технике.

В технике противостоят утилитарное, направленное на человека «вне-себя-бытие» и стремящееся к самодостаточности, направленное на развитие техносферы «для-себя-бытие». Техника с момента своего возникновения была направлена на обслуживание человека, на удовлетворение его потребностей. Одновременно человек обслуживает технику: тратит силы на ее создание, ресурсы на ее поддержание.

Первоначально истина, тождество бытия и мышления, присутствует в технике лишь опосредованно – через конструкцию технических изделий, через алгоритм технологии. Машина или механизм перестают функционировать, если алгоритм не обеспечивает достижение результата – их конструкция и/или использование не соответствуют истине. Можно назвать это инобытием техносубъекта. Г. Гегель указывает на свойства механизма: «понятие как субъективное понятие есть сначала вне объекта, и всякая определенность есть определенность, положенная как внешняя. Как единство различных объектов есть поэтому некое составное, некий агрегат, и действие, оказываемое на другое, остается внешним отношением; это – формальный механизм» [42, с. 384]. Отрасль техники, например, транспорт XIX ст., может быть сколь угодно развитой, но мышление, необходимое для ее существования, присутствует в человеческом сознании. Это – тезис техники. Ее многократно описанное проявление, которое возникает едва ли не с появлением каменного рубила.

Г. Гегель усматривал суть системы технических изделий в том, «что имманентная отрицательность как центральная единичность некоего объекта (абстрактный центр) приходит в отношение с несамостоятельными объектами как с другой крайностью посредством некоторой середины, которая соединяет в себе центричность и несамостоятельность объектов (относительный центр). Это абсолютный механизм» [42, с. 387]. Интерпретируя его слова, можно сказать, что техносфера стремится к централизации, располагает всеми предпосылками, но принципиально не может ее достичь из-за ограниченного, чисто внешнего взаимодействия механизмов. И в начале XIX века такое противоречие было очевидным: точность и безупречность, к примеру, часового механизма, противостояла явной невозможности для этого механизма существовать без человеческих усилий. Люди все более уверенно задавали систему мер и весов, стандарты и т. п., при желании скорее в этом можно было усмотреть предпосылки к единству техники, чем в реальном взаимодействии технических устройств.

Формирование антитезиса начинается с появлением компьютеров. С переходом от отражения, к обработке и накоплению информации в технике. Можно сказать, что информация получает в технике свое непосредственное бытие. Если на странице книги любое написанное слово – это просто знак, и оно становится понятием лишь в человеческом сознании, то компьютер самостоятельно обрабатывает данные, хотя и в пределах заданных программой. Вычислительное устройство, которое снабжено автоматизированным вводом-выводом данных, тот первый зародыш техносубъекта, который можно уподобить бактерии на фоне человека. Тождество бытия и мышления в ранней вычислительной технике поверхностно. За решениями программы в очень малой степени стоит история ее развития, в то время как мысль индивида опирается на его жизненный опыт. Потому существование тождества «бытие-мышление» у компьютеров обеспечивается чрезвычайно высокой четкостью высказываний. Компьютерные языки наиболее жесткие, не терпят двусмысленностей, метафор и т. п. Перечень описываемых программами ситуаций ограничен, и это порождает термин «слабый искусственный интеллект».

Можно провести аналогию с картезианским сведением всех качеств вещей к протяженности: чтобы обеспечить онтологические основания интуиции, Р. Декарту потребовалось привести в соответствие простые врожденные идеи и некие простые основания окружающего мира. Точно так же вынуждены поступать программисты, ужимая разнообразие мира до словарного запаса «C++» или набора атрибутов «JavaScript». Можно продлить эту аналогию до «элементарного факта» из работ Л. Витгенштейна, когда весь мир составляют лишь факты логического пространства, а другими просто не следует заниматься. Но суть останется неизменной: жесткое упрощение нашей реальности, обусловленное неизменностью понятийного аппарата.

Как инобытие субъекта в механизме может занять целые исторические эпохи, может не сниматься столетиями, так инобытие машинного сознания в цифре может оборачиваться чистой тавтологией. Мышление тождественное мышлению, уравнение превращаются в уравнения – безо всякого контакта с действительностью. Виртуальная реальность – лучший образ, который иллюстрирует подобное тавтологическое тождество. Эта проблема актуальна не только для компьютера, но и для всех организационных техноструктур. Любая бюрократическая организация, которая отчуждает индивида от полноты принятия решений (ее можно рассматривать как прототип компьютера, в котором люди, подчиняясь определенным нормам общения, берут на себя функции транзисторов), стремится к максимизации обмена данными внутри себя, при постоянном снижении объема полезной работы. Если же рассматривать совершенно оторванную от промышленности компьютерную технику, то она становится системой-паразитом: потребляются человеческие силы, ресурсы, энергия, а на выходе нет ничего полезного.

Снятие противоречия между механизмом (действующим, но не сознающим) и компьютером (вычисляющим, но не организующим) необходимо для развития техники. Сейчас обе противоположности, хотя и демонстрируют рост возможностей, несамодостаточны даже в рамках описанного противоречия. Полная автоматизация процессов производства не достигнута и не может быть достигнута, пока механизм, даже с помощью компьютера, отслеживает лишь свои внутренние процессы, контролирует собственно производство, но не потребление, не проектирование. Можно сказать, что техника лишь неосознанно воплощает «для-себя-бытие» даже в сборочных линиях, на которых изготавливают роботов, – самообеспечение не может быть «само» в полном объеме, пока его конечную цель задают люди. Аналогична бесцельность растущей вычислительной мощности компьютеров – ее рост, при всех захватывающих перспективах, порождает все больше вопросов: значительный процент вычислительных мощностей используется лишь для развлечений, при этом сложнейшие алгоритмы в компьютерных играх соревнуются в отвлечении пользователя от сколько-нибудь созидательной деятельности.

Что позволяет провести аналогию развития компьютеров с гегелевским становлением абсолютного духа, так это постепенный качественный рост возможности обработки информации, переход к решению компьютерами все более сложных задач – фактически становление сознания. При этом множество задач, которые до того решали методом проб и ошибок, часто без понимания, когда правильная конструкция механизмов фактически получалась эволюционным путем, теперь могут решаться проектированием, на чисто виртуальных моделях. История развития мира у Г. Гегеля – это фактически становление системы категорий (ее раскрытие, опредмечивание). В развитии программного обеспечения сейчас идет схожий процесс. И при сохранении материалистических предпосылок (первичности бытия) в «идеальном» мире программ требуется воспроизвести процесс становления мышления, становления сознания. Воспроизвести не стихийно – как во многом происходит со становлением мышления каждого индивида, – а предельно осознанно. Осознающая себя техносфера должна столкнуться с теми же противоречиями, что вскрыты Г. Гегелем, и пройти путь от просто бытия механизма (как проекции человеческого мышления на материальный мир), от бытия знака (когда знак реализуется в программе) до осознания окружающего мира и себя. Например:

«Раньше мы имели в качестве форм непосредственного бытие и существование; бытие есть вообще нерефлектированная непосредственность и переход в другое. Существование есть непосредственное единство бытия и рефлексии; оно поэтому явление, которое возникает из основания и погружается в основание. Действительное есть положенность этого единства, ставшее тождественным с собой отношение; оно поэтому не подвержено переходу и его внешность (Aufierlichkeit) есть его энергия; оно в последней рефлектировано в себя; его наличное бытие есть лишь проявление самого себя, а не другого» [42, с. 312].

При этом у техносубъекта должна возникнуть возможность формулировки понятий, самостоятельной постановки целей. «Но духом для себя он становится только через то, что он себя обособляет, определяет себя» [43, с. 33] – лишь в становлении собственного сознания техносфера сможет устранить противоречие между «все-себя-бытием» и «для-себя-бытием».

Г. Гегелю, чтобы совместить раскрытие системы категорий и реальный исторический процесс – потребовалось допущение, которое позволяло восполнить недостающую информацию – идеализм, как основа онтологии. Но сейчас ядро этого процесса – становление субъекта – можно рассмотреть куда более конкретно, на самых что ни на есть технических примерах. Существование техники, как единство бытия и рефлексии, может рассматриваться в качестве реальной перспективы.

От сходства двух концепций перейдем к их различию. Если сравнить сходство «технологической сингулярности» и «абсолютного духа» с объемами пересекающихся понятия (два круга Эйлера), то с каждой стороны можно будет указать на границу, за которой сходства уже не наблюдается: налицо либо «технологическая сингулярность», либо «абсолютный дух».

Выделим два набора граничных условий.

Качества абсолютного духа, недостижимые для техносубъекта:

– уровень соответствия бытия и мышления, который может быть получен при становлении техносубъекта, будет заведомо ниже, чем триумф абсолютного духа. Если гегелевской конструкт основан на постижении (во всяком случае, качественном) всего бытия, то техносубъект и начинает свое становление не с возникновением Вселенной, равно как и при обретении самосознания техника не будет располагать всеми знаниями о мире. При определении снятия инобытия техносферы должна использоваться принципиально иная мера;

– если не достигается полного единства бытия и мышления, то неизбежно сохранение части противоречий и появление новых. Технологическая сингулярность не будет концом истории;

– носитель абсолютного духа, по Г. Гегелю, это искусство, религия, философия. Как практики, как формы общения людей, по скорости обмена информации они заведомо проигрывают современным компьютерным средам, в которых действуют программы. Множество человеческих индивидуальностей, неповторимых и, возможно, гениальных, объединяются в целое с куда меньшей скоростью, чем машины. Следовательно, непосредственно человеческое общество не выступает носителем абсолютного духа, и антро-поцентричность процесса развития абсолютной идеи – иллюзия. Можно провести линию все более совершенных основ для качественно новых субъектов: от биосферы (в которой гилозоисты пытались увидеть личность) через общество (с бюрократическими структурами) к техносфере;

Представления о технологической сингулярности, несовместимые со свойствами абсолютного духа:

– футурологи часто рассматривают лишь количественный рост как достаточное обоснование технологической сингулярности;

– сингулярность выступает в виде увеличения скорости прогресса. Но если она лишь одна из ступеней в развитии, то каковы следующие? Каковы ориентиры развития? Они должны быть заданы при дальнейшей разработке концепции технологической сингулярности;

– снятие противоречия социального и личного в концепте абсолютного духа происходит через единство. Подразумевается единоцентричность (фактически монотеистичность) абсолютного духа. Объединенную техносферу, управляемую лишь одним сознанием, вполне можно себе представить. Но тогда она затормозится в своем развитии – неотраженные в ней противоречия Вселенной так и останутся чем-то внешним, потому как внутри единой техносферы не останется вербализованных или субъективных противоречий. Противоречие перестанет быть для нее источником развития, каким оно было для человечества. Не говоря уже о том, что возможность множественности сознаний задана спецификой программного обеспечения: процедура загрузки и виртуального обучения подразумевает максимально возможную скорость становления очередной личности.

Итак, технологическую сингулярность можно уподобить ограниченной версии Абсолютного духа. Она требует возникновения субъекта. В рамках компьютерной революции это может быть только искусственный интеллект.

И тут мы сталкиваемся с противоречием: с одной стороны, этот интеллект должен быть не человеческим, с другой – единственный доступный нам для сравнения разум – именно наш, людской.

Как же оценить возможность создания ИИ?