Текст книги "На подъеме"

– С каждым разом все меньше и меньше. Встаешь на весы и наблюдаешь обратный отсчет.

– И по-прежнему никаких изменений в физических габаритах? Размере одежды? Обхвате талии?

– Габариты все те же, размеры тоже. Мне не надо утягивать ремень. И распускать тоже не надо, хотя я ем как не в себя. Яйца, бекон и сосиски на завтрак. Пища с соусами на обед и на ужин. В день потребляю, наверное, три тысячи калорий. Если не четыре. Вы попытались что-то узнать?

– Да, – ответил доктор Боб. – Насколько я понимаю, подобные случаи науке неизвестны. Есть много отчетов о людях со сверхбыстрым метаболизмом – о людях, которые, как ты выражаешься, едят как не в себя и все равно остаются худыми, – но ни одного описанного случая, чтобы человек одинаково весил в одежде и без одежды.

– И это еще не все, – сказал Скотт и опять улыбнулся. В последнее время он улыбался довольно часто, и, наверное, с учетом сложившихся обстоятельств это было ненормально. Он терял вес, как больной на последней стадии рака, но при этом его работоспособность резко повысилась и он в жизни не чувствовал себя бодрее. Иногда, когда ему нужно было передохнуть от сидения за рабочим столом, он включал музыку и танцевал, кружась по комнате под ошарашенным взглядом Кошака Билла.

– Рассказывай.

– Сегодня утром я весил двести восемь фунтов ровно. Голый, сразу после душа. Потом взял в кладовке гантели, каждая – по двадцать фунтов, и встал на весы, держа их в руках. По-прежнему двести восемь.

Эллис долго молчал и наконец проговорил:

– Ты шутишь.

– Боб, мне не до шуток.

Эллис снова помолчал, а затем сказал:

– Как будто бы вокруг тебя образовалось некое силовое поле, отталкивающее вес. Я знаю, ты не хочешь ложиться на обследование, но твой случай действительно уникален. Это что-то принципиально новое. И грандиозное. Мы даже не в состоянии представить, каковы могут быть последствия.

– Я не хочу становиться подопытным кроликом, – сказал Скотт. – Поставьте себя на мое место.

– Но ты хотя бы подумаешь о таком варианте?

– Я уже думал. Мне как-то не хочется, чтобы мою фотографию напечатали в желтой прессе вроде «Взгляда изнутри», между портретами Ночного Летуна и Тощего Человека. К тому же мне надо закончить работу. Я обещал Норе часть денег, хотя получил этот заказ уже после развода. Но я уверен, что лишние деньги ей не помешают.

– Сколько это займет времени?

– Где-то полтора месяца. Потом еще будут правки и тестовые прогоны, уже после Нового года, но основная работа займет полтора месяца.

– Если так пойдет и дальше, к Новому году ты будешь весить сто шестьдесят пять фунтов.

– А с виду останусь таким же могучим дядькой, – сказал Скотт и рассмеялся. – Вот такие дела.

– У тебя замечательное настроение, если учесть, что с тобой происходит.

– Настроение действительно замечательное. Может быть, это и ненормально, но так оно и есть. Иногда я думаю, что это лучшая в мире программа снижения веса.

– Да, – сказал Эллис, – но чем все закончится, вот вопрос?

Через два дня после телефонного разговора с доктором Бобом кто-то тихо постучался в дверь дома Скотта. Если бы музыка – сегодня это были «Ramones» – играла чуть громче, Скотт вообще не услышал бы стука и гость ушел бы восвояси. Наверное, с облегчением, потому что когда Скотт открыл дверь, на крыльце стояла Мисси Дональдсон, напуганная до полусмерти. Он впервые увидел ее с того дня, когда заснял Ди и Дама, облегчавшихся у него на лужайке. Похоже, Дейдре сдержала слово, и теперь его соседки бегали в парке, держа собак на поводках. В противном случае их бы оштрафовали независимо от того, насколько хорошо были воспитаны боксеры. В парке строго запрещалось выгуливать собак без поводка. Скотт видел таблички.

– Мисс Дональдсон, – сказал он. – Добрый день.

Скотт никогда раньше не видел ее одну, без Дейдре. Он не стал переступать порог и постарался не делать резких движений, потому что боялся ее спугнуть. У нее и вправду был такой вид, будто, стоит ему шелохнуться, она тут же умчится прочь, словно дикий олень. Скотт внимательнее присмотрелся к своей неожиданной гостье. Блондинка. Не такая красивая, как ее партнерша, но симпатичная, с добрым лицом и ясными голубыми глазами. Было в ней что-то хрупкое, что-то, напомнившее Скотту мамины декоративные фарфоровые тарелки. Такую женщину трудно представить хлопочущей на кухне в ресторане среди бурлящих кастрюль и скворчащих сковородок, раскладывающей по тарелкам вегетарианские блюда и командующей младшими поварами.

– Чем могу быть полезен? Вы не зайдете? Хотите кофе… или, может быть, чаю?

Он еще не проговорил и половину этой вежливой формулы гостеприимства, а Мисси уже затрясла головой, причем так решительно, что ее длинный хвост перелетел с одного плеча на другое.

– Я пришла извиниться. За Дейдре.

– Вам вовсе незачем извиняться. И вовсе незачем гулять с собаками в парке, так далеко от дома. Все, о чем я прошу: берите с собой пару пакетов и проверяйте мою лужайку на обратном пути. Ведь это не трудно, правда?

– Совсем не трудно. Я говорила об этом Дейдре. Она чуть не откусила мне голову.

Скотт вздохнул:

– Мне очень жаль это слышать. Мисс Дональдсон…

– Вы можете звать меня Мисси, если хотите. – Она опустила взгляд и даже слегка покраснела, как будто сказала что-то не очень приличное.

– Конечно, хочу. Потому что мне хочется, чтобы у нас были нормальные, добрососедские отношения. Здесь так принято. Но, кажется, наше с вами знакомство началось неправильно, хотя я даже не знаю, в чем причина.

По-прежнему глядя себе под ноги, она сказала:

– Мы живем здесь почти восемь месяцев, а вы единственный раз по-настоящему с нами заговорили – с кем-то из нас, – когда наши собаки испачкали вашу лужайку.

Скотту стало неловко, потому что Мисси сказала правду.

– Я заходил к вам с пакетом пончиков, когда вы только-только сюда переехали, – ответил он (словно оправдываясь), – но вас не было дома.

Он думал, она сейчас спросит, почему он не зашел еще раз, но она не спросила.

– Я пришла извиниться за Дейдре, но еще я хочу объяснить, почему она злится. – Мисси подняла взгляд и посмотрела на Скотта. Было видно, что это потребовало немалых усилий, она сцепила руки в замок и прижала их к животу, но все же сумела заставить себя посмотреть ему прямо в глаза. – На самом деле она злится не на вас… то есть и на вас тоже, но вы не единственный. Она злится на всех. Переезд в Касл-Рок был ошибкой. Мы переехали сюда потому, что ресторан был почти готов к открытию, и цена была очень хорошая, и нам хотелось уехать из города – я имею в виду, из Бостона. Мы знали, что это рискованно, но риски казались вполне приемлемыми. И нам очень понравился Касл-Рок. Здесь так красиво. Впрочем, вы сами знаете.

Скотт кивнул.

– Но теперь нам, наверное, придется продать ресторан. Точно придется, если ничего не изменится к Дню святого Валентина. Это единственная причина, по которой она согласилась, чтобы ее фотографию разместили на той афише. Она не говорит о том, как все плохо, но знает это. Мы обе знаем.

– Она говорила, что сейчас самый сезон созерцать краски осени… и все говорят, лето в этом году было особенно удачным…

– Да, лето было хорошее, – немного воодушевившись, согласилась Мисси. – А что касается осенних туристов, у нас их не так уж много. В основном все едут дальше на запад, в Нью-Хэмпшир. Все-таки в Норт-Конуэе гораздо больше и туристических развлечений, и магазинов. Наверное, зимой будут лыжники, проездом до Вефиля или Шугарлофа…

Скотт не стал говорить, что большинство лыжников, направляющихся на курорты западного Мэна, объезжают Касл-Рок по шоссе номер два. Ему не хотелось еще больше ее огорчать.

– Но мы все равно не продержимся зиму без помощи местных. Вы же знаете, как это бывает, должны знать. Местные помогают друг другу пережить трудное время и продержаться до лета, когда начнется сезон отпусков и в городе снова появятся отдыхающие. Хозяйственный магазин, склад пиломатериалов, кафе «У Пэтси»… они держатся в голодные месяцы. Но местные почти не ходят к нам во «Фрихоле». Кто-то ходит, конечно, но таких очень мало. Дейдре говорит, это все потому, что мы с ней лесбиянки. И не просто лесбиянки, а состоящие в браке. Мне не хочется думать, что это правда… но, наверное, да. Так и есть.

– Я уверен… – Скотт смущенно умолк. В чем он уверен? Что это неправда? Но откуда ему знать, если он никогда не задумывался об этом?

– В чем вы уверены? – спросила она. Не раздраженно, а с искренним любопытством.

Он подумал о своих электронных весах, об их непреклонном обратном отсчете.

– Честно сказать, я ни в чем не уверен. Если это правда, мне очень жаль.

– Заходите к нам, – сказала она. Возможно, это был завуалированный упрек, ведь она наверняка знала, что он ни разу не обедал в «Поле фрихоле». Но Скотт сомневался, что эта молодая женщина способна на такое изощренное ехидство.

– Непременно зайду, – пообещал он. – Надо полагать, у вас есть frijoles[1]1
  Фасоль (исп.).


[Закрыть]?

Она улыбнулась, и ее лицо засияло.

– Да, много видов.

Он улыбнулся в ответ.

– Глупый вопрос.

– Мне надо идти, мистер Кэри…

– Просто Скотт.

Она кивнула:

– Хорошо, Скотт. Было очень приятно с вами поговорить. Я боялась сюда идти, но я рада, что мне все же хватило смелости. – Она протянула руку. Скотт сердечно ее пожал. – Но у меня одна просьба. Если увидите Дейдре, пожалуйста, не говорите ей, что я к вам приходила.

– Договорились, – сказал Скотт.

Двумя днями позже, когда Скотт доедал свой обед, сидя за стойкой в кафе «У Пэтси», он услышал, как за одним из ближайших к нему столов кто-то упомянул ресторан «этих розовых сучек». Раздался дружный смех. Скотт посмотрел на недоеденный кусок яблочного пирога на тарелке, на растекшийся по нему шарик растаявшего ванильного мороженого. Десерт казался вполне аппетитным, когда Пэтси его подала, но теперь аппетит пропал напрочь.

Не могло ли быть так, что Скотт слышал подобные замечания и раньше, но отфильтровывал их, как любые случайно подслушанные, но не важные (для него) посторонние разговоры? Да, наверное, могло. Хотя ему было не очень приятно это осознавать.

«Нам, наверное, придется продать ресторан, – сказала Мисси. – Мы все равно не продержимся зиму без помощи местных».

Она произнесла это с такой уверенностью, словно в окне «Поля фрихоле» уже стояла табличка «ПРОДАЕТСЯ ИЛИ СДАЕТСЯ В АРЕНДУ».

Скотт встал с табурета, оставил чаевые под десертной тарелкой и подошел к кассе, чтобы оплатить чек.

– А пирог не доел, – заметила Пэтси. – Не понравился?

– Да просто пожадничал, – сказал Скотт. – Отрастил глаза больше желудка.

Но если по правде, его глаза и желудок остались точно такими же, как и раньше, просто теперь весили меньше. И что самое удивительное, его это совсем не пугало и даже почти не тревожило. Иногда он вообще забывал о своей необъяснимой и неуклонной потере веса. Так было в тот раз, когда он выжидал на крыльце, чтобы сфотографировать Дама и Ди, присевших на его лужайке. И так было теперь. Он не мог думать ни о чем, кроме шутки о «розовых сучках».

За столом, где прозвучали эти слова, сидели четверо крепких парней в рабочей одежде. На подоконнике рядком лежали каски. Все четверо были в оранжевых безрукавках с надписью КСКР: Коммунальные службы Касл– Рока.

Скотт шагнул к выходу, открыл дверь, на секунду застыл на пороге, потом развернулся и подошел к столику, за которым сидела компания дорожных рабочих. С двоими из этой четверки он был знаком, с одним из них, Ронни Бриггсом, не раз играл в покер. Здешние жители, как и он сам. Соседи.

– Нехорошо так говорить.

Ронни озадаченно поднял взгляд, потом узнал Скотта и улыбнулся:

– Привет, Скотти, как жизнь?

Скотт не обратил на него внимания.

– Эти женщины – мои соседки. Они приятные люди.

По крайней мере Мисси. Насчет Маккомб он не был так уверен.

Один из рабочих скрестил руки на широкой груди и угрюмо посмотрел на Скотта:

– Мы вроде как не с тобой говорили?

– Нет, но…

– Вот и шел бы ты.

– Но мне волей-неволей пришлось это слушать.

В обеденный перерыв в маленьком кафе Пэтси всегда было людно и шумно. Но сейчас все разговоры умолкли. Стих даже звон посуды. Люди начали оборачиваться. Пэтси настороженно встала у кассы в ожидании неприятностей.

– Повторяю еще раз, приятель: иди-ка ты куда подальше. Мы разговаривали не с тобой, и не лезь не в свое дело.

Ронни поспешно поднялся из-за стола.

– Скотти, пойдем, я тебя провожу.

– Не надо меня провожать. Я уже ухожу, но сначала скажу одну вещь. Если вы там едите и вам не нравится, как у них кормят, критикуйте еду. Ваше право. А чем эти женщины занимаются дома, это не ваше дело. Понятно?

Парень, посылавший Скотта, опустил руки и встал. Ростом он был ниже Скотта, но моложе и мускулистее. Его широченная бычья шея налилась кровью, лицо тоже побагровело.

– Ты бы лучше заткнулся, приятель, пока я сам тебя не заткнул.

– Давайте без глупостей, – резко проговорила Пэтси. – Скотти, тебе лучше уйти.

Скотт не стал спорить. Он вышел на улицу и вдохнул прохладный октябрьский воздух. У него за спиной раздался стук в стекло. Он обернулся и увидел, как Бычья Шея поднял палец, словно хотел сказать: погоди-ка минуточку. Почти все окно кафе было завешано объявлениями и афишами. Бычья Шея сорвал один листок, подошел к двери и распахнул ее.

Скотт сжал кулаки. В последний раз он дрался еще в средней школе (эпическая битва, длившаяся ровно пятнадцать секунд: шесть ударов, четыре мимо), но сейчас ему вдруг захотелось подраться. В ногах ощущалась неимоверная легкость, и Скотт рвался в бой. Он не злился, не психовал. Он был счастлив. В приподнятом настроении.

Порхай, как бабочка, жаль, как пчела, подумал он. Ну, давай, здоровяк.

Но Бычья Шея не хотел драться. Он скомкал листок и швырнул его под ноги Скотту.

– Вот тебе подружка, – сказал он. – Подрочи на нее вечерком. Больше тебе ничего не обломится, но хоть так.

Бычья Шея вернулся в кафе и уселся за столик к своей компании. Вид у него был довольный: дело закрыто. Зная, что все посетители кафе наблюдают за ним в окно, Скотт наклонился, поднял смятую афишу и пошел прочь – подальше от любопытных взглядов. Он не стыдился своего выступления и не чувствовал себя идиотом из-за того, что затеял перепалку в кафе, где обедает половина Касл-Рока, просто его раздражало, что на него все таращатся. Он искренне не понимал, как актеры, комики и певцы выступают на сцене – по собственной воле.

Он разгладил смятый листок и вспомнил, что говорила ему Мисси Дональдсон: Это единственная причина, по которой она согласилась, чтобы ее фотографию разместили на той афише. Очевидно, речь шла про комитет подготовки Индюшкиной гонки в Касл-Роке.

В центре афиши красовалась большая фотография Дейдре Маккомб среди других бегунов, которые в основном толпились у нее за спиной. Большой номер 19 был приколот к поясу ее крошечных синих шорт. На ее футболке была надпись: «НЬЮ-ЙОРКСКИЙ МАРАФОН 2011». На лице Дейдре застыло незнакомое Скотту выражение: счастливое блаженство.

Подпись гласила: Дейдре Маккомб, совладелица «Поля фрихоле», ресторана мексиканской кухни, недавно открывшегося в Касл-Роке, приближается к финишу Нью-Йоркского марафона, где она стала ЧЕТВЕРТОЙ среди женщин. В этом году она примет участие в ежегодной 12-километровой Индюшкиной гонке в Касл-Роке. Она побежит, А ТЫ?

Ниже давалась подробная информация. Ежегодный забег, посвященный Дню благодарения, состоится в Касл-Роке в первую пятницу после праздника. Гонка стартует у здания департамента парков и отдыха на Касл-Вью и финиширует у Жестяного моста. Возраст участников не ограничен. Вступительный взнос для взрослых: пять долларов для жителей Касл– Рока, семь долларов для всех остальных. Дети до пятнадцати лет – два доллара. Заявки на участие подаются в департаменте парков и отдыха Касл-Рока.

Глядя на счастливое лицо на фотографии – чистейшая эйфория бегуна, – Скотт понял, что Мисси нисколько не преувеличивала, когда говорила, что дела в «Поле фрихоле» идут очень плохо. Дейдре Маккомб была гордой женщиной с большим самомнением и при этом обидчивой. Даже слишком обидчивой, по мнению Скотта. И то, что она разрешила поместить свою фотографию на афишу – вероятно, исключительно ради упоминания о «ресторане мексиканской кухни, недавно открывшемся в Касл-Роке», – свидетельствовало о том, что она отчаялась и готова на все, лишь бы привлечь в ресторан новых клиентов. Хотя бы только затем, чтобы восхититься длинными стройными ногами одной из владелиц.

Скотт сложил афишу, убрал ее в задний карман джинсов и неторопливо зашагал по Мэйн-стрит, по дороге заглядывая в витрины магазинов. Во всех витринах висели афиши и объявления: приглашения на пикники, на ежегодную большую гаражную распродажу на Оксфорд-Плейнс, на ужин в католической церкви и на чаепитие на пожарной станции. Афиша Индюшкиной гонки висела в витрине компьютерного сервис-центра, и больше нигде. Скотт дошел до конца улицы и увидел еще одну в витрине крошечной книжной лавки «Книжный приют».

Он вошел в магазин, осмотрелся и взял со стола с уцененными книжками иллюстрированный альбом «Мебель и фурнитура Новой Англии». Возможно, там нет ничего, что пригодится для его проекта – первый этап которого все равно уже близился к завершению, – но никогда не знаешь, где попадется что-то интересное. Скотт подошел к кассе и, пока расплачивался, сказал Майку Бадаламенти, владельцу и единственному сотруднику «Книжного приюта», что знаком с женщиной, чья фотография напечатана на афише Индюшкиной гонки, и что эта женщина – его соседка.

– Да, Дейдре Маккомб почти десять лет считалась звездой марафонского бега, – сказал Майк, кладя книгу в пакет. – В две тысячи двенадцатом она должна была участвовать в Олимпиаде, но сломала лодыжку. Не повезло. Как я понимаю, в шестнадцатом она даже не подавала заявку. После того перелома она ушла из большого спорта, но я с нетерпением жду, когда побегу с ней в одной гонке. – Он улыбнулся. – Ну, как побегу? Постою на старте. Мне-то за ней не угнаться. Она сделает всех.

– Не только женщин, но и мужчин?

Майк рассмеялся:

– Дружище, ее не зря называли Малденской Молнией. Она родом из Малдена.

– Я видел афишу в кафе «У Пэтси», в витрине компьютерного магазина и у тебя. А больше нигде. Почему так?

Майк перестал улыбаться.

– Гордиться тут нечем. Она лесбиянка. Никто бы, наверное, и не был против, если бы она держала свои предпочтения при себе… Никого не волнует, что происходит за закрытыми дверями. Но ей обязательно нужно сказать всем и каждому, что повариха во «Фрихоле» – ее жена. Многие здешние думают, что это неуважение. Мол, она посылает всех на хрен, не считаясь с общественным мнением.

– И люди не вешают эти афиши, хотя гонка приносит хорошую прибыль городу? Потому что на них ее фотография?

Собственно, все стало понятно еще тогда, когда Бычья Шея швырнул ему под ноги сорванную афишу. В каком-то смысле Скотт чувствовал себя точно так же, как в десять лет, когда старший брат его лучшего друга собрал малышню в кружок и рассказал им всю правду о том, откуда берутся дети. И тогда, и теперь Скотт понимал концепцию в общем и целом, но детали его поразили. Люди и вправду так делают? Да, люди так делают. Именно так и делают.

– Афиши заменят, – сказал Майк. – Я знаю, потому что вхожу в гоночный комитет. Это идея мэра Кофлина. Ты же знаешь Дасти, короля компромиссов. На новой афише будут индейки, бегущие по Мэйн-стрит. Мне эта идея не нравится, и я ее не поддержал, но мне понятны мотивы. На развитие парков и отдыха город выделяет сущие гроши. Две тысячи долларов, которых не хватает даже на обслуживание детских площадок, не говоря уже обо всем остальном. Индюшкина гонка приносит почти пять тысяч долларов, но нам нужна хорошая реклама.

– То есть… лишь потому, что она лесбиянка…

– Лесбиянка, состоящая в браке. Для многих здешних это решающее обстоятельство. Ты сам знаешь, Скотт, что собой представляет округ Касл. Ты здесь живешь… уже сколько? Двадцать пять лет?

– Тридцать с лишним.

– Ну вот. Здесь же сплошные республиканцы. Консервативные республиканцы. В две тысячи шестнадцатом три четверти округа проголосовало за Трампа, и все они уверены, что наш дуболом-правитель гуляет по воде, аки по суху. Если бы эти женщины молчали о своих предпочтениях, все было бы нормально. Но они не молчат. А люди считают, что они нарочно плюют в лицо общественному мнению. Лично мне кажется, что они либо не разобрались в здешнем политическом климате, либо просто дуры. – Майк помолчал и добавил: – Но готовить они умеют. Ты уже бывал у них?

– Еще нет, – сказал Скотт, – но собираюсь.

– Тогда не затягивай, – посоветовал Майк. – Боюсь, через год на их месте откроют какой-нибудь магазинчик мороженого.