Текст книги "Полночный прилив"

– А это кто? – спросил Бугг. Движение громадных камней… Что здесь заваривается?

– Наш двоюродный брат, – сказала девочка; ее большие глаза с обожанием и мольбой смотрели на молодого человека. – Он работает в гавани. Его зовут Унн. Унн, это тот самый Бугг. Облачитель усопших.

Унн заговорил таким низким голосом, что его было еле слышно:

– Кто это сделал?

О финадд Герун Эберикт, на твой бессмысленный кровавый праздник явится незваный гость; и что-то говорит мне, что ты пожалеешь.

Главным достоинством Селуш из Вонючего дома, высокой и фигуристой, были волосы. Густые черные волосы, заплетенные в двадцать семь коротких косичек, торчали во все стороны, накрученные на оленьи рожки; картина получалась невообразимая. Ей можно было дать лет от тридцати пяти до пятидесяти – и разброс объяснялся замечательным мастерством в деле маскировки дефектов. Фиолетовые глаза – результат действия необычных чернил, собираемых из кольчатых червей, что обитали глубоко в песках пляжей южных островов, а яркость полных губ поддерживалась ежедневным применением несмертельного змеиного яда.

Она встретила Тегола и Шурк Элаль на пороге скромного жилища с неприятным названием, одетая в облегающие шелка. Тегола, помимо собственной воли, был вынужден оценить соски под блестящим одеянием – и не сразу поднял глаза, чтобы заметить ее встревоженность.

– Вы пришли рано! Я не ждала. Ох! Я вся на нервах. Правда же, Тегол, нужно же думать, прежде чем отчебучивать такое! Это мертвая женщина?

– Если нет, – ответила Шурк Элаль, – то у меня проблемы куда серьезнее.

Селуш подошла ближе.

– Такого отвратительного бальзамирования никогда не видала.

– Меня не бальзамировали.

– Ох! С ума сойти! Как вы умерли?

Шурк подняла безжизненную бровь.

– Даже интересно. Как часто ваши клиентки отвечают на такой вопрос?

Селуш моргнула.

– Ну заходите, раз пришли. Надо же, как рано!

– Милая, – сказал разумно Тегол, – до полуночи осталось меньше пары сотен ударов сердца.

– Именно! Видишь, до чего ты меня довел? Быстрее, заходите, нужно дверь запереть. Давайте! Так страшно на ночных улицах!.. Что ж, дорогуша, позвольте вас рассмотреть получше. Мой слуга, боюсь, был немногословен. – Она вдруг резко подалась вперед, чуть не уперевшись носом в губы Шурк.

Тегола передернуло; к счастью, женщины на него не смотрели.

– Вы утонули.

– Именно.

– В канале Квилласа. Сразу после Мясокрутки Уиндлоу, в последний день летнего месяца. Какого именно? Месяц Рыцаря? Наблюдателя?

– Предателя.

– Ага! Значит, у Уиндлоу необычно хорошо шли дела в тот месяц. Скажите, когда люди вас видят, кричат?

– Иногда.

– Со мной то же самое.

– А вам, – спросила Шурк, – делают комплименты по поводу прически?

– Никогда.

– Какая милая беседа, – торопливо сказал Тегол. – К сожалению, у нас не вся ночь в запасе.

– Да вот именно что целая ночь, придурок, – ответила Селуш.

– Ах да, верно. Так или иначе, Шурк – жертва Утопалок и, как выяснилось, заклятия неизменности.

– Ничего необычного, – вздохнула Селуш и пошла к длинному столу у задней стены комнаты.

– Тегол говорил о розах… – пробормотала Шурк, идя следом.

– О розах? Нет, дорогуша, что вы. Пожалуй, корица и пачули. Но сначала нужно разобраться с плесенью и мхом в ваших ноздрях. А потом – утулу…

– Что? – хором воскликнули Шурк и Тегол.

– Живет в горячих источниках Синецветских гор. – Селуш повернулась к Шурк, задрав брови. – Это женский секрет. Неужели вы никогда не слышали?

– Пробелы в образовании.

– Утулу – мягкотелый зверек, который питается через вертикальную щель – она у него вместо рта. Кожа покрыта ресничками, необычайно усиливающими ощущения. Реснички могут укорениться в слизистой…

– Погоди-ка, – вмешался ошеломленный Тегол. – Ты ведь не предлагаешь…

– Большинство мужчин не чувствуют разницы, но удовольствие увеличивается многократно, так меня уверяли. Я сама никогда не пробовала – утулу подсаживают навсегда, и его требуется, гм… постоянно кормить.

– И как часто? – строго спросила Шурк, и Тегол расслышал в ее голосе понятную тревогу.

– Каждый день.

– Но нервы Шурк мертвы – как она будет ощущать, что чувствует утулу?

– Они не мертвы, Тегол Беддикт, всего лишь неразбужены. Кроме того, очень скоро реснички утулу пронижут все ее тело, и чем здоровее организм, тем ярче и энергичнее будет румяная плоть!

– Понятно. А как же мой мозг? Эти корни и туда прорастут?

– Нет, такого мы допустить не можем, чтобы вам остаток жизни не пускать слюни в горячей ванне. Нет, мы отравим ваш мозг ядом – даже не то чтобы ядом, а выделениями маленького существа, которое обитает в тех же горячих источниках, что и утулу. Все-таки природа неистощима на выдумки!

Со слипающимися глазами Бугг заполз в дом хозяина. До рассвета оставалось меньше удара колокола. Он чувствовал себя выжатым – больше из-за благословения, чем из-за подготовки трупа старой женщины к похоронам. Сделав два шага по комнате, Бугг замер.

На полу, прислонившись спиной к стене, сидела Шанд.

– Бугг, где эта скотина?

– Работает, хотя думаю, ты не поверишь. Я не спал всю ночь, так что не расположен к разговорам, Шанд…

– А мне-то что? И что это за работа? Чем он таким занят, когда весь остальной мир спит?

– Шанд, я…

– Отвечай!

Бугг подошел к котелку на решетке уже остывшего очага и зачерпнул чашкой чуть теплый густой чай.

– Инвестиции в двенадцать мест, как невидимые потоки под фундаментом. В любой экономике, Шанд, существуют узловые точки, на которых все держится.

– Делами не занимаются посреди ночи.

– Обычными делами – нет. Однако существуют опасности, Шанд. Угрозы. И с ними нужно разбираться. Кстати, почему ты ходишь ночью без телохранителя?

– Без Ублалы? Этого болвана? Он в постели у Риссар. Или у Хеджун. Но не в моей – сегодня, по крайней мере. У нас очередь.

Бугг допил чай и поставил чашку.

– Это все правда? – спросила Шанд. – Насчет инвестиций?

– Да.

– Почему он нам не говорит о таких вещах?

– Потому что ваши вложения должны быть независимыми, никак не связанными. Не должно быть ничего общего. Поэтому выполняйте его инструкции слово в слово. Потом все объяснится.

– Терпеть не могу гениев.

– Понимаю. Все, что он делает, ставит в тупик, это верно. Но постепенно привыкаешь.

– А как дела у «Строителей Бугга»?

– Неплохо.

– И зачем все это, кстати? Просто заработать?

– Нет. Надо получить контракт на Вечный дом.

Шанд вытаращила глаза.

– Зачем?

Бугг улыбнулся.

Обеззараживание, отбеливание, выскабливание, причесывание. Ароматические масла в одежду и в кожу. Консервирующие масла везде. Очистка глаз, носа, ушей и рта. Настало время насоса.

Тут уж Тегол решил выбраться на свежий воздух.

Небо бледнело на востоке, не самые здравомыслящие горожане уже поднялись и рискнули выйти на улицы. Грохотали по булыжникам телеги. Где-то кукарекнул и тут же замолк петух. Радостно залаяла собака.

Справа от Тегола послышались шаги.

– Еще не ушел?

– А, помощник Селуш. И как тебе в такое жуткое утро, Паддерант?

Лицо старика вечно хранило недовольное выражение.

– Как мне? Бессонно! Вот как мне! Они еще там? Безнадежное дело, скажу я. Безнадежное. Погляди на себя, Тегол Беддикт. Я знал твою мать – что бы она сказала, если бы увидела тебя сейчас?

– Ты знал ее труп, старый дуралей. До этого мы с тобой не встречались.

– Думаешь, она не рассказала мне все о себе? Думаешь, я не вижу того, на что нужно смотреть? Душа оставляет следы на теле. Да, она говорила со мной.

Тегол поднял брови.

– Душа оставляет следы на теле? – Он посмотрел на сморщенное, как чернослив, лицо старика. – Надо же!

– Сострил, да? Да если не давать достойному человеку спать…

Глиняный горшочек разбился на куски о булыжники рядом; из окна напротив донесся яростный вопль.

– Ну вот! – захныкал Паддерант и закружился, прижав руку к голове. – Превратил соседей в злейших врагов! Сам-то тут не живешь!

– Остынь, – сказал Тегол. – Я ведь просто спросил, как дела. Подразумевалось, что ты ответишь так же спокойно и беззаботно. Если бы мне нужен был список твоих жалоб… но мне он не нужен. Нужна безобидная вежливость, Паддерант. А не обличительная речь.

– Правда? А откуда мне было знать? Пошли, тут неподалеку готовят отличные пирожные. И растабачный чай, который и мертвого разбудит.

Они зашагали по улице.

– А сам пробовал? – спросил Тегол.

– Что пробовал?

– Будить мертвых растабачным чаем?

– Должно получиться.

– Но не получилось?

– Точно должно. От этой штуки сердце бьется вдвое чаще и в животе вулкан.

– Жду не дождусь.

– И от насекомых отлично помогает. Просто брызгаешь на пол и по щелям. Не нарадуюсь.

– Обычно растабак курят, а не пьют.

– Варвары. Пришли. Ты платишь?

– Чем?

– Тогда запишем на счет Селуш – значит, все равно платить тебе, потом.

– Прекрасно.

Шурк Элаль стояла перед высоким серебряным зеркалом. Сперва она машинально прикинула цену всего этого серебра, затем сосредоточилась на собственном отражении. Здоровая бледность кожи, упругие щеки. Чистые волосы, постриженные впервые за много лет, благоухают маслом пачули. Чистые белки глаз, блеск влажных зрачков.

На смену гнилым коже и льну ее одежды пришел черный шелк под короткой черной кожаной курткой. Новый оружейный пояс, коричневые лосины и высокие сапоги. Плотно сидящие кожаные перчатки.

– Я похожа на шлюху.

– Но ведь никак не на старую шлюху? – спросила Селуш.

– Да уж, картина ясная – я возьму твои деньги, а потом убью тебя.

– Вокруг полно мужчин, которые согласятся.

– Быть убитыми?

– Именно. В любом случае мне сказали, что у вас другая профессия. Хотя, возможно, вам захочется попробовать что-то новенькое… Кстати, как поживает утулу?

– Голодный. Можно его кормить, э-э, чем-нибудь еще?

Глаза Селуш сверкнули.

– Эксперимент? Вот это мужество!

На некоторые замечания, подумала немертвая женщина, лучше не отвечать.

Шурк Элаль напрягла мышцы, позволяющие дышать – они долго оставались без практики; было странно и непривычно чувствовать, как воздух проходит по горлу и наполняет грудь. За насосом последовали вливания. Теперь она выдыхала воздух, пахнущий корицей и миррой. Лучше, чем речной ил.

– Вы хорошо поработали, – сказала Шурк.

– Приятно слышать!.. Уже почти рассвет, и мне хочется есть. Выйдем для проверки, милая? Полагаю, мой помощник и Тегол устроились в местном заведении, завтракают. Пойдем к ним?

– Я думала, что не смогу есть и пить.

– Но ведь прихорашиваться и флиртовать можете?

Шурк уставилась на женщину.

Селуш улыбнулась. Потом затрепетала ресницами и отвернулась.

– Где моя шаль?

Куру Кван привел двух помощников, которые перенесли Бриса в палату седы, уложили на скамью и начали потчевать разнообразными напитками и яствами. И все равно силы возвращались очень неторопливо, и Брис еще лежал навзничь, головой на подушке, когда дверь отворилась, и вошел первый евнух Нифадас.

Его глазки блеснули, когда он посмотрел на Бриса.

– Королевский поборник, вы готовы встретиться с вашим королем? Он сейчас будет здесь.

Брис попытался сесть.

– Как неловко. Я в данный момент не готов к исполнению обязанностей…

– Ничего страшного, финадд. Ваш король только хочет убедиться, что вы поправитесь после ваших злоключений. В данном случае Эзгарой Дисканаром движет лишь забота. Пожалуйста, лежите. Никогда не видел вас таким бледным.

– Кто-то выпил его кровь, – сказал Куру Кван, – но он не говорит – кто.

Нифадас, поджав губы, посмотрел на Бриса.

– Не представляю, какой бог может так поступить.

– Маэля там не было, первый евнух, – сказал Брис. – Тисте эдур нашли и подчинили себе другого.

– Вы можете сказать, кого?

– Забытыго бога. Я не знаю его природы, размаха его могущества. Он стар, старее самого океана. Поклонялись ему не люди.

От двери раздался голос:

– Я чересчур небрежен со своим достоянием, хотя за это Странник пока не очень жесток со мной, и я ему благодарен.

Куру Кван и Нифадас низко поклонились вошедшему Эзгаре Дисканару. На шестом десятке черты короля хранили поразительную молодость. Среднего роста, худощавый, энергичный. На лице выдаются несимметричные скулы – результат детского приключения с норовистым конем. Правая скула и глазница приплюснутей и выше, чем левые, отчего глаз кажется больше и круглее. Глаз работал хуже и порой действовал самостоятельно – когда Эзгара гневался или уставал. Лекари могли бы исправить повреждение, но король запретил – еще в детстве он был упрямым и своевольным, и, кроме того, его ни в малейшей степени не волновала наружность.

Доказательством последнему обстоятельству служило скромное одеяние короля, больше подходящее горожанину на рынке.

Брис ухитрился изобразить поклон.

– Прошу прощения, ваше величество…

– Вовсе не за что, – прервал Эзгара Дисканар, махнув рукой. – На самом деле прощения должен просить я. За неприятное задание, которое отвлекло вас от официальных обязанностей. Я коварно воспользовался вашей преданностью, мой юный поборник. И вы из-за этого пострадали.

– Я поправлюсь, государь.

Эзгара улыбнулся, потом оглядел присутствующих.

– Да, подозрительное собрание, правда? Хорошо, что моя драгоценная супруга сейчас лежит без чувств под утомленным консортом, так что даже самые преданные шпионы не посмеют сунуться, чтобы доложить о нашей встрече. И надеюсь, доложат, когда будет уже поздно.

Заговорил Нифадас:

– Мой король, если позволите, я пойду. Мне пора отправляться, а приготовления еще в разгаре.

Кривая улыбка Эзгары стала еще шире.

– Первый евнух, ваше усердие в таких вопросах стало легендой. Тем не менее я отпускаю вас – убедитесь, что ваши шпионы немедленно узнают, когда ее шпионы ей доложат, чтобы немедленно доложить вам, а вы могли доложить мне. Хотя совершенно не постигаю, что мне делать с этим знанием, раз событие, вызвавшее весь шквал докладов, происходит в этой комнате.

Нифадас поклонился.

– Никому нет отдыха в этой пляске, государь, и вам это известно.

Улыбка короля погасла.

– Конечно, известно, первый евнух. Ступайте.

Нифадас ушел. Как только дверь за ним закрылась, король повернулся к Куру Квану.

– Седа, канцлер продолжает протестовать против включения финадда Геруна Эберикта в делегацию.

– Он беспокоится за жизнь вашего сына, ваше величество.

Эзгара кивнул.

– А финадд стал настолько несдержанным, что может убить моего наследника?

– Будем надеяться, что нет, государь.

– Полагаете, мой сын понимает опасность и поэтому будет вести себя благопристойно и сдержанно?

– Принц Квиллас знает об опасности, государь, – осторожно ответил Куру Кван. – Он окружил себя самыми преданными телохранителями под командой Мороха Невата.

– Допустим, Морох в состоянии защитить жизнь принца. – Эзгара повернулся и вопросительно посмотрел на Бриса.

– Морох – отменный мастер, государь, – сказал, подумав, Брис Беддикт. – Боюсь даже, он окружит принца дегустаторами и лучшими магами с чарами наперевес.

– Насчет магов, ваше величество, – сказал Куру Кван, – могу подтвердить. У меня забрали множество лучших учеников в команду королевы.

– Тогда, – сказал Эзгара Дисканар, – мы достигаем баланса угрозы и рассчитываем на мудрость игроков. Однако если одна сторона решится на упреждающий удар, события развернутся стремительно.

– Это так, государь.

– Финадд Брис Беддикт, будет ли Морох Неват призывать к сдержанности?

– Думаю, да, государь.

– Однако остается вопрос, – продолжил Эзгара, – прислушается ли мой сын.

Седа и Брис промолчали.

Король долго смотрел на них обоих.

– С нетерпением жду, когда вы вернетесь к обязанностям, Поборник, и рад видеть, что вы поправляетесь.

Эзгара Дисканар пошел из палаты. На пороге он сказал, не оборачиваясь:

– Полагаю, Геруну Эберикту нужно будет сократить свою свиту…

Слуга седы затворил дверь. Куру Кван посмотрел на Бриса и пожал плечами.

– Если бы деньги были непреходящей ценностью… – отважился Брис.

– Наш король был бы богом, – продолжил, кивнув, Куру Кван. – И теперь наша ставка – жизнь. – В линзах на его глазах блеснули отражения ламп. – Забавное замечание. Очень пророческое, я бы сказал. Брис Беддикт, вы мне расскажете еще о своем путешествии?

– Только то, что я восстановил справедливость и в результате тисте эдур не смогут больше поработить забытых богов.

– Значит, достойное деяние.

– Надеюсь на то.

– Как говорят на рынке старые Ведьмы? «Конец света объявляют добрым словом».

Брис поежился.

– Разумеется, – смущенно продолжил седа, – это они говорят в оправдание того, что грубят любопытным старичкам.

– Есть и другая поговорка, седа, – сказал Брис. – «Правда прячется в бесцветных одеждах».

– Это не те же Ведьмы говорят? Если так, то они величайшие лгуньи в мире смертных.

Брис улыбнулся шутке. Однако на губах появился привкус пепла, и внутри все содрогнулось от первого шепотка ужаса.

Глава седьмая

 
Ты видишь только плоть
в изящных схемах,
пронизывающих каждый танец,
в ритмах подъема —
ритуал наших дней,
наша жизнь украшена
прекрасной сутью,
словно мы стоим беспомощно
перед накрытыми столами,
и гобелены, украшенные
простыми делами, —
это все, что нас зовет,
и все, что мы призываем,
как будто плоть нальется кровью
не только от нужды.
Но вижу я не так много,
лишь только
кости в призрачном движении,
эти кости – рабы,
и они ткут
мир под твоими ногами
на каждом шагу.
 

Рабы внизу. Рыбак кель Тат

Аквитор Сэрен Педак смотрела, как дети эдур играют среди священных деревьев. Тени, вьющиеся в черной коре стволов, образовывали хаотичный вихрь вокруг детей, похоже, не обращавших на это никакого внимания. По какой-то неясной причине картина пугала Сэрен.

Много лет назад ей довелось наблюдать, как дети нереков играют среди разбросанных костей предков, и это потрясло ее куда больше любого поля битвы. Нынешняя сцена отозвалась в душе так же. Здесь, в деревне колдуна-короля, среди ходящих вокруг жителей и звенящих в мглистом воздухе голосов, она чувствовала себя потерянной и одинокой.

Вокруг священной рощи шла широкая дорога, вымощенная мохнатыми полосками коры, вдоль которой были уложены отесанные бревна – в качестве скамеек. В десяти шагах слева от Сэрен сидел Халл Беддикт, уперев локти в колени и обхватив руками голову. Он молчал и не шевелился; натянутость приветствий их уже не тяготила, оставив только легкий налет печали в совместном молчании.

Тисте эдур не обращали внимания на двух находящихся среди них летерийцев. Им – и Буруку Бледному – предоставили жилища. Первая встреча с Ханнаном Мосагом была назначена на этот вечер, хотя со дня их приезда прошло пять дней. Обычно приходилось ожидать день-два. Очевидно, такой необычной отсрочкой колдун-король хотел что-то сказать.

Еще более зловещее предупреждение читалось в том, сколько собралось в деревне эдур из других племен. Сэрен видела арапаев, мерудов, бенедов и соллантов среди местных хиротов. Ден-раты, живущие в самых северных районах территории эдур, очень неохотно покидали родные места. И все равно объединение племен было очевидным и наглядным, и то, что Сэрен знала понаслышке, теперь явилось во плоти. Прежнего разобщения не было и в помине. Все изменилось.

Нереки подкатили фургоны к гостевым домикам и теперь жались к ним, не решаясь идти в деревню. Тисте эдур привыкли не замечать тех, кого считали низшим народом. Это пугало нереков, как будто само их существование зависело от безразличия эдур. С самого появления в деревне нереки словно усыхали, не слушая увещеваний Бурука, и не собирались даже есть. Сэрен пошла искать Халла – чтобы тот поговорил с нереками.

Найдя его, Сэрен поначалу решила, что он заразился той же бледной немочью, что и нереки. Халл Беддикт выглядел постаревшим, словно конец путешествия потребовал неимоверных усилий, а впереди ждут еще большие тяготы.

Сэрен Педак отвернулась от играющих детей и пошла к Халлу, который сидел на скамье-бревне. Мужчины упорны в своей замкнутости, но с нее довольно.

– Нереки умрут с голоду, если ты ничего не сделаешь.

Он даже не показал, что слышит ее.

– Прекрасно! Подумаешь, еще несколько мертвых нереков на твоем счету…

Она ждала вспышки гнева. Она хотела ранить его – только чтобы убедиться, что в нем еще осталась кровь. Но на ее жестокие слова Халл лишь поднял глаза и ласково улыбнулся.

– Сэрен Педак, нереки ждут от тисте эдур признания, как ждем и мы – хотя летерийцы вовсе не так чувствительны к моральному ущербу, который нам хотят нанести эдур. Мы ведь толстокожие…

– Из-за нашей зацикленности на так называемой непогрешимой судьбе, – ответила она. – И что с того?

– Я всегда думал, – сказал Халл уже без улыбки, – что прочность нашей… брони – всего лишь иллюзия. Что хвастовство и чванливая надменность прикрывают глубокую неуверенность. Что мы живем в нескончаемом кризисе, поскольку приписываемая самим себе судьба носит тысячу масок – и ни одна из них толком не подходит.

– Как же так, Халл Беддикт, они ведь изготовлены по образу идеала?

Он пожал плечами, опустил взгляд и принялся изучать руки.

– Во многом наша броня действительно прочна. Непроницаема для нюансов, непробиваема для тонкостей. Именно поэтому мы всегда подозрительно относимся к тонкостям, особенно у посторонних, чужаков.

– Мы, летерийцы, и сами играем в игры обмана, – сказала Сэрен. – Ты рисуешь нас тупыми болванами…

– Такие мы и есть, – ответил Халл. – Да, мы хорошо представляем свои цели. Но не замечаем, что каждый наш шаг к цели где-то кого-то уничтожает.

– Даже кого-то из нас.

– Именно так. – Он встал, и Сэрен Педак снова поразилась, какой он крупный. – Я постараюсь облегчить участь нереков. Однако ответа нужно ждать от тисте эдур.

– Очень хорошо. – Она отступила на шаг и отвернулась. Дети играли среди потерянных теней. Донеслись шаги – мягкое поскрипывание мокасин по кускам коры затихало.

Очень хорошо.

Она пошла в деревню, по главной улице, через мост, ведущий в открытые ворота во внутренний двор, где стояли жилища благородных хиротов. Сразу за ними виднелся большой дом Ханнана Мосага. Сэрен Педак остановилась на площади сразу за частоколом. Детей здесь видно не было, только рабы занимались своими делами и полдюжины воинов эдур фехтовали разным оружием. Никто не смотрел на аквитора, по крайней мере, в открытую, хотя она была уверена, что ее появление не осталось без должного внимания.

Мимо прошли два раба-летерийца с большой сеткой моллюсков. Сэрен подошла к ним.

– Я хотела бы поговорить с матроной эдур.

– Вот она идет, – ответил раб, не оборачиваясь.

Сэрен повернулась.

К ней шла женщина эдур с двумя сопровождающими. Выглядела она молодо, но точно определить ее возраст не было возможности. Привлекательная, что, впрочем, не редкость. На ней было длинное шерстяное платье темно-синего цвета, отделанное парчой золотыми узорами на манжетах.

– Аквитор, – сказала она на языке эдур. – Вы потерялись?

– Нет, миледи. Я хотела бы поговорить с вами от имени нереков.

Тонкие брови поднялись на сердцевидном лице.

– Со мной?

– С эдур, – ответила Сэрен.

– И что же вы хотели сказать?

– Пока тисте эдур не приветствуют официально нереков, те будут голодать и мучиться. Я хотела бы попросить проявить к ним милосердие.

– Наверняка тут просто какой-то недосмотр, аквитор. Ведь ваша аудиенция у колдуна-короля назначена уже на этот вечер?

– Да. Но нет гарантии, что нас объявят гостями.

– Вы хотите особого режима?

– Не для себя. Для нереков.

Женщина какое-то время внимательно смотрела на Сэрен, потом спросила:

– А скажите мне, пожалуйста, что это за нереки такие?

Сэрен не сразу сумела взять себя в руки. Поразительная неосведомленность!.. Впрочем, поразительная, но не такая уж удивительная – она сама себе напредставляла лишнего. Похоже, летерийцы вовсе не уникальны в зацикленности на себе. Или, в данном случае, в надменности.

– Прошу прощения, миледи…

– Меня зовут Майен.

– Прошу прощения, Майен. Нереки – слуги Бурука Бледного. По положению – как ваши рабы. Они из племени, ассимилированного когда-то Летером, и теперь работают, чтобы оплатить долг.

– Присоединившись к Летеру, они остались должны?

Сэрен прищурилась.

– Не совсем так, Майен. Там были… особые обстоятельства.

– Да, разумеется. Они часто возникают. – Женщина приложила палец к губам и, похоже, приняла решение. – Ведите меня к этим нерекам, аквитор.

– Простите… Сейчас?

– Да, чем быстрее они воспрянут духом, тем лучше. Или я чего-то не поняла?

– Все так.

– Если, конечно, благословения любого эдур будет достаточно для ваших несчастных дикарей. И не вижу, как это может повлиять на дела колдуна-короля с вами. – Она повернулась к своей летерийской рабыне. – Пернатая Ведьма, пожалуйста, сообщи Урут Сэнгар, что я ненадолго задержусь.

Девушка, названная Пернатой Ведьмой, поклонилась и поспешила к большому дому. Сэрен проводила ее взглядом.

– Майен, если позволите спросить, кто дал ей такое имя?

– Пернатая Ведьма? Оно ведь летерийское? Те летери, которые родились у нас в рабстве, получили имена от своих матерей. Или бабушек, не знаю, как у вас принято. Я даже особо не задумывалась. А что?

Сэрен пожала плечами.

– Древнее имя. Я его слышала всего несколько раз – и только в сказаниях.

– Аквитор, мы идем?

Удинаас сидел на низеньком табурете у дверей и чистил вяленую рыбу. Руки намокли, покраснели и потрескались от соли, в которой хранилась рыба. Он видел, как появилась аквитор, как прошла Майен, а теперь подошла Пернатая Ведьма с озабоченным лицом.

– Эй, должник, – рявкнула она, – Урут в доме?

– Да, но подожди.

– Почему это?

– Она говорит с благородными вдовами. Да, они давно там сидят, и нет – не знаю, о чем они говорят.

– Думаешь, я собиралась тебя спрашивать?

– Как твои сны, Пернатая Ведьма?

Она побледнела и огляделась, словно хотела найти другое место. Однако начал накрапывать дождик, а под навесом крыши большого дома было сухо.

– Ты ничего не знаешь о моих снах, должник.

– Да разве? В них ты приходишь ко мне каждую ночь. Мы с тобой разговариваем. Спорим. Ты требуешь от меня ответов. А потом убегаешь.

Она не смотрела ему в глаза.

– Ты не можешь быть там. У меня в голове. Ты для меня никто.

– Мы падшие, Пернатая Ведьма. Я, ты, призраки. Все мы. Мы пыль, которая вьется у лодыжек завоевателей, шагающих к славе. Со временем мы можем подняться и задушить их, но это какая-то мелкая месть, правда?

– Ты изменился, Удинаас. Я уже не знаю, кто говорит твоими устами.

Он посмотрел на заляпанные чешуей руки.

– Как мне ответить? Что я не изменился? Вряд ли. Но разве это значит, что изменившийся – не я? Ради тебя я сражался с Белым Вороном, Пернатая Ведьма. Я вырвал тебя из его хватки, а ты только клянешь меня.

– Думаешь, я рада, что обязана тебе жизнью?

Он грустно улыбнулся и поднял глаза на Пернатую Ведьму; она смотрела на него, но тут же отвела взгляд.

– А, понимаю, ты оказалась… в долгу. Передо мной.

– Неправда, – прошипела она. – Меня спасла Урут. Ты ничего не сделал, только выставил себя дураком.

– Она опоздала, Пернатая Ведьма. А ты упорно называешь меня должником. Как будто, если часто повторять…

– Замолчи! Не хочу иметь с тобой дела!

– Тебе некуда деваться, хотя если заорешь еще громче, наши головы будут торчать на пиках за стеной. Чего хочет аквитор от Майен?

Пернатая Ведьма помедлила.

– Приветствия нерекам. Они умирают.

Удинаас покачал головой.

– Такой дар должен подносить колдун-король.

– Думай что хочешь, но Майен решила все сделать сама.

Удинаас вытаращил глаза.

– Серьезно? Она с ума сошла?

– Тихо, дурак! – Пернатая Ведьма отшатнулась. – У нее голова забита предстоящим браком. Она готовится в королевы и становится невыносимой. А теперь она благословит нереков…

– Благословит?!

– Да, так она сказала. По-моему, даже аквитор изумилась.

– Аквитор – Сэрен Педак?

Пернатая Ведьма кивнула.

Они помолчали, потом Удинаас сказал:

– И что, по-твоему, даст такое благословение?

– Может быть, ничего. Нереки – пропащий народ. Их боги мертвы, дух предков утерян. Только призрак-другой могут прижиться на новоосвященной земле…

– Благословение эдур способно освятить землю?

– Возможно. Не знаю. Могут возникнуть связи. Связи судеб, в зависимости от чистоты родословной Майен, от всего, что ждет ее в жизни, и от того… – Пернатая Ведьма махнула рукой и захлопнула рот.

От того, девственница ли она. На как можно сомневаться? Она не замужем, а эдур строго блюдут такие правила.

– Мы с тобой об этом не говорили, – твердо произнес Удинаас. – Я только сказал, что тебе надо подождать, как положено. Не тебе судить, срочное ли сообщение Майен. Мы рабы, Пернатая Ведьма. Мы не принимаем решений и не думаем об эдур и их обычаях.

Она, наконец, взглянула на него.

– Да… Ханнан Мосаг встречается сегодня с летери.

– Знаю.

– Бурук Бледный. Сэрен Педак. Халл Беддикт.

Удинаас печально улыбнулся.

– Если бы ты захотела, к чьим ногам бросила бы плитки?

– Из этих трех? Странник его знает, Удинаас. – Словно почувствовав, что смягчается, она нахмурилась и выпрямилась. – Постою тут. Подожду.

– Ты собираешься метать плитки сегодня ночью?

Она коротко кивнула, подтверждая, а потом отошла на угол большого дома, почти под струйки усилившегося дождя.

Удинаас вновь взялся чистить рыбу, обдумывая собственные слова. Падшие. Кто следит за нашими шагами, интересно? Мы забыты, заброшены и незаметны. Никто не выбирает специально неправильный путь. Падшие. Почему мое сердце плачет о них? Нет, не о них, о нас, ведь я, несомненно, среди них. Рабы, крепостные, безымянные крестьяне и ремесленники, размытые лица в толпе – пятно в памяти, шарканье ног в закоулках истории.

Можно ли остановиться, повернуть и пронзить взглядом тьму? И увидеть падших? Можно ли вообще их увидеть? И если можно – какие чувства тогда родятся?

По его щекам текли слезы и капали на растертые руки. Он знал ответ, острый и глубокий, и ответ был… узнавание.

Халл Беддикт подошел к Сэрен Педак, когда Майен ушла. В стороне нереки разговаривали на своем языке, торопливо и недоверчиво.

– Ей не следовало это делать, – сказал Халл.

– Да, – согласилась Сэрен, – не следовало. Я вообще не поняла, что сейчас произошло.

– Она не объявила их гостями, Сэрен. Она благословила их появление.

Аквитор посмотрела на нереков; их возбужденные, покрасневшие лица ее расстроили.

– О чем они говорят?

– Это старый диалект, я разбираю лишь отдельные слова.

– Я и не знала, что у нереков два языка.

– Они упоминаются в хрониках Первой высадки, – сказал Халл. – Это местный народ, их территория занимала весь юг. Нереки наблюдали появление первых кораблей. Нереки приветствовали первых летери, высадившихся на континенте. Нереки-торговцы научили колонистов, как выжить на этой земле, дали лекарство от лихорадки. Они жили здесь долгое, долгое время. Два языка? Странно, что не тысяча.

– Ладно, – не сразу ответила Сэрен Педак, – по крайней мере, они приободрились. Поедят, будут слушаться Бурука…

– Я ощущаю в них новый страх – не парализующий, но вызывающий беспокойные мысли. Похоже, они и сами не понимают до конца, что значит для них это благословение.