Текст книги "Соломантик"

+10:06

Ее подбородок доставал до уровня дверной ручки, когда она открывала дверь настолько, чтобы выглядывало одно только лицо. Ого, как она выросла. Сколько же ей уже лет? Черт, я не помню, но было бы слишком неловко спросить об этом, ведь я был на нескольких ее днях рождения. Я остановился на краю и облокотился на перила лестницы. Мы были «помолвлены», как говорят в сказках, которые она любила. И она решила, что тоже хочет быть «помолвленной» с каким-то мальчиком, а я был глубоко польщен, когда она выбрала меня. Черт, я думаю, она выбрала меня из-за денег, потому что я все время давал ей какие-то сладости. С другой стороны, возможно, у нее были хорошие намерения, потому что она обещала выйти за меня замуж, когда повзрослеет. Ее мать была не в восторге от наших планов; она сказала, что не представляет, как ее дочь выйдет замуж за старика.

«Привет, как дела?» спросил я и поднял руку.

«Привет», ответила она и приоткрыла дверь немного шире, чтобы качаться на дверных ручках, держа руки по обеим сторонам двери.

«В школе сейчас весело?»

«Нет, не очень», сказала она и подтянулась настолько, что ноги оторвались от порога. «По математике мы почти прошли сложение и вычитание». Она качнулась на двери и снова толкнула ее. «Наверное, худшее уже позади», сказала она, глядя в потолок и качаясь.

«Как насчет умножения, деления и тому подобных вещей?» спросил я, стараясь выглядеть внимательным и бесстрастным.

«Мы никогда не слышали об этом. Нам, наверное, не придется это учить, как ты думаешь?»

«О, с того времени, как я ходил в школу, прошло уже много лет. Возможно, там все немного изменилось, но…»

Она прервала меня, полностью сменив тему и рассказав мне о мальчишке с ее класса, который дразнил ее во время перемены.

«Может, он делает это потому, что ты ему нравишься?» спросил я и присел на перила.

«Нет, потому что он слишком уродлив и глуп», ответила она. Одна из ее рук соскользнула с дверной ручки, и девочка отпустила и другую.

«Что ты делаешь?» прозвучало из квартиры.

«Ничего», ответила она, высунув голову в коридор. Она вышла из квартиры и наполовину закрыла за собой дверь. «Ты можешь прийти в школу и побить его?» спросила она и достала до выключателя, чтобы включить свет.

«Как ты думаешь, что бы сказали твои учителя, если бы я просто пришел в школьный двор и накостылял парню, а? Но, возможно, я мог бы сходить в школу и просто поговорить с ним и сказать ему, чтобы он оставил тебя в покое».

«Если ты просто не решаешься сделать это, то можешь так и сказать. Я знаю еще одного мальчика, который поможет мне!»

Женщины! О Господи! Кто-то сказал: «Женщины осуждают войну, но празднуют победы». И он был чертовски прав.

Ее мать прокричала из-за дверей, что ужин уже накрыт. Это, к сожалению, ко мне не относилось.

«Что ты говоришь! У тебя есть другие парни, кроме меня?» спросил я, размахивая руками, пытаясь казаться серьезным.

«О, в конце-то концов, я имею право на личную жизнь», ответила она и запрыгнула в комнату, позволяя дверям захлопнуться у нее за спиной. На личную жизнь! Откуда она только взяла это?

Девочки просто невозможны! Вряд-ли они учатся такому, все это явно было в их чертовых генах.

Бубня себе под нос, я поднялся еще на один этаж, доставая ключи. Как только открыл дверь, из нее выпала очередная стопка рекламных листовок. На одном из конвертов сверху было написано: «Вы победили». Ха! Некоторые люди, видимо, не знают меня совсем. Я пихнул эту и еще несколько листовок в мусорную корзину и захлопнул дверь. Автоответчик требовательно мигал; но я проигнорировал его. Иногда я ненавидел и его, и телефон, потому что они требовали и требовали от меня чего-то, когда я не хотел этого.

Для того, кто никогда не был здесь раньше, все выглядело так, будто в квартиру вломились и перевернули все вверх дном. Но для знающего человека, живущего там, было понятно, что все лежит на своих местах.

Запись, которую я искал, была в самом низу кучи, что лежала на магнитофоне. Брайан Адамс получил пинок под зад кнопкой громкости и закричал: «Ain’t nothing you can do about it, you’re just a victim of love». Я подхватил мотив и тоже закричал.

Адамса сменила группа «Knacks», и я стал стремительно носиться по гостиной под «My my my my Sharonna».

Телефонный звонок требовательно вклинился в музыку. Я сбавил громкость по дороге к аппарату.

«Эй, здоровяк, что случилось?» Какое-то время мы поболтали. Вслушавшись между слов, я понял, что дела у него шли не очень хорошо. Мы еще немного поговорили о нем и обо мне, и договорились встретиться у местного толкача пиццы. Попрощавшись кратким «До встречи», я повесил трубку.

Чертовски трудно после постоянного общества изо дня в день торчать одному.

Нужно долго и нудно учиться выносить и, возможно, даже любить общество других людей, если ты основательно подсел на одиночество. Но потом было проще спешить, потому что снова «два», чем слоняться по пустым комнатам в полном упадке духа.

Я посмотрел в сторону окна, на широкий подоконник. Я полностью избавился от ее вещей, но ничего не мог сделать с подоконником.

Это было ее любимое место. Она часто сидела на подоконнике, обхватив руками колени, наблюдая за движением на улице, целиком и полностью поглощенная собственными мыслями. Свет и тень разделяли ее лицо на светлую и темную половины, точно такие же, как в ее душе. В последний раз сидя на своем любимом месте, она сказала, отвернувшись от меня:

«Детка, сделай, пожалуйста, чайку».

Я посмотрел на нее со своего места на диване.

«Не называй меня «детка».

Она повернула ко мне голову. «Почему?»

«Это слишком просто. Ты разве сама не слышишь? Звучит совершенно обыденно. Словно выплевываешь это слово бессознательно, не вкладывая в него никакого чувства – без всякого глубинного смысла. Вероятно, ты всех своих мужчин называла «детка».

«Да, вот прямо всех до единого! Большое спасибо! Тогда как мне называть тебя?»

«Не важно. Называй, как хочешь, только не „детка“, это слишком просто», ответил я, скрестив ноги под столом в гостиной.

«Как насчет, „мой милый мальчик“?» спросила она.

Я промолчал.

«Это просто слова. Слова, которыми я называю любимых и близких мне людей», сказала она и свесила ноги с подоконника.

«Думаю, тебе следует выбрать слова, которыми называешь того, кто значит для тебя больше остальных. Не думаю, что это просто чертовы слова. Слова – это не просто слова. Слова, мать их, важны, у них есть определенные значения. И некоторыми бросаются слишком бездумно – например, вставляя „люблю“ через каждые два слова. Причем не важно, идет ли речь действительно о любви, или о еде и тряпках».

«Успокойся, не заводись. Я не говорю „люблю“ обо всем на свете. И конечно, ты значишь для меня больше, чем остальные. Только расслабься, хорошо?» она соскользнула с подоконника.

«Теперь я знаю, как тебя называть. Я буду звать тебя «супердетка». Она подошла и толкнула меня бедром. Я подвинулся, она села рядом и обвила меня руками.

«Обними меня», попросила она.

Временами она меня так раздражала, что, если я и хотел просто обнять ее или скучал, даже когда она стояла прямо передо мной, какая-то часть меня почти ненавидела ее, поэтому приходилось держаться на безопасном расстоянии, пока не остыну. Я обхватил ее руками, не в силах справиться с собственной натянутостью во время объятий.

Она оттолкнула меня. «Так холодно меня уже давно не обнимали».

«Прости», произнес я, свалив все на плохое настроение, хоть это и было ложью.

Проклятье! Следовало сказать ей. «Я стараюсь выглядеть как можно лучше в твоих глазах. Самым лучшим мужчиной, самым умным и успешным во всех начинаниях, потому что тогда мне не так страшно, и даже кажется, что я смогу жить дальше, если ты вдруг встретишь другого».

Но ничего из этого я тогда не сказал. Смог только выдавить из себя. «Ты мой самый важный человек».

Но, конечно, этих нескольких слов было мало. И теперь на этом подоконнике стояло лишь одинокое растение – единственное, что у меня осталось.

Музыка затихла, возвращая меня в настоящее. Я подошел и включил проигрыватель, подключив к грампластинке усилитель. Выключил кассетник. Из колонок полились звуки песни «Creep» группы «Radiohead», начинаясь тихим: «I wanna have control, I want a perfect body, I want a perfect soul, I want you to notice when I’m not around, you’re so fucking special… But I’m a creep, I’m a weirdo, what the hell am I doing here? I don’t belong here, I don’t belong here». Звук рвался из корпуса проигрывателя, создавая такое впечатление, будто единственный гитарист время от времени использует «мартенсы» в качестве медиатора. Это был чертовски замечательный трек, и я подвывал, страдая вместе с вокалистом.

«Radiohead» заглохли тихим фортепианным соло, я переключил трек и попал на «The River» самого Босса. Немного прикрутив музыку, уселся на диван, закинув ноги на сторону. Черт! Я почти физически мог ощутить легкий ветерок с реки, о которой пел Спрингстин, просто сидя здесь, без остатка отдаваясь музыке.

Пульт от телевизора лежал на подушке возле ног, я схватил его и стал гулять по каналам без звука. По всем каналам скалились красивые человеческие рожи, переливая из пустого в порожнее о серьезных проблемах. Казалось, они все время только и делали, что торчали посреди разных гостиных, серьезно разговаривая о чувствах с различными людьми, время от времени заставляя тех пустить слезу. В этих телесериалах мужчины никогда не общались о спорте или технике, они говорили о любви, чувствах, детях и обсуждали свежие сплетни типа кто с кем спит, кто кого бросил, и прочей подобной серьезной чепухи. Мужчины разговаривали, как женщины – наверное, именно поэтому подобные мыльные сериалы пользовались такой бешеной популярностью у женщин.

Босс допел свою «The River». Жаль, что у него не было трека под названием «Пятьдесят семь каналов, а смотреть нечего», хотя песня наверняка получилась бы отличная. Я вырубил это теле-дерьмо и откинул голову назад, наслаждаясь музыкой – аудиоэфир как раз оккупировал Стиви Рэй Вон. Стиви Вон, черт! Правы были те, кто говорил, что лучшие всегда умирают рано. К музыке это тоже относилось.

+04:22

Здоровяк привлек внимание официанта и подозвал его к нашему столику.

«Хочешь выпить еще?» спросил тот, заталкивая в рот кусок пиццы. Я кивнул, прожевывая еду, протягивая официанту пустую бутылку. Это было мое первое пиво, в то время, как здоровяк прикончил уже третью бутылку. Официант повторил заказ и ушел, забрав бутылки вместе с пустой корзинкой для хлеба.

«Знаешь, что меня убило еще в самом начале?»

Не дожидаясь ответа, он продолжил. «То дерьмо, которым она щедро поливала своего бывшего. Ну, знаешь, типа „он то да се, и то и это. Он поступил так-то и так-то после того, как мы расстались“ – ну, и прочие гадости, понимаешь? Поэтому, будучи с ней, я не мог перестать думать, что определенно не хочу быть таким-то и делать то-то. А еще не хотел говорить то и это. Все это заставляло меня поступать прямо противоположным образом от того, как поступал ее бывший, даже не желая этого. Я делал и говорил вещи, которые не хотел, и никогда не сделал бы и не сказал, если бы оставался собой. Такое всегда заставляет давать деру, правда? В смысле, с ней я никогда не мог расслабиться. Я раскис, вечно изображая чертово понимание и терпимость, даже если на самом деле мне казалось, что она совсем не права и временами поступает так дерьмово, что больше всего на свете хотелось хорошенько ей врезать. Но нет, нет, старина, вместо этого я просто бегал за ней и согласно кивал». Он замотал головой и опустошил свой бокал.

Официант поставил перед нами полные бутылки и прижался к краю стола, пропуская кого-то со стопкой коробок с пиццей к выходу.

Прежде, чем собраться и съесть последний кусок на моей тарелке, и пока официант еще не ушел, а практически сидел на нашем столе, я спросил, будем ли мы заказывать десерт.

«А, может, прикончим пиво и пойдем уже?» спросил он, указывая на бутылки.

«Хорошо», ответил я, едва протиснувшись в проход между столиками и заказав счет, пока официант окончательно не пропал из поля зрения.

Мой товарищ мыслями находился где-то очень далеко от нашего столика, когда я снова посмотрел на него.

«Эй, ты что, уже отходняки ловишь?»

Его разум вернулся в тело, а лицо приобрело осмысленное выражение.

«Ага, кажется, да!» ответил он, вертя в руках кусок воска со свечи, стекшего на балетную пачку бутылки из-под вина, переквалифицировавшейся в подсвечник. Затем перевел взгляд на меня.

Я промокнул губы салфеткой и бросил ее на тарелку.

«Я тут думал обо всей этой любовной фигне. И вот мне интересно, тебе не хватает самого человека или тех чувств, которые он у тебя вызывал? Ведь если все дело в чувствах, то, получается, что совсем не важно, кого ты любишь или хочешь – чувство-то всегда одно и то же. В смысле, не важно, что за человек рядом с тобой – главное, чтобы он вызывал у тебя эти чувства… или как?»

«Думаешь? Но, возможно, ты прав, хоть я и не могу сказать такого о собственных чувствах».

Я наблюдал, как он отрывает по маленькому кусочку от остатков своего хлеба, и просто таращился, словно загипнотизированный, на его пальцы, копошащиеся в нежной хлебной мякоти.

«Кстати, я позавчера ходил к нему», произнес я медленно и тихо.

«К кому?»

«К типу, который сделал это. Даже пушку с собой взял. Специально взял ее и отправился к нему», ответил я, продолжая таращиться на его пальцы.

«Да иди ты! Твою ж мать. Ты что? В смысле, и что случилось потом?»

Я проснулся в весьма плачевном состоянии и, дабы хоть как-то отмахнуться от картин, преследовавших меня во сне, пошел побродить по городу. Я намешал кучу всего, и сейчас чувствовал себя порядком вымотанным, однако в голове прояснилось, пускай мысли могли двигаться только в одном направлении. Зато я мог сконцентрироваться хотя бы на чем-то одном. Это как смотреть через трубу – можно четко и ясно рассмотреть предметы, которые видны в отверстии, и при этом понятия не иметь, что твориться вокруг тебя. В какой-то момент обрывки размышлений смешались в одну четкую идею о мести, и я отправился к нему.

Он жил на длинной сплошь забетонированной улице, разбитой на таунхаусы. То и дело срывался ветер, его мощные порывы раскачивали низкий заборчик перед домом, выводя по земле причудливые хороводы сухой листвы и бумажек. Свет уличных фонарей придавал предметам новые очертания, обесцвечивая все, чего касался, перекрашивая окружающую обстановку, скорее, в ощущения, чем в новые цвета.

В его гараже не было тачки. Вероятно, это можно было бы посчитать полным обломом. Или же он просто не имел права водить с тех пор. Входная дверь была старой и потасканной, а щеколду можно было легко откинуть с помощью антенны от соседского автомобиля.

Пробивавшегося сквозь окна света вполне хватало, чтобы не спотыкаться о мебель. Я остановился на ковре посреди гостиной. Слышалось только мое собственное дыхание да какой-то свист в трубах.

Здесь было даже темнее, чем в прихожей, потому до первой двери на своем пути я пробирался почти на ощупь. Медленно открыв ее, понял, что та ведет в ванную. Тихо прикрыл обратно. С лестницы полился луч света, спадавший на первый этаж и тянувшийся до самого конца коридора.

Сжав ручку двери в ванную, я осторожно толкнул ее плечом и прыгнул внутрь, доставая пистолет из-за пояса брюк. Выглянул через слегка приоткрытую дверь и увидел человека, идущего по коридору в тени. Рука свисала вдоль тела, и я бедром ощущал железо оружия. Я тихо толкнул дверь, закрывая щель. Прислонился к стене возле двери и толкнул плечом ряд вешалок.

Дверь в ванную распахнулась так резко, что прижала носок моего ботинка. В то же время в глаза ударил свет. Я осторожно подвинулся в сторону, вышел из-за двери и уставился в спину женщине в футболке и трусиках. Я слегка зацепил ее по носу, когда резко зажал рот и прижал ее голову к своей ключице. Рукой с зажатым в ней пистолетом попытался обхватить ее талию, но наткнулся на огромный живот.

Ее глаза дико взирали на меня через зеркало, а брови едва не потерялись в волосах на лбу. Зеркальное отражение поведало мне, что барышня была «немножко» на сносях! На фоне этой картины пистолет в моей руке смотрелся вопиюще неправильно. Воздух из ее ноздрей обдавал мне руку.

Проклятье! И что теперь делать? Надеюсь, я не придушу ее подобным захватом! Твою ж мать! А что, если я так напугал ее, что она сейчас разродится прямо здесь? Вот же дерьмо!

Я захлопнул дверь каблуком и прижал губы к ее уху.

«Не кричи, пожалуйста, хорошо? Я не причиню тебе вреда, понимаешь? Это ошибка. Я тебя не обижу. Я ничего о тебе не знал. Сейчас я тебя отпущу, только не кричи, хорошо?» поймав в зеркале ее взгляд, я кивнул.

«Хорошо?» снова спросил я.

Медленно убрал руку с ее рта и спрятал пистолет за спину.

«Пожалуйста, не кричи, ладно?» тихо повторил я и отпустил ее.

Женщина шагнула к зеркалу и резко повернулась ко мне лицом. Я продолжал стоять, плотно сжав зубы, думая лишь одну мысль: «Не кричи, только не кричи». Как будто силой мысли можно было закрыть ей рот. Она просто не могла сейчас впасть в панику, разоравшись и, возможно, разродившись прямо здесь и сейчас.

Ее нижняя губа слегка кровоточила, грудь вздымалась от учащенного дыхания, заставляя куцую футболку то подпрыгивать, то снова опускаться.

Я посмотрел на свою ладонь и обнаружил там несколько капель крови с ее губы.

Она пятилась от меня, пока не наткнулась на раковину, а в ее глазах я прочел свое имя.

«О, Господи!» слишком громко выкрикнула она, а затем горячо зашептала. «Я знаю, кто ты! Да, я знаю!» затравленным взглядом она посмотрела на пушку. «Ты пришел убить его!»

Я тоже посмотрел на оружие, сделал несколько неудачных попыток заткнуть его обратно за пояс, затем плюнул, сунул пистолет в задний карман и закрыл дверь на защелку.

«Успокойся», мягко произнес я. «Пожалуйста, успокойся. Расслабься, я ничего не знал о тебе. В смысле, не знал, что он живет с кем-то, черт бы его побрал! Вообще! И уж тем более, я чертова понятия не имел о его беременной жене! Расслабься, ладно? Я бы не причинил тебе вреда, понимаешь?»

В теплом свете ванной мы казались словно загорелыми, а ее живот напоминал огромный желтовато-оранжевый фрукт. Проклятье, ну и дела, мать твою! И какого черта мне делать теперь?

«Ты не можешь убить его, не можешь! Ты же видишь! У нас будет малыш. Не надо, пожалуйста, ладно?» слезы струились по ее щекам, мешая говорить.

Я покопался в мозгу в поисках подходящего ответа, но не нашел там ничего, кроме засевшей мысли: «Только бы у нее с перепугу не начались роды». Я промямлил нечто похожее на слова утешения, но получилось жалко.

«Если ты заберешь его, я останусь одна с ребенком», произнесла она, шмыгая носом.

«Ты можешь присесть на минутку? И просто чуть-чуть расслабиться?» спросил я.

Опустив крышку, она присела на унитаз. Затем закрыла рукой большую часть лица, вторую инстинктивно положив на живот. Я быстро присел на корточки и сжал ее плечо.

«Ты в порядке?»

«Да, да», ответила она и протянула руку, чтобы оторвать немного туалетной бумаги, а затем промокнула ею глаза. «Он очень плохо спит и стал… ранимым. В душе он очень ранимый. Он хороший человек, поверь. Если ты убьешь его, что я тогда скажу нашему малышу? Скажи мне! Что у него будет за жизнь, если она начнется с горя и мести?»

Я встал и снова прислонился к стене. Внутри бушевала буря. Я поднял руку и ткнул в нее пальцем, заметив, что он, как и вся рука, дрожит.

«Только не надо возводить его в мученики. Я знаю, кем он был, когда все случилось. Я слышал о нем, поэтому мне известна его чертова репутация. Настоящий чемпион, способный на все! Он через раз заливал глаза до поросячьего визга на очередной вечеринке, а потом забывал про тормоза, правда? Правда. А теперь он и его дерьмовые привычки отняли у меня жизнь, выбросив за борт в открытое, мать его, море! И после этого, да, он все еще чертов хороший парень!» Я повернулся к ней спиной и стукнул кулаком по плитке на стене, затем прислонился к ней лбом.

Когда она заговорила тихим голосом, я понял, насколько громко только что орал.

«Я знаю, что он совершил чудовищный поступок, но в конце концов, это же было не намеренно, правда? И ведь он признал свою вину, и даже был осужден».

«Осужден! Да, конечно. Да ему не дали даже того срока, который требуется на воспроизведение нового человека!»

«Ты прав, но, если бы ты только знал, как сильно он изменился. Теперь он стал намного серьезнее и спокойнее. Стал больше думать о насущном и забросил старые привычки. Теперь его больше волнуют простые радости и предстоящее отцовство». Схватившись за раковину, она поднялась, все еще сжимая клочок бумаги в одной руке. Другой взяла меня за руку.

«Дай нам шанс», прошептала она. «Дай нам шанс, если не ради него, то хотя бы ради нас с будущим малышом. Дай себе шанс, иначе так и будешь убегать до конца дней. Позволь себе найти женщину, которая разделит с тобой жизнь, хорошо? Как бы сильно ты его ни ненавидел и как бы больно тебе сейчас ни было, пойми, это была случайность. Ты можешь убить его, но ведь ее этим не вернуть».

Кончики пальцев впились мне в руку, кажется, пытаясь добраться до самой кости.

«Спроси у своей совести, а не садился ли ты сам за руль под градусом? Только не лги себе. Вероятно, это было не раз, правда?» она отпустила мою руку и высморкалась в бумагу. «Я не ищу ему оправданий, я просто хочу, чтобы ты понял».

Раздался в стук дверь, с той стороны кто-то подергал за ручку.

«Дорогая! Ты в порядке?»

Я вытащил пушку, быстро переступая по полу к стене за дверью.

Ручка то опускалась вниз, то снова подпрыгивала.

Свободной рукой я попытался нащупать защелку.

Она посмотрела на меня, наши взгляды встретились. Затем ответила, не поворачивая головы. «Ничего страшного», вслух произнесла она. «Просто немного тошнит, поэтому не могла заснуть. Возвращайся в постель, я скоро тоже поднимусь».

«Хорошо, но поторопись, а то замерзнешь».

Я отдернул руку от защелки, и она снова повисла вдоль тела.

«Конечно», ответила она, все еще удерживая своим цепким взглядом мои глаза.

Стало тихо, наше дыхание лишь усиливало ощущение мертвой тишины. Я позволил себе сползти по кафелю и сесть на пол, повесив голову. Посмотрев на пистолет, я положил его возле обутой в ботинок ступни и обхватил руками колени.

Черт побери! Это уже слишком. Дожился – сижу посреди ночи в ванной и рыдаю в компании женщины на последнем месяце беременности, которой только что угрожал пистолетом, и которая сейчас обнимала меня. Я же должен был быть праведным мстителем! Какая ирония! Черт! Мой мир разлетелся вдребезги – черта с два теперь склеишь.

«Я обещаю – если ты оставишь нас сейчас, я всегда буду помогать тебе, когда дела пойдут из рук вон плохо. Если понадобятся деньги или ты попадешь в передрягу. Когда бы тебе ни понадобилась помощь, я обещаю, что сделаю для тебя все, что в моих силах. Клянусь».

«Да куда уж хуже», ответил я. Она легонько погладила меня по затылку.

«Я понимаю, почему ты так скучаешь. Я как-то встречалась с ней у одной подруги. Она была знакомой ее матери. Мы тогда много разговаривали. Мне она показалась такой милой и доброй».

«Конечно, она такой и была», ответил я, руками вытирая глаза и щеки. Поднялся сначала на колени, а за тем и на ноги.

«Ты не вернешься наверх, если так и будешь сидеть здесь», сказал я, протягивая ей руки.

Она улыбнулась и вложила в них свои ладони. Дернув ее к себе и одновременно отступив назад, я помог ей встать.

Пустив холодную воду, я подставил сложенные руки под струю. Несколько раз плеснул себе в лицо, затем попил немного.

«Оставь», попросила она, повесив полотенце на место. Пройдя к двери, потянула ее на себя. Складывалось такое впечатление, что ею целиком и полностью управлял живот, а она лишь послушно следовала в указанном направлении. Выключив свет, она осторожно вышла за дверь.

Я последовал в темноту, используя ее футболку в качестве ориентира.

Замок щелкнул, когда она медленно открыла его, распахнув передо мной входную дверь. Сделав шаг, я наткнулся на пару ботинок. Спиной почувствовал пистолет в заднем кармане, когда присел на корточки. Рука наткнулась на голенища пары ковбойских сапог. Основательно ощупав их, поставил на место. Если уж не могу убить, то хотя бы напугаю. В темноте повернувшись к ней спиной, я наклонился над сапогами и запихнул пистолет в один из них. Ей придется поломать голову, объясняя, как туда попало оружие, не рассказывая при этом правды. Я протиснулся мимо нее в дверь.

«Прощай… и спасибо за все», произнесла она. «Помни мое обещание».

«Да, хорошо. Пока», ответил я, «…и, ну, удачи».

Я взял бутылку и вылил остатки пива в стакан.

«Черт! Я бы очень хотел увидеть выражение его лица, когда он достал пушку из сапога. И когда она ему все рассказала. Ха, вероятно, он обосрался прямо на те сапоги, не отходя от кассы, черт бы его побрал!»

Я улыбнулся и ответил, что тоже хотел бы увидеть его лицо в тот момент. Правда, я все же не мог избавиться от стыда за случившееся теперь, когда все осталось позади.

«Черт побери, было такое чувство, будто я попал в какой-то дерьмовый телесериал с переизбытком сопливого благородства», сказал я.

«Ну, да, но когда чувства пробирают до костей, какая, к черту, разница? Черт возьми, все равно ничего не случилось, так ведь? Кому какая разница? Забудь об этом, старина!» ответил здоровяк, потянувшись, чтобы отвесить мне хлопок по плечу. Взяв счет, он стал изучать его, попутно доставая несколько купюр.

Я раскрыл поперечные карманы и пошарил по ним.

«Сколько с меня?» спросил я и достал несколько смятых купюр, пытаясь их расправить. Он пробормотал сумму. Я отдал все, что у меня было.

«У меня по нолям, я совсем на мели».

«Пока хватило», ответил приятель и встал. «Пошли?»

Я кивнул и застегнул карманы. Мелкими шажками мы стали петлять между столиками.