Текст книги "Солдаты удачи поневоле…"

– А начиналось все так, – читал дальше очерки Рязанова, Ян. – Во второй половине 19 века в городской управе Нижнего Новгорода получил вид на жительство некто Михаил Израилевич Свердлов. Он открыл граверную мастерскую.

Дела его пошли веселее после того, как он начал исполнять заказы на фальшивые печати и штампы для нужд местных революционных организаций, коих к концу Х1Х столетия расплодилось в России великое множество.

Высокое качество работы сделало Свердлова широко известным в определенных кругах сначала Поволжья, а затем и столицы. Любопытно, что хотя в доме царил революционный дух, а все дети Свердлова активно участвовали в деятельности социал-демократических организаций, это не мешало отцу семейства до конца дней своих оставаться верующим иудеем. В 1881 году по югу России прокатилась волна погромов. А в 1882 году Александр 111 утвердил «Временные правила», ужесточающие законы о черте оседлости. Свердлова спасла от выселения из Нижнего только его принадлежность к мастеровому цеху: ремесленникам разрешалось жить вне этой черты…

У местного гравера с Большой Покровки, было тогда три сына и дочь Ида. Больше всего из детей Михаила Савельевича, прославился сын Яков, ставший первым председателем ВЦИК Советской России. В честь Якова Михайловича названа одна из крупнейших областей России. Его старший брат – Зиновий Михайлович, или Иешуа Золомон Мовшев – достиг, пожалуй, не меньших высот, но никогда не упоминался в официальной советской истории.

Братья большой нежности друг к другу не питали. Между ними часто вспыхивали довольно жестокие драки. После одной из таких драк – из-за соседской девочки, – младший, будущий революционер, пожаловался на старшего брата в полицию. Именно с этого и началась совершенно невероятная, полная удивительных приключений жизнь Зиновия… Как-то, возвращаясь домой в поздний час, он увидел у окна отца, который, заметив сына, молча показал ему на поджидавшего городового. Зиновий тут же бросился бежать…

Приблизительно через месяц, сын Михаил привез Яну Михайловичу воспоминания бывшего помощника Сталина, Бориса Бажанова. Из этих воспоминаний Ян узнает, что Зиновий Свердлов бежал из России через Иран и Индию…

Вот как Бажанов описывает семью Свердловых: «Я знакомлюсь с семейством Свердловых… Атмосфера в доме была революционная. Но старший сын Зиновий в результате каких-то сложных душевных процессов пришел к глубокому внутреннему кризису, порвал и с революционными кругами, и с семьей, и с иудаизмом. Отец проклял его торжественным еврейским ритуальным проклятием».

…Вот так, совсем еще юношей Зиновий покидает родительский дом. В 18 лет он едет в Арзамас, где отбывал ссылку его сосед по Нижнему Новгороду, писатель, звавший Зиновия всегда по-соседски, – «Зина». Писателем этим был Алексей Максимович Пешков, (Горький).

Еще в 1901 году, будучи в заключении в Нижегородском остроге за составление прокламаций, Алесей Максимович Пешков (Горький), приметил симпатичного и юркого двенадцатилетнего мальчишку, который попал в тюрьму за распространение революционных листовок. Паренек навсегда покорил сердце сентиментального писателя. После, выйдя из нижегородского застенка, Алексей Максимович навсегда связал с этим парнишкой свою жизнь.

А пока Горький, закончив пьесу «На дне», устроил читку по ролям специально для приехавшего к нему В. И. Немировича-Данченко. Зиновию досталось «озвучивать» Ваську Пепла. Зиновию эта идея понравилась, – быть актером Художественного театра!..

Но еврей не имел права проживать в Москве. Как быть?

По законам Российской империи лица иудейского вероисповедования были ограничены в правах. Поэтому многие из них принимали православие. И наш герой, Зиновий Свердлов решается на перемену веры, для того, чтобы иметь возможность получить высшее образование. Крестным отцом Зиновия и стал писатель Алексей Максимович Пешков, под псевдонимом, «Горький».

Казалось бы, теперь все в судьбе Зиновия складывается хорошо. Казалось бы… Но отец – его родной отец, не простил ему этого предательства. И как сын не объяснял, что никакого предательства тут нет, а услуга Алексея Максимовича привела к тому, что перед ним, молодым способным человеком, открывается возможность играть на сцене Художественного театра, – отец, не слыша его, только выкрикивал проклятья, которые, как считал Зиновий, преследовали его всю жизнь.

Было ли крещение причиной отчуждения Зиновия от семьи, или нет? Ответ на этот вопрос Ян нашел у автора книги «Сын России, генерал Франции» Михаила Пархомовского, вышедшей в 1989 году и ставшей библиографической редкостью. И эту книгу приобрел для отца, но теперь с большими трудностями, снова его сын Михаил.

Так вот, Михаил Пархомовский не склонен был так считать.

– Отец Зиновия, Михаил Израилевич Свердлов, был женат вторым браком на русской православной женщине. Но, к сожалению и их потомки, также не пожелали признавать Зиновия своим родственником и отказывались о нем говорить.

Выйдя на сцену МХАТа, крестник Горького почувствовал неизведанную доселе скованность. Как будто кто-то его удерживал. Зиновий снова и снова отрабатывал необходимые движения, пока не понял, – ничего не получится.

– Со слов Льва Вершинина, – вспоминает уроженка Италии Елизавета Зиновьевна Маркова – Пешкова, дочь Зиновия, – он, Залман (ее отец) Зиновий Пешков, учится в театральной студии в Москве, чтобы избежать службы в царской армии, затем эмигрирует в Канаду.

«– Но это же было совсем не так, – восклицает возмущенная дочь. – Он перебирается в Италию на Капри, там Горький делает его своим секретарем и переводчиком. А в 1910 году неожиданно женится на дочери казачьего офицера. У них рождается дочь Лиза. Через пять лет они расходятся. Зиновий уезжает во Францию, и, в начале Первой мировой войны, добровольцем идет в армию».

Первая мировая война стала первым героическим рубежом в жизни Зиновия, – вчитывался все глубже и глубже в судьбу своего кумира Ян Михайлович. – Продолжая свой душевный путь, он отходит от революционного окружения Горького. И однажды вечером 1914 года писатель обнаружил постель пустой, а на подушке записку: «Дорогой отец! Немецкие сапоги топчут святую землю Франции! Я не могу оставаться равнодушным и покидаю вас, чтобы вступить добровольцем во французскую армию». Так Зиновий вступил в Иностранный легион.

Свою службу в рядах иностранного легиона Зиновий Пешков начал в чине солдата второго класса. 9 мая 1915 года в сражении под Аррасом он был тяжело ранен. Санитары даже не хотели везти в госпиталь истекающего кровью солдата – бессмысленно. На перевозке настоял молодой французский лейтенант с малоизвестной фамилией де Голль. Зиновий чудом остался в живых, но правая рука была ампутирована. Пролив кровь за Францию, он получил французское гражданство и закончил войну майором. В сражении после ранения, и во время ампутации он вел себя необычайно мужественно. Пешков получает свою первую награду – орден Военного креста с пальмовой ветвью.

Из воспоминаний помощника Сталина Бориса Бажанова: «Когда через некоторое время пришло сообщение, что он потерял в боях руку, старик Свердлов страшно разволновался: «Какую руку?» – и когда оказалось, что правую, торжеству его не было предела: по формуле еврейского ритуального проклятия, когда отец проклинает сына, тот должен потерять именно правую руку.

Зиновий Пешков стал французским гражданином, продолжал служить в армии и дошел до чина полного генерала. От семьи он отрекся полностью. Когда я приехал во Францию, хотел сообщить ему новости о его двух братьях и сестре, живших в России, он ответил, что это не его семья и что он о них знать ничего не хочет». После того, как Зиновий Пешков стал генералом и был произведен в командоры ордена Почетного легиона, он, через некоторое время был направлен в составе французской дипломатической миссии в Москву. Первый президент Республики Советов Яков Свердлов прошел мимо бросившегося к нему с улыбкой брата, даже не пожал протянутую ему руку. Это была их последняя встреча.

Зиновий принимает весьма деятельное и успешное участие в переговорах Франции с США по поводу вступления последней в войну на стороне Франции. После этой миссии его в 1917 году награждают орденом Почетного легиона «за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам». В эти годы он ненадолго возвращается в Россию. Именно его деятельность периода революции и гражданской войны в России послужила причиной резко негативного отношения к Зиновию Пешкову как к «наемнику Антанты», противнику большевиков (что правда) и чуть ли не предателю.

Историк Рой Медведев в очерке «Свердловы. Слава и трагедия одной семьи» пишет о нем так: «Октябрьскую революцию Зиновий – крестный сын Максима Горького – встретил враждебно. В годы гражданской войны Зиновий не раз бывал в советской России в качестве эмиссара французского правительства и разведки». Достоверно известно, что Зиновий Пешков представлял французскую разведку при генерале Жанене, главе миссии союзных войск при адмирале Колчаке. Есть данные и о том, что Зиновий Пешков сопровождал в Европу следователя Н. А. Соколова с материалами следствия по убийству царской семьи в Екатеринбурге. Причем, если судить по сообщениям русской эмигрантской печати, часть вещественных доказательств из материалов следствия так и осталась у него «на хранении».

В 1917 году Зиновий Пешков, французский гражданин, проводит успешные переговоры с Вашингтоном по поводу вступления его в войну на стороне Франции. После этой миссии его награждают орденом Почетного легиона «за исключительные заслуги по отношению к странам-союзницам».

В архивных документах А. М. Горького сохранились некоторые сведения, говорящие о продолжении связей писателя со своим крестником, в частности, некоторые письма содержат информацию, позволяющую осветить марокканский период жизни Зиновия. Один из зарубежных корреспондентов, М. А. Михайлов, писал в августе 1922 г. Горькому: «Что касается Зиновия, то он находится сейчас в Марокко и организует культурно-просветительскую работу среди подчиненных…». Из письма А. В. Амфитеатрова узнаем: «Он уже в Марокко, комендантом крепостного округа на Среднем Атласе (Казбах-Тадла)».

В 1924 г., после двухлетней марокканской кампании, легионеры провели некоторое время на отдыхе в относительно спокойной восточной части Алжира. «Зиновий в Африке, в Намибии, командует ротой. Прислал оттуда интересные открытки. Неуемный парень» – сообщают нам строки из частного письма Горького к Екатерине Павловне. Из другого сообщения узнаем: «3 июня 1925 г. Дорогой мой…! Ты снова воюешь? Когда я думаю об этой войне, я беспокоюсь о тебе…» – писал Алексей Максимович в Марокко. Тогда же в 1925 г. А. М. Горький пишет одному из адресатов: «…Зиновий ранен в ногу, лежит в госпитале в Рабате». Позже сам Зиновий Пешков следующим образом будет описывать свою жизнь того периода: «Летом 1925 г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко, в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: «Мы идем, и дороги следуют за нами». В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и по очереди саперы, землекопы, каменщики, плотники. Они – пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдаленных местах. Это под защитой постов, сооруженных ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко».

Впечатления, наблюдения, переживания и личный опыт службы в Марокко Зиновий Пешков выразит в своей книге об Иностранном легионе, работу над которой он в этот период времени предпринимает. Вскоре в свет выходит первое издание. Появилось оно на английском языке в США под названием «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе» в 1926 году.

Наш герой накануне второй Мировой войны продолжает службу в Северной Африке. Командование Иностранного легиона 11 августа 1938 г. принимает решение о продлении срока службы З. Пешкова в Марокко на 2 года – с 11 января 1939 г. Как известно, 3 сентября 1939 г. Франция объявляет войну фашистской Германии. Пешков участвует в боях Иностранного легиона против гитлеровцев на территории Марокко.

В воспоминаниях советского резидента в Пекине времен второй мировой войны А. С. Панюшкина указывается, что важную информацию о поведении японцев в вопросе открытия второго фронта против СССР он получал от посла республиканской Франции в Чунцине Зиновия Пешкова. Делать на основании этого какие-либо выводы нельзя, так как в то время стратегические интересы обеих стран-союзниц совпадали: любым способом не допустить открытия второго фронта. Кто знает, может быть именно под влиянием взглядов своего приемного отца Зиновий сделал сознательный выбор в пользу Франции, свободу и интересы которой он защищал всю свою жизнь. Биограф генерала, Пархомовский, пишет в этой связи следующее: «Зиновий Пешков служил в Легионе достаточно долго – в 1921–1926, в 1933 и в 1937–1940 гг. Он был человеком твердых убеждений, и вряд ли оставался бы в Легионе столько лет, если бы это противоречило его совести». В то же время он страстно любил Россию, особенно ее культуру, на которой был воспитан.

Некоторые командиры Легиона, в их числе Пешков, отказываются признать позорное для Франции перемирие. Пешков оформляет уход в отставку. Последняя запись в его послужном списке гласит: «20.8.1940 г. в связи с достижением возрастного предела для своего звания отправляется на постоянное место жительства».

Сносить профашистские настроения Зиновий, естественно, молча не мог. Дело кончилось тем, что он был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Но накануне исполнения приговора, разговорившись с часовым, предложил тому обмен: золотые часы с гравировкой «Сыну Зине Пешкову от отца Максима Горького» на гранату. И часовой согласился. Когда Зиновия вывели на расстрел, он прижал своей единственной рукой гранату к груди, а зубами выдернул чеку. Взяв в заложники командира, Зиновий приказал отвезти его в машине в аэропорт, а там, угрожая той же гранатой, повелел пилоту взять курс на Гибралтар, где находился Комитет Национального Спасения – правительство Франции в изгнании. Там он потребовал, чтобы его немедленно провели к де Голлю. Ну а дальнейшее – трогательную встречу давних друзей – нетрудно себе представить.

В конце войны он стал французским послом в Китае, а затем и в Японии. Единственный иностранный бригадный генерал французской армии, соратник де Голля, литератор, друживший с крупнейшими французскими писателями, в частности, с Эльзой Триоле и Луи Арагоном, который назвал его жизнь «одной из самых странных биографий этого бессмысленного мира», Пешков был одним из наиболее разносторонне образованных людей своего времени во французской республике. В Советский Союз он так и не вернулся.

Читая о Зиновии Пешкове, Ян пришел к выводу, что вряд ли можно считать этого человека «солдатом удачи», наемником, которому все равно, кому служить – лишь бы платили. В действиях Зиновия Пешкова прослеживаются вполне четкая убежденность и последовательность. И выбор им сделан уже окончательный, ему он не изменит до конца жизни – все свои силы и таланты он отдает Франции, интересы этой страны становятся для него определяющими. Но не забудет он и Россию, о ней он будет вспоминать и в самые последние часы своей жизни. Принимая активное участие в Сопротивлении, он тесно и до конца останется связанным с Вики и Николаем Оболенскими, русскими героями борьбы французского народа с фашизмом. Прах Зиновия Пешкова покоится в ногах надгробия княгини Оболенской – такова была его последняя воля.

Похороны прославленного героя нескольких войн, одного из основателей движения Сопротивления, кавалера пятидесяти правительственных наград, генерала Франции Зиновия Пешкова, на которых присутствовал и Ян Сперскис – вылились в демонстрацию высочайших почестей к нему со стороны Франции. Пешков завещал похоронить себя по православному обряду и положить в гроб портрет Горького, первую свою солдатскую медаль, Большой крест Почетного легиона (а орденов и знаков отличия у него было великое множество). На надгробии попросил прибавить к своей подаренной Горьким фамилии только одно слово – «легионер».

Но, не надолго пережил своего старинного друга Зиновия Пешкова и президент Франции генерал де Голль. Предшествовала этому навязанная им борьба Соединенным Штатам Америки в сфере изменения послевоенного финансового расклада мира. Генерал выбрал удачный для «мятежа» момент. Штаты увязли в войне с Вьетнамом, общественное мнение осуждало агрессию. Но американские политики решили вывести смутьяна из большой политики. В мае 1968 года в Париже неожиданно вспыхивают знаменитые студенческие волнения. Де Голль уходит в отставку. В 1970 году он скоропостижно умирает от разрыва аорты…

Целый месяц читал привезенные ему сыном из Москвы книги о Зиновии Пешкове Ян Михайлович. А когда прочитал, попросил жену Алену, когда он умрет, положить ему в гроб эту последнюю книгу. Исполнена ли эта последняя воля легионера, вряд ли кто когда узнает…

Уже, будучи тяжело больным, Ян Михайлович, в летнее время, опираясь на костыли перебирался на небольшой балкон своей трехкомнатной «хрущевки», садился на плетеное кресло, и, смотря вниз, на проходящих мимо людей, вспоминал. Вспоминал все, то, что приходилось пережить в своей жизни. И эти воспоминания, хотел он этого или нет, уходили в Алжир, в пустыню Сахару, где ему со своими земляками-легионерами пришлось побывать…

Вспомнился оазис Убари… Интересный оазис. Рота тогда преследовала в пустыне федаинов, и неожиданно наткнулась на него. Небольшое озеро посреди желтых песков пустыни, а по берегу, небольшой полоской, от трех до пяти метров, яркие зеленые заросли, среди которых попадают и финиковые пальмы. Это было в глазах легионеров, просто фантастикой. – Как, среди раскаленных песков и вдруг озеро, а по берегам его растет зелень!? Легионеры не верили своим глазам. Но это так и было.

На берегах оазиса, ротный Рене Бардан, к тому времени он стал уже капитаном, приказал разбить лагерь. Легионеры поставили палатки, а то и просто натянули на колья парусиновые тенты. По периметру оазиса ходили спаренные патрули. Тогда Ян Михайлович и не думал о Боге. Но случай, который произошел с легионерами его взвода, заставил подумать об обратном. Господь Бог в тот вечер спас от явной смерти двух его патрульных.

Русский Валерий Козлов и немец Йохан Папке патрулировали восточный склон оазиса. Когда проходили мимо высокого бархана, неожиданно услышали, как оттуда явственно прозвучали два щелчка. Оба посмотрели в ту сторону, и увидели, как мелькнула какая-то тень. Автоматная очередь Папке, и беглец упал не месте. Подошли к лежащему на песке арабу. Рядом валялась двустволка. У араба была прострелена левая нога. Он поднял обе руки и на французском языке стал рассыпаться в приветствиях и дружбе. Но, увы. Козлов, поднял двустволку, переломил, и увидел в стволе два патрона со следами удара бойков. Было ясно, что араб стрелял по ним, но вышла двойная осечка. Козлов молча отбросил двустволку в сторону, поднял автомат и разрядил в араба половину магазина…

Вспомнился почему-то невзрачный населенный пункт Сиди-Бель-Аббес. В этом городке, где был перевалочный лагерь Легионеров, Ян Михайлович оказался после выписки из госпиталя в Оране, где находился по поводу ранения позвоночника. Было как-то неуютно от полной неизвестности. Но, будучи коммуникабельным, он быстро сошелся с двумя, такими же, как и он, выписанными из госпиталя легионерами. Ирландцем и испанцем. Оба, как и Ян ожидали медицинскую комиссию, которая должна была решить их дальнейшую судьбу. За 6 дней ожидания Ян, помимо новых друзей, разыскал многих знакомых и несколько пригляделся к окружавшей его обстановке. Большинство легионеров, находившихся в Сиди-Бель-Аббесе, являлись временным элементом, вернувшимся из походов в Марокко и Сирию, Алжир. Вновь поступившие, предназначенные на комиссию для освобождения и другие остаются там до распределения по местам. Постоянными же являются кадры учебной команды, кадры роты молодых солдат, писаря, музыканты и прочая нестроевая команда. Всего население казарм достигает несколько тысяч. Кроме Легиона, в городе стоят еще конные спаисы, других частей нет. Гарнизонную службу несут, конечно, легионеры. Большинство населения города – арабы. В городе – масса мелких ресторанов и кабачков. Жители живут, главным образом, за счет легионеров, и поэтому все более или менее применяются к их вкусам и потребностям. В Бель-Аббесе вновь завербованные получают свою премию в 500 франков, и все эти деньги остаются в руках местных жителей. За получившими премию новичками увязываются два-три старых легионера, которые ходят с ним повсюду, в качестве гидов. Они пьют и едят на его счет, так, что деньги пропиваются в течение нескольких дней. Конечно, такими гидами почти всегда бывают соотечественники новичка. В казармах имеются два кантина: один – для сержантов, другой – для простых смертных. Даже и в солдатском кантине продается вино. После получения жалования, в кантине творится нечто невероятное. Пьянство идет почти поголовное. Молодые легионеры, еще не отслужившие первых трех лет, не могут позволить себе такой роскоши, так как получают слишком ничтожную сумму, но старые служаки, подписавшие второй или третий контракт, два дня после получки не протрезвляются. Во время пьянства вспоминаются давно прошедшие времена, когда, по словам старожилов, был «настоящий» Легион, а не теперешнее собрание молокососов. В доброе старое время легионеров выпускали за ворота казарм только два раза в месяц. Перед их выходом в город горнисты играли особый сигнал, которым жители оповещались об этом. Все частные жители, не ведущие торговлю продуктами, потребляемыми легионерами, запирались в домах, так как те, выпущенные на свободу нередко предавались различным бесчинствам. Легионное начальство не отвечало за поведение своих питомцев, если только они не преступали известных границ, и только обязывалось предупреждать население о выходе их в город. Каждый неосторожный и излишне доверчивый в случае какого-нибудь несчастья должен был пенять на самого себя. Теперь ничего подобного не было. Легионеры выходили в город каждый день и вели себя благопристойно. Всех, нарушающих общественные тишину и порядок, забирал патруль, целый вечер расхаживавший по наиболее бойким местам, и препровождал в казармы. Тем не менее, жители по старой памяти избегали вступать в какие бы то ни было сношения, с легионерами. Исключение составляли, разве что торговцы. Обзавестись знакомством для легионера в городе было совершенно невозможно.

– Эта всеобщая отчужденность и презрение особенно были тяжелы нам, русским, не чувствовавшим за собой никакой вины, – вспоминал эти факты жизни легионеров, Ян Сперскис.

Каждый четверг на городской площади играл симфонический оркестр Легиона. Говорят, что он занимает второе место между всеми оркестрами Франции. В этом оркестре было очень много наших, русских. Вообще желающих попасть в музыкальную команду – всегда очень много, так как им живется гораздо лучше, чем всем остальным. Благодаря этому у капельмейстера – большой выбор, и набирает он только действительно ценных музыкантов. В строевых ротах ведется очень много занятий, и недаром Легион славится своей дисциплиной. В боях легионеры – незаменимые солдаты, и ими пользуется французское правительство, куда только может, сует их; можно смело сказать, что как боевой материал иностранные полки – самые лучшие во французской армии. И Алжир, и Марокко завоеваны, главным образом, руками иностранцев. И подумать только, как дешево достаются французам люди, которые гибли и гибнут за Францию. Легионеры не только завоевывают Франции новые колонии, но и исполняют всевозможные работы, которые бы иначе потребовали огромных затрат. Как только какую-нибудь часть можно снять с позиции, ее сейчас же вооружают лопатами, кирками и заставляют проводить дороги, срывать старые укрепления, строить новые и так далее. В бездействии и на отдыхе легионер не бывает никогда. Как только новозавербованный пробудет 4 месяца в Сиди-Бель-Аббесе и научится прилично делать ружейные приемы, его посылают или на войну в Алжир, или в какой-нибудь отдаленный гарнизон, где производят работу. Война в Алжире идет все время, то вспыхивая, то снова немного затихая. Совсем она никогда не прекращается. Война эта безжалостна и упорна с обеих сторон, но об этом не пишут. Да и не стоит это предавать огласке, так как призывные французы в этой войне не принимают участия. Ведут ее легионеры, арабы-алжирцы, негры и французские колониальные полки. Эти полки составлены из волонтеров. Большей частью молодому человеку, совершившему какое-нибудь незначительное преступление, вместо тюрьмы предлагают подписать контракт в колониальный полк. При более тяжком проступке контракт подписывается в легион. Вот что рассказал по этому поводу Франжье один француз-легионер. Он скрывался от полиции, которая разыскивала его за какое-то совершенное им преступление. Такое житье надоело ему, выехать из города он не рискнул и решил поэтому записаться в Легион, так как этот выход обеспечивал его от преследований полиции. В бюро записи ему задали обычные вопросы: имя, фамилия, профессия и национальность. Когда на последний вопрос он ответил: французская, вербовщик предложил ему подождать недели две, так как француз может быть принят только после урегулирования дел с полицией. Видя замешательство волонтера, он поспешил успокоить его, сказав, что можно начать опрос сначала, так как из всего сказанного ранее он ничего не помнит, а лист – потерян. Все это было откровенно до цинизма, так как лист лежал на столе с занесенными уже ответами. Тогда новый легионер выдумал себе другое имя и фамилию и назвался бельгийцем. Ему сейчас же выдали листок о приеме, и он спокойно прошел на сборное место, откуда отправляли солдат в Африку. Из Легиона выдачи нет. Только французский подданный в случае какого-нибудь очень тяжелого преступления, например, убийства, выдается, по опознанию, властям. В виде компенсации за такое ограничение французы-легионеры получают жалованье больше на тридцать франков в месяц, чем все остальные. Большинство французов, служащих в Легионе, числятся по какой-нибудь другой национальности. По окончании службы такой «иностранец» имеет право, как прослуживший в Легионе больше пяти лет, принять французское подданство. Таким образом, он ничего не теряет, кроме пяти лет, проведенных в Легионе, а так как фамилия у него – совершенно новая, то все старые грехи остаются без возмездия. Был и такой случай, когда француз, служивший, как иностранец, решил восстановить себя в подданстве. Он прослужил больше трех лет и рассчитывал получить больше тысячи франков, так как ему должны были вернуть разницу в содержании за все истекшее время. Пришлось ему при подаче рапорта дать все сведения о месте жительства и так далее. Начальство запросило полицию в его родной деревне, и оттуда немедленно пришло приказание арестовать подавшего этот рапорт. Оказалось, что полиция давно уже разыскивала его за целый ряд преступлений. Трудно объяснить себе такое легкомыслие. Очевидно, он рассчитывал, что за давностью лет о нем все забыли, и поэтому рискнул на такой шаг. Легионеры новой формации, прибыв в Легион, немедленно начинают мечтать или о побеге, или об освобождении по болезни. Слишком уж неприглядна легионерская обстановка, она так сильно расходится с тем, о чем так гладко напевают вербовщики. Удается совершить удачный побег или получить освобождение по состоянию здоровья лишь немногим единицам. Но мечтают об избавлении от легионерской службы, в том числе и о побеге, все. Почти каждый день в Бель-Аббесе происходят побеги. Большей частью это кончается неудачно. Успех затрудняется, главным образом, тем, что жители за выдачу получают денежное вознаграждение, и поэтому беглец окружен врагами со всех сторон. Однако иногда это предприятие кончается удачно. Такой случай произошел, когда Франжье ожидал второй комиссии. Так, между первой и второй врачебными комиссиями был интервал в четыре с половиной месяца. Вызвана была эта задержка тем, что затребовали мои бумаги из Бейрута, которые никак не могли прийти в Бель-Аббес. За это время мне пришлось исполнять обязанности старшего в комнате караула. Среди массы людей, разнообразных как по национальности, так и по прежнему общественному положению, был один чех, очень интеллигентный и симпатичный. Франжье с ним довольно близко сошелся, и он видел в нем не начальника-капрала, а товарища по несчастью. Он рассказал о своих планах, весьма подробно, так что Франжье все время был в курсе дела. В каждой партии вновь прибывающих он разыскивал кого-нибудь, кто как-нибудь сохранил у себя в порядке все частные документы. Наконец ему удалось найти молоденького немца, у которого на паспорте была даже виза на обратный въезд в Германию из оккупированной французами местности. Уговаривать немца долго не пришлось, и он уступил все свои документы за пятьдесят франков. Через своих родственников, прибывших из Европы для спасения члена своей семьи, он обзавелся штатским костюмом, купил себе заранее железнодорожный билет до порта Алжира и в один прекрасный день, перед уходом в отпуск, попрощался со мной навсегда. Побег этот удался, так как через неделю после его исчезновения я получил открытку из итальянского порта, куда он выбрался без всяких приключений. Этот чех был, конечно, в исключительно благоприятных условиях, так как у него были родственники и были деньги. Ни того, ни другого у рядового легионера нет, и бежит он, имея девяносто восемь шансов на неудачу. Наказание за побег – от одного года тюрьмы до пяти лет каторжных работ. После первой попытки и отбывания наказания обычно устраивается второй побег, и, таким образом, французское правительство получает бесплатного работника. Вообще на службе стараются задержать любым способом. Простому солдату обещают при возобновлении контракта нашивки капрала, капралу – сержанта. Эти обещания большей частью не реализуются, и после второго контракта легковерный так и остается в прежнем звании. Если же кто-нибудь согласится возобновить контракт, требуя авансом обещанного, то его производят. После заключения сделки, если он не оказался соответствующим своему новому положению, придираются к какому-нибудь пустяку, раздувают его в огромное дело, и честолюбец разжалывается в простые солдаты. Вообще при окончании срока службы каждому приходится держать ухо востро, ибо вместо воли можно легко попасть под суд. Всякое начальство становится неимоверно придирчивым. Правда, в последнее время такие случаи становятся все реже и реже, и многие теперь оканчивают службу совершенно спокойно. Самоубийство – тоже один из способов кончить службу раньше срока. К этому тоже прибегают довольно часто. Кое-кто из наших соотечественников тоже прибег к этой мере. При Франжье было несколько случаев самоубийств. Один русский бритвой перерезал себе горло; немец, посланный на комиссию для освобождения по состоянию здоровья, был на ней признан годным и по возвращению в казармы выпрыгнул из окна с высоты 7-го этажа. Один француз-сержант прострелил себе грудь из винтовки. Кроме этого, было еще два случая отравления молодых немцев, но обоих удалось спасти. За четыре с половиной месяца – 5 случаев, которые вспомнил ветеран, более чем достаточно. Старые легионеры не дезертируют, не стараются освободиться от службы и самоубийством не кончают. Они вполне довольны своей судьбой и совершенно не представляют себе возможности жить вне Легиона. Многие из них после 15 лет службы выходят в отставку, но через месяц или два вольной жизни они возвращаются в Легион. Друг друга они отлично знают, и поэтому такой возвращенец встречается всеми остальными очень шумно и радостно. Между собой старые легионеры всегда говорят по-французски, вернее сказать, на особом солдатском жаргоне. Это считается высшим шиком.