Текст книги "Солдаты удачи поневоле…"

Особый интерес Ян при изучении обнаруженных бумаг, проявил к Испанскому иностранному легиону. Как это ни странно, но он до сих пор почти ничего не знал о жизни иностранных легионов разных стран. Нет, конечно же, он слышал о них, но не более того. Больше других, конечно же, был известен Французский. О таких, как Английский, Голландский, Испанский иностранные легионы, он знал очень мало. Поэтому его заинтересовал только Испанский. Хотя по численному составу он значительно меньше Французского, это подразделение никак нельзя назвать его уменьшенной копией. Если французы отметились в самых разных странах – от Мексики до Индокитая, то у испанцев не такая богатая боевая биография. Дело в том, что Испания уже к началу XIX века потеряла большую часть своих колоний и нуждалась не столько в приобретении новых владений, как это было у Франции в то время, сколько в удержании под своей властью остатков былого могущества. По этой причине численность Французского иностранного легиона все больше увеличивалась, а Испанского – постепенно сокращалась. Своим созданием испанский Иностранный легион обязан Хосе Мильяну Астраю, легендарному генералу (в то время подполковнику), проявлявшему на поле боя чудеса храбрости и потерявшему в сражениях руку и глаз. Именно ему, герою войны в Марокко, неизменно сражавшемуся в первых рядах и лично поднимавшему бойцов в атаку, принадлежит вошедшая в историю фраза «Да здравствует смерть, и да погибнет разум!» («Viva la muerte, y muera la inteligencia!») Первая ее часть – «Да здравствует смерть!» – являлась боевым кличем Легиона. Для Испании XIX века важной задачей было удержание ее владений в Марокко, позволяющих контролировать выход из средиземного моря в Атлантику. Долгое время власть, как испанцев, так и французов в Марокко была номинальной и распространялась лишь на крупные города и прибрежную полосу. Жители внутренних районов – арабы и берберы – отказывались подчиняться завоевателям. Война с ними в горах была очень тяжелой и кровопролитной. Поэтому основную тяжесть борьбы с марокканцами взяли на себя иностранные легионы Франции и Испании, используемые своими хозяевами как пушечное мясо и бросаемые на самые гибельные участки. Особым испытанием как для Французского, так и для Испанского легионов была война против вождя марокканцев Абд-Эль-Керима в 1921–1926 годах. Однако это тема особой статьи. Мы же расскажем о наиболее значительной войне, в которой пришлось принять участие Испанскому легиону, – гражданской войне в Испании 1936–1939 годов. До сих пор россиянам было известно о том, что тысячи советских солдат и офицеров принимали участие в этой войне на стороне республиканцев против сторонников генерала Франко. Мало кому известно, что многие десятки наших соотечественников сражались на другой стороне баррикад, под знаменами национальной Испании и трехцветным российским флагом, в т. ч. и в рядах Испанского иностранного легиона. Легион – оплот генерала Франко До событий 1936 г. – прихода к власти в Испании прокоммунистического правительства и восстания против него 18 июля 1936 г. армии, в т. ч. и Испанского легиона, русских проживало в этой стране по сравнению с другими территориями Европы немного. Правда, известно, что в Испанском легионе еще до гражданской войны в этой стране служили с 1932 г. по крайней мере четверо наших соотечественников, покинувших Россию после событий 1917 г. Они приняли участие в составе Испанского легиона в подавлении Октябрьского прокоммунистического восстания 1934 г. в Астурии, где Москва, руками Коммунистического Интернационала (Коминтерна) – международной организации, созданной для свержения капиталистических правительств по всему земному шару, уже тогда пыталась устроить революцию для распространения ее на другие страны. Этим Испанский иностранный легион снискал у коммунистов славу одного из самых ненавистных подразделений Франко. Неудача, стоившая многих жизней легионеров и еще больше – восставших рабочих, не остановила идеологов коммунизма из СССР. В 1936 г. им удалось привести к власти свое правительство. Однако попытка дальнейшего расширения революции натолкнулась на сопротивление испанской армии. Пожалуй, самым серьезным оплотом генерала Франко против левых, взявших власть в Мадриде, был Испанский иностранный легион, солдаты и офицеры которого одними из первых поднялись на борьбу против коммунистов. События в Испании были восприняты русскими эмигрантами как продолжение гражданской войны и борьбы с коммунизмом, которую еще недавно вели на просторах Родины. Франко именовался в белогвардейской прессе того времени испанским Корниловым, а франкисты – белогвардейцами и корниловцами. Действительно, многое из происходившего в Испании до боли напоминало гражданскую войну в России: разорения храмов, красный террор госбезопасности против интеллигенции, зажиточных слоев населения, офицеров, кровавые бесчинства коммунистов и анархистов, социализация женщин, аресты и расстрелы противников республиканцев, тот же интернациональный сброд, съехавшийся на гражданскую войну, чтобы грабить, насиловать, убивать под флагом борьбы с фашистами. Лозунги Франко также сильно напоминали идеологию белых генералов: «За единую и неделимую страну», бескомпромиссная борьба против коммунистов, свободный выбор населением будущего устройства государства. На помощь генералу Франко были отправлены десятки и сотни русских добровольцев. В основном это были проживавшие во Франции белогвардейцы, связанные с Российским общевоинским союзом (РОВС). Однако широкомасштабную помощь РОВС генералу Франко оказать не смог. Полусоциалистическое правительство Франции, узнав о помощи русских белогвардейцев антикоммунистическим силам Испании, закрыло для них границу и не позволяло им помогать франкистам. Впрочем, данный запрет не распространялся на военные грузы, включая танки и самолеты, а также на красных добровольцев Коминтерна, которые тысячами переправлялись через границу и вливались в красные интернациональные бригады. Сначала положение Франко было очень тяжелым: поднятое им восстание было успешным лишь отчасти, т. к. не достигло своей основной цели – быстрого свержения прокоммунистического правительства. К тому же столица Испании осталась в руках левых. Большинство стран мира, включая и США, лицемерно высказавшись о невмешательстве в испанские дела, тайком помогали коммунистам и их союзникам. Первые полгода борьбы движению Франко серьезно почти никто не помогал. Германия и Италия признали с большими колебаниями правительство Франко только в ноябре 1936 г., поскольку его Гитлер и Муссолини не считали родственным им «по духу». Практическое оказание ему помощи стало осуществляться лишь с конца того же года. Это произошло лишь тогда, когда они поняли, что лучше Франко, чем коммунисты. В это время отношение к русским в Испании было неоднозначным. Однако почти у всех слово «русский» ассоциировалось со словом «коммунист». Доходило до того, что нередки были случаи, когда проделавших долгий путь русских добровольцев, затративших солидные суммы денег на дорогу, франкисты отсылали обратно, подозревая в них агентов коммунистов. Вообще даже в среде испанской интеллигенции о России и русских мало что знали, а большинство населения считало, что там «царь с царицей по имени Распутин выгнали прежнего царя Троцкого, который убил Ленина». Публикацию подготовил Сергей Балмасов…

Смешно? Возможно. Но так знали историю нашей страны за рубежом в 20–30 годы прошлого столетия.

Ян Михайлович вспомнил, как из соседнего с Алжиром государства Мали, совершали нападения туареги. Но легионеры могли тогда только защищаться. Потому что ввод французских войск в страну, которая 20 июня 1960 года провозгласила свою независимость от Франции, вызвал бы довольно нежелательную реакцию со стороны мировой общественности и, в связи с этим, соответствующие санкции ООН… Столицей молодого государства тогда стал Бамако. К федерации Мали хотела примкнуть и Верхняя Вольта, но встретила противодействие соседей. В частности в Сенегале опасались Судана, который обладал большими финансовыми и военными возможностями. Предвосхищая вторжение суданских войск в ночь с 19 на 20 августа 1969 года, многие суданские министры тогда были арестованы.

Но если заглянуть далеко вперед от тех далеких шестидесятых, мы увидим, что Французский иностранный легион снова находится в этой стране, название которой Мали. Теперь война идет с Аль-Каидой. Легион сейчас выступает под эгидой ООН. И буквально недавно.

Ян Михайлович вспомнил, как присутствовал при допросе профранцузски настроенного перебежчика – туарега. Туарег давно работал на 2 отдел, но поскольку сотрудника не было, а он принес довольно интересную информацию, разговор с ним вел лейтенант Бардан. Присутствовал при этом и капрал Франжье.

После того, как перебежчик выдал основную информацию, он неожиданно открыл перед Барданом и Франжье, как казалось ему, сверхважную аксиому, – им, арабам нельзя доверять, какими бы они не казались преданными, и тут же стал приводить примеры. В частности он рассказал про случай племенного предательства, – захват туарегами города Аннаба. Город удалось освободить легионерам только при поддержке французской авиации. Когда вели разговор с мэром города Омаром, он рассказал, что туареги напали на город в 6 утра. Город с двух сторон окружен водой, а единственный вход в него охранялся малийской армией. В тех местах, где на реке имеется броды, известные только местным жителям, начальник гарнизона города, полковник – араб, помог туарегам перебраться через реку. Поэтому туареги вошли в город без боя. Предатель знал все посты и расположения союзной армии Франции.

Перебежчик рассказал, что среди нападавших были даже французы арабского происхождения. Насилия над гражданским населением не было. Убивали только военных – сторонников Франции…

Ян Михайлович отложил в сторону прочитанное и взял журнал, в котором было изложено про пустыню Сахара, в которой ему пришлось воевать с алжирцами, туарегами и даже арабскими наемниками…

Он читал о том, с чем был знаком воочию, так сказать, физически, и только из этого журнала узнал, что пустыня Сахара, это крупный географический и природный объект, состоящий главным образом из песков, вытянувшийся с востока на запад почти пять тысяч километров, а с юга на север на 1 200 километров, а занимаемая им площадь равняется более, чем восьми миллионам квадратных километров. От площади всей Африки, пустыня Сахара занимает почти 30 %, что даже больше, чем Бразилия. По понятным причинам эта местность не заселена, не считая, конечно, территорий – оазисов. В центральной части пустыни имеются горы – Тибести с вулканом Эмми-Куси высотой почти в 3,5 тысячи метров. Рельеф пустыни включает в себя и крупные впадины, которые наполняются водой в период дождей, а потом высыхают.

Конечно же, описание пустыни Сахара ему, прошедшему ее, образно говоря, «вдоль и поперек», показалось Яну Михайловичу, мало интересным…

Он вспомнил, как в одном из боев, он, и еще двое находившихся с ним легионеров, спасая раненого капрал-шефа, поляка из пригорода Варшавы, оторвались в пустыне от основных сил взвода.

Тогда взвод прикрывал беспорядочное бегство их батальона. А Франжье с двумя легионерами, вооруженные только винтовками, целый день по пескам тащили раненого на руках. Изнемогшие от усталости, Франжье с легионерами знали, что берберы, испытывая особую ненависть к легионерам, в плен их не возьмут и сразу прикончат холодным оружием на месте. Поэтому они в надежде спастись, уползали все дальше и дальше в пустыню. Неожиданно заговоривший впереди пулемет заставил их остановиться. Чей это был пулемет, или легионеров, или берберов, они так и не узнали.

Темнело быстро. Пережив кошмарную бессонную ночь в пустыне вместе с раненым капралом, окруженные безжалостными берберами, утром неожиданно увидели бежавших им навстречу перебежками, легионеров…

Воспоминания о боях в пустыне приходили на память Яну Михайловичу часто. Он прекрасно помнил, что Алжир фактически стал второй родиной для солдат иностранного легиона, штаб-квартира которого находилась тогда в Сиди-бель-Аббесе. Бои шли в основном в районе Мозера…

На память ему пришла ночь, когда они отдыхали в палатках в пустыне, в предгорье горного хребта. У него тогда было неважное настроение. Проверив посты, он вернулся в палатку, налил полную кружку вина и залпом выпил. Он посмотрел в сторону капрала Калиновски, который последовал его примеру и также выпил вина. Покосившись на Франжье, сплюнул сквозь зубы и поднялся на ноги. – Пойду отдохну, – сказал он скорее сам себе, чем Яну, и пошел в угол палатки к своей постели.

Проводив его взглядом, Франжье закурил сигарету и вышел на «свежий» воздух. Ветер выл немилосердно. Вправо, метрах в двадцати стоит на часах Вольдемар, бывший советский солдат, призванный из Перми, а влево, немец Генрих. Ян наблюдал, как они оба крепко сжимая в руках винтовки, вглядываются в темноту…

И вдруг, вся эта внешне спокойная идиллия рухнула…

– Сюда! К оружию, берберы! – в свисте ветра обрывается отчаянный крик Генриха, а за ним, почти сразу, блеск белого пламени и глухой раскат разрыва гранаты. Справа и слева застучали торопливые выстрелы. Ян подбежал к Генриху.

– Вот здесь, лезут, через проволоку, – хрипел он, стреляя наугад в ночь.

Рассыпая искры, огненными стрелами взвились ракеты, и берберы, с громкими проклятьями, бросились бежать от проволоки. Из палаток, заряжая на ходу винтовки, выбегали легионеры.

До утра не стихая, раздавались выстрелы, свистел ветер, хлопали пологи палаток.

К рассвету берберы ушли в горы. Неожиданно стих ветер, и только очертания горного хребта неясно вырисовывались на бледно-голубом алжирском небе.

Дымящееся словно спросонья солнце медленно подымалось из-за каменной горы. Из посветлевшей сразу пустыни подул горячий ветер – будто кто-то открыл дверцу железной печи…

В 1961 году среди солдат и офицеров поползли слухи, что с потерей Алжира легион распустят. Поэтому, чтобы не потерять эту «вторую» родину, легионеры сражались отчаянно. Ожесточенные бои шли практически до последнего человека. Командованием легиона была выработана уникальная тактика боев с повстанцами. Заключалась она в том, что на территории Алжира создавались «полосы изоляции», которые превращали зоны боевых действий в запретные территории. Жители этих «полос» должны были немедленно покинуть «запретную территорию». Любой человек, который был обнаружен на запретной территории, считался потенциальным врагом и уничтожался на месте без каких-либо разбирательств.

Но дисциплина в легионе, все же падала. Стали поощряться пьянки и порок. Они, как казалось командованию легионом, размягчали душу, стирали воспоминания о прошлом. А когда становилась нестерпимой тяга к оставленному, – сильные побеждали, слабые же, падали раздавленные пятой сурового закона борьбы. Такова жизнь. А крики побежденных, при этом, всегда тонули в бескрайних и глубоких песках пустыни, и беспорядочном грохоте выстрелов.

2004 год. Какой уже месяц Ян Михайлович почти не встает с постели. В глазах проходят прожитые годы. Какие – то серые дома ползут мимо. Ползут все ниже и ниже, и все дальше друг от друга. Вот появился пригород какого-то города или села. Полосатая спина дороги, по ней едут то ли сани, то ли телеги. Белое поле. То тут, то там черные деревья хуторов. А вот, и вписавшийся в серую черту горизонта, родной хутор. Собака, привязанная к конуре, гремит цепью, кудахчут, разгуливая по двору, куры. Какие-то заплаканные оконца ранним утром… Мать и отец. Да… там его прошлое. В каждом знакомом лице, в дереве, повороте тропы. Куда не ступишь ногой – всюду твое прошлое. Напоминает о себе, спрашивает, наставляет, бередит те душевные раны, которые может залечить только время… В воображении мелькнули березы родного хутора. Гнездо аиста на тополе, дерущиеся на дороге воробьи…

Ян Михайлович закрыл и снова открыл свои глаза… Родной хутор пропал в каком-то белесом тумане. Вдруг появился кронштадтский порт. И он видит себя в кабинете оперуполномоченного Особого отдела. Молодой капитан проводит с ним беседу. С начала благодарит, за то добросовестное сотрудничество с органами, там, в Польше и Венгрии, и надеется на такое же сотрудничество, в Конго. Но в Конго, Ян Михайлович, к сожалению, остался без своего куратора. Тот вскоре, почти сразу, как их интернировали, умер, от неожиданно свалившейся на него лихорадки. Вот и пришлось действовать на свой страх и риск… Потом бегство из лагеря. Почему ему пришло в голову спровоцировать этот побег? Ян Михайлович, за всю свою долгую жизнь, так и не нашел ответа. Возможно, все, за некоторым исключением, вернулись бы живыми на Родину? Может, было бы и так. Но кто-то тогда словно дергал его за веревочку, – делай то, делай это… Он попытался выйти и на Советское посольство, но от них открестились. Откуда ему было тогда знать, что Советский Союз был тогда вынужден пойти на такой шаг, чтобы спасти свою репутацию, как ярого миротворца на мировой арене. Да, а дальше все шло, как определила им всем судьба. Ян Михайлович не был верующим, но после своего возвращения, через некоторое время окрестился в церкви, и стал ее частым посетителем. Он уже подумывал уйти в монастырь, но, вспомнив про свою семью, тут же забыл о своем желании…

… Ночью ему снова приснился родной хутор…

За сеновалом какие-то парни пилили дрова. – Бог в помощь! – сказал он им, но они не слышали и продолжали пилить. Он едва сдержался, чтобы не подойти к этим парням, которые хохотали, так громко, будто бы не знали, что в Алжире сейчас страдают и гибнут люди. Но вот, пройдя немного, Ян неожиданно обернулся… Парней за сеновалом уже не было. Торчали только березовые козлы, да лежал толстый слой опилок. Он снова закрыл глаза. Ему показалось, что он уже тут был… Заброшенный сеновал, а он спит на прелой соломе, а потом долго сидит на груде гнилых досок, и прислушивается к чириканью воробьев. Вдруг видит выросшего перед ним незнакомого человека.

– Вы не хозяин этого дворца, – спрашивает он Яна, проводя рукой по сеновалу.

– Я такой же хозяин, как и вы, – отвечает Ян Михайлович, и снова падает в забытье…

Через пару дней Яну Михайловичу стало лучше. Он стал потихоньку вставать, и ходить с костылями по квартире. Алена Ивановна отпросилась на работе и была дома. До этого она нанимала специальную сиделку, – медсестру из местной поликлиники, которой немного платила. Казалось, все, Ян Михайлович пошел на поправку. Он повеселел, появился аппетит, поднялось настроение. Но память… Как только он оставался один, снова тянула его назад в те, прожитые за границей годы…

…Начало мая 1968 года. Заключительная стадия подготовки документов по возвращению бывших солдат советской армии, а потом легионеров, на Родину. В Советском посольстве все проходят собеседование. С ними беседуют два секретаря посольства. Посла, которым, как им стало известно позднее, был тогда Валериан Зорин, они видели только мельком, во дворе посольства, когда выходил из машины у парадного подъезда.

Все, казалось, шло хорошо, оставалось ждать только решения по их вопросу Советского МИДа. И вдруг, Париж словно взорвался. На улицы столицы Франции вышла взбунтовавшаяся молодежь, которая собралась вешать «бюрократов на кишках буржуев». Причем, как оказалось позже, французская молодежь имела в виду не только французских бюрократов. Письмо о своих намерениях французская молодежь отправила тогда и в Советский Союз. Но тогда до советского народа почему-то не сочли нужным донести французские события. Когда легионеры вернулись на Родину, ни в прессе, ни где ничего не говорилось о тех французских событиях. Но они то знали все, что произошло тогда во Франции…

Итак, события тогда начали разворачиваться еще в марте 1968 года. 22 марта несколько студенческих групп захватили в Нантере здание административного корпуса, требуя освобождения шести своих товарищей, членов Национального комитета в защиту Вьетнама, которые, протестуя против Вьетнамской войны, 20 марта напали на парижское представительство «Америкэн Экспресс» и были за это арестованы.

29 марта студенты захватили один из залов в Сорбоннском университете в Париже и провели в нем митинг с участием членов «Движения 22 марта», а также представителей бунтующих студентов из Италии, ФРГ, Бельгии, Западного Берлина и Испании. Тогда же было создано «Движение университетских действий» (МАЮ). Позже МАЮ сыграло важнейшую роль в «Красном Мае», создав «параллельные курсы», на которых в пику официальным профессорам с их официальной «наукой» читали курсы лекций приглашенные студентами выдающиеся специалисты из неуниверситетской (и даже неакадемической) среды, а иногда – и сами студенты, хорошо знавшие предмет. В Нантер были посланы полицейские агенты, но студенты ухитрились их сфотографировать, и устроили в университете выставку фотографий. Полиция попыталась закрыть выставку, начались столкновения, в ходе которых студенты вытеснили полицейских из университета.

Ян Михайлович хорошо помнил эти события, в которых он принимал участие, как сторонний наблюдатель. Он помнил, когда 16 мая Сорбонна, «Одеон» и половина Латинского квартала оказались заклеены плакатами и листовками, расписаны лозунгами самого фантастического содержания. Он прекрасно помнил, как иностранные журналисты, раскрыв рты, табунами ходили и записывали эти лозунги. Некоторые из них, он всегда вспоминал с улыбкой… Например: «Запрещается запрещать!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного! (Че Гевара)», «Секс – это прекрасно! (Мао Цзэ-Дун)». «Воображение у власти!». «Все и немедленно!». «Забудь все, чему тебя учили – начни мечтать!». «Анархия – это я!»… «Университеты – студентам, заводы – рабочим, радио журналистам, власть – всем!»

Бывая в Советском посольстве, чаще, чем его товарищи, – Ян Михайлович подробно рассказывал секретарю посольства обо всем, что на данный момент происходит в Париже. Он предполагал, что Советское посольство со своей стороны делает все для того, чтобы кризис во Франции не перерос в революцию. И он оказался прав, читая много лет спустя воспоминания Юрия Дубинина, на период событий во Франции, сотрудник МИДа СССР, – По словам Юрия Владимировича Дубинина, генеральный секретарь Французской компартии Вальдек Роше сказал ему: «Мы прошли через очень трудные дни. Был момент, когда казалось, власть испарилась. Можно было беспрепятственно войти и в Елисейский дворец, и в телецентр. Но мы хорошо понимали, что это было бы авантюрой, и никто из руководства ФКП даже не помышлял о таком шаге».

С самого начала массовых выступлений Французские коммунисты осудили «бунтарей», заявив о том, что «леваки, анархисты и псевдореволюционеры» мешают студентам сдавать экзамены! И призвала рабочих к однодневной забастовке солидарности со студентами, стараясь в то же время не допустить выхода протеста за рамки традиционной забастовки. Так тогда студенческие выступления, которые всколыхнули всю Францию, стали постепенно затихать, и вскоре совсем прекратились…

В один из вечеров, в гости к Яну Михайловичу, заехал старый его сослуживец по Легиону Медведь. Медведь, Воронин и он, Франжье были знакомы давно. Вместе служили в Польше, где помогали полякам наводить порядок в Познани, а потом все попали в Венгрию. Их подразделение, считалось, как подразделение строительных войск. А на самом деле оно было предназначено именно для выполнения специальных заданий, и только спустя годы стало называться «спецназом», с непосредственным подчинением ГРУ.

Откуда было знать этим молодым людям в начале 50-х, что именно тогда они попали под создание особых рот. Именовались эти роты, чтобы не привлекать в себе ненужного внимания, ротами военно-строительных частей. Именно тогда, 24 октября 1950 года и началось создание первых рот специального назначения, которыми и стали подразделения этих «военно-строительных войск». И занималось их формированием тогда ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР. Всего было создано сорок шесть рот. Но в таком виде ГРУ просуществовал сравнительно недолго. Уже в 1953 году, в связи с масштабным сокращением Вооруженных сил, в армии осталось всего одиннадцать отдельных рот специального назначения.

Медведь и Ян Михайлович, вспомнили молодость, общего друга Воронина, который совсем недавно разыскал их и дал свою весточку из Италии. Вспомнили, как впервые встретились на сборном пункте в 1955 году. Как проходили спецподготовку, как приходилось самим строить в лесу военный городок. Медведь посмеялся над тем, как в 1978 году Ян Михайлович приемом «джиу-джитсу», вырубил своего начальника.

– Да, ты прав, дружище, – улыбнулся, вспоминая прошлое Ян Михайлович, – учили нас тогда в «учебке» хорошо. Осталось на всю жизнь. Но ведь и я тогда попал в больницу…

Ладно, ладно, хватит об этом, ветеран остановил рукой попытавшегося что-то сказать Медведя. Давай вспомним другое. Ты вот глянь, что я подготовил, – он с трудом поднялся с кресла, опираясь на костыль, подошел к стеллажу с книгами, и вытащил оттуда какую-то папочку.

– Вот здесь собрано про то, где мы с тобой, Ворониным и другими ребятами были и выполняли приказ командования. Открывай и читай вслух.

Медведь взял папочку в руки, открыл ее и достал что-то распечатанное на бумаге.

– Ты читай, читай. Это мне сын нашел в Интернете. Там речь идет о том, где мы все были в 1956 году…

– Ну, раз ты просишь, давай почитаем.

И Медведь начал зачитывать то, что было напечатано там, на стандартном листе бумаги:

«Десталинизация» оказала ошеломляющий эффект на страны Восточной Европы. В ПОРП ситуация резко усугубилась в связи со смертью ее руководителя Берута и обострением конфликта «в верхах». 15 марта 1956 года в Польшу прибыла советская делегация во главе с Хрущевым. Хрущеву предстояло участвовать в обсуждении кандидатуры нового первого секретаря ПОРП. Он занял тогда осторожную позицию, и заверил участников пленума, что не намерен вмешиваться в кадровые решения ПОРП. На пленуме был найден временный компромисс, и руководителем партии был избран Э. Охаб – сторонник центристской линии»…

– Вот сейчас приступишь к главному, про Познань. Помнишь еще такой город в Польше? А? Жульен? Или забыл? – назвал французским именем Медведя Ян Михайлович… Ладно, продолжай, продолжай. Прочитаешь, выпьем кагорчику. У меня спрятана бутылочка.

– Ну, ты, Франжье, даешь! Не забыл ли я Познань! Да разве можно то, что было там забыть… – хмыкнул возмущенно Медведь, и снова приступил к чтению…

«Было принято решение ознакомить парторганизации Польши с «секретным докладом» Хрущева на XX съезде. Доклад вызвал шок, отдаленные последствия которого оказались более тяжелыми, чем первоначальное действие. Реакция на него была очень острой. В ПОРП стали обсуждать вопросы о пересмотре оценки Варшавского восстания, о правомерности пребывания советских войск в Польше, о цене польско-советских отношений, о Сталине и сталинистах. Началось брожение в других партиях Польши – в Объединенной крестьянской и в Демократической. Напряженность в стране нарастала.

28 июня 1956 года в Познани начались беспорядки…

– А к полудню нас уже доставили туда самолетами. Хрущев, говорят тогда очень испугался, что будет восстание, и бросил нас туда, – вставил реплику Медведь.

– Ты читай, читай, – прервал его Ян Михайлович, – обсуждать потом будем…

– Как скажешь, месье капрал, – пожал плечами Медведь…

«Поводом было повышение производственных норм и сокращение зарплаты на 3,5 %. Рабочие начали забастовку и прошли маршем к ратуше. Поначалу процессия протекала мирно, но при подходе к центру города к ней присоединилось большое количество молодежи, который кричали: «Свободу, хлеб и справедливость! Долой Советский Союз! Долой советскую оккупацию! Свободу кардиналу Вышинскому! Отдайте нашу религию!»

Они пели патриотические, религиозные и социалистические песни. Одна группа штурмовала здание полиции и захватила оружие, другие захватили радиостанцию и здание суда, открыли тюрьмы. В полдень появились армейские танки, подразделения госбезопасности и полиции. К вечеру восстание было подавлено, погибло 54 человека, 300 было ранено. Вероятно, быстрое подавление восстания предотвратило более тяжелую катастрофу».

– Да, все так и было, – вздохнул Ян Михайлович, и добавил, – я так пониманию, что виной всем этим беспорядкам было ознакомление польской общественности со своим «секретным» докладом, Хрущевым…

– Я тоже так думаю, – подал голос Медведь. – Но тогда мы выполняли приказ, и были правы. Мы их освободили от немцев, а они решили пойти против нас…

– Да, ты прав, Жульен, – хмуро улыбнулся Ян Михайлович, – а ты не думал, что первая кровь, что была пролита нами, была именно в Познани? А потом была Венгрия, потом, это чертово Конго с Алжиром… Ладно, вспомнили немного, и хватит, теперь пойди в спальню и принеси из тумбочки бутылку «Кагора», а с кухни пару рюмок.

После того, как друзья выпили по рюмке Кагора, поймав кривую ухмылку Медведя, Ян Михайлович пошутил, – что Жульен, слабенький напиток? Водочки или коньячка бы, так? Ничего, потерпи, в другом месте найдешь покрепче.

– Да ты, что, Франжье? Забыл как в Алжире вино кружками, как воду пили?

– А чего ж ты скривился?

– Да вспомнилось вдруг, как мы тогда после Познани вдруг оказались в Венгрии. Кажется это было тогда 24 октября…

– Точно, 24 октября, нас тогда перебросили самолетом на аэродром Будапешта. Вот там-то была настоящая война, – глаза Яна Михайловича неожиданно посуровели, и он, как-то сразу, подобрался. Помнишь, когда против нас шли части венгерской армии. Добро бы гражданское население, а то армейские подразделения. Хорошо нам на помощь пришли танки, а то бы все…

– А помнишь, как эти гражданские жгли наши танки, – кашлянул Медведь, наполняя рюмки Кагором.

– Помню, бутылками с зажигательной смесью… И эти бои тогда продолжались до 4 ноября. Три дня части нашей армии, с поддержкой танками громили Будапешт, и все затихло тогда только 14 ноября. Знаешь, какие потери были там, с венгерской и нашей сторон? Нет? Могу показать. Для меня с Интернета снял их мой сын.

– Не надо, Франжье ничего показывать, я и так знаю, – много…

– Так вот, Жульен, – Ян Михайлович открыл очередную папочку, взял лист с напечатанными там цифрами и зачитал, – приблизительно 25 тысяч венгров и 7 тысяч советских солдат и офицеров. Эти данные тогда были пол грифом «секретно». А с нашей роты тогда полегло только убитыми, я не считаю раненых, – 20 человек. Вот так – то…