Текст книги "Дорожные работы"

9 декабря 1973 года

Выехав на автостраду, он на бешеной скорости преодолел сто пятьдесят миль, а затем вернулся. Дальше ехать не осмелился. Это было первое воскресенье, когда все бензоколонки вдоль трассы оказались закрыты. А добираться домой пешком ему не улыбалось. Вот видишь, сказал он себе. Вот как, Джорджи, они с такими яйцеголовыми упрямцами расправляются.

Эй, Фред, это правда ты? Чему я обязан подобной чести, Фредди?

Иди в задницу, приятель!

На обратном пути по радио передали обращение к американским гражданам:

«Вас, конечно, беспокоит нынешний энергетический кризис, и вы хотите застраховать себя и свою семью, чтобы зимой не остаться без бензина. Вы уже катите на ближайшую бензоколонку, прихватив с собой дюжину пустых канистр. Однако если вас по-настоящему заботит судьба вашей семьи, то советуем развернуться и ехать домой. Хранить бензин дома или в гараже крайне опасно. Не говоря уж о том, что и закон этого не разрешает. Подумайте сами: перемешиваясь с воздухом, пары бензина становятся взрывоопасны. Взрыв канистры бензина по разрушительной мощи соответствует полусотне динамитных шашек. Подумайте об этом, прежде чем заполнять бензином канистры. А потом подумайте о своей семье. Мы хотим, чтобы вы жили долго.

Мы передавали обращение к американским гражданам. Наша радиостанция присоединяется к этому призыву».

Он выключил радиоприемник, снизил скорость до пятидесяти миль в час и перестроился в правый ряд.

– Полсотни динамитных шашек, – пробормотал он. – Любопытно, черт побери.

Взгляни он в этот миг на себя в зеркало, то разглядел бы на своем лице широчайшую ухмылку.

10 декабря 1973 года

В «Хэнди-Энди» он пришел в половине двенадцатого, и метрдотель усадил его за столик возле стилизованных крыльев нетопыря – далеко не лучший столик, но перед ленчем выбор был невелик. Ресторанчик «Хэнди-Энди» специализировался на бифштексах и отбивных, а его фирменное блюдо называлось «эндибургер». Это была здоровенная булочка, усыпанная кунжутными семенами, с котлетой и салатом внутри; удерживалась сложная конструкция с помощью хитроумно воткнутой в нее зубочистки. Подобно всем городским ресторанам, расположенным неподалеку от деловых кварталов, тут трудно было точно угадать время наплыва публики. Еще два месяца назад он мог прийти сюда в полдень и выбрать едва ли не любой столик по вкусу – возможно, и позже, месяца через три, здесь будет то же самое. Чем объяснялись подобные перепады, было для него глубокой тайной вроде удивительных историй в книгах Чарльза Форта или непостижимого инстинкта, благодаря которому ласточки всегда возвращались в Капистрано.

Усаживаясь, он украдкой огляделся по сторонам – мало ли, а вдруг рядышком сидит Винни Мейсон, Стив Орднер или еще кто из бывших коллег по прачечной. Однако кругом сидели одни незнакомцы. Слева от него какой-то молодой человек убеждал свою девушку, что в феврале они вполне могут позволить себе провести три денечка в Солнечной Долине. Остальные переговаривались шепотом или вполголоса; разобрать даже отдельные слова не удавалось.

– Не желаете ли выпить, сэр? – обратился к нему официант.

– Виски со льдом, пожалуйста.

– Хорошо, сэр, – кивнул официант.

Он постарался растянуть первый стакан до полудня, но в течение следующего получаса опустошил еще два, а затем, уже из чистого упрямства, заказал двойную порцию. Он уже допивал и ее, когда увидел Мэри. Она вошла в фойе и остановилась в дверях, высматривая его. Многие головы повернулись к ней, и он подумал: Мэри, ты должна быть мне благодарна – ты прекрасна. Подняв правую руку, он помахал ей.

Мэри помахала ему в ответ и приблизилась к его столику. На ней было серое шерстяное платье с изящным узором, немного не достающее до колен. Волосы, перехваченные на затылке (он никогда не видел, чтобы она так причесывалась), ниспадали на плечи. Выглядела Мэри моложе обычного, и он вдруг виновато вспомнил нагую Оливию, сладострастно барахтавшуюся под ним на их с Мэри супружеском ложе.

– Привет, Барт, – сказала она.

– Здравствуй, Мэри. Ты выглядишь просто изумительно.

– Спасибо.

– Выпить хочешь?

– Нет… закажи мне только эндибургер. Ты уже давно пришел сюда?

– Нет, недавно.

Число посетителей поубавилось, и официант подоспел почти сразу.

– Что желаете заказать, сэр?

– Два эндибургера. Даме – молоко. Мне – еще одно двойное виски.

Он кинул быстрый взгляд на Мэри, но ее лицо оставалось безучастным. Жаль. Вымолви она хоть слово, он бы отказался от спиртного. Он надеялся, что ему не захочется выйти в туалет, так как не был уверен, что способен пройти не шатаясь. Он вдруг беспричинно хихикнул.

– Я вижу, ты еще не совсем пьян, но за ворот заложить уже успел, – сухо заметила Мэри, разворачивая на коленях салфетку.

– Здорово сказано, – огрызнулся он, качая головой. – Ты долго репетировала?

– Барт, давай не будем ссориться.

– Давай, – согласился он.

Она пригубила воду из стакана; он бесцельно ковырял подставку для стакана.

– Ну так что? – спросила наконец Мэри.

– Что «что»?

– Ты ведь хотел о чем-то поговорить, не так ли? Или уже передумал?

– Ты уже поправилась, – тупо сказал он и вдруг, сам не зная каким образом, разорвал подставку для стакана. Он не мог, не смел высказать ей то, что думал: что она изменилась, стала какой-то умудренной и даже опасной, словно забредшая в бар секретарша, готовая принять угощение лишь от мужчины, облаченного в костюм за четыреста долларов.

– Барт, что нам делать?

– Если хочешь, я готов сходить к психиатру, – промолвил он, понизив голос.

– Когда?

– Скоро.

– Может, прямо на сегодня запишешься?

– Я не знаю ни одного психиатра.

– Посмотри в телефонной книге.

– Нужно и правда быть чокнутым, чтобы выбирать психиатра по справочнику.

Мэри укоризненно посмотрела на него, и он поспешно отвел глаза в сторону.

– Рассердился? – спросила она.

– Просто, видишь ли, я ведь сейчас не работаю. Представляешь, что такое для безработного – платить пятьдесят долларов в час?

– А на что живу я, по-твоему? – резко спросила она. – Я ведь вообще на иждивении у родителей. А они, если помнишь, пенсионеры.

– Насколько я знаю, – язвительно произнес он, – у твоего папаши достаточно акций, чтобы вы все могли безбедно просуществовать и в следующем столетии.

– Но, Барт, ведь это совсем не так! – Она казалась обиженной и испуганной.

– Чушь собачья! Зимой они на Ямайке отдыхали, а за год до этого – в Майами, причем в самом «Фонтенбло». А еще раньше – на Гавайях. На пенсию так не катаются. Так что, Мэри, не пытайся меня разжалобить…

– Прекрати, Барт. Не перегибай палку.

– Я уж не говорю о его новехоньком «кадиллаке» и фургоне. Недурные машинки, да? На какой из них они ездят получать продуктовые карточки?

– Замолчи! – прошипела Мэри, вцепившись в край стола. Глаза ее горели, зубы оскалились.

– Извини, – пробормотал он, сникая.

– Вот ваш заказ!

Официант расставил перед ними эндибургеры, картофель-фри, блюдечки с зеленым горошком и крохотными луковками, затем отбыл восвояси. Некоторое время они молча ели, сосредоточившись на том, чтобы не измазать соусом подбородок и колени. Интересно, сколько семей удалось сохранить благодаря эндибургерам, подумал он. А ведь дело-то совсем нехитрое – жуй себе да молчи в тряпочку. Мэри отложила недоеденный эндибургер в сторону, промокнула салфеткой губы и сказала:

– Ничуть не хуже, чем в прежние дни. Послушай, Барт, ты хоть приблизительно представляешь, как быть дальше?

– Ну конечно, – уязвленно ответил он. Хотя, по правде говоря, даже понятия об этом не имел. Вот выпей он еще двойное виски, тогда другое дело.

– Ты хочешь, чтобы мы развелись?

– Нет, – твердо сказал он, понимая, что от него ждут четкого ответа.

– Ты хочешь, чтобы я вернулась?

– А ты сама хочешь?

– Не знаю, – сказала она. – Говоря начистоту, Барт, я впервые за двадцать лет испугалась за себя. Да-да, я о себе беспокоюсь. – Она поднесла было ко рту эндибургер, но тут же снова отложила его. – Разве ты не знаешь, что я лишь по воле случая вышла за тебя замуж? Ты никогда об этом не задумывался?

Похоже, она осталась удовлетворена его неподдельным изумлением.

– Да, так я и думала. Я была беременна, поэтому, конечно же, хотела выйти за тебя. Однако что-то внутри меня усиленно этому противилось. Какой-то внутренний голос настойчиво нашептывал, что это будет самая страшная ошибка в моей жизни. Три дня я поджаривалась на медленном огне, а по утрам, когда меня тошнило, ненавидела тебя лютой ненавистью. Что мне только в голову не приходило! Убежать на край света. Сделать аборт. Родить ребенка и отдать его на усыновление. Родить ребенка и оставить себе. В конце концов я все-таки остановилась на самом разумном варианте. Как мне казалось. – Она горько рассмеялась. – И все равно потеряла ребенка.

– Да, это так. – Он сокрушенно покачал головой, отчаянно надеясь, что разговор перейдет на другую тему. Ему показалось, что его только что с головой окунули в нечистоты.

– И все же, Барт, я была с тобой счастлива.

– Правда? – машинально переспросил он. Ему вдруг отчаянно захотелось удрать. Зря он все-таки ее пригласил. Ничего у них не выйдет.

– Да. Однако беда в том, что семейная жизнь действует на мужа и жену по-разному. Помнишь, как в детстве ты никогда не беспокоился из-за своих родителей? Ты просто считал, что они всегда будут рядом с тобой; подобно еде, одежде и крыше над головой.

– Да, наверное. Так оно и было.

– А я вот ухитрилась забеременеть. В течение последующих трех дней передо мной открылся новый мир. – Она пригнулась вперед, глаза взволнованно сияли, и он вдруг ошарашенно осознал, что этот всплеск эмоций необыкновенно важен для нее. Что он куда важнее общения с подругами, походов по магазинам и восхищения шоу Мерва Гриффина. Неужели все годы замужества она вынашивала эти мысли? Двадцать лет? Господи, а ведь они и правда прожили вместе двадцать лет. Ему вдруг стало не по себе. Куда приятнее было вспомнить, как Мэри находила в кювете пустую бутылку и торжествующе, улыбаясь до ушей, махала ею над головой.

– Я вдруг поняла, что я тоже личность, – сказала она. – Независимая личность, которая вовсе не обязана отчитываться или объясняться перед кем бы то ни было. С другой стороны, рядом со мной не было человека, на которого я могла бы целиком положиться, которому могла бы довериться в трудную минуту. Поэтому я поступила разумно. Как моя мать, а до нее – моя бабушка. Как мои подруги. Мне надоело ходить в невестах и искать спутника жизни. Вот почему я согласилась выйти за тебя. Я ни о чем не беспокоилась, даже после смерти Чарли, потому что рядом оставался ты. А ты всегда был со мной добр. Я тебе очень за все это благодарна. Но вот жила я в замкнутом мирке. Словно в бутылке. Я совершенно перестала думать. Разучилась. Мне только казалось, что я думаю, но это было не так. А теперь мне больно думать. Да, больно. – Она подняла глаза и с минуту смотрела на него с легким укором; затем слабо улыбнулась. – Поэтому, Барт, я хочу, чтобы теперь ты сам немного подумал. Что нам делать?

– Я собираюсь устроиться на работу, – соврал он.

– Вот как?

– И я схожу к психиатру. Мэри, все наладится, вот увидишь. Я, конечно, был слегка не в себе, но теперь все встанет на свои места. Я…

– Так ты хочешь, чтобы я вернулась домой?

– Да, недельки через две. Я должен кое-что уладить…

– Домой? Господи, о чем я говорю? Ведь наш дом вот-вот снесут. Сровняют с землей. Боже, какой кошмар! – простонала она. – И зачем ты все это устроил?

Этого он вынести не мог. Мэри, его Мэри, прежде так себя не вела.

– Может, и не снесут, – промолвил он и взял ее за руку. – Может, они передумают. Я схожу, поговорю с ними, объясню ситуацию…

Мэри отдернула руку. В ее глазах застыл страх.

– Барт, – прошептала она.

– Что… – Он осекся в недоумении. Что он ей наговорил? Почему она смотрит на него, преисполненная ужасом?

– Ведь ты знаешь, что наш дом снесут. Ты давно это знал. А мы сидим здесь и разговариваем…

– Нет. – Он покачал головой. – Ничего подобного. Все совсем не так. Мы… Мы… – Но чем же они на самом деле занимались? Он вдруг почувствовал себя растерянным, сбитым с толку.

– Барт, я, пожалуй, пойду.

– Я устроюсь на работу…

– Мы потом поговорим. – Она быстро встала, стукнувшись бедром о ребро стола, от чего звякнула посуда.

– Психиатр, Мэри. Клянусь тебе, что я…

– Мама просила меня зайти в магазин…

– Ну так иди! – заорал он; головы, как по команде, повернулись в их сторону. – Пошла вон, дрянь ты этакая! Высосала из меня все соки, а мне что оставила? Дом, который вот-вот снесут. Убирайся с глаз моих долой!

Мэри поспешила прочь. В зале наступила могильная тишина, стоявшая, казалось, целую вечность. Затем мерный гул голосов возобновился. Он посмотрел на свой недожеванный эндибургер, весь дрожа, боясь, что его вот-вот стошнит. Затем, овладев собой, расплатился и вышел не оглядываясь.

12 декабря 1973 года

Накануне вечером (пьяный в стельку) он составил список подарков к Рождеству, а теперь бродил по городу с его урезанной версией. Первоначальный вариант поражал воображение – в нем значились более ста двадцати имен, в том числе самые дальние родственники его и Мэри, друзья и знакомые, а в самом конце – Боже, спаси королеву – Стив Орднер, его жена и – самое невероятное – их горничная.

Он уже вычеркнул из списка большинство имен, изумленно похихикивая над некоторыми из них, а теперь неторопливо прохаживался мимо витрин, уставленных рождественскими подарками; поразительно, но их до сих пор вручали от имени стародавнего голландского воришки, который проникал в дома по дымоходам и выкрадывал у людей последние ценности.

Он шел, нащупывая облаченной в перчатку рукой пачку купюр в кармане – пятьдесят десятидолларовых бумажек.

Да, сейчас он проживал свою страховку, первая тысяча долларов из которой растаяла с невероятной быстротой. Он подсчитал, что при таких тратах останется без гроша уже к марту, а то и раньше. Тем не менее мысли эти ничуть его не обеспокоили. Где он окажется в марте и чем будет заниматься, было столь же для него непонятно, как дифференциальное исчисление.

Он зашел в ювелирный магазин и купил для Мэри серебряную брошь, сделанную в виде совы. Вместо глаз у совы блестели бриллианты. Брошь обошлась ему в сто пятьдесят долларов, не считая налога. Продавщица рассыпалась в комплиментах. Она была уверена, что его жена придет в восторг от такого подарка. Он улыбнулся. Целых три встречи с психиатром коту под хвост, Фредди. Что ты на этот счет думаешь?

Фредди промолчал.

Он зашел в крупный универсальный магазин и поднялся по эскалатору в отдел игрушек, украшением которого служила огромная электрическая железная дорога – в зеленых пластмассовых холмах зияли туннели, над рельсами были укреплены светофоры, а по трехъярусным рельсам мимо станций и вокзальчиков громыхал паровозик «Лайонел», выпуская клубы искусственного дыма и увлекая за собой длинный состав вагончиков с надписями: «Би энд Оу», «Су-лайн», «Грейт норзерн», «Грейт вестерн», «Уорнер бразерс» (почему «Уорнер бразерс»?), «Дайамонд интернэшнл», «Саузерн пасифик». Вокруг деревянного ограждения столпились мальчуганы с родителями (главным образом – отцами), и он вдруг проникся к ним нежностью, настоящей, не тронутой завистью. В эту минуту он мог подойти к ним, признаться в любви, выразить свою благодарность и вообще – пожелать счастья. И еще он попросил бы их беречь себя.

Пройдя мимо стеллажей с куклами, он выбрал по одной для каждой из трех своих племянниц: Малышку Кэтти для Тины, Мейси-акробатку для Синди и Барби для Сильвии, которой уже исполнилось одиннадцать. В следующей секции он взял электронного морского пехотинца для Билла, а для Энди, по некотором размышлении, остановился на шахматах. Энди было уже двенадцать, он вступал в опасный возраст. Беа из Балтимора как-то призналась Мэри, что уже не раз обнаруживала на его простынях запекшиеся желтоватые пятна. Неужели такое возможно? Так рано? Мэри сказала Беа, что дети сейчас развиваются быстрее, чем раньше. По мнению Беа, все дело было в молоке и витаминах, однако она предпочла бы, чтобы Энди больше занимался спортом. Или ездил в летние лагеря. Верхом бы катался. Или хоть чем-нибудь вообще занимался.

Не обращай на них внимания, Энди, подумал он, сжимая под мышкой шахматную доску. Разыгрывай королевский гамбит, а сам тем временем мастурбируй под столом, если хочешь, и плевать тебе на всех.

В центре зала игрушек был установлен гигантский трон Санта-Клауса. На троне никого не было, а надпись на небольшом щите гласила:

САНТА-КЛАУС ОБЕДАЕТ В НАШЕМ

ЗНАМЕНИТОМ «МИДТАУН-ГРИЛЕ»

Почему бы и вам

не составить ему компанию?

Перед троном стоял увешанный свертками молодой человек в джинсовом костюме. Поглазев на трон, молодой человек обернулся, и он узнал Винни Мейсона.

– Винни!

Винни улыбнулся и слегка покраснел, словно услышал нечто неприличное.

– Привет, Барт! – сказал он.

Неловкости по поводу обмена рукопожатиями им удалось избежать – высвободить правую руку из-под груды подарков было слишком сложно.

– К Рождеству запасаетесь? – спросил он Винни.

– Да. – Винни усмехнулся. – Я привел с собой Шарон и Бобби – мою дочку зовут Роберта. Ей уже три года. Мы хотели сфотографировать ее вместе с Санта-Клаусом. По субботам они здесь обычно делают цветные фото по доллару за штуку. Но Бобби вдруг раскапризничалась и отказалась. Рев на весь зал подняла. Шарон страшно расстроилась.

– Я понимаю Бобби – чужой дядька с окладистой бородой. Я бы и сам на ее месте испугался. Ничего, на следующий год уже, наверное, получится.

– Наверное. – Лицо Винни озарила мимолетная улыбка.

Он улыбнулся в ответ, думая, что теперь ему стало легче общаться с Винни. Он даже хотел попросить Винни не ненавидеть его слишком уж сильно. Хотел извиниться перед Винни за то, что исковеркал его жизнь. Но вместо всего этого неожиданно спросил:

– Чем вы теперь занимаетесь, Винни?

Винни расплылся:

– Вы даже не поверите, Барт, как мне повезло. Я служу управляющим в кинотеатре. А к лету у меня в ведении еще три киношки будут.

– «Медиа ассошиэйтс»? – спросил он. Так называлась одна из фирм, входящих в состав их корпорации.

– Да. Причем фильмы присылают – один лучше другого.

– Что ж, здорово. – Чуть поколебавшись, он прибавил: – Извините, Винни, но в чем заключается ваша роль, если фильмы для показа отбирают они сами?

– Как в чем? – удивился Винни. – Я всеми финансовыми вопросами заправляю. И остальными делами. Между прочим, при правильном обращении один кондитерский киоск может отработать стоимость проката фильма. Представляете? Да и вообще дел хватает. – Он горделиво приосанился. – Аренда, порядок, пожарная безопасность и прочее. Шарон на седьмом небе – она ведь у меня страстная киноманка. От Пола Ньюмена и Клинта Иствуда просто тает. А мне это дело по душе, потому что вместо девяти тысяч я теперь одиннадцать с половиной получаю.

Он смерил Винни угрюмым взглядом, не зная, стоит ли высказать то, что он думает по этому поводу. Вот, значит, как вознаградил его Орднер. То ли тридцать сребреников вручил, то ли кость кинул. Молодец, песик, вот тебе за службу!

– Уходите оттуда, Винни, – сказал он. – Как можно скорее. Пока не поздно.

– Что вы сказали, Барт? – вытаращился Винни.

– Знаете, Винни, кто такой «верблюд»?

– Ну да, животное такое голенастое, с длинной шеей. Корабль пустыни. Плюется еще.

– Нет, Винни, это не животное.

– Тогда не знаю, Барт. Разве что это еще на идиш что-то означает.

– Нет, Винни, это профессиональный жаргон. Верблюдами называют мальчиков на побегушках, которые горбатятся на хозяина. Эй, верблюд, сгоняй за кофе! Вытряхни пепельницу! Слетай за сандвичами! Верблюд.

– Что вы имеете в виду, Барт? Я ведь…

– Я имею в виду, что Стив Орднер наверняка поднял ваш вопрос перед советом директоров. Послушайте, ребята, мы должны как-то вознаградить Винни Мейсона. Это ведь он заложил Барта Доуса; заблаговременно предупредил, что тот собирается обвести нас вокруг пальца. Сам-то он, конечно, справиться с Доусом не мог, но ведь с него и взятки гладки. Хотите знать почему, Винни?

Винни смотрел на него с нескрываемой обидой.

– Больше я вам задницу подтирать не собираюсь, Барт. И вы это знаете.

Он посмотрел на Винни с сочувствием.

– А я и не собираюсь на вас гадить, Винни. Мне, откровенно говоря, вообще на вас наплевать. Жаль только, ведь вы еще так молоды. Обидно смотреть, что вы в такое дерьмо вляпались. У простого мусорщика работа и то ответственнее, чем у вас. Да и перспективнее. Что от вас зависит? Следить, чтобы запас бумажных стаканчиков не истощался. Чтобы в сортирах бумаги хватало. И все. Причем Орднер проследит, чтобы все дальнейшие пути были для вас перекрыты. Пока вы работаете на их корпорацию, по меньшей мере.

Если Винни и предвкушал встречу Рождества, то после слов Доуса радужного настроения у него как не бывало. Глаза его затуманились, а пальцы судорожно стиснули свертки. Как будто он только что вышел из дома, готовый мчать к девушке на свидание, и вдруг обнаружил, что все четыре колеса на его новеньком спортивном автомобиле проколоты и спущены. А ведь он меня не слушает. Я бы мог проиграть ему магнитофонные записи, а он и тогда не поверил бы.

– Как бы то ни было, вы честно выполнили свой служебный долг, – сказал он. – Не знаю, что сейчас обо мне говорят, но…

– О вас одно говорят, Барт, – перебил его Винни. Голос у него был обиженный и даже озлобленный. – Что вы вконец спятили…

– Что ж, возможно. Как бы то ни было, вы оказались правы. Но, с другой стороны, вы дали маху. Опростоволосились. Лавры Иуды не давали вам спать. Предателям и холуям важных постов не доверяют даже в том случае, если корпорация пострадала бы из-за вашего молчания. Ведь эти парни с сорокового этажа, Винни, – они вроде врачей. Они не любят стукачей. Представляете, что случится, если санитары начнут на каждом углу трепать, что врач запорол операцию и зарезал пациента из-за того, что хватанул пару лишних коктейлей?

– Вы, я вижу, всерьез вознамерились испоганить всю мою жизнь, Барт, – процедил Винни. – Какое счастье, что я больше с вами не работаю. Ступайте гавкать на помойку!

В эту минуту вернулся Санта-Клаус с огромным мешком, перекинутым через плечо. Он оглушительно смеялся, а детишки, радостно хохоча, стайкой бежали следом, хватая его за широченные рукава.

– Вы просто слепец, Винни. Орднер – из тех людей, что мягко стелют, да вот спать жестковато. Согласен, в этом году вы получите одиннадцать с половиной тысяч, а на следующий год, возможно, и все четырнадцать. Зато двенадцать лет спустя вы не сможете себе позволить и лишнюю бутылку кока-колы купить. Эй, верблюд, поменяй обшивку на креслах, сгоняй за новым фильмом, проверь, почему автомат барахлит… Неужто, Винни, вы согласны и в сорок лет оставаться мальчиком на побегушках? С одной-единственной перспективой – получить на пятидесятилетие золотые часы в подарок от фирмы?

– Все-таки это лучше, чем то, что случилось с вами, – сказал Винни и, резко повернувшись, едва не наскочил на Санта-Клауса, который прошипел что-то подозрительно похожее на Куда прешь, придурок?

Он последовал за Винни. Вытянутое лицо Винни убедило его, что парня здорово проняло. Хорошо бы так и было, черт возьми.

– Оставьте меня в покое, Барт. Уйдите.

– Бросайте эту работу, Винни, – настойчиво повторил он. – Следующим летом уже может быть слишком поздно. Найти приличное место будет тогда сложнее, чем отомкнуть пояс невинности. Это ваш последний шанс…

Винни круто развернулся.

– Я вас в последний раз предупреждаю, Барт, – процедил он, сверкая глазами.

– Вы спускаете свое будущее в унитаз, Винни. Жизнь слишком коротка, чтобы так ее транжирить. И что вы скажете своей дочери, когда она…

Бац! Кулак Винни врезался ему прямо в глаз! Боль ослепила его, и он, нелепо взмахнув руками, опрокинулся навзничь. Детишки, сопровождавшие Санта-Клауса, кинулись врассыпную, а свертки с игрушками – куклы, солдат, шахматы – разлетелись во все стороны, словно осколки взорвавшейся гранаты. Он рухнул прямо на игрушечные телефонные аппараты, расставленные на полу. Где-то рядом завизжала перепуганная девочка. А он подумал: Не кричи, милая, это просто старый дуралей Джордж на пол шмякнулся. Дома я так часто падаю, когда напьюсь. Кто-то еще – возможно, старина Санта-Клаус – голосил и чертыхался, требуя вызвать полицию. А тем временем записанный на пленку механический голос из игрушечного телефончика повторял и повторял ему в ухо:

– Хочешь пойти в цирк? Хочешь пойти в цирк? Хочешь пойти в цирк? Хочешь…