Текст книги "Белая бригада"

Осенний парад

– В общем так, бойцы, – сказал наш командир взвода старший сержант Вальтер Грапп, – надо на параде «сделать» автороту. Во что бы то ни стало! Кровь из носа – а должны сделать! А то ж, гады, нас за людей уже не считают!

Слова про кровь зловеще прозвучали в гулкой тишине пустой и полутемной полковой бани, куда мы собрались обсудить полученный накануне от начальника тыла бригады майора Бокса неприятный сюрприз – он вернул наш взвод с полдороги на стрельбище, куда мы с большим трудом вырвались, чтобы наконец пострелять, как положено солдатам. Видишь ли, в кочегарке уголь разгружать некому!

Мы – это старослужащие и сержанты взвода – затаили за это большую обиду на начальство и решили доказать свою боеспособность не совсем традиционным, но единственно доступным нам способом.

Взвод, в принципе, и так не был полноценным боевым подразделением – хозяйственный взвод во все времена и во всех армиях традиционно состоит из поваров, каптенармусов, писарей, кочегаров, сантехников, медиков и прочих военных, не имеющих непосредственного отношения к боевой работе.

По большому счету, все управление нашей бригады ПВО вряд ли относилось к «боевикам», тоже вояки нашлись – связисты, радиотелеграфисты, план-шетисты, дизелисты да шофера, посменно сидевшие в глубоких подземельях на Шамане – нашем командном пункте. Так, гонор один! Однако за бойцов себя держат!

В боевых дивизионах на китайской границе, конечно, ребята работали с ракетами и по реальным целям, а кое-кто уже и «загорал» в Египте, защищая Асуанскую плотину. Но служба в противовоздушной обороне – это все же не спецназ и не пехота, где стрельба и строевая подготовка всегда на первом месте. У нас в бригаде «три патрона до присяги» было самым обычным явлением, а многие так и демобилизовались, ни разу не выстрелив.

Тем не менее постоянные намеки на некоторую нашу «второсортность» со стороны автороты присутствовали, и самолюбивый Вальтер, как наш взводный, этого перенести просто не мог. Тем более, что авторота была впереди всех только по «самоволкам» и отсидкам на «губе», а общим хобби для бойцов автороты был сон на посту.

Наш взводный Вальтер Трапп – из пермских немцев, ростом где-то под метр девяносто, «накачанный» спортсмен с отличной выправкой. Внешне он походил на классический тип царского гвардейского офицера начала века и даже слегка картавил. Военная форма сидела на нем как влитая даже без всяких переделок.

Собрав всех сержантов и старослужащих в бане, Вальтер с чисто немецкой пунктуальностью довел до нас детально разработанный им план, по которому мы должны были на параде 7 ноября, побив всех конкурентов, непременно занять первое место. Это было очень трудно, тем более, что хозвзвод раньше в парадах никогда не участвовал и завзятых строевиков у нас отродясь не водилось.

За оставшийся месяц мы должны были научиться ходить строевым шагом, отработать ружейные приемы с карабинами и подогнать форму, особенно шинели и шапки.

Дальше, прямо в бане, начался отбор людей для строя. Результаты не радовали. Сразу отпали хлеборез Сабзалиев и пекарь Ким – парни были в прошлом борцы, с бычьими шеями и походкой враскачку, причем с разной амплитудой. Туда же зачислился и косолапый китаец Витя Ли с его типично радикулитной походкой. Под вопросом остались повар Хатам Махкамов – Хоттабыч, который мешковатой внешностью и грустным взглядом больших карих глаз походил на насильно мобилизованного Винни-Пуха, и свинарь Вася Двориков, носом-картошкой и безмятежными хитрыми глазками удивительно напоминавший Швейка. Оба бойца были ростом аж по 153 сантиметра, и карабин с примкнутым штыком возвышался у них почти до ушей. Самые маленькие размеры формы были для них заведомо велики, найти для них что-либо подходящее на складах части было очень трудно.

Однажды Вася – в безразмерной пилотке, гимнастерке до колен и громадных кирзачах, живущих самостоятельной от хозяина жизнью, – толкая тачку с объедками для свинарника, случайно попался на глаза комбригу. Тот, моментально потеряв дар речи, только мычал и молча тыкал в Васю пальцем, пока майор Воке, его зам по тылу, не произнес ставшую знаменитой фразу о том, что советский воин одним своим видом должен наводить ужас на потенциального противника. Отцы-командиры, удовлетворенные каламбуром, довольно заржали и отпустили Васю с миром, наказав более на глаза не показываться.

Решение с сапогами, шапками и шинелями подсказал пронырливый москвич Петя Мотыль. На вещевом складе хранилось обмундирование для «партизан»-переподготовщиков, почти новое, вот его можно подобрать, отгладить и почистить прямо на складе и надеть только перед парадом. Старшина Веретенников, имевший прозвище Циркуль (за привычку, подвыпив, ходить правильными кругами), как завскладом, не будет возражать против этого за четыре бутылки, тем более что «дед» дослуживал последние полгода до пенсиона – он начинал еще в войну, семнадцатилетним пацаном, имел кучу орденов и медалей и абсолютно никого не боялся. Кроме того, старина Циркуль знал массу солдатских уловок, с помощью которых обычная форма выглядела как парадная.

План был принят, единодушно одобрен, и народ разошелся его исполнять.

На следующем совещании, которое проходило для секретности в бомбоубежище, Вальтер поставил вопрос об отработке ружейных приемов и строевой подготовке. Все должно быть втайне: коварные враги из автороты не дремлют и что-то подозревают. Тренировки проводить на рабочих местах, а топать строевым поотделенно предстоит в старом бетонированном орудийном дворике, оставшемся еще от тех времен, когда на вооружении части стояли 100-мм зенитные пушки, надо только убрать оттуда учебные снаряды. Кроме того, предстояло найти еще десять человек до штатного комплекта.

И не забыть, что праздничный обед и ужин тоже на нашей совести, об этом майор Воке, не уставая, твердит уже с неделю, как будто и без него не знаем. Тем более, что наши повара-узбеки были дипломированными спецами и до армии почти все работали в ресторанах.

С людьми выручили медики – трое фельдшеров и четыре только что прибывших из «учебки» здоровенных украинца-санинструктора. Хлопцы не шибко разбирались в медицине, но зато лихо ходили строевым и умели водить БМП (кто-то считал, что для медика это самое главное). Кроме того, писари вызвали из командировок еще пять человек, строивших где-то укрытия для самолетов, совершенно забытых начальством и слегка одичавших на свободе.

Токарь Саша Борода за две «увольнительных» пообещал притащить из Владивостока сингапурского чудо-крема для сапог на весь взвод и оборудовать подковами из арматурной стали все каблуки. Вальтер не поскупился, выписал ему увольнение на двое суток. И старый самовольщик Борода не подвел!

Оставалось только тренироваться и ждать. Взвод стал неузнаваемо тих и серьезен, в котельной по ночам кочегары ходили строевым шагом, держа кочергу «на караул» и «на плечо», повара отрабатывали повороты в строю в кладовых, Вася разучивал приемы в свинарнике, пугая хрюшек молодецкими командами. На «партизанском» складе уже висели на плечиках почищенные и отглаженные тяжелым портновским утюгом шинели уставной длины с новенькими петлицами и погонами, стояли кованые и начищенные сапоги. Даже двум нашим «маломеркам» все подобрали по росту. Получились два маленьких аккуратненьких солдатика.

Время стремительно катилось к празднику, и, наконец, настал день 7 ноября. После завтрака, получив оружие, взвод быстро проследовал к складу, откуда через полчаса вышел совершенно преобразившимся. Даже звездочки на шапках, снятые со старых довоенных буденовок, случайно найденных в дальнем углу склада, были больше и ярче обычных, сияли надраенные пряжки ремней, нестерпимо блестели сапоги, новенькие черные погоны с подкладками из рентгеновской пленки красиво лежали на плечах, кроме того, весь взвод был в коричневых перчатках, купленных вскладчину в соседнем военторге. Обычно тусклые штыки стареньких карабинов СКС (они были старше каждого из нас минимум лет на пять), начищенные пастой ГОИ на шлифовальном круге, сейчас сияли на солнце.

На плац мы, громыхая подковами по плитам, прибыли вовремя и скромно пристроились за авторотой, выделяясь из серошинельной массы своим молодецким видом. В общую компанию был вкраплен и взвод моряков из приданного бригаде дивизиона военных транспортов. Те ходить строем по суше вовсе не любили и в конкуренты нам явно не годились. На трибуне было немного бригадного начальства и два генерала из штаба корпуса – основное начальство было с парадным дивизионом во Владивостоке.

С моря дул легкий бриз, развевая бригадное знамя с военно-морским флагом на полотнище и надписью «1-й Тихоокеанский полк ПВО». Вышло яркое солнце, играя веселыми зайчиками на амуниции и начищенных трубах небольшого оркестра.

После обычных речей, которые мы традиционно прослушали вполуха, наконец-то затрещали барабаны, выстроились линейные с флажками на штыках, зазвучали громкие команды офицеров, и начался парад.

Первыми нестройно двинулись связисты из батареи управления, очкастые «ботаники» на ходу умудрились с грохотом уронить два карабина и устроить кучу-малу, с приглушенными матюгами перед трибуной.

Дальше пошла авторота, всего-то их «наскреблось» человек шестьдесят. «Заваливая» карабины и бестолково тыча штыками, шофера добросовестно громыхали сапогами по плитам плаца. Впереди роты впечатляюще печатал шаг пухлый замполит – младший лейтенант Пустовойтенко, недавно призванный из запаса «двухгодичник», в прошлом инструктор райкома комсомола где-то «пид Полтавой».

Когда-то на срочной службе он был старшиной, и строевик из него, видать, тогда был добрый. Вот и сейчас любо-дорого было смотреть, как «летают» его надраенные офицерские хромачи. Но не в ногу, младшой, не в ногу! Начальник штаба корчил ему страшные рожи, показывая на ноги, но бравый лейтенант, встопорщив густые усы и выкатив глаза, самозабвенно и гулко топал толстыми ножищами, не замечая ничего вокруг. В завершение прохода у одного из солдат роты свалился ремень с подсумками.

На стремительно пустевшем плацу с гремящей музыкой и трибуной, заполненной начальством в парадной форме, остался только наш взвод и морячки.

Мурашки пошли по коже – сейчас или никогда! Веселая злость охватила всех. Карабины, блеснув начищенными плоскими штыками, лихо взлетели «на плечо», лязгая подковами и высекая искры, взвод, разогнавшись, «дал ножку», да так, что при проходе трибуны растроганный генерал зычным голосом произнес «Молодцы, разведчики!» (ибо такие орлы кроме как разведчиками и быть никем не могут), на что взвод слаженно и облегченно рявкнул «Ура!».

Мы видели перед собой только прямую спину Вальтера в отлично подогнанной курсантской шинели и руку, красиво отдающую честь, ощущали только локоть товарища и ритм упругого строевого шага. В одном строю четко отмахивали руками невозмутимые прибалты Скаудис и Классен, украинец Глагола, уйгур Абдурахманов и узбек Махкамов, немец Гафнер, сахалинский кореец Кадзира, – кого только у нас не было! Это был настоящий интернационал, объединенный только одной мыслью – победить!

Однако прошли нормально, придраться было некому и не к чему.

Покрасневшего от радости майора Бокса начальство хлопало по плечу, очкастый и пухлый начмед, никак не ожидавший такой прыти от своих подчиненных, смущенно улыбался.

Взвод, в едином порыве не меняя темпа, с лязгом подков, пронесся до казармы и четким серым квадратом по команде встал у входа. Вальтер радостно рявкнул:

– К но-оге! – И старенькие СКСы послушно замерли у ног.

– Шты-ы-к! Откинуть! – И штыки с дружным металлическим щелчком вошли в ложа.

– Справа по одному бегом марш! – И загромыхали сапоги у «оружейки», карабины послушно встали в свои ячейки.

Взвод сдал оружие и в темпе рассосался по рабочим местам. Праздничный обед и ужин должны быть в срок, в казармах должно быть тепло, уколы и перевязки сделаны вовремя!

На следующий день сияющий, как новый гривенник, майор Воке начал щедрую раздачу поощрений.

Трое поехали в отпуск, пятерых повысили в звании, остальным объявили благодарности, а старшине Циркулю – выговор, на что «дед» отреагировал весьма индифферентно.

– Главное – чтоб вам, сынки, хорошо было! И хрен с ним, с энтим выговором, – сказал старый воин, пряча заслуженные бутылки в противогазную сумку. – Зато мы им всем дали п..!

Свинарь Вася Двориков, по его настоятельной просьбе, был переведен в стартовую батарею седьмого дивизиона, откуда через год уволился в запас сержантом – командиром расчета. Вальтера повысили до старшины, у нас тоже добавилось «лычек».

Но главной наградой было то, что нам все-таки разрешили провести долгожданные стрельбы. Патронов и гранат выдали не жалея, так что все настрелялись вдоволь. Когда пропахший порохом взвод строем возвращался в гарнизон, каждый сделал для себя очень важный для молодого мужчины вывод – только собственная воля и труд могут помочь в этой жизни. А коллектив, объединенный одной идеей, – великая сила!

Однако наш триумф кончился вполне прозаично. Начальство, проанализировав ситуацию, дабы не портить общей картины, хозвзвод больше никогда в парадный расчет включать не стало. Так что первый парад оказался для нас и последним. А через полгода Вальтер и половина взвода ушли в запас, оставив после себя только воспоминания о былой славе.

В конце восьмидесятых мы с Вальтером случайно встретились в аэропорту Домодедово. Подполковник внутренних войск Грани направлялся в одну из очередных «горячих точек», куда-то на Кавказ.

Мы недолго посидели в кафе, вспомнили молодость и, разумеется, наш последний, тот самый осенний парад.

– А знаешь, такого чувства я больше никогда в жизни не испытывал, – сказал Вальтер, – я как бы летел. И страшно и весело было одновременно! А сейчас уже, брат, не то…

Я был с ним полностью согласен, больше мне так топать, слава богу, в жизни не пришлось – палуба бы не выдержала.

Настало время расставаться, и мы, пожав руки друг другу, разошлись. Я не выдержал и обернулся. Слегка поседевший, но со спины все еще по-юношески стройный офицер в идеально пригнанной шинели и аккуратной шапке чуть набекрень четким шагом уходил в воинский зал. Совсем как тогда, пятнадцать лет назад, на том параде…

Последний караул

Щелкнув предохранителями, мы привычно закинули автоматы за плечи и отправились заниматься обычным за два года рутинным делом – сменой часовых. Необычным было, пожалуй, только то, что этот караул был для нас последним – служба заканчивалась, настал долгожданный «дембель». Впереди была такая желанная и немного пугающая своей неизвестностью гражданская жизнь.

На следующий день должна была прибыть колонна с техникой и пополнением – нашей заменой, после чего одиннадцатый зенитно-ракетный дивизион должен был снова стать полноценной боевой единицей и заступить на дежурство. А нам предстояло отправиться в штаб бригады и уже оттуда эшелоном – домой.

Дело в том, что большинство офицеров и солдат дивизиона было отправлено в Египет, на защиту аэродромов Каира и Асуанской плотины (в то время шла очередная арабо-израильская война и советские военные в ней активно участвовали). Часть техники отправили на ремонт, и в дивизионе остались только три офицера, старшина да два взвода солдат, половина из которых была «дедами». В задачу дивизиона входила имитация бурной деятельности на стационарной позиции, дабы супостаты ничего не заподозрили, чем мы с удовольствием и занимались – благо реально стрелять можно было только тремя боеготовыми ракетами.

А пока что я с двумя караульными шел по узкой тропинке между кустами менять посты.

Стояла бурная приморская весна, все кругом цвело, зеленело и одуряюще пахло ландышами, которые в изобилии росли вокруг огневой позиции. Весеннюю идиллию нарушал лишь разноголосый лай караульных собак – в дополнение к штатным кавказским овчаркам на позиции ошивалось еще штук пять приблудных дворняг, добросовестно отрабатывающих казенный паек.

Не найдя часового на привычном месте – возле позиции спаренного зенитного пулемета, мы уверенно направились к окопу второй пусковой установки.

Как и ожидалось, наш «дедушка»-часовой нес службу там.

Худенькая тушка ефрейтора Шварцмана, слегка подрумяненная на майском солнышке, покоилась на массивной плите газоотражателя, ничуть не смущаясь нависавшего над ней сопла стартового двигателя ракеты. Курчавая голова с большими, оттопыренными ушами приподнялась от подсумка с магазинами, используемого в качестве подушки, и томный голос произнес уставную, хотя и слегка запоздавшую фразу «Стой! Кто идет? Пароль?».

– Ты, Воца, совсем себя не бережешь, – хныкающим старушечьим голосом дурашливо пропел в ответ ефрейтор Коля Анцупов, давясь от смеха.

Шварцман, моментально разозлившись, спрыгнул с пусковой и, потешно сжав маленькие кулачки, пошел на нас. Вид разозленного, полуголого и лопоухого Вовы, прущего как танк на трех человек с автоматами, был настолько несуразен, что мы все буквально покатились со смеху.

Дело в том, что уроженец солнечной Одессы Вова Шварцман, послушный и начитанный мальчик из интеллигентной семьи, попав в армию, уже через неделю написал родителям в письме, как он (со своими боевыми товарищами, разумеется) участвует в штыковых боях на китайской границе. Естественно, что папа с мамой обратились со слезной просьбой в военкомат, а бабушка Соня послала срочную телеграмму со словами «Береги себя, Воца!».

Содержимое необычной телеграммы сразу стало достоянием общественности, а бедный Вова – мишенью для острот. Служивый народ всячески изощрялся в остроумии, на разные лады, но всегда с подчеркнуто искренней заботой интересуясь, бережет ли себя Воца и не надорвался ли он службе.

Поначалу Вове, конечно, пришлось несладко, но со временем ефрейтора Шварцмана, оператора радиолокационной станции наведения и специалиста первого класса, «подкалывать» рисковали уже только одногодки. Да и сам Вова из тихого, интеллигентного мальчика превратился в маленького, но очень задиристого и подчеркнуто грубоватого солдата.

– Ладно, Вова, кончай! – сказал рассудительный Стас Лимарчук. – Нечего тут выеживаться, мне уже заступать пора!

Прихватив с собой бурчащего Шварцмана, мы пошли менять второй пост, находившийся в автопарке, где стояли на консервации гусеничные артиллерийские тягачи, собранные со всей бригады. Некогда неплохие машины АТС-712 и АТС-59 сейчас представляли из себя кучу железного хлама, практически никуда не ездили, однако для приличия за ними числилось отделение водителей, с гордостью носивших на петлицах танкистские эмблемы и не снимавших танковых шлемов даже в туалете. К тому же их надо было еще и охранять.

По дороге к парку мы застали трех наших хлопцев, выполнявших так называемый «дембельский аккорд» – копавших яму для нового солдатского нужника. За это командир дивизиона обещал отпустить их домой с первым эшелоном, и парни старались вовсю. Грубо сколоченная новенькая будка, выполненная без всяких архитектурных излишеств, уже стояла рядом.

Возле ямы сидел на корточках наш дивизионный старшина-прапорщик Иван Забияка и нудным голосом инструктировал ребят, как правильно держать лопату. Те вяло отругивались, впрочем, не выходя за рамки уставного приличия.

Надо сказать, что наш прапор был большим занудой. Маленького роста, с круглыми глазами навыкате и пышными фельдфебельскими усами, он был в дивизионе как бог Саваоф – «и всюду и нигде». Были у него, однако, и вредные привычки. Утром, за полчаса до подъема, он подкатывал к казарме на отчаянно тарахтящем мотоцикле, чем прерывал самые сладкие эротические солдатские сновидения. Поскольку на деликатные намеки о неуместности подобных деяний прапор не реагировал, пришлось солдатам однажды затащить его мотоцикл на крышу склада и потом имитировать его бурные поиски.

Старшина намек понял, поэтому стал глушить мотор за двести метров от казармы и толкать мотоцикл до самого входа. Еще он любил «заложить за галстук» и обожал ночью проверять посты. Причем война шла с переменным успехом – бдительные часовые частенько его обнаруживали и укладывали на землю, но иногда и прапор ловил уснувших на посту пацанов и торжественно вез их на «губу».

А еще дивизионные острословы слагали про него разные незатейливые частушки, благо фамилия у старшины легко рифмовалась со всякими нецензурными словечками. Самая безобидная частушка выглядела примерно так: «Влез в кусты, ступил на каку, вспомнил Ваню Забияку».

Сменив на посту славного потомка латышских стрелков Вилю Скаудиса, на удивление бдительно несшего службу, мы направились было в караулку, как вдруг на командном пункте тревожно взвыла сирена.

Рефлексы, доведенные до автоматизма постоянными тревогами, сработали безотказно. Отовсюду на позицию неслись полуодетые солдаты, уже взревели два дизеля и закрутились антенны локаторов. Но особо живописное зрелище представляли наши офицеры, до тревоги мирно сажавшие картошку на своих огородиках. Впереди всех, как и положено командиру, несся капитан Корсаков, в рваной тельняшке, старых синих галифе и сандалиях на босу ногу. На голове его красовался носовой платок, завязанный узелками по углам. Немного поодаль бежал в стареньком, выцветшем трико и шляпе-треуголке из газеты командир стартовой батареи старший лейтенант Тарасов. Сзади неспешно трусили их жены, неся в руках полевую форму и сапоги.

Третий офицер, лейтенант Батюня, «двухгодичник» и потомственный ленинградский интеллигент, на свое счастье, уже с утра сидел в подземном бункере командного пункта и руководил работой локаторов.

Раздав автоматы и подсумки, я, сдав старшине повязку и ключи от «оружейки», тоже помчался на позицию, хотя особой нужды в том и не было – на балке нашей пусковой установки лежала старая, неисправная ракета.

Несмотря на неожиданность тревоги, дивизион управился в нормативное время и был готов к бою через пять минут. Локаторы уловили приближавшуюся цель, и наши три ракеты, задрав в зенит острые, хищные обтекатели боеголовок, уже рывками крутились на пусковых, следуя за маневрами самолета. Через десять минут над позицией на небольшой высоте просвистел старенький бомбардировщик Ил-28Р, который иногда пускали летать над дивизионами для проверки готовности и калибровки радиолокаторов. Потом последовало еще несколько «вводных», и в результате «готовность» с дивизиона сняли только к ужину.

После ужина народу пришлось чистить оружие. Автоматы чистили «молодые», после всех ручным пулеметом занялся младший сержант Ильин, наконец-то дорвавшийся до заветной игрушки. Балбес решил проверить пулемет, зарядил патрон и нажал на спуск. Пулемет исправно сработал, и бронебойная пуля, пробив аккуратную дырку в стене казармы, ушла на волю.

Забежав в «оружейку», мы застали его бледного как мел, с круглыми, вытаращенными глазами и трясущимися руками. Кое-как к отбою успокоили, отпоив валерьянкой. Дырку быстро замазали, недостающий патрон пополнили. Докладывать, естественно, никому не стали – себе дороже выйдет.

Была уже полночь, моросил тихий, мелкий и теплый дождик, когда мы пошли в очередной раз менять часовых. Сапоги неприятно чавкали и скользили по грязи, набухшие от влаги плащ-палатки стояли колом, дрожащий луч фонарика метался по мокрым кустам, вспугивая ночных птиц.

Дождь тихо барабанил по капюшонам, настраивая на грустный, философский лад. Изредка подсвечивая фонариком, прошли на позицию. Оставив Вову Шварцмана под постовым «грибком» на положенном месте, мы направились было по тропинке в парк, как вдруг услышали какие-то непонятные звуки, походившие на пение и матюки одновременно, исходившие со стороны нового нужника, загадочно белевшего во тьме свежими досками.

С автоматами наизготовку мы потихоньку окружили строение и рванули дверь. На дне пустой (к счастью) ямы, вымазанный в земле, сидел наш прапор собственной персоной, с выпученными глазами и поникшими усами, и отчаянно ругался. Из ямы мы его, разумеется, вытащили, и он, взяв с нас слово никому ничего не говорить, поведал, как туда влетел.

В силу своей дурной привычки Забияка решил, никому не сказав, проверить пост в парке. Перед этим ответственным мероприятием ему приспичило прогуляться «по-маленькому». Открыв дверь, старшина бесстрашно шагнул во тьму и… загремел на дно, поскольку бравые «аккордники», надвинув будку на свежую яму, о внутреннем убранстве абсолютно не позаботились. Яма была почти трехметровой глубины, и низкорослый старшина, видя бесплодность попыток самостоятельно выбраться из нее, затосковал. От тоски и начал «спивать коломыйки», подбадривая себя отборной матерщиной.

Прапорщик поплелся с нами в казарму и завалился спать в каптерку, (благо до подъема оставалось четыре часа), предварительно сделав в журнале весьма краткую запись: «Служба несется бдительно, согласно УГ и КС» («Устав гарнизонной и караульной службы»), видимо свидетельствующую (если верить известному изречению) о его недюжинном таланте в эпистолярном жанре.

Но долго спать никому не пришлось – едва забрезжил рассвет, как прибыла колонна с новой техникой и пополнением и началась обычная в таких случаях суматоха. Сменившись с караула, мы, сдав оружие и немудреное имущество, стали готовиться к отъезду, остро ощущая свою ненужность в этом, внезапно ставшем для нас чужим дивизионе, где уже распоряжались новый командир и горластые, молодые и незнакомые офицеры и сержанты.

К вечернему катеру нас отвез чисто вымытый и украшенный цветущими черемуховыми ветками тягач. Наскоро попрощавшись, мы шагнули на качающуюся палубу, и вскоре все расширяющаяся полоска воды отделила нас от машущих руками сослуживцев. Навсегда!

Легкий порыв ветра донес с берега тревожный звук сирены – одиннадцатый дивизион, уже в новом составе, продолжал нести службу. А у нас впереди была уже совершенно другая жизнь и другие тревоги…

Прошло десять лет. Наш танкер проходил Суэцким каналом, направляясь в Средиземное море. На подходе к порту Исмаилия виднелась громадная стела-памятник защитникам Суэцкого канала в Первой мировой войне. Внимательно посмотрев в бинокль, я увидел на площадке возле стелы знакомые очертания ракет, антенн и кабин радиолокаторов. На площадке стоял развернутый и полностью укомплектованный зенитно-ракетный дивизион комплекса С-75, только окрашенный в песочный камуфляж. Лоцман-египтянин, не скрывая уважения, сказал, что этот дивизион, защищая авиабазу Абу-Суэйр, сбил много израильских самолетов. В знак признательности египтян он здесь поставлен навечно.

Вот мы и встретились снова…