Текст книги "Белая бригада"

Морская педагогика

Над Русским островом весело сияло полуденное солнце. Из-за сопок, окружающих бухту Новик, в трех местах поднимались клубы густого черного дыма – три корабля из бригады консервации с экипажами из «переподготовщиков» готовились к выходу в море на учения. Танкер вспомогательного флота «Владимир Колесницкий» ожидал их на внешнем рейде для отработки дозаправки на ходу и сопровождения на артиллерийский полигон – корабли должны были потом передаваться кому-то из наших многочисленных африканских и азиатских друзей, в большом количестве отиравшихся в городе.

В ходовой рубке танкера, стоящего на якорях, капитан Владимиров, сидя в кресле и рассеянно глядя в бинокль на сопки, проникновенным ироническим басом изрек: «Заклубился дым вонючий – вышел в море флот могучий!». Смешливый рулевой матрос Цема залился хохотом и в изнеможении повис на штурвале.

Капитан втихомолку пописывал лирические стишки и стеснялся этого обстоятельства как разрушающего устоявшийся имидж сурового морского волка. Это, впрочем, не мешало ему зычно разносить нерадивых подчиненных с грамотным применением ненормативной лексики – наиболее доходчивого вида устного народного творчества, широко используемого командным составом ВМФ.

Однако прославился как маститый поэт он совсем недавно, когда перед приходом из долгого рейса на кормовой надстройке танкера был вывешен кумачовый транспарант с вполне приличными на вид стихами, заканчивавшимися фразой: «…в родную базу прибыл «Колесницкий», свой потный на волнах оставив след!». При швартовке кормой белые буквы на ярко-красном фоне произвели неизгладимое впечатление на встречающую публику. Острые на язык бригадные штурманы долго еще при случае на это намекали, демонстративно брезгливо поглядывая на штиблеты членов экипажа танкера, якобы постоянно оставляющие мокрые следы.

Из бухты медленно показался серый низкий корпус эсминца с архаичными очертаниями мачт и башен главного калибра, следом из-за мыса завиднелся острый форштевень сторожевика.

Тридцатка-бис! Похоже, старина «Вразумительный» выполз. И пара эс-каэров-полсотых! – сказал всезнающий начальник радиостанции Володя Онощенко. Он на пару с судовым доктором почти наизусть заучил справочник по боевым кораблям и всегда выступал в качестве эксперта.

– Начальник, а вот слабо стишок какой-нибудь сочинить? Знаю ведь, что потихоньку балуешься, – неожиданно сказал капитан, поигрывая ремешком бинокля.

– Эт-то мы мигом! – воодушевился начальник и с псевдопоэтическим завыванием экспромтом начал:

 
Над Улиссом встало солнце – рыжая паскудина!
Вышел в море «Колесницкий» – ржавая посудина…
 

– Ни хрена в тебе патриотизма нет, начальник! Дуй-ка к себе в рубку, скоро снимаемся, открывай вахту! И скажи Молодову, чтобы «Каштан» отрегулировал – хрипит. Доктор, а вы что скажете?

Доктор, выглянув из штурманской рубки, где он помогал старпому подклеивать карты, слегка задумался, ибо виршами отродясь не баловался.

– А на медицинские темы можно? Цитату!

– Валяйте!

– Э-э-э… Блажен лишь тот, кто поутру имеет стул без понужденья!

– Да-а! Тут романтикой тоже не пахнет! Ну да ладно, шутки кончились, начинаем воевать!

Капитан, нажав красную кнопку (по помещениям понесся сигнал общесудовой тревоги), поднес к губам микрофон и четким командным голосом произнес: – По местам стоять, с якоря сниматься! Баковым на бак, ютовым на ют!

Сразу все пришло в движение – по шкафутам, громыхая тяжелыми ботинками, понеслись матросы боцманской команды в оранжевых спасательных жилетах и касках, по своим постам разбежались механики и мотористы. Захлопали задраиваемые люки и двери, из трубы пыхнуло колечко дыма. Пошел шпиль, с грохотом выбирая якорь-цепи, с которых матросы из шлангов забортной водой сбивали донную грязь. Судно задрожало и медленно тронулось, постепенно набирая скорость. За кормой вскипел белый бурун, и сразу появились чайки, ловко выхватывающие из воды оглушенную винтом рыбу.

Эсминец со сторожевиками нестройной кильватерной колонной, грозно вращая башнями и антеннами, словно разминаясь, и густо дымя, уже прошли мимо, им предстояло еще «пробежать» по мерной миле и полигону размагничивания. Некогда грозные и современные боевые корабли, хотя и подкрашенные, сейчас воспринимались как стайка принаряженных военных пенсионеров на празднике 9 Мая. Еще бравые, но уже не то…

Танкер за это время должен был сходить в бухту Стрелок, чтобы дозаправить топливом и пресной водой авианосец «Минск», стоящий на рейде. Рутинная операция, которую танкер выполнял каждую неделю, ибо гигантский корабль был необычайно прожорлив.

Судно шло заданным курсом по совершенно спокойному днем морю, и капитану можно было немного расслабиться и заняться воспитанием неразумных подчиненных. Надо сказать, что наш кэп был прирожденным педагогом, ну прямо Макаренко в военно-морском варианте. Любил он это дело!

– Старпом, героев на мостик! – потирая руки, приказал капитан. Народ на мостике нездорово оживился. В рубке появились две согбенные раскаянием и тяжелым похмельем фигуры четвертого и пятого помощников капитана, облаченные в новенькую, но уже изрядно помятую и запачканную парадную форму. Юные орлы-штурманы, два дня назад назначенные на «Колесницкий» после окончания Ломоносовской мореходки, получив аванс, при полном параде направили свои стопы в «Челюсти» (ресторан «Челюскин»), где набрели на группу таких же свежеиспеченных лейтенантов-подводников. Изрядно набравшись и покуролесив, молодежь решила после кабака заполночь направиться догуливать в гости к подводникам в бухту Малый Улисс.

Не найдя подходящего транспорта, веселая компания обнаружила возле ресторана единственную на весь Владивосток телегу на резиновом ходу и, за изрядную сумму уломав деда-возницу, военно-морской конный экипаж, блистая погонами и шевронами и оглашая нестройным пением полутемную в это время улицу Ленина, отправился в дальний поход (четыре мили по прямой). Однако возле «Ваньки с дудкой» (памятник на центральной площади) моряки были перехвачены военным патрулем (сухопутным) и радостно препровождены в комендатуру. Там, разобравшись по погонам и нашивкам, кто есть кто, подводников оставили в офицерских камерах, а «полувоенных» штурманов забрал дежурный по бригаде и сонных отвез на «Колесницкий», где вахтенные бережно разнесли их по каютам. Подъем и выход на рейд они, естественно, проспали. Однако основной флотский принцип был соблюден – физические тела юных штурманов находились в замкнутом пространстве кают между форштевнем и ахтерштевнем родного судна, где им и надлежало находиться по судовой роли. Все остальное имело вспомогательное значение.

Намечаемые воспитательные мероприятия особым разнообразием не отличались. «Раздолбать салаг – и в строй! Лишних штурманов у меня нет! Месяц без берега и по выговору! С-салаги, мать их за ногу!» – лаконично выразился по телефону комбриг.

– Из пацанов толк выйдет – громко начали! – в свою очередь констатировали механики за завтраком в кают-компании.

Капитан произнес, демонстративно не глядя на «пацанов» и не называя фамилий:

– Четвертый, взять бинокль и вести визуальное наблюдение по курсу, докладывать через каждые пятнадцать минут! Пятый, следить за изменениями компасного курса и репитерами. Докладывать об изменении курса и оборотов! Вести записи в ЗКШ (записная книжка штурмана).

Процесс пошел! Худощавый четвертый помощник Витя осипшим, прерывающимся голосом докладывал о проходивших судах, пролетающих чайках и проплывающих бревнах с указанием курсовых углов и расстояния в кабельтовых и дрожащими руками записывая данные в свою штурманскую книжку, ходуном ходившую в руках.

Коренастый Слава, согнувшись вопросительным знаком (приборы были почти у пола), заикаясь, потея и мужественно борясь с тошнотой, докладывал о курсе и изменениях оборотов. Капитан, искоса на него взглянув, безжалостно произнес:

– Вот так и стой! Ракообразно! Привыкай, брат, – в штабе это самая любимая поза!

В рубке стояла мертвая тишина. Воспитательный процесс – дело святое! Все только переглядывались. Капитан, держа марку, с непроницаемым видом слушал доклады, кратко отвечая: «Есть!», «Добро!». Время шло медленно. На горизонте уже замаячили сопки бухты Стрелок. Неожиданно капитан, посмотрев на часы, рявкнул:

– Четвертый! Почему не докладываете метеообстановку по правому борту?

Витя дрожащим голоском проблеял:

– 3-з-закат с-солнца, курсовой угол тридцать. Красного цвета, шаровидной формы и, э-э-э, и без лучей…

– Не препятствовать! – строго сказал капитан и неожиданно захохотал!

И все в рубке облегченно засмеялись – затянувшийся педагогический процесс закончился.

– Так! Семнадцать часов. Старпом – команде ужинать! Алкоголикам – тоже! Нашли, мля, с кем пить, – с подводниками, они же «шило» десертными ложками хлебают! Вон доктор с водолазами разок попил – так они его на спине к трапу подносили.

Смущенный доктор спрятался за тумбу локатора.

Сбив фуражку на затылок, капитан лихо съехал по трапу к своей каюте. Юным штурманам «влепили» по выговору и месяц не давали увольнения на берег. Впоследствии за ними числилось еще немало славных подвигов.

Ребята много и подолгу плавали, быстро росли в должностях. Витя уже через полтора года стал старпомом на ледоколе «Вьюга» (хотя, собственно, это был лишь его обгорелый остов, до списания числящийся за бригадой). И, тем не менее, старпомовские шевроны красиво лежали на его погонах. А Слава и доныне «капитанит» на одном из танкеров славной 35-й бригады морских судов обеспечения.

Саня Румпель

Жизнь вообще штука удивительная, а флотская жизнь – в особенности. Столько на моей памяти происходило разных историй человеческих взлетов и падений, что все и припомнить трудно. Но наиболее яркие случаи, конечно, надолго остались в памяти, как и эта история про приключения флотского старлея в бурные перестроечные времена…

В утреннем рейсовом автобусе, едущем в бухту Малый Улисс и везущем к месту службы разнообразный флотский люд, в то время часто можно было встретить долговязого и длинноносого старшего лейтенанта в идеально пригнанной и тщательно отглаженной форме, но уже с утра основательно «поддатого», что, в общем-то, абсолютно не было типично для корабельных офицеров того времени, предпочитавших выпивать преимущественно после службы. Он сходил на предпоследней остановке и неестественно твердой походкой направлялся на КПП бригады ракетных катеров охраны водного района, держась особняком от общей толпы офицеров и мичманов, деловито спешивших на корабли к подъему флага.

Танкеры нашей бригады стояли почти рядом с пирсами катерников, поэтому узнать, что это за необычный офицер завелся по соседству, не составило особого труда. Мичман с продсклада весьма подробно рассказал, что это старший лейтенант Саша по прозвищу Румпель со «102-го» катера, он таким образом хочет уволиться с флота. Не нравится, вишь, ему, что катера ОВРа почти не плавают, а его корабль и вовсе передают во Вьетнам. Но командира бригады такими фортелями не проймешь, а вся бригада Саше сочувствует, потому как парень дюже хороший, да и моряк грамотный. Мичман-рассказчик заочно учился в политехническом институте на кораблестроительном, так Саша помогал ему с курсовыми.

Первый раз мы встретились с Сашей, когда он был начальником патруля и торчал на конечной остановке автобуса с двумя матросами. Вопреки обыкновению он был трезв, элегантен и в весьма изысканных выражениях выговаривал двум курсантам ТОВВМУ за нарушение формы одежды. Курсанты маялись, не в силах перенести вежливо-язвительный тон, но крыть было нечем.

На худощавом, интеллигентном лице Саши выделялись большие выразительные глаза и внушительных размеров нос, формой и величиной отдаленно напоминавший шлюпочный руль, и теперь стало понятно, откуда взялось его прозвище. Своим носом он походил на известного литературного героя Сирано де Бержерака и наверняка имел из-за этого в ранней юности кучу комплексов.

Однажды очень ранним утром нас вдвоем с электромехаником Капитонычем общество делегировало на мыс Чуркин для закупки спиртного на предстоящую свадьбу весьма уважаемого на судне человека – второго механика Семена Семеныча Кривоногова.

В те суровые времена приобретение ящика водки без талонов было поступком весьма незаурядным, а сам процесс сопровождался разного рода конспиративными мероприятиями. Поэтому мы, в утренних сумерках подъехав к нужному дому, сначала подошли к старичку, сидевшему с собакой возле песочницы на детской площадке, и тихонечко спросили про товар.

Дед, подозрительно оглядевшись, шустро сбегал в подъезд, потом помахал нам оттуда рукой. Оно и понятно – одному деду ящик не осилить, надо идти в квартиру. На условный стук дверь открыла здоровенная деваха с фингалом под глазом и молча показала пальцем в соседнюю комнату, где штабелем стояли ящики с водкой. В комнате нас ждал «приятный» сюрприз в виде лежащего на раскладушке в полной форме и надраенных ботинках Саню Румпеля, по всей видимости, павшего в неравной борьбе с зеленым змием. На лице его пробивалась черная щетина, – видать, Саня «зависал» здесь достаточно давно. Надо было парня выручать, и мы с Капитонычем, прихватив водку и таща на себе слабо мычащего Румпеля, кое-как влезли в машину и помчались на судно.

В шесть утра Саня, придя в сознание, уже отмокал в ванне судового изолятора и приводил себя в надлежащее морскому офицеру состояние. Был понедельник, и надо было идти на службу.

За чашкой крепкого кофе, гладко выбритый и отутюженный, Саша в моей свежей форменной рубашке поведал нам с «электромехом» свою историю. После Ленинградского ВВМУ имени Фрунзе и недолгой службы командиром взвода во флотском экипаже Саша, полный радужных надежд, прибыл на Тихоокеанский флот. Однако вместо большого противолодочного корабля «Таллин», куда он был назначен штурманом, его временно перебросили на ракетные катера (БПК «Таллин» уже четыре месяца был на боевой службе где-то в Красном море и скоро не ожидался). Временное быстро превратилось в постоянное. Началось тоскливое для моряка стояние возле пирса. Служба как-то сразу не заладилась, и Саша, упавши духом и признав свою морскую жизнь конченной, решил уйти с флота. А не тут-то было! Рапортам его никто хода не давал, и он решил идти другим путем – запить, чтобы быть уволенным «по дискредитации». И, преодолевая отвращение, стал демонстративно появляться выпившим на службе. «Войдя в образ», Саша уже начал не на шутку спиваться, но с флота, как ни странно, его никто увольнять не спешил.

Нашел, парнишка, кого пьянкой на флоте удивить! Общеизвестно, что разовая доза русского моряка равна двум смертельным дозам английского, и начальство с нездоровым любопытством наблюдало, когда Саша перебесится, подбадривая его время от времени разносами и выговорами.

Немного подумав, мы с Капитонычем предложили Саше другой метод, уже проверенный до него. Он должен был резко бросить пить и заняться чтением какой-либо абсолютно необычной для нормального советского офицера литературы – вроде «Двенадцати цезарей» Светония или «Капитала» Маркса, а еще лучше обоих вместе.

Книга про житие римских цезарей с дарственной надписью от знакомого одессита-лейтенанта уже давно, еще с армейской службы, валялась в моем чемодане.

С ее помощью одному веселому и кучерявому доктору-двухгодичнику, органически не переваривавшему военные порядки, удалось покинуть стройные армейские ряды с диагнозом «вялотекущая шизофрения». На радостях он ее мне и подарил. Больше пяти страниц этой занятной книжонки я не смог осилить и за три года плаваний – охватывала такая жуткая тоска, что хотелось с воем сигануть за борт.

Обнадеженный Саша, прихватив книгу, лихо перемахнул через забор и умчался в часть. Через две недели он, будучи в патруле, пришел к нам на судно и, обрадованно потирая руки, сказал, что «процесс пошел». Поскольку для усиления эффекта Румпель начал по вечерам демонстративно конспектировать еще и ленинские работы и изучать решения партийных съездов, то сразу же попал в поле зрения начальника политотдела.

А еще через неделю к нему стал присматриваться и флагманский врач бригады, заводя всякие невинные разговоры про особенности человеческой психики.

Кто знает, как далеко бы зашел Саша, если бы однажды мы с ним не пошли посоветоваться к знакомому по институту врачу-психиатру, принимавшему во флотской поликлинике. Молодой майор, для начала обложив нас отборным матом, за полчаса уладил все Сашины проблемы – в поликлинике проходил медкомиссию экипаж сторожевого корабля «Летучий», на котором открылось вакантное место штурмана, взамен заболевшего. Сторожевик через неделю уходил на боевую службу в Индийский океан, и все формальности по переводу не заняли много времени, – надо сказать, к обоюдному удовольствию сторон.

В следующий раз мы с Сашей встретились через два года во Вьетнаме, в Камрани, на параде 23 февраля. Я, естественно, находился в толпе зрителей, а Саша вышагивал в первых рядах офицеров экипажа своего сторожевика. На плечах его элегантной парадной тужурки блистали золотом погоны капитан-лейтенанта, левая рука придерживала кортик, правая – четко держала «под козырек». Штиблеты надраены до зеркального блеска, а об стрелку на брюках можно было порезаться. Его фуражка с безукоризненно-белым чехлом возвышалась над головами других офицеров больше чем на полметра. Длинный нос, горделиво вздернутый вверх и направо, как корабельный форштевень, надо сказать совершенно Сашу не портил и даже придавал ему некоторый шарм.

Позади развалистым морским шагом, сверкая на солнце белыми форменками и чехлами бескозырок, четким строем шли загорелые дочерна матросы. Слитный грохот матросских хромовых ботинок заглушал даже барабанный бой.

Это был его боевой, сплававшийся экипаж, и Румпель был явно и по-хорошему счастлив.

Воистину был прав Козьма Прутков – «Каждый человек всенепременно приносит пользу, будучи употреблен на своем месте».

Но встретиться на сей раз нам с Румпелем не удалось – поздно вечером в окружающих базу джунглях началась яростная стрельба. В темноте перекрещивались разноцветные трассеры, гулко ухали минометы. К громадным складам боеприпасов, оставленных еще американцами, прорывалась какая-то диверсионная группа. Ее оттеснили в лощину и уничтожили плотным огнем из «Шилки» (зенитная самоходная установка ЗСУ 23-4). В бою погибло несколько вьетнамских солдат и двое матросов из нашей морской пехоты. Вечером наш танкер срочно покинул Камрань, увозя в рефрижераторном трюме «груз 200», адресованный в Белоруссию и сопровождаемый мичманом.

Вообще Камрани в том году очень не везло – незадолго до праздника бесследно исчез самолет-разведчик Ту-95РЦ со всем экипажем, и летчики, в одночасье потерявшие друзей, ходили по гарнизону с мрачными лицами.

А Румпель, наверное, давно уже стал адмиралом. Кто знает…

Африканский реванш капитана Владимирова

Гидрографическое судно ВМФ США «Т-AGS 33 Уилкс» (тип «Силас Бент», 1970 г. постройки, 2540 т водоизмещением, дальность 12000 миль, двигатель – дизель 3600 л.с., длина 87,2 м, ширина 14,6 м, осадка 4,5 м, экипаж 43 чел. +31научный сотрудник). Предназначено для гидрографических, океанографических, акустических и метеорологических исследований («Справочник по иностранным флотам»).

Танкер «Владимир Колесницкий» средним ходом вошел в африканский порт Джибути весьма своевременно – открывшееся зрелище того стоило. Не так уж часто нам удавалось видеть почти всю иностранную эскадру, действующую в Красном море. От причалов уже отошли и красиво вытягивались в кильватерную колонну французские эсминцы «Дюпти Туар», «Дю Шейла», сторожевик «Виктор Шельшер» и английский тральщик «Миддлтон».

Два закопченных портовых буксира со старомодными высокими трубами выводили на рейд новейший ее королевского величества фрегат УРО «Бэттл-экс», ощетинившийся стволами орудий и ракетными установками. На баковой надстройке красовался командир в белой тропической форме, белых перчатках и со стеком под мышкой. И все английские офицеры, и матросы тоже были в белых шортах и рубашках, резко контрастировавших с их загорелыми телами. В бинокль было хорошо видно спокойное, надменное лицо командира, отдававшего по рации короткие приказания.

Но самое интересное зрелище нас ждало впереди – от пирса шустро отвалил симпатичный беленький пароходик, густо утыканный разного рода антеннами. Наконец то мы увидели живьем нашего старинного «приятеля» – гидрографическое судно США «Уилкс», которое постоянно «пасло» наши корабли, никогда к ним не приближаясь. Это было «длинное ухо» и «всевидящий глаз» американского флота, занимающееся отнюдь не только положенными ему по штату океанографическими исследованиями. Проходя мимо, американцы подчеркнуто любезно нас поприветствовали, приложив руки к фуражкам. Капитан Владимиров, выйдя на мостик, ответил тем же, хотя и пробурчал совершенно другие, совершенно непереводимые на английский предложения.

Дело в том, что месяц назад командир «Уилкса», выйдя на нашу волну, изысканно-вежливо поздравил нашего кэпа с днем рождения, чем его весьма раздосадовал и основательно подпортил ему праздник. Это был серьезный по тем временам «прокол» для нас. В принципе ничего секретного в дне рождения капитана не было, так как при заходе в любой порт в документах на прививки и в судовой роли эти даты имеются и достать их большого труда не составляет. Но для военных кораблей это не обязательно (а «Уилкс» нес военно-морской флаг), и нам узнать ни фамилий, ни дат рождения его экипажа заведомо не удастся. Так что желание ответить у нас было, но вот с возможностями-то было слабовато. Тем более, что в этот рейс, сняв орудийные башни, мы вышли с судовыми документами Дальневосточного морского пароходства и под красным флагом, хотя от понимающего человека, разумеется, скрыть характерные очертания военного танкера вряд ли можно.

Нас пришвартовали на место, освободившееся от «Уилкса», на борт поднялись портовые власти, сразу подали шланги для дефицитной пресной воды – танкер должен был обеспечивать боевые корабли, занимающиеся разминированием Красного моря. Капитан уехал в консульство, штурманы занялись приемом и оформлением грузов, а меня, как обычно на стоянках, определили вахтенным помощником. Поставив матроса к трапу, я сразу заметил, что возле мусорных контейнеров, стоящих неподалеку на причале, крутится стайка местных пацанов, которые вытаскивают из них всякие тряпки и какие-то яркие журналы. Полисмен в синей форме, стоявший неподалеку, никакого внимания на них не обращал.

Подошел поближе: мама родная – легендарные журналы «Пентхаус», «Плейбой», «Нэншл джиогрэфик»! И вдобавок на каждом наклейки американского почтового ведомства с надписями U.S.S. «Wilkes» и фамилиями. Вот это удача! Позвонил в радиорубку, начальник радиостанции Володя Онощенко моментально «просек» ситуацию. Это был наш шанс! Путем несложных меновых операций у юных, но коммерчески развитых аборигенов удалось выманить все журналы, причем всего лишь за пачку завалявшихся политотдельских агитационных брошюрок на английском языке с картинками про сказочную советскую жизнь и десять банок пайковой кильки в томате. Пришлось подарить также и старую кроличью шапку, на которую аборигены, что называется, «запали».

Подоспевший помполит, узрев голых красоток на журнальных обложках, поспешил их изъять от греха подальше и во избежание тотального разложения личного состава забрать к себе в каюту (надо сказать, что бдительный Леонтьич пытался однажды «изъять» даже мой учебник по гинекологии).

Ну, а с наклейками радисты потом поработали, составив небольшой список экипажа «Уилкса».

Вся операция заняла не более получаса. Можно было немного расслабиться, насколько это можно на вахте. В Джибути (это бывшее Французское Сомали) нам уже раньше не раз приходилось бывать, ничего особо выдающегося в этом городе для нас не было. Гораздо интереснее было понаблюдать за французами. Рядом с нами были пришвартованы небольшой, словно красивая игрушка, контейнеровоз «Иль де Брест» и сторожевой корабль «Дудар де Лагре» с парусиновым тентом над кормовой палубой.

По причалу, направляясь к нему, шел маленький отряд французских «матло» в белой тропической форме, шортах, гольфах и бескозырках со смешными красными помпонами. Худенькие пацаны-срочники, точно такие же, как и наши матросы, абсолютно не смахивали на «цепных псов мирового империализма», своими белыми тапочками и матросскими воротничками они больше походили на пионерский отряд на прогулке, чем на военных моряков. Над городом густо летали истребители «Мираж-3» с треугольным крылом, камуфлированные в песочно-зеленые цвета пустыни, красиво выполняя фигуры высшего пилотажа. Это выглядело уже несколько посерьезнее.

Интересно было разглядывать причальную стенку, – оказывается, привычка оставлять надписи типа «Здесь был Вася!» свойственна морякам всего мира. Особенно американцам. Ну и мы, разумеется, тоже не нарушая традиций, рядом с автографом «Уилкса» оставили свой, красиво написанный белилами.

К вечеру, закончив погрузку, танкер направился к берегам Северного Йемена, где нас уже ждали корабли нашего соединения. Собравшись в кают-компании, решили при случае с чем-нибудь поздравить друзей с «Уилкса», огласив весь список полностью, тем более, что среди журналов обнаружился обрывок судовой роли, с указанием должностей. Капитан отнесся к этой затее вполне одобрительно – надо было взять реванш за день рождения.

А вскоре подвернулся и подходящий «его величество случай»!

В День независимости США, выйдя на позывные «Уилкса», наши радисты что называется «от всей души» поздравили доблестный экипаж американского корабля с праздником (а командный состав еще и поименно).

Американцы сдержанно поблагодарили в ответ. А что им, собственно, еще оставалось делать?!

В ходовой рубке танкера царило необыкновенное оживление, капитан сыпал анекдотами, радисты приплясывали и радостно потирали руки.

Настроение испортил только помполит Леонтьич, у которого загадочно исчезли несколько номеров журнала «Плейбой», обильно оснащенных красивыми картинками с голыми девицами.

Предпринятые им поиски в корабельных «шхерах» успехом не увенчались. В машинном отделении были найдены только два замасленных журнала «Нэшнл джиогрэфик», по которым, по голословному заявлению второго механика Семеныча, мотористы под его руководством якобы совершенствовали английский язык. А самая интересная картинка из «Плейбоя» (в стиле «ню») была загадочным образом приклеена к обложке журнала учета посещаемости политзанятий.

Зато в Адене, на совещании, состоявшемся на штабном корабле восьмой оперативной эскадры «Тамань», наш танкер упомянули в приказе как «пример нетрадиционного подхода к способам получения разведывательной информации и правильного ее использования».

«Уилкс» же с нами больше не разговаривал. Да и о чем было говорить… Наша взяла!