Текст книги "Соломантик"

+03:02

«Не хочешь заскочить в местную бильярдную погонять шары?» спросил он, выбравшись за дверь пиццерии.

«Можно, но только на пару партеек. У меня сегодня свидание», ответил я, пристроившись идти рядом с ним, сунув руки в карманы.

«Грязное свидание?» осведомился приятель, толкнув меня в бок локтем.

Я качнулся и ответил. «Вообще-то, не факт, но надежда ведь умирает последней». Затем я рассказал, где мы собирались встретиться.

«Ни хрена себе! Так ты идешь к богатеньким. А тебе хоть есть, что одеть по такому случаю?»

«Ну, у меня есть галстук для собеседований и белая рубашка, думаю, к ним подойдет пара не слишком поношенных черных джинсов».

«Если что, у меня есть один знакомый, он там на входе стоит. Когда-то мы вместе работали. Я могу позвонить ему и спросить, на работе ли он сегодня».

«Круто, но тебе также придется одолжить мне немного налички».

«Бери половину из того, что у меня при себе», ответил он и свернул в переулок.

«Спасибо, друг», поблагодарил я, следуя з ним, и хлопнул его по спине.

«Перелезем здесь и пройдем через другой двор. Так будет быстрее, чем обходить целый квартал».

«Твой районо, амиго! Веди», сказал я, имитируя латиноса с перебитым носом.

+02:50

Есть одна особенность в незнакомых местах – никогда не знаешь, кто есть кто и кто с кем. Осматриваясь вокруг, я пытался понять это по взглядам, обрывкам разговоров, одежде и жестам. Я здесь никого не знал. Мимолетом посмотрел на девушку в другом конце зала, затем задержал взгляд на лице парня, у которого та сидела на коленях, пытаясь оценить статус собственности. Впрочем, на него я тоже долго не пялился.

«Эй, старина, расслабься! Ты ведешь себя так, будто все заведение собирается вот-вот наброситься на тебя. Ха-ха, ты всегда так ведешь себя в незнакомых местах». Превращаешься в чертова параноика! Ха! Надо было оставить пушку, а не совать ее, куда не надо, – засмеявшись, произнес он и обнял меня за шею.

«Чертова пушка до самого одного места – бесполезный кусок железа, если у тебя нет четкого намерения пустить ее в ход», ответил я, а он рукой наклонил мою голову вперед. «Мне бы лучше кусок трубы во всю руку в рукаве для раздачи люлей. Так, мать твою, встал и принес нам пива».

«Хорошо, Рембо», ответил он и убрал руку.

Тут как раз был один свободный столик, и я начал вынимать шары с луз, собирая их в треугольник.

Товарищ вернулся с бара и поставил два бокала разливного на столик рядом с подставкой с киями, взявшись осматривать их наконечники.

«Можешь начинать, раз уж у тебя все равно кий в руках», предложил я, убрав с шаров треугольник.

Пока он играл, я потягивал свое разливное.

Забив несколько шаров, он промазал.

«На, возьми», сказал он, взявшись за наконечник кия таким образом, что его ручка ткнулась мне прямо в ладонь протянутой руки.

Я сжал его, а он отпустил. Быстро наклонившись над столом и мысленно одобрив первый пришедший в голову вариант, я ударил. Удар получился сильным и сложным – шары столкнулись, издав характерный для этого звук, затем нырнули в лузы. Второй ход оказался неудачным, шары лишь закатились под бортик. Я передал кий товарищу.

Телевизор над барной стойкой транслировал телеканал «Youth-TV». Как раз тот вид телепередач, в которых все снимали ручной камерой, а оператор вечно страдал тяжелым абстинентным синдромом и привычной постоянно то удалять ведущего в кадре, то выводить на крупный план его нос. Кто-то дорвался до пульта и переключил на спортивный канал, на котором как раз показывали гольф. Гольф, мать твою! Он имел не больше общего со спортом, чем «бинго». Я подумал о ней и о лисе и немного понаблюдал за происходящим на экране – там как раз показывали, как использовать клюшку по ее прямому назначению.

«Ю-ху, I feel good – like I knew that I would, да!» Послышалось от него.

Я снова посмотрел на столик. Он как раз обходил его, пытаясь проделывать трюки с кием – невероятно примитивная попытка скорчить из себя гуру бильярда.

«Что там? Ты выиграл или как?» спросил я и подошел к столику.

«Ты видел это, а? Видел?» спросил он. Было бы грубо ответить «нет», поэтому я так и сделал.

«Извини, старина, я как раз изучал гольф», ответил я, произнося букву «о» в слове «гольф», как «а».

«Я прикончу тебя в этой партии, так что можешь и дальше наслаждаться „гальфом“, пока я выигрываю», произнес он и почти лег на стол. Медленно пропустил кий между пальцами, положив ладонь на ткань стола прямо за шаром.

Я посмотрел в его лицо и все понял по глазам, как раз, когда он собирался ударить.

«Черт бы меня побрал! Ты же сказал, что она ушла. Это ты сказал ей, что мы будем здесь?» спросил я, поворачивая голову, ровно в тот момент, когда он ударил.

Кий промазал, поскольку он глянул себе через плечо.

«Ты гребаный жулик!» заорал он и ткнул ручкой кия прямо мне в живот. Я спокойно взялся за нее и выхватил кий из его рук, направившись к столу.

«Извини, брат, но я не могу позволить себе проигрыш», рассмеявшись, ответил я, прицеливаясь к удару.

Загнав в лузы три шара, я промазал.

«Ха!» выкрикнул он и прошествовал мимо, оттолкнув меня от стола.

Я сел, вытянул ноги и скрестил их в области щиколоток. Капли пива со стенок бокала образовали на столе лужицу, в которой он и стоял. Когда я пил из бокала, несколько капель упало мне на футболку.

Каблук одного ботинка покоился на носке второго. Я уставился на свою обувь и почувствовал облегчение оттого, что не замочил ублюдка позапрошлой ночью. И все же, я не мог избавиться от чувства, будто кто-то страшно ранил меня, и что все было чертовски несправедливо. Потому что, когда тебе делают больно, ты сначала расстроен и напуган. Потом становишься агрессивным и хочешь дать сдачи. Но, черт возьми, по закону ты не можешь им отплатить той же монетой и восстановить справедливость. Закон предлагает лишь жалкую пародию на месть. Закон всегда вступает уже после того, как побьют жену, изнасилуют ребенка, после того, как кого-нибудь убьют. В таких случаях тяжело заставить себя судить по закону, на основании адвокатской логики и морали, в то время, как твой внутренний судья выносит приговор, прислушиваясь к твоему сердцу и следуя тем моральным принципам, которыми тебя напичкали еще в детстве. Принципам, почерпнутым из рассказанных сказок и историй о вечной борьбе добра со злом. В них всегда побеждало добро. Следуя зову своего сердца, а не доводам разума, ты часто сворачиваешь с законного пути. Ну, и черт с ним. Говоря совсем честно, закон может служить разве что ориентиром.

Я посмотрел на товарище и на стол. Дурень и правда уверенно двигался к финишной прямой.

«Тебе крышка, старик!» сказал он, ткнув в меня наконечником кия. Присвистывая, пошел к другому краю стола, приговаривая. «Кто молодец? Я молодец».

Прихлебнув немного пива, я ответил. «Ха, зато я иду на свидание, а ты нет! Неприятно, правда?»

«Ха! Готов поспорить, она просто пудрит тебе мозги!» ответил он и пошевелил кием.

Я просто рассмеялся и покачал головой. Твою ж мать! Меня ждала встреча с ней. И, черт возьми, мне от этого было не по себе, хотя, возможно, утром просто было «подходящее время», а уже вечером мы будем совсем чужими и безразличными друг другу. Может, она уже передумала. Да и кто сказал, что она вообще на что-то годится? Или недовольна своей жизнью? Возможно, она просто хотела немного пошалить. А, может, это я воображаю слишком много всякого дерьма на почве собственных личных неурядиц.

Я посмотрел по сторонам, остановив взгляд на настенных часах, годящихся разве что для рекламного ролика, с отражаемыми цифрами и стрелками. Нужно обладать богатым воображением, чтобы определять по ним время. Я не был обделен воображением – во всяком случае, так мне сказал один поет. Кстати, он как-то дал мне почитать свой стих, из которого я не понял ни единого слова, но который вызвал у меня вполне знакомые и понятные чувства.

Что касается воображения, то он сказал, что, если я смотрю в обе стороны, переходя дорогу с односторонним движением, мне его было не занимать.

Слова писателя заслуживают доверия, ведь это все-таки серьёзные люди. У них вечно нет денег, но всегда хватает слов. Можно сказать, что они балансируют на грани, за которой становятся бедными и жадными до слов, неспособные написать ни строчки, как только обретают материальное богатство и достаток.

«Хорошо, последняя партия, „чемпион“, потом мне надо идти», произнес я, когда он забил последний шар. Треугольник висел на плафоне над столом. Я прислонил кий к стулу и снял его, повесив товарищу на шею, давая ему понять, что следовало делать с шарами, пока я схожу отлить.

Рассмеявшись, он кивнул и покатил шары по полотну.

«Одинокий мальчик играет сам с собой», – написал кто-то над писсуаром. Под ним кто-то ответил уже другим цветом: «Если у тебя есть моральные принципы, и ты не хочешь терзаться угрызениями совести в своем личном эмоциональном пекле, единственный выход – делать это самостоятельно».

Да, я был согласен с парнем – это тоже самое, что спать в собственных объятиях.

Возле раковины не было мыла, а из крана текла только холодная вода, поэтому я ополоснул руки и чисто символически поднес их к сушилке, прежде чем выйти.

«Купите CD-диски», обратился ко мне какой-то парень, шмыгнув носом и протягивая полиэтиленовый пакет. Он стоял сразу возле входа в туалет, и мне пришлось резко притормозить, чтобы не врезаться в него. Дверь за мной захлопнулась, шлепнула меня по заднице и подтолкнула к парню. Я почувствовал его вонь. Зрачки у него были размером с отверстие в перечнице, а глаза выглядели так, будто их не закрывали минимум неделю. Одежда на парне была относительно новая, но сидела так, словно ее явно сняли с чужого плеча.

Я стал оценивать его по своей собственной шкале. В свободном полете он свалился в ее самый низ, а затем остановился на несколько пунктов выше плинтуса. Недалеко от «психопатов и долбаных жлобов». Парень приземлился на отметке «нарик».

Он предлагал CD-диски за треть их рыночной стоимости.

«Нет, спасибо», ответил я. «Я на мели, старина», и обошел его.

«Тогда купите мою куртку», предложение поступило уже моей спине, поскольку я удалялся прочь.

Здоровяк протянул мне бокал.

«Вот, я заказал еще по одному».

«Тебе нужны компакт-диски?» я указал в сторону нарика.

«А у него есть сто-то стоящее?»

Я поставил стакан на стол, а сам уселся на стул.

«Да черт его знает, я не смотрел».

«Да пофиг, в любом случае. Пора прекращать покупать в барах всякое дерьмо. А то однажды купишь кучу дерьма, принесешь домой и обнаружишь у себя выбитую дверь, понимая, что это твое собственное барахло. И, что постыднее всего – это твое собственное барахло, которое ты не хотел покупать, называя его дешевым дерьмом!»

«Ага, да, это было бы чертовски стыдно», ответил я и откинулся на спинку.

«Кстати, раз уж речь зашла об этом, я тут недавно столкнулся с тем типом с Балкан, который предлагал нам платить за аренду новых машин, чтобы делать слепки с ключей и потом угонять их. Помнишь? Так вот, он утроил сумму».

«Черт, даже не знаю. В любом случае, этот номер можно провернуть лишь несколько раз, пока компании по аренде и копы не вычислят нас, правда? Так что его предложение не такое уж привлекательное».

«Ну, да, твоя правда, но, с другой стороны, и риск не так уж велик. Хотя, ладно, пошли они к черту, твое здоровье».

Возле барной стойки нарик заказал бутылку Колы и что-то в узком высоком стакане с горой взбитых сливок сверху. Вероятно, это ирландский кофе. Жидкость слегка выливалась через край, поэтому немного разбрызгивалась в стороны, пока парень, слегка покачиваясь, шел к столику, за которым сидела девушка в розовом с двумя хвостиками, выглядевшая вполовину моложе своего возраста. У нее были такие же глаза. Не способные глядеть в глаза другому. Я подумал, что барышня напоминает искаженное отражение Девы Марии в кривом зеркале.

Нарик сел рядом с ней. Девушка оттолкнула его руку и вытащила из-под него сумку. Мистер и Миссис Нарики, вероятно, недавно приняли дозу, судя по тому, какими спокойными и медлительными они были. Она продавала свою задницу, а он – краденые товары. Но, похоже, их кайф, по большей части, оплачивала она.

Из сумки барышня достала черствое пирожное, снова оттолкнула его руку, затем всучила пирожное ему, затем достала еще одно, которое с трудом смогла запихнуть себе в рот. Люди под наркотой странным образом обожают сладости.

«Чертовы нарики!» произнес здоровяк, глядя на них. «Совершенно непредсказуемы. Им ничего нельзя доверить. Большинство из них готово собственные яйца продать на медицинские опыты ради очередной дозы. А власть воюет с этим – что соли на хвост сыпет. Это абсолютно потерянные люди, старик».

«Да, но, с другой стороны, от нариков никто ничего не требует, когда они скатываются на дно, так ведь? Система их просто футболит. Хотя, ладно, чего рассуждать? Я сваливаю. Ты остаешься или идешь со мной?»

Здоровяк согласился идти со мной и надел куртку, пока я осушил свой бокал. Пройдя вперед, оп придержал дверь, чтобы я мог протиснуться на улицу.

Мы быстро свернули за угол – я отставал на пару шагов – и тут же, нос к носу, практически налетели на них.

+00:45

Задетый последним несколько неуклюжим ударом с полулета, от которого звенело в ушах, перед глазами все плыло, а судорожные мысли в голове окончательно смешались, я бросился на отморозка, опрокинув на землю. Прицелился в лицо и стукнул подъемом ноги. С громким шмяком он улетел назад.

Откатившись, подонок снова принял вертикальное положение, спотыкаясь, поковылял по тротуару, пока не врезался в припаркованный автомобиль, что привело его в чувство. Он схватился за него, используя в качестве опоры. Постанывая и хватая ртом воздух, мы стояли на перекрестке, таращась друг на друга. Вокруг его рта запеклась кровь.

Я перевел дыхание, собрался и бросился к нему. Его глаза заметались по улице, и я понял, что, слава Богу, все было кончено. Я набрал скорость, дабы закрепить свое преимущество. Он локтями оттолкнулся от тачки и неуклюже пустился бежать по улице.

Я остановился, почувствовав, будто меня только что окатило контрастным душем, когда увидел нашивку на его спине. Она становилась все более нечеткой, а затем и вовсе расплылась. На дальнем конце улицы отморозок остановился, потряс кулаком в мою сторону, выкрикивая что-то, а затем скрылся за углом.

С криком «Ты в порядке?» здоровяк выбежал из переулка, в который погнался за двумя оставшимися придурками.

«Да, жить буду», ответил я. Он замедлил шаг и спокойно преодолел остаток разделявшего нас расстояния.

«Мы в дерьме, старина! Почему мы не послали их, а? Можно же было просто перейти на другую сторону?» громко спросил я.

«Эти чертовы отморозки вышли на охоту!» ответил он, размахивая рукой. «Они расползлись по всему тротуару, понимаешь? Они не дали бы нам пройти, старина». Он положил руку мне на плечо. «Эй, да у тебя бровь кровоточит – правая, кажется».

«Черт!» выругался я и попытался ощупать рану. Нащупал рассечение, над которым расползался невероятно болезненный синяк. Пальцы были в крови и соскользнули, когда я попытался сжать края раны, чтобы остановить кровотечение.

«Я не чертов железный человек вроде тебя, ясно? У меня остаются раны после драк, черт бы их побрал! Хотя, тебе все равно бесполезно объяснять!»

Вот так и стоял, пытаясь зажать порезанную бровь. Все тело болело – я поймал чертову дюжину ударов. Ноги слегка дрожали, а накатывавшая тяжелая усталость несколько поубавила мой гнев. Я заметил, что глубокие вдохи давались мне чертовски болезненно.

«А ты как?» осведомился я. «Отделался легким испугом?»

Он немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, а затем почти робко ответил. «Ну, да, старина, только один из тех козлов немного поцарапал меня ножом».

«Где? Дай посмотрю», предложил я.

«Да там ничего страшного, всего пара царапин. Им нужно гораздо больше, чтобы выбить этого старика из седла», полушепотом произнес он и стукнул себя кулаком по груди. На лице появилась вымученная улыбка.

«Просто дай я посмотрю», повторил я. Он молча отодвинул куртку и поднял рубашку. Четыре или даже пять ребер пересекал порез длиною в палец. Он был настолько глубокий, что я, казалось, мог разглядеть там нечто белое. Пришлось сглотнуть – зрелище вызвало у меня приступ тошноты.

«О, черт! Нам придется зайти в пункт первой помощи!»

«Успокойся, она даже не то, чтобы сильно кровоточила, да и не болит особо», отмахнулся он и опустил рубашку. Посмотрел на меня, придерживаясь за бок.

«Заткнись, нам еще надо придумать легенду, они сразу вызовут копов, как только рассмотрят нас получше», произнес я. Голова начинала раскалываться.

«Скажем, что упали с мотоцикла, а у меня было несколько бутылок по карманам. Ты сидел сзади, вот и рассек бровь». Он посмотрел на меня. Я таращился в ответ, подняв здоровую бровь, медленно качая головой, тут же давшей знать, что это – никудышная затея. Я осмотрел свои руки – на двух костяшках содрана кожа, а между пальцами засохла кровь.

«Черт», пробормотал я, прогулявшись взглядом по местности в поисках места с ванной, куда можно было бы зайти и умыться, но улица казалась пустынной. Очевидно, никто не горел желанием разгуливать тут в это время суток. Тут даже не было гриль-баров или чертовых круглосуточных магазинов. Чертова улица!

«Где ближайший пункт скорой?»

«Если идти вниз по улице, потом через парк – там на другой стороне будет больница», ответил приятель и снова схватился рукой за бок, скривившись.

Я выругался про себя – мне же уже было известно про ближайший пункт первой помощи. И тем не менее, не удавалось выстроить мысли хоть в какой-то более или менее логической последовательности.

«Пошли», сказал я и, хромая, двинулся вперед.

+00:38

Шишка на лбу стала по крайней мере в два раза больше – если она вырастет еще, то перекроет мне зрение. Совершенно не к месту я подумал, что не зря оставил дома шапку! Все нестерпимо болело, а каждый глубокий вдох был невыносимо мучительным. Подняв футболку, я увидел «сердечный привет» от нападавших в виде красной отметины минимум 12 размера. Похоже, мне сломали несколько ребер.

«Эй, ты куда идешь, мы разве не собирались через парк?» спросил я и оглянулся.

Здоровяк прошел еще немного по тротуару, а я свернул в парковую аллею.

«Что? О, черт, я задумался», ответил он и вернулся ко мне. Он немного спотыкался, лицо казалось напряженным. Уличные фонари бросали тень на его лицо, прибавляя возраста.

«Ты как? Все хорошо?»

«Нет проблем, старина, я, кажется, просто начинаю чувствовать эту срань на спине», ответил он и выдавил из себя улыбку. От этого его лицо, правда, моложе не стало. Взгляд обрел осмысленное выражение и остановился на мне.

«Ты выглядишь, как персонаж какого-то трэшняка! Спрячешься, если наткнемся на кого-нибудь».

«Ну, спасибо большое!» ответил я. «Такова цена за общение с неправильными людьми. За общение с тобой, черт бы тебя побрал!»

Вместе мы поплелись по аллее, утопая в темноте. Над верхушками деревьев я разглядел наполовину прикрытую тучами полную луну. Аллеи освещались редкими фонарями, создававшими отдельные небольшие островки света с лавками, выделявшиеся на фоне черноты.

Я ощутил приступ тошноты и попытался справиться с ним – все сглатывал и сглатывал. Мы немного углубились в парк, но затем я не выдержал и рухнул на траву. Опираясь руками на колени, я выблевал пиццу вместе с пивом и закусками. Желудок сотрясали болезненные судороги, от которых на глаза наворачивались слезы.

Я, скорее, услышал, чем увидел, как мой товарищ заваливается на ближайшую лавку. Полусидя, полулежа в свете фонаря, он смотрел в мою сторону.

«Ты как?» спросил он, закашлявшись.

«Цвету и пахну», ответил я и встал, вытирая рот рукавом куртки. В голове пульсировало, и я присел рядом. Большое темное пятно расплылось на его цветастой футболке.

«У тебя опять бровь кровоточит», сказал он, тыкая пальцем. «Уже и на шею стекает».

Я провел рукой по шее и еще раз ощупал порез.

«Ты заметил нашивки у них на спине?» спроси я и сплюнул в темноту.

«Нет, не особо», ответил он и снова закашлялся. «Мне показалось, что это логотип одной из дурацких спортивных команд, но в переулке было довольно темно».

Он выпрямил спину и ударил себя в бок. «В том самом переулке, когда дрался с одним из них, я ощутил несколько ударов ножом. А потом заметил второго отморозка с ножом в руке. Черт! Ножи – это чертов отстой! Ненавижу это дерьмо!» Он учащенно дышал. «Я совершенно взбесился! Схватил ублюдка и душил, пока тот не перестал шевелиться. Затем отшвырнул подальше. Черт, ненавижу эти проклятые ножи!»

Запыхавшись, он откинулся на лавку, уставившись в ночное небо и прокручивая в памяти одному ему ведомые события.

Я попытался запустить свой мозг и сел на край лавки.

«Ты задушил его? В смысле, думаешь, он умер?»

«Не знаю», ответил здоровяк и закрыл глаза, а на лице появилась гримаса боли.

Я осторожно потер лицо ладонями. Мы попали в гребаную передрягу. О, черт! Я не мог трезво соображать.

«То есть, ты душил его, пока он не перестал шевелиться. Ты при этом держал его за шею?»

«Да, но ведь это была самооборона, правда? То есть, этих ублюдков было двое, и у них были ножи. Один из них пырнул меня несколько раз, ведь так?»

Обычно у него были очень живые и яркие глаза, но сейчас их словно заслоняло мутное стекло. Наверное, ему было очень больно.

«Ну, да, конечно, самооборона», ответил я, пытаясь придать голосу уверенности.

Во рту стоял ужасный привкус и, как на зло, у меня не осталось жвачек. После нескольких неудачных попыток найти хоть одну я вытащил руку из кармана.

«У тебя часом нет жвачки?»

«Не-а, только несколько папирос, и все», ответил он, похлопав себя по карманам.

Ну, и ладно, какая, к черту, разница – если уж возвращаться к этой дерьмовой привычке, то сейчас было самое время. Я потянулся к нему и достал из нагрудного кармана пачку. Он запихнул туда зажигалку – она лежала между сигаретами в полупустой пачке.

Жесткий свет пламени заставил меня зажмуриться. Сигареты стали крепче с тех пор, как я курил в последний раз. Я закашлялся, и ребра разболелись так невыносимо, что я старался кашлять очень осторожно. Когда затягивался во второй раз, вдыхал ровно до тех пор, пока не почувствовал, что во-вот начнется кашель, затем быстро выпустил дым. Зажав сигарету зубами, я безвольно опустил руки на бедра. Откинул голову назад, чтобы дым не попадал в глаза.

Я представил, как из темноты звучит мелодия из недавно посещенного мной в парке концерта. По иронии судьбы, он назывался «Ночь с оркестром». Пульсирующая головная боль смешалась с ритмом «Жанны Д’Арк». Закашлявшись, здоровяк лег на лавку и попытался опереться на локти, затем спросил. «Как там, в тюряге?»

Как там? Вечно пахнет свежевымытым потрескавшимся линолеумом и старым зданием, а еще камеры со стенами, выкрашенными в один из разрешенных цветов: тошнотворно желтый, гнетуще зеленый и безнадежно серый. Эти цвета лишали людей всякой надежды, чтобы их легче было затаскивать по судам.

Лица надзирателей и сокамерников в различных ситуациях мелькали в моей памяти, сменяя друг друга.

«Намного хуже, чем в детском доме, но расслабься, старик. Мы еще не знаем, посадят ли тебя, ведь так? Козел, вероятно, просто вырубился. Нужно помалкивать, когда доберемся в пункт скорой, хорошо? И тогда нам ничего не будет», произнес я, снова пытаясь звучать уверенно.

«Пожалуй, ты прав», ответил он.

Больше всего в тюрьме меня напрягало то, что я впервые в жизни оказался заперт. Сам факт того, что я не мог покинуть комнату, когда хотел, не давал покоя.

В окошке показалась голова тюремщика – он зашел пожелать спокойной ночи, а я стоял посреди камеры с ночным горшком в руках, глазея на захлопывающуюся дверь и громогласно щелкающий замок. Это не могло быть гребаной правдой; я просто не мог в это поверить. Нужно просто взять, и потянуть ручку. Я толкнул дверь, но за тем быстро отпустил ручку. Медленно до меня начинало доходить. О, Господи! Заперт, причем совершенно законно! Кричать и звать на помощь бесполезно – никто из сограждан не выручит. Никто и пальцем не пошевелит ради тебя, разве только, чтобы добавить проблем!

«Вот же дерьмо», пробормотал он.

«Расслабься, старик, до полной задницы наверняка не дойдет». Тошнота вернулась, и я попытался удержать рвущееся наружу содержимое желудка в горле.

«Будешь курить?» Он кивнул, и я сунул ему в рот сигарету. Он вдыхал глубоко, набирая полные легкие дыма. Я быстро забрал сигарету, когда он громко закашлялся. На фильтре была свежая кровь.

«У тебя кровь во рту», сказал я, правда, скорее, самому себе. Здоровяк харкнул, сплюнул, и кровь осталась у него на подбородке. Она была светло-красного цвета.

Я выронил сигарету и снова сполз на колени возле лавки, скрутившись в рвотном спазме. Было несколько позывов, сопровождавшихся соответствующим звуком.

Все еще на коленях я отполз в сторону и сел на гравий, откинувшись на ножку лавки.

Сигарета тлела в песке, я подобрал ее, сделал последнюю затяжку, а затем потушил окурок о плевок моего товарища. Смотрел, как он тонет там с тихим шипящим звуком.

Немного пепла от сигареты осыпалось мне на куртку. Легким дуновением ветра его сдуло на штаны. Откуда-то издали слышались звуки дорожного движения, похожие на шипение пустой пленки, вперемежку с предупреждающими воплями изможденных аварийных сирен. Черт! Свидание! Если бы она видела меня сейчас, то, наверно, сломя голову убежала бы прочь – или нет? Возможно, прямо сейчас она сидела там, поглядывала на часы и оборачивалась каждый раз, когда кто-то заходил. Возможно. Аххх! Хватит, чувак, ты бредишь! Если бы я мог позвонить ей и все объяснить. Черт побери, каждый раз, когда жизнь подносила мне полную ложку, кто-то обязательно выбивал ее из руки.

«Черт!» произнес я в голос.